глиняной
печатью.
   На печати было грубое изображение  животного  и  слова  "Ланнон  Хиканус,
Великий Лев Опета, царь Пунта и четырех царств".
   - Дай твой нож, - сказал Лорен.
   - Ло, нельзя... - начал я.
   - Дай нож, черт возьми! -  Голос  его  дрожал,  в  нем  звучала  страсть.
Знаешь, что это такое? Сокровищница, золотой запас Опета!
   - Подожди, нужно все сделать, как полагается, - просил я,  но  он  голыми
руками взял печать и сорвал ее с ворот.
   - Не нужно, Ло, - протестовал я, но он  отодвинул  запоры  и  всем  весом
навалился на ворота. Они заржавели, и он давил на  них  изо  всех  сил.  Они
подались, чуть приоткрылись внутрь, так  что  Лорен  смог  протиснуться.  Он
побежал вперед, и я за ним. Туннель повернул под прямым  углом  и  привел  в
большое помещение.
   - Боже! - закричал  Лорен.  -  О  Боже!  Посмотри  на  это,  Бен.  Только
посмотри.
   Перед нами лежали нетронутыми сказочные сокровища Опета. Позже мы  смогли
подсчитать, взвесить и измерить их, а сейчас просто стояли и смотрели.
   Помещение оказалось 186 футов в длину и 21 в ширину.  Вдоль  одной  стены
была сложена слоновая кость. Она сгнила и стала хрупкой,  как  мел,  но  две
тысячи лет назад это была огромная ценность.
   Стояли 900 больших афмор,  запечатанных  воском.  Содержимое  драгоценное
масло - давно испарилось и превратилось в темную массу. Лежали также свертки
привозного  холста  и  шелка,  сгнившие   и   рассыпавшиеся   в   пыль   при
прикосновении.
   Металлы были сложены у противоположной  стены  сокровищницы  -  190  тонн
природной меди в слитках в форме креста Святого  Андрея;  3  тонны  олова  в
форме таких же слитков; 96 свинца; 2 сурьмы.
   Мы пошли по проходу в центре помещения, глядя на эту невероятную выставку
богатства.
   - Золото, - прошептал Лорен. - Где золото?
   Мы увидели груду  ящиков  из  черного  дерева,  с  крышками,  украшенными
инкрустацией  из  слонового  дерева  и  перламутра.  Это  были  единственные
предметы искусства в подземелье; на крышках ящиков были  грубые  изображения
военных и охотничьих сцен.
   - Не нужно, Ло, - снова начал я, когда Лорен  принялся  поднимать  крышки
ящиков.
   Ящики были полны полудрагоценными камнями, аметистом,  берилом,  тигровым
глазом, нефритом и  малахитом.  Некоторые  камни  были  грубо  обработаны  и
вставлены в оправы из золота: ожерелья, броши, браслеты, кольца.
   Лорен торопливо пошел по проходу дальше  и  вдруг  резко  остановился.  В
углублении, еще за одной железной решеткой, аккуратными грудами было сложено
золото. В форме обычных  "пальцев".  Казалось,  груда  драгоценного  металла
невелика, но когда месяцы спустя ее взвесили, общий вес превысил  шестьдесят
тонн.
   Стоимость этого золота 60 миллионов фунтов.  В  том  же  углублении,  что
золото, стояли два небольших деревянных ящика. В них оказалось 26 000  карат
необработанных и грубо обработанных алмазов всех возможных цветов и форм. Ни
один камень не был меньше полутора карат, а самый  большой,  угрюмое  желтое
чудовище, весил 38 карат. Это добавляло 2 000 000 фунтов к  общей  стоимости
сокровищ.
   Таким оказалось богатство сорока семи царей Опета, тщательно собиравшееся
на  протяжении  четырехсот  лет.  Ни  одно  сокровище  древности  не   могло
сравниться с этим богатством.
   - Нужно  быть  очень  осторожными,  Бен.  Ни  слова  об  этом  не  должно
просочиться. Ты понимаешь, что может случиться, если об этом  узнают?  -  Он
стоял, держа в каждой руке по пальцу чистого  золота,  и  смотрел  на  груды
сокровищ. - Тут достаточно для убийства, для того, чтобы начать войну.
   - Чего ты хочешь, Ло? Мне понадобится помощь. Рала или Салли.
   - Нет! - Он яростно повернулся  ко  мне.  -  Никому  не  будет  позволено
входить сюда. Я прикажу охранникам не пропускать никого, кроме нас с тобой.
   - Мне нужна помощь, Ло. Я один не справлюсь. Тут слишком много работы.
   - Я помогу тебе.
   - Потребуются недели.
   - Я помогу тебе, - повторил он. - Больше никого. И никому ни слова.
   До шести часов вечера мы с Лореном осматривали сокровищницу.
   - Давай посмотрим, куда ведет второй отворот туннеля, - предложил я.
   - Нет, - остановил меня Лорен. - Я  хочу,  чтобы  соблюдались  нормальные
часы работы. Никто не должен заподозрить, что мы  нашли  что-то.  Сейчас  мы
пойдем в лагерь. Завтра заглянем во второй туннель. Но  такого,  как  здесь,
быть не может.
   Мы закрыли за собой каменную дверь, запечатав тайный туннель, и у  выхода
Лорен отдал приказ, повторил его и вписал в книгу инструкций. Имена  Рала  и
Салли были изъяты из числа тех, кому позволялось входить в туннель.
   Позже за ужином Лорен упомянул об этом. Он объяснил это тем, что мы с ним
проводим  в  архиве  эксперимент.  Для  меня  вечер  был  трудным.   Я   был
перевозбужден и  теперь,  стряхнув  апатию,  слишком  сильно  реагировал  на
нормальные стимулы жизни. Я обнаружил, что слишком  громко  смеюсь,  слишком
много пью, и боль ревности вернулась еще сильней, чем обычно.
   Когда Лорен и Салли смотрели друг на друга, мне хотелось крикнуть им:
   "Я знаю. Я знаю о вас, черт возьми. Я ненавижу вас за это".
   Но тут же я понял, что это неправда. Я не ненавидел их. Я любил их обоих,
и от этого переносить боль становилось еще труднее.
   В эту ночь спать я не мог. В состоянии  нервного  напряжения  я  могу  не
спать две-три ночи, не в силах остановить работу возбужденного мозга.  Я  не
собирался подсматривать. Простое совпадение, что я стоял у окна своей темной
комнаты и смотрел на лунную ночь, когда Салли вышла из своего дома.
   На ней был длинный халат, волосы распущены и облаком  лежали  на  плечах.
Остановилась в дверях своего дома и осторожно осмотрелась, чтобы  убедиться,
что  лагерь  спит.  Затем  виновато,  быстро  пошла  по  освещенному   луной
пространству к дому, в котором жил Лорен.  Открыла  дверь  и  без  колебаний
вошла, и для меня началась долгая бессонная вахта.
   Я стоял у окна два часа, смотря, как движутся  лунные  тени,  глядя,  как
поворачиваются на небе рисунки созвездий, звезды  были  большими  и  яркими,
какими они бывают только в чистом воздухе дикой местности. Но я  не  замечал
красоты ночи. Смотрел на дом Лорена,  воображал  себе  каждое  произнесенное
шепотом слово, каждое прикосновение, каждое движение  и  ненавидел  себя  за
это. Думал о Хилари и детях, гадал, что за безумие  скрывается  в  мужчинах,
готовых за несколько часов преходящего удовольствия рисковать всем.
   Сколько тайн выдают эти двое  в  темном  доме,  счастьем  скольких  людей
рискуют?
   Неожиданно я понял, что считаю эту связь  всего  лишь  игрой  со  стороны
Лорена. А если это серьезно? Он разведется с Хилари и  уйдет  к  Салли.  Эта
мысль была для меня невыносима. Больше я не  мог  смотреть  и  ждать,  нужно
как-то отвлечься, я быстро оделся и заторопился в хранилище.
   Охранник сонно приветствовал меня, я открыл дверь  и  прошел  в  сейф,  в
котором мы держали золотые скитки. Взял четвертую книгу  Хая.  Пронес  ее  в
свой кабинет и, прежде чем начать читать, достал бутылку Глен Грант. Два мои
наркотика: слова и виски.
   Я наудачу  открыл  свиток  и  перечел  оду  Хая  своему  боевому  топору,
сверкающим крыльям птицы солнца. Закончив, я,  захваченный  импульсом,  снял
боевой топор с его почетного места. Ласкал его  блестящую  протяженность,  с
новым вниманием всматривался в него. Я был убежден, что  именно  это  оружие
описано  в  стихотворении.  Может  ли   существовать   другое,   так   точно
соответствующее описанию? Я держал его на коленях,  хотел  извлечь  из  него
историю последних дней Опета. Я верил, что он активно участвовал в последней
трагедии. Почему бы иначе такое ценное оружие оставили лежать почти  на  две
тысячи лет? Что случилось с Топорником Хаем, с его царем и городом?
   Я читал и думал, и мысли о Салли и Лорене тревожили меня меньше.
   Однако в каждом перерыве чтения я вспоминал о них и чувствовал ревность и
отчаяние. Я разрывался между настоящим и далеким прошлым.
   Я читал, наслаждался еще не прочитанными отрывками,  а  уровень  виски  в
бутылке медленно понижался и проходила длинная ночь.
   Прошла полночь, начинался новый день,  и  тут  я  наткнулся  на  отрывок,
который вызвал во мне глубокий отклик. Хай испустил вопль из  самой  глубины
своего существа. Как будто вырвались наружу долго сдерживаемые чувства,  это
был призыв не обращать внимания  на  физическую  форму,  когда  определяется
истинная  ценность  человека.  Из  грязной  земли  добывают  чистое  золото,
восклицает Хай, в бедной глине скрываются сокровища.
   Я перечел этот отрывок полдесятка раз, проверяя свой перевод, прежде  чем
смог поверить, что Хай Бен-Амон подобен мне. Калека.

***

   Первые лучи рассвета розовым контуром очертили вершины  холмов,  когда  я
вернул золотой свиток в сейф и медленно пошел к своему дому.
   Из двери дома Лорена вышла Салли и пошла в темноте ко мне навстречу.
   Ее одежда была  призрачно-бледной  и,  казалось,  плывет  над  землей.  Я
застыл, надеясь, что она меня не заметит. Это возможно: я стоял  в  тени  ее
дома, отвернув голову, и не шевелился.
   Я слышал шорох ее одежды, шепот  ног,  ступающих  рядом  по  пыли,  потом
испуганный вскрик, когда она увидела меня. Лицо ее  превратилось  в  бледную
луну, руки она поднесла ко рту.
   - Спокойно, Салли, - сказал я. - Это всего лишь я.
   Теперь я чувствовал ее запах. В чистом ночном воздухе пустыни аромат  как
от раздавленных лепестков роз, и смешанный с ним теплый запах пота и  любви.
Я опустил голову на грудь.
   - Бен? - спросила она, и мы оба замолчали, глядя друг на друга.
   - Давно ли ты тут?
   - Достаточно давно, - ответил я, и снова наступила тишина.
   - Значит ты знаешь? - негромко и печально спросила она.
   - Я не собирался подсматривать. - И опять молчание.
   - Я тебе верю. - Она стала уходить. Потом  повернулась.  -  Бен,  я  хочу
объяснить.
   - Не нужно.
   - Нужно. Я так хочу.
   - Это неважно, Салли.
   - Это важно. - Мы смотрели друг на друга. - Это важно, - повторила она. -
Не хочу, чтобы ты считал меня... ну... такой ужасной.
   - Забудем об этом, Салли.
   - Я сопротивлялась, Бен. Клянусь тебе.
   - Все в порядке, Салли.
   - Ничего не могла с собой сделать, правда. Я  так  боролась.  Не  хотела,
чтобы это случилось. - Теперь она плакала, молча, и плечи ее дрожали,  когда
она всхлипывала.
   - Это неважно, - сказал я и подошел к ней. Отвел  ее  к  ней  в  комнату,
уложил в постель. При свете я увидел, что губы ее распухли и  покраснели  от
поцелуев.
   - О, Бен, я бы все отдала, чтобы было по-другому.
   - Знаю, Салли.
   - Я  так  старалась,  но  это  сильнее  меня.  Он  окутал  меня  каким-то
заклинанием, с самого первого момента, как я его увидела.
   - Тот вечер в аэропорту?  -  Я  не  смог  удержаться  от  этого  вопроса,
вспомнив, как она смотрела на Лорена, когда мы его встречали,  и  как  потом
бранила его.
   - Вот почему... позже, со мной... вот почему мы... - я не  хотел  слышать
ее ответ, но мне нужно было знать, пришла  ли  она  ко  мне,  воспламененная
мыслями о другом мужчине.
   - Нет, Бен.  -  Она  пыталась  отрицать  это,  но  увидела  мои  глаза  и
отвернулась. - О, Бен, прости. Я не хотела причинять тебе боль.
   - Да, - кивнул я.
   - Я не хотела причинять тебе боль. Ты такой хороший, такой добрый, ты так
отличаешься от него. - Под ее глазами видны были темные пятна от  отсутствия
сна, а персиковый бархат щек покраснел от небритой кожи Лорена.
   - Да, - повторил я с разбитым сердцем.
   - Бен, что мне делать? - воскликнула она в отчаянии.  -  Я  попалась.  Не
могу уйти.
   - Ло... говорил, что собирается делать? Говорил тебе... ну... что оставит
Хилари и женится на тебе?
   - Нет, - она покачала головой.
   - Он объяснил тебе причину...
   - Нет! Нет! - Она схватила меня за руку. - О Бен,  для  него  это  только
развлечение. Маленькое приключение.
   Я молчал, глядя на любимое измученное лицо, довольный, что она по крайней
мере понимает Лорена. Понимает, что он охотник, а она добыча. В жизни Лорена
было множество Салли и еще будет много. Лев должен постоянно убивать.
   - Я могу тебе чем-нибудь помочь, Салли? - спросил я наконец.
   - Нет, Бен, не думаю.
   - Если есть, ты мне скажи, - и я направился к двери.
   - Бен, - остановила она меня и села. - Бен, ты все еще любишь меня?
   Я без колебаний кивнул. "Да, я все еще люблю тебя".
   - Спасибо, Бен, - негромко сказала она. - Я не перенесла бы, если  бы  ты
отвернулся от меня.
   - Я этого никогда не сделаю, Салли, - сказал я и вышел в  лимонно-розовый
блеск рассвета.

***

   Мы с Лореном спустились  по  лестнице  за  изображением  солнца.  Вначале
прошли в сокровищницу. Пока Лорен наслаждался видом сокровищ, я  смотрел  на
его лицо. Голова у меня слегка кружилась от бессонницы, и я чувствовал  вкус
выпитого виски. Глядя на Лорена, я пытался обнаружить  в  себе  ненависть  к
нему. Искал я тщательно, но безуспешно. Когда он поднял голову  и  улыбнулся
мне, я не мог не ответить ему улыбкой.
   - Ну, пока хватит, Бен, - сказал он. - Пойдем посмотрим на остальное.
   Я догадывался, что мы найдем за поворотом туннеля, и когда мы  спустились
по длинной извилистой лестнице и попали в еще  один  короткий  коридор,  мои
последние сомнения рассеялись.
   Коридор заканчивался еще одной сплошной каменной стеной. Но тут  не  было
попыток маскировки: на стене вырезана надпись. Мы стояли перед ней, и  Лорен
осветил ее дуговой лампой.
   - Что тут написано? - спросил он.
   Я медленно прочел надпись. Даже при всей своей практике я читал медленно,
потому что в пуническом письме нет букв, обозначающих гласные звуки, и о них
нужно догадываться по контексту слова.
   - Давай, - нетерпеливо прошептал Лорен.
   - Вы, пришедшие потревожить  сон  царей  Опета  и  осквернить  их  склеп,
рискуете, делая это, и пусть проклятие Астарты и великого  Баала  преследует
вас до самой могилы.
   - Прочти снова, - приказал Лорен, и я послушался. Он кивнул.
   - Да, - сказал он  и  подошел  к  каменной  двери.  Он  начал  отыскивать
поворотный  пункт,  который,  как  мы  знали,  должен  привести  в  движение
механизм. Здесь нам не так повезло, как у стены с изображением солнца.
   Прошло два часа, а непреклонная каменная  плита  по-прежнему  преграждала
нам путь.
   - Я эту проклятую штуку подорву, - предупредил Лорен, но я знал,  что  он
не совершит такого святотатства в  этом  священном  месте.  Мы  отдохнули  и
обсудили проблему, прежде чем вернуться к  двери.  Тут  должна  существовать
простая система рычагов, но надо знать, куда надавить и под каким углом.
   Когда мы наконец нашли, я выругал себя за тупость. Надо  было  угадать  с
первой же попытки. Символ бога солнца Баала снова был тем местом, куда нужно
нажимать.
   Дверь  медленно  и  громоздко  повернулась,  и  мы  прошли  через  нее  в
усыпальницу царей Опета.
   Мне известно только еще одно место с такой же атмосферой.
   Вестминстерское аббатство, где находятся могилы королей Англии. Там то же
чувство возрождения времени и истории.
   Мы молчали, идя по середине длинной узкой сводчатой усыпальницы.
   Тишина физически давила мне на барабанные перепонки. Тишина такая полная,
что становилась зловещей и угрожающей. Воздух здесь давно не обменивался, но
в нем не было затхлости. Мне показалось, что я уловил слабый  запах  пыли  и
грибов.
   Вдоль обеих стен параллельно им стояли саркофаги царей  Опета.  Они  были
вырезаны  из  массивного  гранита.   Прочные,   угловатые,   серые.   Крышки
удерживались  на  месте   собственным   огромным   весом,   их   поверхность
отполирована и на ней вырезаны имя и титул лежавшего внутри. Могучие  имена,
звучащие на станицах золотых книг Хая. Я узнавал  их:  Гамилькар,  Ганнибал,
Хиканус. Сорок семь больших гробов, но последний пустой, крышка стоит рядом,
прислоненная к саркофагу. Внутренность гроба вырублена в форме  человеческой
фигуры, готовой поглотить последнего царя Опета.
   У большого каменного гроба на полу лежит на  спине  вытянувшись  человек.
Шлема у него нет, и ярко-рыжие волосы и борода образуют  своеобразный  ореол
вокруг сморщенного  мумифицированного  лица.  Нагрудник  снят,  видна  сухая
пергаментная кожа, обтягивающая мощную грудную клетку.
   Обломанная стрела торчит из давно  мертвой  груди.  На  человеке  кожаный
передник, украшенный бронзовыми  розетками,  на  ногах  бронзовые  поножи  и
легкие сандалии.
   Руки по сторонам, ноги сведены. Мертвое тело уложено с заботой и любовью.
   Над ним, как в молитве, склонилась другая фигура.  В  полном  вооружении,
лишь шлем и нагрудник сняты и лежат  рядом  на  полу  у  пустого  саркофага.
Длинные черные  волосы  скрывают  лицо.  Руки  прижаты  к  груди  на  уровне
диафрагмы. Из груди торчит стальное лезвие, лезвие,  обращенное  к  хозяину,
рукоять меча надежно зажата меж каменных плит  пола,  острый  конец  глубоко
погрузился в тело.
   Человек в  позе  последнего  бегства  от  позора  поражения,  человек,  в
отчаянии упавший на острие собственного меча. Оружие  поддерживало  его  вес
многие столетия, и он оставался в коленопреклоненном положении.
   Приблизившись к этой сцене древней трагедии, ни  Лорен,  ни  я  не  могли
сказать ни слова. Для меня не было сомнений в  установлении  личностей  этих
высохших фигур.
   На холодном каменном полу, вытянувшись, лежал Ланнон  Хиканус,  последний
царь Опета. Над ним склонился его друг и верховный жрец Хай Бен-Амон.
   Я задохнулся от ощущения рока, от холодного ужаса: Хай Бен-Амон, Топорник
богов, был горбуном.
   Я должен увидеть его лицо. Должен! Я подбежал и склонился рядом с ним.
   Я коснулся высохшего костлявого  плеча,  прикрытого  одеждой  из  хрупкой
желтой  ткани.  Прикосновение  легчайшее,  как  дыхание,  но  его  оказалось
достаточно, чтобы нарушить положение равновесия.
   Тело Хая Бен-Амона упало вперед и разбилось, коснувшись тела царя.
   Сталь и бронза прозвенели на каменном полу и эхом отдались в  усыпальнице
Опета.
   От удара обе фигуры превратились в пыль, мягкий взрыв  серо-желтой  пыли,
вьющейся, как дым, в свете дуговой лампы. Ничего не осталось от  них,  кроме
металла вооружения и меча, да еще золотых и  черных  волос  в  груде  мягкой
пыли.
   Я встал, задыхаясь от желтой пыли. Глаза мои  наполнились  слезами,  пыль
начала их жечь. Пыль пахла грибами.
   Лорен Стервесант и я молча смотрели друг на друга. Мы  стали  свидетелями
чуда.

***

   Я с криком проснулся от кошмарного сна, от  крови,  пламени  и  дыма,  от
ужаса блестящих черных лиц и залитых потом тел, освещенных ревущим пламенем,
от криков умирающих и воплей пьяных от крови убийц. Проснулся, тяжело дыша и
задыхаясь от этих воспоминаний, и ужас долго не оставлял меня,  хотя  я  уже
понял, что нахожусь в спокойствии своей комнаты.
   Я включил свет около кровати и посмотрел на часы. Еще рано,  чуть  больше
одиннадцати. Я отбросил простыню и встал, с удивлением обнаружив, что ноги у
меня дрожат, а дыхание по-прежнему прерывается. Каждый вдох вызывал  приступ
боли, глаза тупо болели. Тело казалось горячим, горячим, как в лихорадке.  Я
прошел к умывальнику и проглотил три таблетки аспирина.
   Запил их глотком воды, но тут боль в легких стала сильнее. Я  закашлялся,
как будто выкуриваю 60 сигарет в день, и это усилие стоило мне пота и дрожи.
Кожа, казалось, горит.
   Не зная почему, я снял с вешалки халат, натянул его и вышел во двор.
   Рогатая желтая половина луны висела в небе. Тени под  деревьями  и  среди
зданий казались черными и  страшными.  Я  все  еще  чувствовал  ужас  своего
кошмара и заторопился к кабинету, все время нервно оглядываясь по  сторонам.
Я чувствовал в ночном воздухе  запах  дыма,  и  он  тоже  тревожил  меня.  Я
принюхался, запах глубоко проник в легкие.
   Я протянул руку к двери, но в тени у  здания  что-то  ждало  меня.  Краем
глаза я заметил, как оно бросилось ко мне, больш