ства   времени,
гипермнезии  (пункт, весьма трудный для проверки,  поскольку Хаксли  обладал
почти феноменальной памятью) и воскрешении совершенно забытых событий.
     Хаксли обнаружил,  что анестезия,  амнезия, потеря  чувства  времени  и
гипермнезия  вполне возможны в легком состоянии  транса. Другие же  явления,
которые  он  настойчиво у  себя  вызывал, приводили  к  возникновению  более
глубокого транса.
     Анестезия,  которую  он  вызывал  у себя в  легком  трансе,  была более
выраженной в определенных частях тела. При  попытке распространить анестезию
на  все  тело, начиная с шеи,, Хаксли обнаружил,  что начинает "скользить" в
глубокий транс.
     Амнезия, как  и  анестезия, была эффективной только тогда, когда носила
выборочный  характер.  Любая  попытка  вызвать  общую  амнезию  приводила  к
возникновению глубокого транса.
     Потеря   чувства  времени   оказалась   вполне   возможной,   и  Хаксли
предположил, что часто и подолгу использовал ее в своем . состоянии глубокой
рефлексии,  хотя формально  впервые познакомился  с  этим понятием благодаря
мне.
     Гипермнезия, которую так было трудно проверить  из-за  его великолепной
способности  помнить  прошлое, проявилась, когда я попросил  его в состоянии
легкого транса быстро  назвать, на  каких страницах в его  различных  книгах
можно  найти некоторые параграфы.  Услышав эту просьбу в первый  раз, Хаксли
вышел из состояния  легкого транса и сказал:  "Ну, Милтон, вряд ли  я сейчас
могу это сделать. Я, скорее, смогу процитировать наизусть большую часть этой
книги, но номер страницы с каким-то параграфом  -- это почти немыслимо". Тем
не менее, когда он  вернулся в состояние легкого транса, я назвал ему  том и
вслух прочел несколько строк из параграфа, а он должен был назвать страницу,
где находится  этот  параграф.  Его  ответы были верными в  шестидесяти пяти
процентах случаев. Когда он вышел из состояния легкого транса, ему была дана
команда оставаться  в сознании и  выполнить ту же задачу.  Если  в состоянии
легкого транса номер страницы как бы "вспыхивал" в его мозгу, то в состоянии
бодрствования ему  приходилось в уме закончить  параграф, начать  следующий,
потом вернуться  к  предыдущему  параграфу, а потом  уже попытаться "угадать
номер страницы".  Хаксли не смог  сделать это также быстро, как тогда, когда
он находился в состоянии легкого транса. Когда  ему позволили тратить на эту
задачу  столько  времени,  сколько  он пожелает,  точность  его  ответов  не
превышала сорока процентов, причем только с недавно прочитанными книгами.
     Затем  мы повторили в  среднем состоянии  транса все те задачи, которые
Хаксли выполнял в  легком  состоянии транса. Он сделал это гораздо легче, но
постоянно испытывал ощущение, что впадает в более глубокий транс.
     Потом мы вернулись к вопросу о  глубоком гипнозе. У Хаксли легко возник
глубокий сомнамбулический  транс, в  котором он полностью потерял ориентацию
во  времени  и пространстве.  Он  мог открыть глаза,  но описал  поле своего
зрения  как  "колодец света",  в котором он  находился  вместе с креслом. Он
сразу же  заметил  явное спонтанное  ограничение  своего зрения,  и  у  него
появилась четкая осознанная  мысль  о том,  что он обязан обсудить  со  мной
сложившуюся  обстановку.  Осторожные,  тщательно  сформулированные   вопросы
показали,  что  у  него  возникла полная  потеря памяти  относительно  ранее
произошедшего.  Он  также не помнил о нашем совместном эксперименте. Одно из
его заявлений гласило:  "Знаете ли,  я не понимаю ни эту ситуацию, ни почему
вы здесь;  но, так или иначе, я  должен  вам все объяснить!".  Я  постарался
убедить его,  что вполне  понимаю  обстановку  и  что  мне  интересно  любое
объяснение,  которое  он захочет  мне  дать, и  сказал,  что задам  ему  ряд
вопросов.  Он  согласился  со  мной, но как-то  небрежно, безразлично.  Было
очевидно, что он пассивно наслаждается состоянием физического комфорта.
     Он  отвечал  на  вопросы просто и  коротко, давая  буквальный  ответ на
заданный ему вопрос, -- ни больше, ни меньше.
     Другими  словами,  у  него  возник тот  же буквализм,  что  и у  других
субъектов, возможно, даже в большей степени -- из-за его знаний семантики.
     Я спросил: "Что находится справа от меня?" -- "Я не знаю". -- "Почему?"
-- "Я не смотрел туда". -- "А теперь будете смотреть?" -- "Да". -- "Ну?"  --
"Как далеко  мне нужно смотреть?". Этот вопрос не был  для меня неожиданным,
так   как  встречался  в  многочисленных   случаях.  Хаксли   демонстрировал
характерные явления глубокого сомнамбулического транса, в котором визуальное
осознание   необъяснимо   ограничивается  отдельными   предметами,  имеющими
непосредственное отношение к ситуации  транса. Если я хотел, чтобы он увидел
какое-то  кресло,  диван,  подставку  для  ног,  то должен  был  давать  ему
определенные команды. Как объяснил позже Хаксли: "Мне нужно было внимательно
оглядеться, пока постепенно он (указанный предмет) не появлялся в поле моего
зрения, как бы медленно, постепенно материализуясь. Я считаю, что чувствовал
себя  вполне  спокойно,  ничуть  не  удивляясь  тому,   как  материализуются
предметы, вещи. Я воспринимал все как должное". Такое объяснение я слышал от
сотен субъектов, Однако опыт научил меня тому, какое  важное значение  имеет
то,  кто  берет  на  себя  роль  пассивного "допросчика", кто  задает вопрос
единственно для того,  чтобы получить ответ, независимо от  его  содержания.
Заинтересованность спрашивающего в  значении ответа может заставить субъекта
ответить так, будто ему даны инструкции относительно того, какой ответ нужно
дать.  В терапевтической работе я  часто прибегал к особым интонациям, чтобы
повлиять на пациента и получить от него нужный ответ или реакцию.
     Я проверил это на Хаксли,  с  энтузиазмом спросив:  "Ну, теперь скажите
мне, что стоит перед вами на расстоянии пятнадцати футов?" Правильным был бы
ответ: "Стол". Вместо этого я услышал: "Стол с книгой и вазой на нем". Книга
и  ваза  действительно  находились  на  столе,  но  на  дальнем  его  конце,
значительно  дальше пятнадцати  футов  от Хаксли. Спустя немного времени, но
уже небрежным, безразличным  тоном, ему был задан  тот  же вопрос: "Скажите,
что стоит  перед вами на расстоянии пятнадцати  футов?" От ответил:  "Стол".
"Что-нибудь  еще?" -- "Да". -- "Что именно?" -- "Книга"  (она была  ближе  к
нему, чем ваза). -- "Что-нибудь еще?" -- "Да". -- "Скажите мне, что именно".
--  "Ваза".  --  "Что-нибудь  еще?" --  "Да".  -- "Скажите  мне теперь".  --
"Пятно". -- "Что-нибудь еще?" -- "Нет".
     Этот  буквализм   и  это  особое  ограничение   осознания  предметов  в
реальности,  составляя  часть  гипнотической  ситуации,  типичны  для стадии
сомнамбулического  транса.  Кроме  визуального,  существуют еще  и  звуковые
ограничения:   звуки,   даже   те,   что   возникают   при   общении   между
экспериментатором и субъектом, кажутся звучащими вне гипнотической ситуации.
Так  как  у меня  в тот  вечер не  было ассистента,  проверить  это звуковое
ограничение  мне не удалось. Однако с помощью  незаметной  черной  нитки мне
удалось уронить книгу  за его спиной. Медленно, как будто он испытывал  зуд,
Хаксли  поднял  руку  и  почесал  свое  плечо. Реакции  испуга  я у  него не
наблюдал.  Это  также  было  характерной  реакцией  на   многие  неожиданные
физические  стимулы. Они объясняются прошлым опытом  тела. Очень часто,  как
при  развитии  глубокого сомнамбулического транса, у  субъекта  одновременно
возникала избирательная  анестезия  к  физическим стимулам, не  составляющим
часть  гипнотической ситуации,  например,  на  физические  стимулы,  которые
нельзя  было понять,  исходя из прошлого  опыта. Это  не удалось проверить в
эксперименте с Хаксли, так  как  для  проведения соответствующих тестов  без
нарушения  общей гипнотической ситуации  нужен  был ассистент.  Единственное
иллюстративное  средство,   которое  я  использовал   для  выявления  уровня
спонтанной анестезии, состояло в том, что я пропустил иголку  с ниткой через
рукав  пиджака, так, что нитка была не видна и  удерживала иголку в потайном
месте. Очень часто, при  развитии спонтанной анестезии,  субъект не сознавал
стимулы. Для проведения теста  такого  рода легко  можно изобрести  и другие
средства.
     Хаксли  был  осторожно,  косвенным образом выведен  из состояния транса
простым  внушением  так  сесть  в кресле, чтобы  вернуть  себе физическое  и
умственное состояние, в котором он находился в момент решения глубже изучить
состояние "глубокой рефлексии".
     Хаксли  немедленно  проснулся  и  тут  же  заявил, что полон  решимости
испытать на себе состояние глубокого транса. Хотя это заявление само по себе
говорило  о  глубокой постгипнотической  амнезии, я привлек  его внимание  к
обсуждению того,  что может быть  сделано. Таким  образом,  стало  возможным
упоминание некоторых пунктов его поведения в  глубоком состоянии транса. Это
не пробудило у Хаксли никаких воспоминаний, и то, как он говорил о некоторых
моментах  эксперимента, показало, что ничего сложного и нового, отличного от
других субъектов, в его поведении  в  состоянии глубокого транса не было. Он
так же ничего  не мог сказать о подробностях  своего поведения  в  состоянии
гипноза, когда его повторно ввели в глубокий транс, как ничего не знал о них
до этого внушения.
     Затем  у Хаксли  развился  более глубокий  транс, во время которого  я,
избегая всяких персональных указаний, давал ему команды, направленные на то,
чтобы  у  него  возникла  частичная, избирательная  и  полная  амнезия  (под
частичной амнезией подразумевалась какая-то  часть опыта,  под избирательной
--  амнезия  относительно  избранных,  возможно, не  связанных  между  собой
моментов   опыта),  восстановление  забытого   материала,   а  затем  потеря
восстановленного  материала.  У  него  также  появилась каталепсия,  которая
проверялась следующим образом: я удобно усадил его в  кресло, а потом создал
ситуацию, представляющую собой прямую команду  встать с кресла (взять книгу,
лежащую на  столе, положить ее  на вон тот  письменный  стол и  сделать  это
немедленно). При  этом оказалось, что  Хаксли не может встать с кресла  и не
понимает  почему.  (Удобное размещение его тела привело к положению, которое
должно  было быть скорректировано, прежде чем он сможет встать с кресла, а в
данных  ему командах не было и намека на внушение такой  коррекции.) Поэтому
он  продолжал беспомощно сидеть  в кресле, будучи не в состоянии встать и не
понимая причины этого.
     То же  средство использовалось  при демонстрации перед  группой медиков
опыта с анестезией нижней части тела. Субъекта в  состоянии глубокого транса
осторожно усадили  в кресло, ведя с ним при этом отвлекающий разговор. Затем
был  установлен раппорт между ним  и  другим  субъектом,  которого попросили
поменяться с  ним местами. Второй субъект встал, подошел к креслу, где сидел
первый  субъект,  и  остался  беспомощно  стоять,  так  как  первый  субъект
обнаружил,  что:  1) он  не в  состоянии двигаться  и 2) потеря  способности
стоять привела к  потере ориентации относительно нижней  части его тела и  к
общей   анестезии,  хотя   об   анестезии   в   предварительном   обсуждении
гипнотического   эксперимента   вообще   не   упоминалось.   Это  незаметное
использование каталепсии, не распознанное субъектом, -- наиболее действенное
средство для углубления состояний транса.
     Хаксли был удивлен потерей способности двигаться и удивился еще больше,
обнаружив потерю  ориентации  относительно нижней  части  тела.  Но в  самое
большое  удивление повергло  его наличие глубокой анестезии,  которое  я ему
продемонстрировал. Он никак не мог понять всю последовательность событий. Он
никак не  связывал  удобное  размещение  своего  тела в кресле  с  незаметно
индуцированной каталепсией с последующей анестезией.
     Он вышел из  состояния транса с сохранившейся каталепсией, анестезией и
общей  амнезией  относительно   всех  ощущений   в   глубоком   трансе.   Он
непроизвольно  расширил команду  и  включил все  ощущения  во  время транса,
возможно,  потому,  что  недостаточно четко слышал  мои  инструкции. Хаксли,
сразу  же  переориентировался относительно  времени,  когда  мы  работали  с
глубокой рефлексией. Он затруднялся объяснить свое состояние неподвижности и
выразил чрезвычайное  удивление по  поводу того, что  он  делал в  состоянии
глубокой рефлексии, из которого, по его предположению,  он сейчас  вышел,  и
что именно привело его к  таким  необъяснимым явлениям впервые  за все время
опытов. Он был очень заинтересован и, рассматривая  нижнюю часть своего тела
и исследуя ее руками, бормотал,  что все это "весьма  необычно". Он заметил,
что  может  сказать  о положении своих ног, только посмотрев на них,  и  что
нижняя  часть  его  тела,  начиная  с  талии,  неподвижна.  Кроме  того,  он
обнаружил,  что у него  наблюдается состояние  анестезии.  Он  проверял  это
различными  способами, прося  меня  подавать ему  различные предметы,  чтобы
проделывать тесты.  Например,  он  попросил меня положить ему  лед на  голую
лодыжку,  так  как  сам  он  не  смог  нагнуться.  Наконец,  после  довольно
продолжительного  изучения, он повернулся ко  мне  и сказал: "Послушайте, вы
выглядите  спокойным и  уверенным, а  я нахожусь в большом  затруднении.  Из
этого  я делаю заключение, что вы как-то незаметно нарушили  у меня ощущение
собственного тела. Не является ли это состояние результатом гипноза?"
     Восстановление  памяти  восхитило его,  но он по-прежнему затруднялся в
определении генезиса  своей каталепсии  и анестезии. Хаксли понимал, что для
получения этого эффекта был использован какой-то диссоциативный метод, но не
мог установить связь между положением своего тела и конечными результатами.
     Дальнейшие  эксперименты  в состоянии  глубокого  транса вызвали у него
визуальные, звуковые и  другие  типы идеосенсорных галлюцинаций.  В одном из
опытов я  с помощью пантомимы изобразил, что слышу, как открывается дверь, и
вижу, как кто-то входит в комнату, встаю,  чтобы поздороваться, показываю на
кресло, приглашая сесть, а потом поворачиваюсь к Хаксли -- выразить надежду,
что  он чувствует  себя удобно. Он ответил утвердительно и выказал удивление
по  поводу неожиданного возвращения  своей  жены, так как  считал, что ее не
будет дома весь день. (В кресле, на которое я указал, любила сидеть его жена
и  я  это  знал.)  Он  начал  разговаривать  с  ней  и,  очевидно,  в  своей
галлюцинации слышал  ее ответы. Я  прервал Хаксли вопросом о  том, откуда он
может знать,  что  это  --  его  жена, а не  гипнотическая  галлюцинация. Он
тщательно обдумал  вопрос,  а потом объяснил,  что я  не  давал  ему никаких
внушений увидеть  в галлюцинациях жену,  что я  так  же, как и он  сам,  был
удивлен ее приходом, что она была одета так,  как оделась  перед отъездом, и
что раньше я ее не видел; следовательно, разумно предположить, что  она была
реальностью. После короткой паузы он вернулся к разговору с женой, очевидно,
продолжая галлюцинировать  ее реплики.  Наконец, я  привлек его  внимание  и
сделал  рукой  жест, показывающий на исчезновение его жены. К своему полному
удивлению  он увидел, как его жена медленно  исчезает. Тогда он повернул  ко
мне лицо  и спросил, разбужу ли я  его так,  чтобы он полностью  сохранил  в
памяти весь этот опыт. Я  так и сделал, и  Хаксли начал обсуждать все, что с
ним  происходило,  делая  какие-то  специальные пометки  в  своем  блокноте,
записывая  мои  ответы на те  вопросы, которые  он мне задавал. Он удивился,
обнаружив, что, когда попросил его проснуться с сохранением  неподвижности и
анестезии,  он  подумал,   что   проснулся,   но  состояние  транса  у  него
сохранилось.
     Потом он решил продолжить работу со своим гипнотическим галлюцинаторным
опытом,  и  поэтому   были  проведены   самые  различные   эксперименты   (с
положительными   и   отрицательными   визуальными   ощущениями,   звуковыми,
вкусовыми,  обонятельными и  осязательными галлюцинациями,  кинестетическими
ощущениями, чувством голода, жажды,  усталости, слабости, ожидания и т. д.).
Он  оказался весьма компетентньм во всех отношениях, и  когда его  попросили
галлюцинировать  подъем в гору  в состоянии глубокой  усталости, частота его
пульса  увеличилась  на  двадцать  ударов.  При  обсуждении  этих  опытов он
выдвинул предположение, что хотя отрицательную галлюцинацию легко вызвать  в
глубоком трансе, сделать это в  состоянии легкого  и среднего транса гораздо
труднее, поскольку отрицательные галлюцинации чаще всего разрушают  ценности
реального мира. Так, при индукции отрицательных  галлюцинаций  он обнаружил,
что мой силуэт расплывается в каком-то тумане.
     Последующая работа с другими  субъектами  подтвердила и этот результат.
Раньше я  не исследовал этот эффект,  возникающий при индукции отрицательных
галлюцинаций в легком и среднем трансе.
     Тут  Хаксли вспомнил идентификацию  номеров  страниц в легком состоянии
транса  во время  исследования гипермнезии и попросил,  чтобы  его подвергли
таким же тестам в глубоком гипнозе. Вместе с  ним  мы осмотрели библиотечные
полки и выбрали несколько книг, которые, как был уверен Хаксли, он не трогал
уже в течение двадцати лет. (Оказалось, что одну из них он не читал никогда,
а остальные пять действительно прочитал очень давно.)
     В  глубоком  трансе,  закрыв глаза, Хаксли  внимательно слушал, как  я,
наугад открыв  книгу,  прочитал  шесть  строк  из  выбранного  параграфа.  В
некоторых  книгах  он  указывал  номер  страницы  почти сразу  же,  а  потом
галлюцинировал эту  страницу  и  начинал "читать"  ее с  того момента, где я
останавливался. Кроме того, он указывал  и повод, по которому когда-то читал
эту книгу. Он вспомнил, что две книги он рецензировал пятнадцать лет  назад.
В  двух других он  затруднился дать  правильный номер  страницы и назвал его
только  приблизительно. Он не смог галлюцинировать напечатанный текст  и мог
только дать краткое содержание страницы, но в сущности  оно было правильным.
Он не мог  сказать,  когда читал эти книги, но полагал,  что это  было более
двадцати пяти лет назад.
     Хаксли  был  в  восторге  от  своих  успехов,  но заявил,  что  в  этом
интеллектуальном  опыте  при   восстановлении  памяти   не  было  каких-либо
эмоциональных  проявлений, говорящих о нем  как  о личности. Это  привело  к
дискуссии по  вопросам  гипноза  и "глубокой рефлексии",  во  время  которой
создалось ощущение, что Хаксли неоднозначно оценивал  эти эксперименты. Хотя
Хаксли был  в  восторге  от  своих  гипнотических  ощущений,  поскольку  они
представляли  для него  определенный  интерес  и давали новые понятия,  он в
какой-то  степени оказался  в затруднительном положении. Он  понимал, что, в
качестве  чисто  личного опыта, получал  субъективную  пользу  от  состояния
"глубокой рефлексии", чего  нельзя  было сказать о  гипнозе,  который только
увеличивал объем его знаний. "Глубокая рефлексия", как он заявил, давала ему
определенные внутренние ощущения,  игравшие  значительную роль в его  образе
жизни.  Во  время обсуждения он неожиданно  спросил, можно  ли  использовать
гипноз  для  исследования  его  психоделических  опытов.  Его  просьба  была
удовлетворена, но при выходе  из состояния  транса  он  сказал,  что у  него
возникло  чувство,  что  гипнотические  ощущения  во  многом  отличаются  от
ощущений,  возникающих   при   "глубокой  рефлексии".   Как   он   объяснил,
гипнотические ощущения не создают у  него постоянного субъективного чувства,
что он находится посередине  своего психоделического опыта, и  параллельно с
"содержанием чувства" наблюдалось упорядоченное интеллектуальное содержание,
в  то  время  как  "глубокая  рефлексия"  устанавливала глубокий  устойчивый
эмоциональный фон,  на  который он  мог  "сознательно  и  почти  без  усили