нечего". Он  подтвердил свое  намерение  более  основательно
изучить  впоследствии  это  явление, которое оказалось  столь полезным в его
работе.
     Дальнейшие эксперименты проводились  после того,  как  Хаксли объяснил,
что  не  может  войти в  состояние  "глубокой  рефлексии"  с  неопределенным
пониманием того, что будет  реагировать на любой  "значительный стимул".  Не
сообщив  ему  о  своих  намерениях,  я  попросил его  "прийти в  себя"  (мой
собственный термин),  когда он  услышит, что я  трижды стукну карандашом  по
креслу.  Он  быстро  вошел  в  состояние  "рефлексии",  и немного  погодя  я
несколько  раз постучал  по столу  карандашом с  различными  интервалами.  Я
стукнул карандашом один  раз, сделал паузу, потом стукнул два раза в быстром
темпе,  снова  сделал паузу,  стукнул  карандашом один раз,  снова  пауза, в
быстром темпе вновь постучал  карандашом  четыре раза,-снова пауза, и  снова
пять  ударов карандашом в быстром темпе. Я опробовал различные  варианты, но
условного сигнала  не подавал. Я даже со страшным  шумом  опрокинул  кресло,
пока раздавались четыре удара карандашом.  Хаксли никак не реагировал,  пока
не  были  сделаны  обусловленные  три  стука.  Его  пробуждение  происходило
медленно, но с почти немедленной реакцией на условный сигнал. Я задал Хаксли
ряд  вопросов  относительно его субъективных ощущений. Он объяснил, что  они
были  почти такими же, как и раньше,  за одним исключением: несколько раз  у
него возникало смутное ощущение, будто "что-то происходит",  но он  не знал,
что именно. Он не сознавал того, что делалось вокруг.
     Были проведены  и другие эксперименты,  в которых он должен был войти в
состояние  "глубокой рефлексии" и ощущать, чувствовать определенный, заранее
обусловленный  цвет; сигналом для пробуждения было пожатие его  правой руки.
Когда  Хаксли  решил, что  полностью  погрузился в  это  состояние, я сильно
потряс  его за левую руку, затем  больно  ущипнул  за тыльную  сторону обеих
ладоней, так  что на них даже остались  следы моих ногтей. Хаксли  никак  не
реагировал  на  эти  физические стимулы, хотя я  следил, не движутся ли  его
глаза  под  полуприкрытыми  веками,  не  изменились  ли его  пульс,  частота
дыхания. Однако приблизительно  через  минуту  его руки,  лежащие  в  начале
эксперимента на подлокотниках кресла, медленно  приподнялись  приблизительно
на дюйм, опустились,  и  всякое движение прекратилось. По условному  сигналу
Хаксли легко проснулся.
     Его  субъективные ощущения  свелись  к тому, что  он  "потерялся в море
цвета", он просто чувствовал, ощущал этот цвет, "сам был цветом", "полностью
был растворен  в нем", он утратил ощущение самого себя как личности  в  этом
цвете. Затем Хаксли неожиданно почувствовал, что теряет этот цвет, уходит от
него в  какую-то бессмысленную  путаницу, он  понял,  что  ему  надо  только
открыть глаза, и тогда он выйдет из этого состояния.
     Он  помнил об обусловленном  стимуле, но не  мог припомнить, получил ли
его.  "Я  могу только логически умозаключить, что он был дан, исходя из того
факта,  что  я  вышел  из  состояния  глубокого  транса". Косвенные  вопросы
показали,  что  Хаксли  не помнит  и физических стимулов.  Он  совершенно не
обратил внимания на следы ногтей на тыльных сторонах своих рук.
     Процедура была  повторена вновь, но к  ней добавилось еще одно условие:
когда я понял, что Хаксли достиг состояния "глубокой рефлексии", я несколько
раз  настойчиво попросил его при пробуждении рассказать мне о книге, которую
я осторожно положил перед ним. Результаты совпали с результатами предыдущего
опыта. Он  снова  "потерялся  -- был  полностью  поглощен; это можно  только
ощущать,  но  нельзя  описать  --  это  такое  обворожительное, удивительное
состояние  --  чувствовать себя частью беспрерывной игры цвета, который  так
мягок.  нежен, всепоглощающ. Это удивительно!". Он  ничего не помнил  о моих
настойчивых просьбах и о других физических стимулах. Он помнил обусловленный
сигнал, но  не знал,  получил ли его. Он только мог предположить, что сигнал
был подан, так  как вернулся в обычное состояние сознания. Присутствие книги
ему  ни  о чем  не  говорило. Он только  добавил, что возникновение  у  него
состояния  "глубокой  рефлексии"  при   погружении  в  ощущение  цвета  было
одинаковым, но не идентичным с его психоделическими опытами.
     Далее   я  попросил  Хаксли  войти  в  состояние  "рефлексии"  в  целях
запоминания телефонного звонка и получения  срочного письма. Несмотря на ряд
повторных попыток,  он "выходил" из этого состояния, объясняя: "Я обнаружил,
что мне нечего делать, поэтому вышел из  этого состояния".  Его воспоминания
ограничивались  тем,  что  рассказывала  его жена,  и  все  подробности были
связаны  с ней,  а не  с внутренними ощущениями, возникавшими  у  него в  то
время.
     Я  решил проверить,  мог ли Хаксли включить в  свое состояние "глубокой
рефлексии"  другого человека.  Эта идея сразу  же заинтересовала  его, и  мы
решили,  что  он  войдет  в   состояние  "глубокой  рефлексии"  и  попробует
поразмышлять о некоторых своих психоделических опытах. Он выполнил это очень
. интересным, интригующим образом. Когда Хаксли  вошел  в это состояние,  он
начал  отрешенно  делать  отрывочные  замечания,  главным  образом,  в форме
комментариев, адресованных  самому  себе.  Он  говорил,  одновременно  делая
отрывочные записи на  бумаге карандашом,  который был  мгновенно  ему подан:
"Очень необычно -- я просмотрел, не учел это -- Как?.. Странно, что  я забыл
это  --  Удивительно,  но  сейчас  это кажется  совсем  иным  --  Мне  нужно
взглянуть...".
     Пробудился Хаксли со  смутным  воспоминанием  о том, что  размышлял над
своими психоделическими опытами, но свои ощущения он вспомнить не мог. Он не
помнил того факта, что  говорил и даже делал записи. Когда  ему показали их,
он нашел, что они плохо написаны, что  их нельзя прочесть. Я прочел ему свои
записи, не вызвав никаких следов воспоминаний.
     Повторение этого опыта дало  такие  же результаты за одним исключением.
Это было удивление  Хаксли, когда он неожиданно заявил: "Послушайте, Милтон.
Это   очень   удивительно,   очень   неожиданно.   Я   использую   состояние
„глубокой рефлексии",  чтобы  вызвать нужные  воспоминания, привести в
порядок  свои мысли,  чтобы  исследовать  весь  диапазон  моего  умственного
существования.  Но делаю это только  для того, чтобы  они способствовали той
работе,  которую  я  планирую  и  собираюсь   выполнить  без  участия  моего
сознательного мышления,  без  их  осознания. Удивительно --  Никогда  не мог
понять, что мое  состояние  „глубокой  рефлексии" всегда  предшествует
периоду интенсивной работы,  в которую я полностью погружаюсь -- Послушайте,
не удивительно, что я все забываю".
     Позже,  когда  мы просматривали  и  изучали заметки  друг друга, Хаксли
выразил удивление и замешательство, увидев мои записи о физических стимулах,
о которых он  абсолютно  ничего не помнил.  Он знал,  что  по  моей  просьбе
вторично  входил в состояние "глубокой рефлексии", он выразил свое удивление
относительно  своих  субъективных  ощущений,  когда  ему  казалось,  что  он
погружался в "море  цвета",  утрачивал  чувство  времени  и  пространства  и
испытывал приятное ощущение чего-то  значительного, что  происходит в данный
момент.  Он вновь  перечел  мои заметки,  чтобы  воскресить  в  себе хотя бы
смутное воспоминание о субъективном осознании различных физических стимулов,
которые я  ему  давал. Он также  взглянул  на тыльную  сторону  своих рук  в
поисках следов  от  щипков, но они уже  исчезли. В  конце концов  он сказал:
"Необычно, очень необычно и удивительно".
     Когда мы решили  отложить дальнейшее исследование  "глубокой рефлексии"
на более позднее время, Хаксли снова заявил, что неожиданно понял, как часто
он  ее  использовал  и как мало  о ней  знал, и это  привело его  к  решению
тщательно исследовать  состояние  "глубокой  рефлексии".  Способ  и средства
изучения этого состояния, подготовки себя к  погружению в работу и того, как
он  терял  всякий  контакт  с  ненужными  фактами  реальности,  --  все  это
представляло для него огромный интерес.
     Тоща  Хаксли предложил, чтобы исследования проводились  в гипнотическом
состоянии сознания  с  использованием его в качестве  субъекта. Он  попросил
разрешения прерывать свое состояние  транса  по желанию в целях  обсуждения.
Это соответствовало и моим целям.
     Он также  попросил,  чтобы  сначала было индуцировано легкое  состояние
транса, возможно, несколько раз,  чтобы  дать ему  возможность проследить за
своими  субъективными ощущениями. Так как прежде он сам был сомнамбулическим
субъектом,  я постарался осторожно  убедить его, что это может позволить ему
приостанавливать состояние транса на  любом Уровне, когда он пожелает. Он не
признал в моих словах простого прямого гипнотического внушения. Позже, читая
мои записи в блокноте, он удивился,  что так легко принял явное внушение, не
распознав  его.  Он  нашел  некоторые повторения  легкого  состояния  транса
интересными, но "слишком умозрительными". По его словам, это "просто переход
с внешней стороны  к  внутренней".  Другими  словами,  человек все меньше  и
меньше  внимания уделяет  внешним  условиям окружающей обстановки и обращает
все больше  внимания  на внутренние субъективные  ощущения. Внешняя  сторона
становится все  слабее и туманнее, а внутренние субъективные чувства --  все
более  ясными, и так  до тех пор, пока не  наступит состояние равновесия.  В
этом состоянии равновесия  у него лично  появилось  такое  чувство, что, при
соответствующей мотивации, он мог бы "постараться и обогнать реальность", но
без достаточных мотивов он этого делать не будет. У него  также не возникало
желания углубить  свое  состояние транса. Кажется,  необходимости в каких-то
особых  изменениях этого  состояния  равновесия  не  было.  Кроме  того,  он
отметил, что это состояние равновесия сопровождалось чувством удовлетворения
и  облегчения.  Ему было  интересно, испытывали ли другие такие субъективные
реакции.
     Хаксли попросил, чтобы такое легкое  состояние транса было индуцировано
самыми разными способами,  в том  числе и в невербальной форме. Результаты в
каждом  случае,  как  сильно почувствовал  Хаксли, целиком зависели  от  его
умственного  и  душевного  настроя.   Он   обнаружил,  что  может  совершить
"медленный  переход" (моя  фраза)  в  состояние  легкого транса,  реагируя и
воспринимая  ощущения, которые  прежде  всего пробуждают  реакции  только на
субъективном уровне. Он  также  обнаружил, что  попытка  вести себя в прямой
связи с окружающей обстановкой подрывала все его усилия, и  у него появилось
желание либо выйти из состояния транса,  либо погрузиться в него еще глубже.
Чтобы проверить свое состояние транса, он по собственной инициативе выдвинул
целый ряд вопросов. Так, прежде  чем погрузиться в легкое состояние  транса,
он  решил  в самое ближайшее время или в недалеком будущем обсудить со  мной
тему,  которая  касалась или не  касалась данной обстановки. В таких случаях
Хаксли  обнаружил  у  себя  невыразимое  желание   противостоять  сохранению
состояния  транса.  Надо учесть, что  любое усилие включить в это  состояние
какой-либо  пункт  реальности, не  относящийся к  его чувству  субъективного
удовлетворения, уменьшало глубину транса.
     Все это время у него сохранялось "смутное,  но готовое" осознание того,
что при желании это состояние можно изменить. Хаксли, как и другие, с  кем я
выполнял такие опыты, испытывал  желание исследовать причину  своего чувства
субъективного  комфорта  и  удовольствия,  но  сразу же осознавал,  что  это
приведет к более глубокому состоянию транса.
     Когда я  спросил Хаксли, какие средства  он мог  бы использовать, чтобы
избежать возникновения более глубокого транса, он заявил, что сам определяет
для себя период времени, в течение  которого  будет  оставаться  в состоянии
легкого транса.  Это  позволило ему еще глубже понять, что в любой момент он
мог бы "выйти из этого состояния и зацепиться за внешнюю реальность", но при
этом чувство субъективного комфорта и легкости уменьшилось. Обсуждение этого
факта  и повторные  опыты показали, что тщательно сформулированные внушения,
усиливающие доступность внешней реальности и чувство субъективного комфорта,
могут  углубить  состояние  транса, хотя Хаксли  полностью осознавал,  что и
зачем  я говорил.  Такие же результаты были получены при работе и  с другими
высокообразованными субъектами.
     В опытах с трансами  средней глубины Хаксли, как и другие испытуемые, с
которыми  я   работал,  испытывал  большие   затруднения  в  реагировании  и
сохранении  постоянного  уровня  транса.  Он обнаружил  у  себя субъективную
потребность  более глубоко погрузиться в состояние транса и интеллектуальную
потребность  оставаться на среднем  уровне.  В  результате  он несколько раз
пытался  "пробиться  к  сознанию"  окружающей  его  обстановки  и  при  этом
возвращался  в  легкое  состояние  транса.  Затем  он  обращал  внимание  на
субъективный комфорт и  тут же погружался  в глубокий транс. Наконец,  после
повторных  опытов,  ему  было  дано  как  постгипнотическое,  так  и  прямое
гипнотическое внушение оставаться в состоянии среднего транса. Он обнаружил,
что  может выполнить  это.  Хаксли описывал это  среднее  состояние  транса,
которое прежде всего  характеризуется очень приятным  субъективным ощущением
комфорта  и  неясного  смутного  осознания   того,  что  существует  внешняя
реальность. У него возникла сильная потребность проверить этот  факт. Однако
при  попытке  проверить  даже  одно  проявление  реальности, транс сразу  же
становился  более легким. С  другой  стороны,  если  реальный факт имел  для
Хаксли  субъективное значение, например, удобство мягких диванных подушек на
фоне  собственного  внутреннего  покоя,  тишины  комнаты,  транс  становился
глубже.  Но  и   легкое,  и  глубокое   состояние  транса  характеризовались
потребностью каким-то  образом, не  обязательно четко, ощущать и  осознавать
внешнюю реальность.
     Эксперименты проводились  для того, чтобы  обнаружить, , какие  явления
могут возникнуть в среднем и легком состоянии транса. Тот же самый  опыт был
проведен и с другими субъектами, а также с теми,  у которых возникало только
легкое  или только  среднее  состояние транса.  Результаты  везде  оказались
одинаковыми, но самым  важным кажется  потребность гипнотических  субъектов,
находящихся  в легкой и  средней  степенях транса, сохранять  хоть  какое-то
восприятие внешней реальности и ощущать свое состояние транса как состояние,
оторванное от внешней реальности, но с ориентацией на такую реальность. Хотя
эта ориентация  была слабой по своему характеру, она ощущалась субъектом как
вполне доступная.
     Хаксли  обнаружил,  что  на  фоне  легкого  или  среднего транса  могут
проявляться  состояния, характерные для глубокого транса. При  наблюдении за
состоянием  глубокого  гипноза,  он  заинтересовался  возможностью  получать
галлюцинаторные явления и в состоянии легкого транса. Он попробовал испытать
это на себе, соразмерив с чувством наслаждения своим субъективным состоянием
физического комфорта,  и  прибавил  дополнительное субъективное  качество --
приятное вкусовое  ощущение. Он  обнаружил, что легко может вызвать  у  себя
галлюцинации различных  вкусовых  ощущений,  и подумал, могу ли я  узнать об
этом. Он не осознавал, что делал  в это время частые  глотательные движения.
От  вкусовых  ощущений  Хаксли  перешел  к  запахам,  как  приятным,  так  и
неприятным. Он не понимал, что  его выдают характерные движения ноздрей. Как
он  объяснил впоследствии, у него  возникло  ощущение, что  галлюцинации так
называемого  внутреннего типа, то есть возникающие  внутри самого тела, были
бы легче, чем те, при которых галлюцинация возникает как бы вне тела.
     От   обонятельных  галлюцинаций   Хаксли  перешел   к  кинестетическим,
проприоцептивным и осязательным ощущениям. В эксперименте с кинестетическими
галлюцинаторными ощущениями он  галлюцинировал длинную прогулку, но при этом
ощущал мое  присутствие в какой-то  смутно ощущаемой комнате. Как  только он
забыл обо  мне,  его галлюцинаторная  прогулка стала более  реальной. Хаксли
осознал  это   как  свидетельство  мгновенного  появления   более  глубокого
состояния  транса,  которое  он  обязан  запомнить  и  сообщить  мне   после
пробуждения.  Он не знал, что во время галлюцинаторной прогулки частота  его
дыхания и пульса заметно изменилась.
     Попытавшись впервые вызвать  у себя визуальные и слуховые галлюцинации,
он  обнаружил,  что это гораздо  труднее,  а  также  отметил,  что при  этом
неизменно  стремился  выйти  из  состояния  транса.  Наконец,  он  пришел  к
заключению, что  если  у него  возникают галлюцинации  ритмических  движений
тела,  он  может  привязать  к  этому  галлюцинаторному  ощущению   звуковую
галлюцинацию.  Эта мера оказалась наиболее успешной, и снова  он поймал себя
на  том, что  ему интересно, слышу ли  я  эту  музыку. Частота его дыхания и
легкое  покачивание  головой  в какой-то  мере  выдавали его  состояние.  От
простой музыки  он  перешел  к галлюцинации  оперного пения,  а  потом начал
бормотать  какие-то  слова,  которые, как мне  показалось,  имитировали  мой
голос,  спрашивающий  его  о  глубокой  рефлексии.  Я  не  мог  понять,  что
происходит.  После  этого он  перешел  к  визуальным  галлюцинациям. Попытка
открыть глаза вывела Хаксли из состояния транса. После этого он держал глаза
закрытыми, чтобы  не прерывать  своих действий в легком и среднем состояниях
транса.  Его первой визуальной галлюцинацией было почти "живое"  течение его
ума с отчетливым  сильным ощущением пастельных цветов, изменяющих оттенок во
время  волнообразного движения.  Он связал  этот опыт  со  своими ощущениями
"глубокой  рефлексии"  в  моем  присутствии,  а  также  со  своими  прежними
психоделическими опытами. Хаксли не считал  это достаточно  убедительным для
тех целей, которые он ставил  перед собой в этот момент, ибо чувствовал, что
слишком  большую  роль  тут  сыграли  яркие  воспоминания. Следовательно, он
намеренно  решил  увидеть  в  своих галлюцинациях  какой-нибудь  цветок,  но
подумал, что, поскольку  в звуковых галлюцинациях определенную  роль сыграло
ощущение  движения, он  с  полным  основанием  может  прибегнуть  к  тому же
средству,  чтобы  вызвать  визуальную   галлюцинацию.  В  этот  момент,  как
выяснилось при обсуждении, его очень интересовало, вызывал ли я когда-либо у
своих  испытуемых  галлюцинации,  комбинируя  различные  сенсорные  поля.  Я
сказал, что для меня это было типичной практикой.
     Хаксли продолжал свою визуальную галлюцинацию, чувствуя, как его голова
поворачивается из стороны к сторону,  качается  вверх  и вниз; следя за едва
видимым,  ритмически  движущимся   предметом.   Постепенно   образ  предмета
становился  все  более  и  более  четким,  пока  наконец он  не увидел  розу
гигантских  размеров, вероятно, около трех футов в диаметре. Этого Хаксли не
ожидал и сразу понял, что это было не оживление в памяти,  а самая настоящая
галлюцинация.  Он  понял  также,  что вполне может  добавить к  этой картине
обонятельную  галлюцинацию, например,  сильный  свежий аромат, не похожий на
аромат розы. Эта  попытка  тоже была успешной. Проведя  ряд  экспериментов с
различными галлюцинациями,  Хаксли вышел  из состояния транса, и мы подробно
обсудили  все,   что  у  него  вышло.  Ему  приятно  было  узнать,  что  его
экспериментальные открытия, сделанные без моей  помощи и  без моих внушений,
полностью  соответствовали  результатам  плановых  экспериментов  с  другими
субъектами.
     В  ходе  обсуждения   мы  затронули   вопрос  об   анестезии,  амнезии,
диссоциации,   деперсонализации,   регрессии,   потере    чув