какие
отряды использовать, пытаясь предвидеть все случайности, а писцы  записывали
их приказы.
   Их постоянно прерывали офицеры и адъютанты, сообщая о передвижении врага,
прося распоряжений.
   Попросил аудиенции Риб-Адди, он нервно потирал руки, тянул себя за бороду
и шептал своим тихим голосом книгохранителя:
   - Сокровищница, величество. Может, переместить ее в безопасное место?
   - Скажи,  какое  место  сейчас  безопасно,  -  рявкнул  на  него  Ланнон,
оторвавшись от глиняного ящика, на котором они с Хаем изучали диспозицию.
   - Никто не знает тайны солнечной двери. Оставь сокровища  на  месте,  они
будут лежать, пока мы не придем за ними.
   - Но стражей отозвали, - протестовал Риб-Адди - Это неправильно...
   - Послушай, старик. Потребуется  тысяча  человек  и  десять  дней,  чтобы
переместить сокровища. У меня для этого  нет  ни  людей,  ни  времени.  Иди,
оставь нас одних. У нас есть более важные дела.
   Риб-Адди ушел обескураженный. Какое дело может  быть  более  важным,  чем
золото в сокровищнице?
   Перед полуночью Ланнон выпрямился и провел ладонью  по  завиткам  бороды,
простроченным сединой. Он вздохнул. Выглядел он больным и усталым.
   - Это все, что мы можем сделать сейчас, Хай. Остальное в руках богов.
   - Он положил руку на плечо Хая и вывел  его  из  палатки.  -  Чаша  вина,
глоток озерного воздуха - и спать.
   Они стояли снаружи палатки, пили вино, а  с  озера  дул  ветерок,  шевеля
кисточки золотых боевых штандартов.
   Хаю показалось, что большая коричневая собака, спавшая у  стены  палатки,
шевельнулась, услышав их голоса. Но тут Хай увидел, что  это  не  собака,  а
маленький бушмен начальник охоты Ксаи, преданный, как всегда, спит у палатки
своего хозяина. Он проснулся, улыбнулся, увидев Ланнона и Хая, и примостился
у ног Ланнона.
   - Я пытался отослать его, - сказал Ланнон. - Он  не  понимает.  Не  хочет
уходить. - Ланнон вздохнул. - Мне не кажется необходимым, чтобы и он умер  с
нами, но как заставить его уйти?
   - Отошли его с  поручением,  -  предложил  Хай,  и  Ланнон  вопросительно
посмотрел на него.
   - С каким поручением?
   - Пусть ищет следы великого льва на южных берегах. В это он поверит.
   - Да, в это он поверит, - согласился Ланнон. - Скажи ему, Хай.
   На его языке Хай объяснил маленькому желтому человеку, что царь хочет еще
раз поохотиться  на  великого  льва.  Ксаи  улыбнулся  и  радостно  закивал,
довольный, что может послужить человеку, которого считал богом.
   - Ты должен идти немедленно, - сказал ему Хай. - Это срочное дело.
   Ксаи прижался к коленям Ланнона, покачал головой,  скатал  свою  спальную
циновку и исчез в тени. Он ушел, а они молчали,  потом  Ланнон  сказал:  "Ты
помнишь пророчество, Хай?"
   Хай кивнул, вспомнив, как его произносила Танит.
   - Кто будет править Опетом после меня?
   - Тот, кто убьет великого льва.
   Он помнил и следующее пророчество.
   - Чего я должен бояться?
   - Черноты.
   Хай повернулся и посмотрел на север, где  присел  перед  прыжком  большой
черный зверь. Мысли Ланнона шли в том же направлении.
   - Да, Хай! - прошептал он. - Чернота! - Осушил свою чашу и  бросил  ее  в
сторожевой костер. К небу взвился столб искр.
   - От руки друга, - сказал он, вспомнив последнее пророчество.  Посмотрим,
- сказал он. - Посмотрим. - Потом повернулся к Хаю и увидел его лицо.
   - Прости меня, старый друг. Я  не  хотел  подбрасывать  топлива  в  огонь
твоего горя. Я не должен был напоминать тебе о девушке.
   Хай допил вино и тоже бросил чашу в огонь. Ему не нужно было напоминать о
Танит, она всегда была в его мыслях.
   - Давай отдыхать, - сказал Хай, но лицо его было печально.
   Хая разбудили крики и  звуки  труб,  и  первой  его  мыслью  было  ночное
нападение на лагерь. Он надел доспехи, схватил топор и выскочил из  палатки,
путаясь в петлях нагрудника.
   Ночное небо было освещено, как на рассвете, но свет шел не с востока,  он
шел с озера, озаряя башни и стены Опета.
   Ланнон присоединился к нему, еще  не  вполне  проснувшийся,  бранясь  при
попытках надеть шлем и нагрудник.
   - Что случилось, Хай? - спросил он.
   - Не знаю, -  ответил  Хай,  и  они  стояли,  глядя,  как  странный  свет
становится все ярче, пока они не смогли ясно разглядеть лица друг друга.
   - Гавань, - сказал Хай, наконец поняв. - Флот. Женщины.
   - Милостивый Баал! - выдохнул Ланнон. - Пошли! - И они побежали.
   Манатасси забрал в лежавших на берегу галерах  трубы,  прежде  чем  сжечь
галеры.  Недолгие  опыты  показали  ему,  как  они  действуют.  Это  простая
процедура, зависящая в основном от течения и направления ветра.  Он  перенес
трубы по суше, установил на носу захваченных рыбачьих  лодок,  чьи  экипажи,
состоявшие из опытных моряков-рабов, с радостью присоединились к Манатасси.
   Береговой ветер идеально подходил для его целей и неслышно привел лодки к
входу в гавань Опета. Сам Манатасси лично отправился на  одной  из  лодок  и
теперь стоял на корме, одетый в мантию из леопардовых шкур, глядя  свирепыми
голодными глазами, как трубы изрыгают на поверхность воды горючую жидкость и
она тут же вспыхивает.
   Подгоняемое ветром пламя пронеслось по гавани сплошной стеной, ревя,  как
водопад, и освещая небо ложным рассветом.
   Хай стоял рядом с Ланноном у верфи.  Весь  бассейн  гавани  был  заполнен
высоким  желтым  пламенем,  которое  голодно  ревело,  черный  дым  закрывал
звездное небо и катился по городу.
   Гелеры Хаббакук Лала  стояли,  как  острова  в  море  огня.  Палубы  были
заполнены женщинами и детьми всех благородных семейств  Опета,  и  крики  их
слышны были сквозь рев пламени.
   Наблюдатели на берегу бессильны были спасти их, они беспомощно  смотрели,
а те, кому не разрешили подняться на корабли, улюлюкали и давились от смеха.
   Пламя охватило  деревянные  корпуса  и  причальные  канаты,  поднялось  к
заполненным палубам.
   Как  муравьи  на  куске  прогнившего  дерева,  люди  бесцельно  бегали  и
толпились, а пламя все сжималось вокруг них и наконец проглотило.
   Одну из галер понесло к  берегу.  Ее  якорные  канаты  перегорели,  ветер
подгонял ее, и она мягко раскачивалась, горящая мачта и оснастка  чертили  в
небе огненные линии. На высокой кормовой башне,  прижимаясь  друг  к  другу,
стояли Хеланка и Имилце, близнецы, дочери Ланнона Хикануса.
   Прежде чем галера коснулась камней причала, пламя охватило их, и  девушки
исчезли.
   Манатасси смотрел внимательно, огонь  отражался  в  его  свирепых  желтых
глазах. Когда погас последний язык  пламени  и  только  дымились  обгоревшие
корпуса  галер,  он  поднял  железную  руку.  Рыбачьи  лодки   повернули   и
направились на север, туда, где, как  просыпающееся  на  рассвете  чудовище,
шевелилась армия Манатасси.

***

   Подходящее настроение для последней битвы - эта смесь горя и гнева, думал
Хай, обходя вместе с Ланноном ряды.
   Солнце взошло, бросая длинные тени на  бледно-коричневую  траву  равнины.
Слева расстилалась веселая лазурь озера, покрытая  белыми  пятнами  пены  от
утреннего ветерка. Низко пролетела строем в  виде  V  стая  птиц,  белая  на
голубом фоне безоблачного неба. Справа возвышались утесы, розовые и красные,
в зеленых пятнах растительности.
   Хай, глядя на озеро и утесы, видел в них только пункты,  где  он  укрепит
свои фланги.
   Впереди, за стенами, местность открытая, с низким кустарником и немногими
большими фиговыми деревьями, она  примерно  на  ширину  римской  мили  мягко
опускалась от утесов к берегу озера. Фронт отчетливо виден,  никакой  засады
не спрятать, хотя есть ряды небольших  низких  холмиков,  похожие  на  волны
спящего океана.
   В тылу улицы и строения нижнего города, лабиринт низких глиняных  стен  и
плоских крыш, а еще дальше массивные каменные стены храма, а над ним вершины
солнечных башен.
   Хорошее место  для  последней  битвы,  с  разреженным  фронтом,  крепкими
флангами и открытой дорогой к отступлению.
   Ланнон  шел  вдоль  рядов.  Энергичность  и   уверенность   его   походки
противоречила усталым глазам  и  потрясенному  горем  лицу,  лицу  человека,
видевшего, как его семья сгорает живьем. Хай шел на шаг за  ним,  идя  своей
размашистой длинноногой походкой, так знакомой всем. Топор он нес на  плече,
и доспехи, сделанные по форме его горбатой спины, были начищены  и  сверкали
на солнце. Дальше шел Бакмор с группой офицеров.
   Легионы были построены боевым строем, и Хай не видел  погрешностей  в  их
построении.  Легкая  пехота  образовывала  внешний  защитный  экран.  Каждый
пехотинец вооружен связкой легких метательных копий  и  ручным  оружием.  За
ними  размещается  тяжелая  пехота,  рослые  люди,  вооруженные  топорами  и
длинными копьями, у каждого тяжелые защитные доспехи.  Эти  люди  составляют
костяк легионов. Когда на легкую пехоту сильно нажмут, они  отступит  сквозь
ряды тяжелой, и враг окажется перед сплошной стеной оружия.
   В тылу размещаются  лучники.  Они  стоят  на  прямоугольных  возвышениях,
откуда могут через головы пехотинцев посылать залпы стрел.
   Еще дальше подносчики с грудами копий и стрел, мешками холодного  мяса  и
лепешек, амфорами воды и  вина,  запасными  шлемами,  мечами  и  топорами  и
прочими предметами, которые могут быть уничтожены в ходе битвы.
   Вначале Ланнон проходил мимо  рядов  в  тишине.  Солдаты  стояли  вольно,
чистили оружие, у многих сняты шлемы, некоторые дожевывают последние  глотки
пищи, у всех внешнее спокойствие ветеранов,  которые  много  раз  ходили  на
свидания с дамой Смертью, знают лицо этой  шлюхи  и  запах  ее  дыхания.  На
многих видны свежие следы ее когтей, но на лицах  нет  страха,  в  глазах  -
тени.
   Хай чувствовал робость, встречая их спокойные взгляды, и гордость,  когда
один из них улыбнулся и сказал: "Нам тебя не хватало, святейшество".
   - Приятно возвращаться, -  ответил  ему  Хай,  и  все,  кто  слышал  это,
одобрительно загудели. Хай прошел дальше в сопровождении оживленного шума.
   Небольшой обмен репликами, в котором приняли участие Ланнон и офицеры.
   - Оставь и  для  нас  хоть  несколько,  Птица  Солнца,  -  крикнул  седой
центурион.
   - На всех хватит, - улыбнулся ему Хай.
   - Слишком много? - послышался другой голос.
   - Не слишком, - ответил Ланнон. - Не может быть слишком  много  тех,  кто
противостоит легиону Бен-Амона.
   Ответ вызвал одобрительный шум и был передан по рядам от утесов до озера.
Теперь их сопровождали волны звука и криков, а они  заняли  место  в  центре
линии, на возвышении, откуда можно было видеть все поле битвы.
   Над ними возвышались штандарты, яркие, золотые, с многоцветными шелковыми
кисточками, за их  спиной  сотня  храмовой  стражи.  Хай  посмотрел  на  эту
когорту, на блестящее на солнце оружие и шлемы, и подумал, что  это  хорошие
солдаты, с ними хорошо идти в последнюю битву, хорошо умирать.
   Он развязал шлем и снял его с головы, держа на сгибе руки.
   - Вина сюда! - крикнул он, и подносчики заторопились с чашами и амфорами.
Это было лучшее вино из запасов Хая, густое и красное,  как  кровь,  которая
скоро окропит поле.
   Хай приветствовал офицеров поднятой чашей, потом  повернулся  к  Ланнону.
Они долго смотрели друг на друга.
   - Лети для меня, Птица Солнца, - негромко сказал Ланнон.
   - Рычи для меня сегодня, Лев Опета, - ответил ему Хай, и  они  выпили,  и
разбили свои чаши, и в последний раз смеялись вместе. Окружающие услышали их
смех, воспрянули духом и посмотрели на север.
   Манатасси появился в середине  горячего  ясного  утра.  Он  заполнил  всю
равнину от утесов до озера. Он шел, распевая  пятьюста  тысячами  глоток,  и
ритмичный топот его ног и грохот оружия звучал, как небесный  гром.  Он  шел
ровными рядами, у каждого воина было  пространство  для  сражения,  но  ряды
сзади напирали на передние, готовые закрыть любую  щель  в  линии,  создавая
единый неразрывный фронт.
   Он шел бесчисленными рядами, и не было ему конца,  и  пение  его  звучало
зловеще и приглушенно.
   Он шел, как медленно  и  равномерно  движется  по  земле  тень  грозового
облака, Он шел темный, как ночь, и многочисленный, как трава в поле, и пение
его становилось все более и более угрожающим.
   Хай надел на голову шлем и затянул ремень. Снял чехол с топора и смотрел,
как на миллионах ног приближается Манатасси, похожий на гигантского  черного
зверя,  покрытого  пеной  перьев  головных  уборов,   и   в   черноте,   как
многочисленные глаза, блестели копья.
   Никогда в жизни не видел он ничего, сравнимого с Манатасси в  его  полной
силе. Достойный враг  для  последней  битвы,  подумал  он,  потому  что  нет
бесчестья в поражении от такого врага.
   Манатасси неспешно накатывался на ориентиры, которые наметил  Хай,  чтобы
измерять расстояния: 200 шагов, 150 - и пыль от миллионов ног поднялась, как
облако дыма, над ордой, закрыв ее, и из  этого  облака  бесконечными  рядами
стал выходить Манатасси.
   У Хая пересохло во рту, кровь быстрее побежала по жилам. Он высоко поднял
топор и посмотрел  влево  и  вправо,  чтобы  убедиться,  что  все  командиры
лучников увидели его сигнал.
   Сто пятьдесят шагов, черная волна приближается, пение  опять  изменилось,
оно превращается в кровожадный крик, высокий вопль,  от  которого  застывает
кровь. Хай почувствовал, как волосы  его  встают  дыбом,  внутренности  его,
казалось, падают куда-то вниз.
   Они приближались,  топая,  ударяя  копьями  о  щиты,  их  головные  уборы
колебались, а Хай стоял с высоко поднятым топором.
   Сто шагов. Хай опустил топор, и сразу воздух заполнился звуками, похожими
на свист крыльев диких уток в полете.
   Лучники встали и выпустили стрелы в черное множество, и из  этой  черноты
донеслось рычание, рычание зверя, но  копья  и  стрелы  как  будто  свободно
пролетали сквозь ряды: все  щели  в  них  мгновенно  заполнялись,  а  павшие
скрывались под ногами тех, кто проходил над ними.
   Легкая пехота Хая растаяла, отступила за тяжелую, и Манатасси всей  силой
навалился на центр.
   Казалось, его ничто не остановит,  удар  слишком  силен,  слишком  широк,
глубок, тяжел. Он должен прорвать эту линию блестящих шлемов.
   Невероятно, но чернота больше не двигалась вперед, она громоздилась,  как
затор в реке. Задние напирали на передних, ограничивали их свободу действий,
превращая их в  тесную  бьющуюся  массу,  бросая  на  колючую  металлическую
изгородь - передний фронт Хая.
   И вот она покатилась назад, как откатывается волна прибоя.
   Мгновенно копейщики выступили сквозь щели в рядах тяжелой пехоты и начали
атаковать отходящих, и до Хая ясно  доносились  возгласы  центурионов  вдоль
всей линии.
   - Закрыть здесь!
   - Сюда копья!
   - Заполнить брешь!
   - Сюда людей! Сюда людей!
   Манатасси откатился, собрался, как  волна,  и  снова  устремился  вперед,
ударил, выиграл ярд пространства и снова откатился,  снова  собрался,  снова
двинулся вперед, набирая инерцию, и снова ударил в центр Хая.
   В полдень Ланнон и Хай были вынуждены отойти  со  своего  наблюдательного
пункта, схватка подступила к ним вплотную. Штандарты отошли назад.
   Через час после полудня Хай ввел свои последние резервы, сохранив у  себя
под рукой только храмовую стражу вокруг боевых штандартов.
   По-прежнему черные волны с ужасным неизменным ритмом били  в  линию,  как
океан, обрушивающийся на берег.
   Хай отступал перед  ними  медленно,  каждый  раз  лишь  настолько,  чтобы
восстановить  линию.  Она  теперь  стала  совсем  тонкой,  казалось,  каждый
очередной удар прорвет ее, но она держалась.
   Теперь они находились  в  нижнем  городе,  сражались  на  улицах,  и  Хай
перестал видеть всю  битву  в  целом.  Перед  ним  была  лишь  узкая  улица,
перегороженная легионерами, которые удерживали удары черной волны.
   Впервые за день Хай сам был вовлечен в  битву.  Небольшая  группа  черных
воинов с дикими  взглядами  прорвалась  сквозь  ряд  прямо  перед  ним,  они
блестели от пота и жира, их  лица  в  полосках  белой  охры,  от  этого  они
казались чудовищными и нереальными.
   Хай  быстро  порубил  их  и  приказал  взводу  храмовой  стражи  заткнуть
образовавшуюся брешь.
   Он знал, что битва вышла из-под контроля. Они с  Ланноном  изолированы  в
кольце сражающихся, способные руководить только теми, кто их слышит.
   С отдаленного участка битвы послышался звериный вопль  торжества,  Ланнон
схватил Хай за плечо и крикнул ему в ухо: "Они прорвались!" Хай кивнул.
   Порядок в  сражении  кончился,  сквозь  многочисленные  бреши  во  фронте
устремились враги. Теперь разгром.  Чуда  не  произошло  -  последняя  битва
проиграна.
   - Назад в храм? - закричал Ланнон, и Хай снова кивнул. Армии Опета больше
не существовало, она превратилась в сотни  изолированных  групп  отчаявшихся
людей, прижатых плечо к плечу и спина к спине в своем сражении, сражении,  в
котором не будет сдавшихся  и  пленных,  и  прекращение  которого  -  только
смерть.
   Они собрали вокруг себя храмовую стражу  и  двинулись  назад  по  улицам,
сохраняя порядок и обращая к врагу сплошную стену щитов.
   Теперь орды Манатасси были у них и в  тылу,  между  ними  и  храмом.  Они
подожгли нижний  город,  и  пламя  быстро  разгоралось.  Улицы,  по  которым
проходил Хай, были забиты испуганными горожанами  и  группами  окровавленных
воинов. Отряд Хая  проходил  мимо,  образовав  строй  черепаху,  не  обращая
внимания на наскоки черных воинов сзади и на окружающий их дым.
   Главные храмовые ворота открыты и не защищены. Охрана  разбежалась,  храм
пуст и тих. Хай с десятью людьми удерживал  ступени,  пока  Ланнон  закрывал
ворота, и в последний момент Хай со своими людьми проскочил в них.
   Они отдыхали, облокотившись на окровавленное  оружие,  расслабляли  ремни
шлемов, вытирали пот с глаз.
   - Восточные ворота? - спросил Хай у Ланнона. - Они охраняются? Ты  послал
людей закрыть их?
   Ланнон в отчаянии смотрел на него,  его  молчание  красноречиво  ответило
Хаю.
   - Вы и вы! - быстрым движением руки Хай отобрал группу.  -  За  мной!  Но
было уже поздно. Сквозь меньшие ворота в помещение храма устремились  черные
воины.
   - Черепаха! - закричал Хай. - В пещеру! - Они снова образовали черепаху и
двинулись, как броненосец с металлическими чешуйками, к входу  в  пещеру,  а
воины сновали вокруг, не в состоянии пробить щит. Их  окружал  дым  горящего
города, душил их, ослеплял.
   Неожиданно человек рядом с  Хаем  закричал  и  схватился  за  пах.  Кровь
просочилась у него сквозь пальцы,  и  он  опустился  на  колени.  Земля,  по
которой они шли, была усеяна  телами  мертвых  воинов,  порубленных  головой
черепахи.  Они  переступали  через  них.  И   вдруг   десятки   лежавших   и
притворявшихся мертвыми неожиданно ожили, быстро  перекатились  на  спину  и
снизу ударили в легионеров.
   Хай закричал предупреждение, но тщетно. Враг ворвался  в  тело  черепахи,
люди Хая вынуждены были  оборачиваться,  обороняться,  обращаясь  спинами  к
воинам снаружи.
   Черепаха превратилась в толпу, и черный рой втекал в  нее,  как  пчелы  в
улей.
   - Со мной! - Хай собрал  Ланнона,  Бакмора  и  несколько  других,  и  они
вырвались из толпы тесной группой и побежали  к  входу  в  пещеру.  Дым  был
густым и маслянистым, он душил их, и они на  бегу  кашляли.  Хай  размахивал
топором, прорубая для них дорогу, и пятеро из них достигли входа  в  пещеру,
но Бакмор  получил  удар  по  ребрам.  Он  прижал  к  ране  кулак,  стараясь
остановить поток крови. Хай  взял  топор  в  другую  руку  и  помог  Бакмору
подняться по ступеням в пещеру. Кровь Бакмора стекала по боку Хая, она  была
горячей и вязкой. На верхней ступени Бакмор опустился на колени.
   - Мне конец, Хай, - выдохнул он, и Хай поднял его и понес. Усадил у стены
пещеры.
   - Бакмор, - задыхаясь, сказал он и откинул его голову, чтобы посмотреть в
лицо. Невидящие глаза Бакмора смотрели на него, мертвые и остекленевшие.
   - Идут! - крикнул Ланнон, и Хай схватил топот и встал