что я должна была понять все с самого начала, но до вчерашнего дня не
понимала. Сейчас я не хочу, чтобы мое  подсознательное  знание  расстраивало
меня так ужасно, как раньше".
     Автор  от  случая   к  случаю  встречался  с   пациенткой   и  наблюдал
удовлетворительные доказательства того, что  дела у нее  шли  гораздо лучше.
Спустя несколько лет она очень удачно вышла замуж. Автор также узнал от нее,
что она подозревала своего отца в интригах с различными женщинами, но всегда
отбрасывала  свои  подозрения как необоснованные.  Эти подозрения неожиданно
подтвердила  Джейн,  когда  автор  обсуждал  с  ней  ее  отношения  с  отцом
пациентки.
     Спустя несколько месяцев автор снова просмотрел  тетради пациентки. Она
заметила: "О, я забыла рассказать вам, что утратила эту привычку, как только
все  узнала.  Я  никогда  больше  ничего  не  рисовала".  Просмотр  тетрадей
подтвердил ее слова.
     Впоследствии автор иногда встречался с Джейн, и она сообщала о том, что
ее любовная связь продолжалась, но что она согласилась с требованиями Энн.
Анализ
Значение болезни
     Вряд ли  можно переоценить  теоретическое значение этого  случая и  тот
интерес, который он представляет. Редко появляется такая возможность изучить
сильный невротический, в  некоторых случаях почти  психотический,  взрыв при
таких хорошо регулируемых условиях.
     Молодая   женщина,   глубоко  преданная  своим   родителям,  неожиданно
столкнулась с  угрозой благополучию матери, исходящей от отца и от ее лучшей
подруги, и с остро болезненной картиной эмоционального отхода отца от семьи.
Конечно, это представляло собой серьезное основание для горя и гнева. Но еще
более важно  то, что  она встречалась с этими обескураживающими фактами не в
сознательном восприятии, а только в своем подсознании, и  то, что ее реакция
на это подсознательное не  была реакцией простой печали и гнева, а оказалась
очень   сложным   сцеплением   невротических   и    маниакально-депрессивных
психотических  симптомов.  Все  это  становится  ясно  даже без запутанных и
спорных аналитических расследований и интерпретаций.
     Следовало выяснить, могут ли психические травмы, о которых мы осознанно
знаем,  находиться  в сердце  основных психопатологических  реакций.  И  как
реакция нашей пациентки освещает эту проблему?
     Дома во время уик-энда, когда она впервые  подсознательно почувствовала
интимные   отношения  между  своей  подругой   и  отцом,  ее  реакцией  была
беспокойная  и  немотивированная  раздражительность, которая  ни  на чем  не
фокусировалась,  а  постоянно смещалась  с одного обыкновенного предмета  на
другой.  После  этого она  погрузилась  в  состояние  навязчивой  депрессии,
которая   была,   по   ее   мнению,   бессодержательна  и  необоснованна   и
сопровождалась потерей интереса ко всей ее предыдущей деятельности и ко всем
ее предыдущим  связям. Депрессивное настроение  пациентки  нарастало,  а  ее
раздражительность  по-прежнему не была  направлена  ни  на  что  конкретное.
Однако   впервые  оно   начало   фокусироваться   в  двух   симптоматических
принудительных   актах,  символическое  значение  которых  позже  становится
безошибочным. Первым из них была тщательно ограниченная клептомания, то есть
специфическое  вынужденное воровство  сигарет  и  спичек  из  карманов  отца
(очевидно, с подсознательной  целью выразить свой гнев и наказать отца), но,
как видно из автоматических рисунков,  это  воровство  имело  более глубокую
кастрирующую   цель.   Вторым  действием   было  также  ограниченное,  почти
инкапсулированное стремление к постоянному  повторению в рисунках цилиндров,
треугольников, спиралей и прямых линий, проходящих во всех направлениях.
     Интересно   отметить,   что  ее   болезнь  началась   с   эпизодических
эмоциональных взрывов,  за ними  быстро следовал аффект, который  становился
фиксированным  и  навязчивым,  что,  в  свою   очередь,  дополнялось  серией
навязчивых  действий. Теоретическое значение этой последовательности событий
представляет  собой  вопрос,  в котором  мы  не можем прийти к  единой точке
зрения, но который всегда должны помнить.
     Нежелательная   и   таинственная   для    пациентки   раздражительность
заслуживает  дополнительного  анализа. Это точная  копия  неистовой  и  явно
немотивированной   раздражительности,   свойственной    детям,   когда   они
погружаются в переполняющую их подсознательную ревность к  своим  родителям,
братьям  и  сестрам.  У  этой  пациентки  можно  наблюдать,  как раздражение
ускорялось, когда подсознательное  сталкивалось  с  любовной связью между ее
отцом и подругой.  Раздражительность  отражает конфликт между  различными ее
ролями. Это касается, например, ее идентификации со своей матерью в семейной
группе,  ее фантазий  относительно себя  в  роли любовницы  своего  отца, ее
ревности к этой любовнице.
     Ясно,  что  подсознательные импульсы  заставили  ее  различными  путями
искать нужного  выражения и  разрешения: во-первых, в ее мстительных  жестах
(воровство  спичек  и  сигарет),  потом  в   автоматическом  рисовании  (так
называемая  "привычка",  которая   позже  стала  носителем  определенных   и
интерпретируемых   знаний)   и,  наконец,   в   возрастающей   и  навязчивой
необходимости  узнать все, -- что  и явилось  поводом  для поисков ответа  в
психиатрической  и  аналитической  литературе. Отсюда ее вера в  символизм и
разочарование  в  нем, обращение  за  помощью,  еще  слегка  завуалированное
"любознательностью", ее интерес к "автоматическому рисованию".
     Несомненно, никакой лабораторный тест не позволит показать  побуждающую
и направляющую  силу  подсознательного  мышления  лучше,  чем данный случай.
Можно  привести  еще  один пример нежелательного  двойного значения в наивно
выбранной фразе  "бегать вокруг", которую  пациентка часто повторяла в своем
слепом сердитом взрыве против отца, не понимая сознательно очевидного намека
на его сексуальные привычки.
     И, наконец, символическое изображение сложных человеческих взаимосвязей
простыми   детскими   рисунками,   которые   представляют   собой   наиболее
драматическую характеристику этой истории, настолько понятно, что не требует
дальнейших пояснений.
Метод
     Этот эксперимент вызвал ряд сомнений технического характера. Во-первых,
нужно   признать,   что    даже    искусное    применение    ортодоксального
психоаналитического метода вряд ли  смогло бы за несколько сеансов  раскрыть
репрессивное подавление осознания связи отца. Скорость получения результата,
конечно, не единственный критерий совершенства. Было бы хорошо, чтобы наряду
с  такой быстрой  терапией  в  психику  пациента не были внедрены  некоторые
отрицательные последствия реконструкции, которые,  с  другой стороны,  могут
оказаться   значительной  частью  наиболее   ортодоксального  аналитического
подхода.  Но  в этих наблюдениях  нет ничего, что  могло бы сделать  эти два
подхода  взаимоисключающими.  В  некоторой  форме  они могут  дополнять друг
друга; и, по  крайней мере, хотя бы некоторым пациентам из числа тех, к кому
неприменим  анализ, такой подход  может оказаться вполне полезным  не только
из-за его скорости и направленности.
     Кроме  того,  следует  подчеркнуть, что  автоматический  рисунок  тесно
связан  с психоаналитическим методом свободных ассоциаций.  Здесь спонтанные
рисунки  пациентки  были  невербальной формой  свободной ассоциации. Перевод
таких рисунков в понятийные представления довольно сложен,  но эти трудности
не  больше,  чем  те,  с  которыми  встречается  аналитик,  имеющий  дело  с
символическим материалом сновидения. На  двухмерной  плоскости  эти  рисунки
эквивалентны   драматическому   символическому   изображению   инстинктивных
конфликтов,  которые  Эрик Эриксон  описал  в  детской  трехмерной  игре  со
строительными кубиками.
     Затем,   при   изучении   этого  материала,   появляется   определенное
впечатление, когда  видишь,  с какой готовностью подсознательное сообщается,
как   посредством  условного   языка   рисунков   устанавливается   связь  с
экспериментатором, и в то же время сознательно организованная часть личности
занята пересмотром  других  материалов.  (Это  предполагает,  что  с помощью
указанного метода  можно  закрепить коммуникацию с  подсознательным  гораздо
проще, чем  в случае, когда  обе части личности используют одно средство  --
речь.  Следует  иметь в  виду,  что, когда используется  только  одна  форма
коммуникации,  борьба между стремлением выразить  себя  и  подавлением  этой
тенденции может усилиться.)
     При  обычной   аналитической   процедуре  пациент  выражает   все,  как
сознательное,  так  и подсознательное:  инстинктивные побуждения  и тревоги,
страх и  вину, --  в одно и то же время и той же системой жестов и слов. При
этом  бывает  сложно  интерпретировать   содержание  его  сообщений,  однако
различные  аспекты  психики  могут выразить себя более  понятно и с  меньшей
внутренней путаницей и сопротивлением, если использовать для этого различные
прямые способы коммуникации. В данном  случае это и  произошло: стыд и вина,
тревога   и   ярость,   которые  мешали  пациентке   выразить   словами   ее
подсознательное знание, позволили ей выразить его в автоматически нанесенных
рисунках, кроме того, это  проясняет  основной механизм  творчества,  анализ
которого автор собирается провести в более позднее время.
     Однако  нужно  помнить,  что  до  того,  как  автор  начал  работать  с
пациенткой,  ее внутреннее сопротивление делало ее рисунки  хаотичными. Если
оглянуться назад, станет очевидным,  что пациентка пришла  найти себе замену
отца, человека, который разрешил бы ей  выяснить некоторые факты, касающиеся
ее реального отца, -- "разрешающий агент", функция которого состояла  в том,
чтобы уменьшить  ее вину и тревогу  и  позволить ей  выразить гнев  и  боль,
которые она ощущала.
     Таким  образом,   мы  видим,  что  первое  побуждение  к  выздоровлению
происходило,  когда она  одновременно рисовала и говорила, но, очевидно, без
какого-либо  внутреннего  понимания.  Гипнотерапевт  дал  ей   определенное,
прямое,  спокойное,  но впечатляющее внушение:  она  должна позволить своему
подсознательному  разрешить ее проблему вместо сознательного размышления над
ней. Это  важное расхождение с психоаналитическим  методом, с его намеренным
стремлением ввести  все в сознание, поскольку, разрешая подсознанию пациента
смотреть фактам в лицо,  психотерапевт дает право  его сознанию освободиться
от  навязчивых размышлений  над  существующей проблемой. Пациентка сразу  же
испытала временное облегчение. На следующий день она почувствовала себя "так
хорошо",  что даже не  собиралась  приходить на следующий сеанс. Имея  такую
поддержку, она на следующем сеансе углубилась в свою проблему и справилась с
первым  моментом  сознательной  паники,  паники,  которая  в  тот  момент не
сопровождалась  внутренним пониманием.  Следующее эмоциональное  изменение у
пациентки возникло именно из этого опыта и вскоре проявилось как способность
открыто  выражать  свою ярость, печаль  и отвращение в ее вынужденном взрыве
против своей подруги и отца, а не только в символических актах.
     Психотерапевт своим  активным подбадриванием и прямыми  внушениями снял
груз  вины,  тревоги  и  амбивалентности  с  ее  плеч.  В  качестве  нового,
доброжелательного, отца он отвлек  некоторые из  препятствующих чувств от их
прежних  целей, что  обусловило полное понимание.  Важная  функция  лечащего
врача выяснить  старые  и устойчивые модели  была, бесспорно, выполнена этим
мягким внушением при первой беседе врача и пациентки.
     Естественно,   это   породило   тревогу,  но  она   заменила  длительно
существовавшие  депрессию  и  принуждение  и совершила  переворот  в болезни
пациентки.
Заключение
     Мы далеки от того, чтобы делать  определенные  выводы из одного  опыта.
Такие наблюдения нужно  повторить  много раз, прежде чем можно будет решить,
что в аналитическом методе наметились какие-то изменения.
     Однако  нужно  заметить,  что, не делая  попыток раскрыть  весь скрытый
материал подсознания пациентки, удалось очень просто установить прямую связь
между сознательной  и  подсознательной системами мышления и чувств, которыми
были окружены  фигуры  родителей. Больше  того,  как прямое следствие этого,
произошло почти немедленное освобождение от невротических симптомов.
     К сожалению, хотя у нас была  ясная картина невроза пациентки, у нас не
было полного аналитического  понимания особенностей  ее характера. Это имеет
важное значение, поскольку понятно, что к  одному типу организации характера
такой метод может быть применен, а  к другому  -- нет,  даже тогда, когда  у
обоих  пациентов  одинаковый  невроз.  Такие  исследования  нужно  проводить
совместно с психоаналитиками.
     Вернуться к содержанию
     ИЗБАВЛЕНИЕ    ОТ   НАВЯЗЧИВОЙ    ФОБИИ   ПОСРЕДСТВОМ   КОММУНИКАЦИИ   С
ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЙ ВТОРОЙ ЛИЧНОСТЬЮ
В соавторстве с Лоренсом С. Кьюби)
     Psychoanalitic Quarterly, 1939, No 8, pp. 471--509.
     В  течение  целого  года  спокойная, сдержанная и вполне уравновешенная
двадцатилетняя  студентка колледжа тайно страдала  от постоянно  возникающих
навязчивых страхов  относительно того, что холодильник, кухня, лаборатория в
колледже,   дверцы  в  шкафчиках  оставлены  открытыми.  Эти  страхи  всегда
сопровождались вынужденной,  не поддающейся  контролю потребностью  вновь  и
вновь проверять  двери,  чтобы  убедиться,  что они  правильно  закрыты. Она
просыпалась среди  ночи, чтобы еще раз  сходить на кухню, но  это  не  могло
разрешить   ее  постоянных  сомнений  относительно   дверей.  Дополнительным
симптомом, который,  казалось, не  имел никакого отношения  к  первому, была
постоянная   ненависть   к   кошкам,   которых   она   считала    "ужасными,
отвратительными тварями". Это чувство она приписывала опыту раннего детства,
когда наблюдала, как "ужасная"  кошка поедала  маленьких хорошеньких птенцов
дрозда. Мы знали, что она  с удовольствием  ласкала и  баловала лабораторных
животных, белых  мышей и морских  свинок и часто ходила  к ним,  несмотря на
навязчивый страх,  что она забудет запереть дверь в комнате, где  содержатся
животные.
     Индукция  каталепсии, левитации руки  и  внушение  имени гипнотического
двойника
     Девушка (назовем ее мисс Дамон) добровольно вызвалась быть субъектом на
некоторых  учебных  гипнотических  сеансах. Транс,  индуцированный на первом
сеансе, характеризовался  значительной амнезией, легкой  левитацией  руки  и
глубокой  каталепсией;  ей  было  дано  постгипнотическое  внушение,  что  в
состоянии транса ее имя будет мисс Браун.
Сохранение удивления перед левитацией и ужас перед каталепсией
     На   следующий   день  мисс  Дамон  сидела  в  кабинете  исследователя,
поглощенная индукцией  левитации  руки  и каталепсии путем самовнушения. Она
наблюдала за этими явлениями в течение  небольшого отрезка времени,  а потом
дополнительными  самовнушениями  заставляла их исчезать полностью. Этот опыт
снова и снова  повторялся в  течение  дня. Внушая себе поднятие  и опускание
рук, она постоянно  спрашивала: "Вы  видите, как  двигается моя рука? Как вы
это объясняете? Что происходит? У вас уже такое  было? Какие психологические
и неврологические процессы  здесь начинаются? Это не смешно? Это не  кажется
странным? Разве это не интересно? Я просто восхищена этим!".
     Она  почти не обращала внимания на ответы  и, казалось, не  сознает  ни
того, что говорит сама, ни того, что говорят ей.
     При  индукции левитации  на ее лице появлялось  выражение напряженного,
оживленного  интереса  и  удовольствия,  но, когда  ее  рука  или  обе  руки
достигали  уровня  плеча,  ее  отношение  к  этому  резко  менялось.  У  нее
появлялись  явные признаки каталепсии. На лице возникало выражение,  которое
можно охарактеризовать как "диссоциативное". По-видимому, она теряла контакт
с  окружающими  и  не   могла   реагировать   на  словесные  и   тактильные,
осязательные,  стимулы. Взгляд ее становился напряженным, испуганным, зрачки
расширялись,  она бледнела, дыхание  становилось  глубоким,  затрудненным  и
неровным, пульс -- медленным  и  нерегулярным, все тело напрягалось и теряло
подвижность. Вскоре  эти проявления  исчезали и вновь  сменялись  выражением
оживленного  интереса; при  этом  девушка  сразу  же  начинала внушать  себе
опускание руки и исчезновение каталепсии.
     В  этот  же день,  но  немного  позже,  ее  спросили,  почему  она  так
заинтересовалась   каталепсией  и  левитацией,  но  она   смогла  дать  лишь
рациональный ответ, сказав, что ее интерес основан на изучении психологии  в
колледже. Похоже, она не понимала, что здесь было заключено гораздо большее.
     На  следующий  день все  повторилось.  После  подтверждения  наблюдений
предыдущего   дня   ей   предложили   попробовать   вызвать   более  сложные
координированные движения. Она сразу же заинтересовалась,  и ей было сделано
внушение взяться за автоматическую  запись,  на что  она охотно согласилась,
сомневаясь только, что у нее что-нибудь получится.
     Исследование   острого   приступа  тревоги,   возникшего   в   процессе
автоматического письма
     Удобно усадив  девушку,  чтобы полностью отвлечь от  происходящего,  ей
дали   команду  прочесть  про   себя  статью  о  направлениях  психологии  и
подготовить устное заключение к ней, игнорируя  все, что будет происходить и
говориться рядом с ней.
     Когда она погрузилась в  чтение, ей  была внушена левитация руки. Потом
испытуемой  дали команду  взять карандаш и  написать  причину  ее интереса к
левитации руки в  каталепсии. Эта последняя инструкция повторялась несколько
раз,  и вскоре девушка начала писать, не прерывая чтения. Уже к концу записи
появилась дрожь в  теле,  общее физическое напряжение, глубокое затрудненное
дыхание  и  расширение зрачков, а  чтение стало для нее мучительно  трудным.
Когда она кончила писать, лицо ее было бледным  и выражало ужас. Она бросила
карандаш и объяснила, что чувствовала себя "ужасно испуганной", ей  хотелось
плакать,  но она не могла понять, почему,  так как в данный момент у нее  не
было причин для печали и ничто в том, что она читала, не могло ее огорчить.
     С этими словами ее тревога, по-видимому, полностью исчезла и  сменилась
оживленным  интересом.  Девушка больше  не упоминала  о своем  эмоциональном
переживании,   очевидно,   полностью  забыв  его.  Непосредственные  вопросы
показали, что она может  правильно пересказать суть  того, что прочла. Потом
ей напомнили о задании, которое было дано прежде. Девушка спросила, написала
ли она что-нибудь, и ей показали запись. Сначала  она сказала, что запись ей
Понравилась, а потом почувствовала разочарование.  Запись была неразборчива,
переполнена закорючками и непонятными знаками, и трудно было различить в ней
хоть что-нибудь. Девушка изучила  ее и успешно расшифровала первое слово как
"цепочки", хотя тщательное изучение этого слова и наблюдение за перемещением
карандаша  в  то  время, когда  она  писала,  показали, что это  было  слово
"транс".
     Потом ее  попросили повторить запись на тех же условиях, что  и прежде.
Она продемонстрировала такие же результаты и поведение за исключение^  того,
что на  этот раз  вместо того,  чтобы бросить карандаш, продолжала  писать в
воздухе, на словах  выражая свое  чувство как "ужасный испуг". Сформулировав
свое  эмоциональное переживание  словами,  она,  по-видимому, забыла о  нем,
интересуясь больше изложением  прочитанного и пытаясь понять свою запись. Ее
попросили расшифровать то, что  она  написала.  Пока  она  была занята этим,
тихим  голосом  были  сделаны  внушения  "записать все остальное, что еще не
записано на бумаге". Явно не сознавая  этого, она возобновила автоматическую
запись строчками, содержащими отдельные слова и короткие фразы.
     Когда