пыток уснуть. Ни на один из  звонков  не
ответили, и  телефон  отчаянно  звенел,  как  насекомое,  на  призывной  зов
которого не откликнулись. Уже почти наступило утро, когда я наконец уснул.
   Разбудил меня Лорен,  невероятно  энергичный  и  здоровый.  В  восемь  он
закричал в телефон: "Наступает великий  день,  Бен.  Давай  позавтракаем.  Я
заказываю, что тебе заказать?"
   - Кофе, - пробормотал я, а когда я прибыл в его  апартаменты,  перед  ним
стояло огромное блюдо с бифштексами,  свининой,  почками  и  яйцами,  и  еще
копченый лосось, а для начала овсянка, в  конце  мармелад  и  кофе.  Обычный
завтрак Лорена.
   - Тебе понадобятся силы, партнер. Садись и ешь, парень.
   Солидно подкрепившись, я провел все утро на волне ожидания  и  чувствовал
себя, как лев, к которому в полдень должны прийти  гости.  Говоря  "лев",  я
имею в виду льва-людоеда.  Я  смазал  гладко  выбритые  щеки  двойной  дозой
диоровского крема, надел темный кашемировый костюм  с  темным  галстуком,  а
Хилари дала мне гвоздику в петлицу. Запах от меня шел, как от  сада  роз,  в
походке было энергичное подпрыгивание, и  чувствовал  я  себя,  как  охотник
перед добычей.
   Мы с Лореном вошли вместе, и гул разговоров стих. Мое появление в комнате
не вызывает тишины, но Лорена - несомненно  вызывает.  Слышался  по-прежнему
только один  громкий  голос,  убедительная  имитация  речи  верхнего  класса
Англии, он гремел в зале. В центре кружка  своих  подхалимов  стоял  Уилфрид
Снелл, возвышаясь над ними, как плохо выполненный монумент самому себе. Ноги
его были расставлены, и тело откинулось в позе беременной  женщины,  которая
должна уравновесить огромный живот. Как будто у Снелла на  талии  полупустой
мех с вином. Для того, чтобы  скрыть  гигантский  живот,  ему  потребовалось
столько костюмного материала, что из него вышел бы театральный занавес. Лицо
его целой серией подбородков, похожих на круги на воде,  свисало  на  грудь.
Оно было белым и мягким, будто пластмассовую кожу заполнили грязным молоком.
Рот его на белом фоне казался глубокой пурпурной  щелью,  он  был  постоянно
открыт, даже когда Снелл не говорил, а происходило это очень редко. Волосы -
густой дикий кустарник, откуда непрерывно на плечи и  лацканы  падал  мягкий
белый дождь перхоти, и весь он был увешан разными предметами: пара очков для
чтения на шее, как бинокль командира танка, золотой нож для обрезания  сигар
торчал из кармана для монет, из петлицы свисал монокль на  черной  ленточке,
цепочка часов и кольцо для ключей.
   Я незаметно стал приближаться к нему, останавливаясь, чтобы поздороваться
с знакомыми, поболтать с коллегами, но упорно двигался к нему. Кто-то  сунул
мне в руку стакан, и я оглянулся.
   - Шотландское для смелости, - улыбнулась мне Салли.
   - Мне оно не нужно, любовь моя.
   - Поговори с ним, - предложила она.
   - Я откладываю это удовольствие напоследок.
   Мы открыто посмотрели на него, этого самозваного барабанщика  археологии,
чьи полдесятка книг проданы  в  количестве  полмиллиона  экземпляров,  книг,
которые написаны в точном соответствии со вкусами публики. Книг,  в  которых
он опасно балансировал на грани плагиата и клеветы. Книг, в которых  научный
жаргон выдается за эрудицию,  факты  искажаются  или  игнорируются  в  угоду
взглядам автора.
   Я не злой  и  не  злопамятный  человек,  но  когда  я  смотрел  на  этого
раздувшегося палача, на этого мучителя, этого... короче, когда я смотрел  на
него, я чувствовал кровавый туман во взгляде. И двинулся  непосредственно  к
нему.
   Он увидел меня, но не обратил на это внимания.  Все  собравшиеся  следили
теперь за происходящим, они, вероятно, предвкушали это с  того  самого  дня,
как  получили  приглашения.  Круг   расступился,   давая   мне   возможность
приблизиться к великому человеку.
   - Несомненно... - ржал Уилфрид, взгляд его проходил  в  нескольких  футах
поверх моей головы. Обычно он каждое из своих заявлений предваряет  подобным
рекламным началом.
   - Как я всегда утверждал... - голос его доносился до самых далеких углов,
и я терпеливо ждал. Я тщательно отрепетировал улыбку,  которую  использую  в
таких случаях. Она застенчивая, стыдливая, скромная.
   - Общеизвестно... - обычно  это  означало,  что  Уилфрид  считает  теорию
неправильной.
   - По правде говоря... - и он произносил вопиющую ложь.
   Наконец он взглянул вниз, остановился посреди предложения, сунул  в  глаз
монокль и, к своей радости и удивлению, обнаружил  своего  старого  друга  и
коллегу доктора Бенджамена Кейзина.
   - Бенджамин, дорогой мой малыш, - воскликнул он,  и  это  существительное
вонзилось в меня, как стрела в корпус быка. - Как приятно вас видеть!
   И тут Уилфрид Снелл поступил весьма неосмотрительно. Он  лениво  протянул
свою большую мягкую белую волосатую руку в моем направлении. На мгновение  я
не мог поверить в такую удачу; в тот же  момент  Уилфрид  вспомнил,  как  мы
последний  раз  обменивались  рукопожатием  шесть  лет  назад,  и  попытался
отдернуть руку. Его реакция несравнима с моей, и я схватил его.
   - Уилфрид, - заворковал я, -  мой  дорогой,  дорогой  друг.  -  Рука  его
казалась перчаткой, полной мягкого желе, и только когда  пальцы  углублялись
на один-два дюйма, чувствовалась кость.
   - Мы так рады, что вы приехали, - говорил я, и он женоподобно  вскрикнул.
Несколько капель слюны показались на обвислых пурпурных губах.
   - Как добрались? - спросил я, по-прежнему застенчиво улыбаясь.
   Уилфрид начал слегка дергаться, переступая с ноги  на  ногу.  Пальцы  мои
почти исчезли в мягкой белой плоти, теперь я ощущал каждую кость. Как  будто
тащишь медузу на форелевой леске.
   - Нам надо поболтать до конца симпозиума, -  сказал  я,  и  воздух  начал
выходить из Уилфрида. Он испустил  негромкий  свистящий  звук  и,  казалось,
съежился, как проткнутый воздушный шарик. Неожиданно собственная  жестокость
вызвала во мне отвращение, я рассердился на то,  что  поддался  слабости.  Я
выпустил его руку, и возобновление кровообращения  должно  было  вызвать  не
меньшую боль, чем мое жестокое сжатие. Он нежно прижал руку к груди, большие
вялые глаза наполнились слезами, губы дрожали, как у капризного ребенка.
   - Пойдемте, - мягко сказал я. - Позвольте предложить вам еще выпить.
   - Я повел его, как погонщик ведет слона. Но Уилфрид Снелл очень эластичен
и быстро пришел в себя. Весь завтрак до меня доносились обрывки его тирад.
   Он "не оставлял камня на камне" и "выдавал всем маленькую тайну" в  своем
лучшем стиле. Насколько я мог слышать, он повторял свои выводы  о  том,  что
руины центральной Африки относятся к средним векам и созданы банту, и  легко
и забавно прохаживался по поводу моих теорий. Одно время  я  видел,  как  он
держит над тарелкой мою книгу "Офир" и что-то читает из нее под  общий  смех
своих соседей по столу.
   Но мне приходилось использовать все свое искусство,  чтобы  предотвратить
другой кризис. Моей соседкой была Салли, и сидели  мы  против  Стервесантов.
Через пять секунд Салли заметила новый бриллиант Хилари.  Она  не  могла  не
заметить его, он бросал серебряные отсветы на весь зал, яркие,  как  стрелы.
Половину завтрака Салли  молчала,  но  каждые  несколько  секунд  ее  взгляд
устремлялся к пламенеющей драгоценности. Остальные ловили каждую возможность
заговорить, и за столом  слышался  смех  и  возбужденные  разговоры.  Лорен,
казалось, был особенно внимателен к Хилари, но неожиданно наступила тишина.
   Салли наклонилась вперед и самым сладким голосом сказала Хилари:
   "Какое прекрасное кольцо.  Вы  счастливы,  что  вам  можно  носить  такие
кольца.
   У меня для этого слишком тонкие кости. Боюсь, он мне не подошло бы". -  И
она повернулась ко мне и начала оживленно болтать. Одним искусным ударом она
уничтожила все хорошее настроение. Я видел, как нахмурился и гневно вспыхнул
Лорен. Хилари закусила губу, я  видел,  как  перед  ней  промелькнули  сотни
достойных ответов, но она сдержалась. Я храбро бросился в пустоту,  но  даже
мое очарование и умение занять общество не  смогли  восстановить  утраченное
настроение. Я почувствовал облегчение,  когда  Лорен  наконец  посмотрел  на
часы, потом на УМЛ, которые распоряжались подготовкой, и  кивнул.  Мгновенно
эти джентльмены вскочили и  начали  мягко  приглашать  гостей  к  кавалькаде
ожидавших автомашин. Когда мы проходили через  вестибюль,  Уилфрид  Снелл  с
толпой своих поклонников, улыбавшихся в предвкушении, проложил путь ко мне.
   - Я за завтраком просматривал снова вашу книгу. Я  забыл,  насколько  она
забавна, мой дорогой.
   - Спасибо, Уилфрид, - с благодарностью ответил я. -  Очень  благородно  с
вашей стороны, что вы это заметили.
   - Вы должны подписать ее мне.
   - Конечно. Конечно.
   - С нетерпением жду вашего доклада, мой дорогой малыш. - Я снова задрожал
в усилиях сдержать свой голос и сохранить спокойствие.
   - Надеюсь, вы найдете его забавным.
   - Я уверен в этом, Бенджамин. - И он, уходя с толпой, испустил плотоядный
смешок. Я слышал, как он говорил Де Валлосу, когда  они  вместе  садились  в
лимузин:
   -   Средиземноморское   влияние!   Боже,   а   почему   не   эскимосское?
Доказательства те же.
   Мы  проехали  по  парку,  как  траурная  процессия   на   государственных
похоронах, и через вторые ворота попали на Кенсингтон Гор.
   Все высадились у входа в Общество и поднялись в лекционный зал.
   Докладчики и члены Совета  поднялись  на  сцену,  а  остальные  заполнили
сидения зала. Уилфрид занял свое место,  впереди  и  в  центре,  и  я  видел
выражение его лица. Он был окружен помощниками палача.
   Ввели  его  светлость,  пахнущего  сигарами  и  хорошим  портвейном.  Его
нацелили на аудиторию, как гаубицу, и выпустили.  За  сорок  пять  минут  он
рассказал об орхидеях и открытии сезона стипль-чейза. Президент начал тайком
тянуть его за фалды, но прошло еще двадцать минут,  прежде  чем  слово  было
предоставлено мне.
   -  Шесть  лет  назад  я  имел  честь  выступить  перед  Обществом.  Темой
выступления было "Средиземноморское влияние на Центральную и Южную Африку  в
дохристианскую эпоху".  Теперь  я  выступаю  с  аналогичным  сообщением,  но
вооруженный новыми доказательствами, которые получил за прошедший период.
   Каждые несколько минут  Уилфрид  Снелл  поворачивался  и  бросал  ремарку
Роджерсу или Де Валлосу, сидевшим за ним. Он  говорил  сценическим  шепотом,
закрывая рот программой. Я не обращал на это внимания и читал вступление.
   Это резюме всех предшествующих исследований и обзор различных связанных с
темой теорий. Я сделал его сознательно скучным и монотонным, чтобы Уилфрид и
его шайка поверили, что у меня за душой больше ничего нет.
   - И вот в  марте  прошлого  года  мистер  Лорен  Стервесант  показал  мне
фотографию. - Тут я сменил тон, добавив  в  него  немного  электричества.  И
увидел, как скучающее выражение на лицах  слушателей  сменил  интерес.  И  я
неожиданно  начал  рассказывать   детективную   историю.   Интервалы   между
помпезными замечаниями Уилфрида Снелла становились все  больше.  Ржание  его
последователей стихло. Теперь я держал аудиторию за горло, слушатели  вместе
с Салии и мной  в  лунном  свете  смотрели  на  призрачные  очертания  давно
мертвого города. Они разделяли  наше  волнение,  когда  мы  обнаружили  блок
обтесанного камня.
   В тот момент, когда мне потребовалось, выключили свет и на экране за мной
появилось первое изображение.
   Это был  белый  царь,  гордый  и  отстраненный,  величественный  в  своей
подчеркнутой  мужественности  и  золотом  вооружении.  Аудитория  сидела   в
восхищенном молчании, у всех ошеломленные лица были освещены светом  экрана,
единственным движением был лихорадочный скрип перьев журналистов в  переднем
ряду, а мой голос продолжал окутывать слушателей чарами.
   Я довел рассказ до того места, где мы исследовали  прилегающую  к  холмам
равнину и пещеру, но еще не открыли замурованный туннель за белым царем.
   По моему сигналу снова зажгли свет, и аудитория зашевелилась, возвращаясь
к сегодняшнему  дню,  все,  кроме  его  светлости,  который  сдался  наконец
портвейну и спал мертвым сном. Он единственный из двухсот собравшихся не был
захвачен моим  рассказом.  Даже  Уилфрид  Снелл  выглядел  потрясенным,  как
профессиональный борец, старающийся подняться с ковра до гонга.  Я  невольно
восхищался им, этот человек был игроком до мозга костей.
   Он наклонился к Де Валлосу и громовым шепотом произнес:
   - Типичная кладка банту 13-го столетия, разумеется. Но  очень  интересно.
Подкрепляет мою теорию о времени иммиграции.
   Я молча ждал, положив на кафедру сжатые кулаки, склонив голову.
   Иногда мне кажется, что из меня вышел бы хороший  киноактер.  Я  медленно
поднял голову и молча посмотрел  на  Уилфрида,  на  лице  у  меня  появилось
несчастное выражение. Он приободрился при виде этого.
   - Конечно, эта  роспись  ничего  не  означает.  По  правде  говоря,  это,
вероятно, банту на пороге инициации, аналогичный Белой Леди из Брандберга.
   Я  продолжал  молчать,  давая  ему  возможность,  как  большому  марлину,
заглотить приманку. Я ждал, чтобы наживка прошла глубоко, прежде чем дернуть
за крючок.
   - Боюсь, что никаких новых свидетельств здесь нет.
   Он с удовлетворенной ухмылкой оглянулся. и его последователи  закивали  и
заулыбались, как марионетки.
   Я обратился непосредственно к нему.
   - Как совершенно справедливо только что заметил профессор Уилфрид  Снелл,
хоть все это интересно, однако никаких новых доказательств не дает.
   - Все энергично закивали. - Поэтому пойдем дальше.
   И  я  начал  описывать  открытие  замурованного  туннеля,  наше   решение
сохранить белого царя и прорезать скалу  за  ним,  описывал,  как  открылось
отверстие, и тут я снова посмотрел на Уилфрида Снелла. Неожиданно мне  стало
жаль его; он больше не был моим неумолимым врагом, незаживающей  язвой  моей
профессиональной жизни, он превратился просто в толстую нелепую фигуру.
   Как поэт Хай, Топрник  богов,  врубился  я  в  него.  Разрубил  на  куски
перечислением свитков, топора с грифами, пяти золотых книг.
   Я говорил,  а  один  из  помощников  выкатил  тележку,  покрытую  зеленым
бархатом. Она приковала к себе взоры всех;  по  моему  знаку  помощник  снял
бархат: на тележке лежал огромный блестящий боевой топор и один из свитков.
   Уилфрид Снелл осел в кресле, живот навис ему  на  колени,  пурпурный  рот
расслабленно открылся, а я прочел начальные слова первой золотой книги Хая:
   - И пусть читают его слова и радуются, как радуюсь я,  пусть  слышат  его
песни и плачут, как плакал я.
   Я закончил и осмотрелся. Все были захвачены рассказом, все,  даже  Лорен,
Хилари и Салли. Они все  это  уже  знали,  но  наклонились  вперед  в  своих
сидениях, и глаза их сверкали.
   Уже семь тридцать, с удивлением заметил я. На час перерасходовал время, и
сидевший рядом президент не сделал ни одного замечания.
   - Окончилось мое время, но не рассказ.  Завтра  утром  профессор  Элдридж
Гамильтон прочтет свой доклад о свитках и их  содержании.  Надеюсь,  вы  все
сможете  на  нем  присутствовать.  Ваша   светлость,   президент,   леди   и
джентльмены, благодарю вас.
   Стояла полная тишина, никто  не  шевелился  и  не  говорил  целых  десять
секунд, затем все  вдруг  вскочили  и  яростно  зааплодировали.  Впервые  со
времени основания Общества в 1830 году научному  докладу  аплодировали,  как
выступлению на сцене. Все вышли из рядов, столпились вокруг  меня,  пожимали
мне руки, задавали вопросы, на которые я и не надеялся ответить.  Со  своего
места на сцене я видел, как Уилфрид Снелл  встал  со  и  тяжело  и  неуклюже
зашагал к двери. Он шел один, шайка подхалимов его покинула и присоединилась
к толпе вокруг меня. Я хотел позвать его, сказать, что мне его жаль,  что  я
хотел бы пощадить его, но сказать мне было нечего. Он все  говорил  сам  уже
сотни раз.
   На следующее утро об этом писали все газеты, даже "Таймс" позволила  себе
драматический оттенок. В  ней  писали:  "Открытие  карфагенских  сокровищ  -
наиболее  значительное  событие  в  археологии  после  обнаружения  гробницы
Тутанхамона".
   Лорен приказал доставить  все  газеты,  и  мы  сидели,  окруженные  морем
печатных страниц, за еще одним завтраком Гаргантюа. Я был  тронут  тем,  как
гордился Лорен моими достижениями. Он читал все статьи вслух, сопровождая их
своими комментариями.
   - Ты их поразил, партнер.
   - Бен, ты прикончил этих бездельников.
   - Ты так рассказывал, что даже я чуть не обмочил штаны.
   Он взял еще  одну  газету  со  столика  и  развернул  ее.  Его  выражение
немедленно изменилось. Он яростно нахмурился, и в лице его была такая злоба,
что я быстро спросил: "Что там, Ло?"
   - Вот. - Он почти швырнул мне газету. - Прочти сам, а я пока переоденусь.
- И он ушел в спальню, захлопнув за собой дверь.
   Я сразу нашел это. Фотография на всю полосу под большим заголовком.
   "Силы свободы". Черные  люди  с  винтовками,  танками.  Бесконечные  ряды
марширующих черных людей. Яйцеобразные шлемы, как злобные поганки ненависти,
современное автоматическое оружие на одетых в маскировочные костюмы  плечах,
топают обутые в сапоги ноги. В центре высокий человек с  плечами,  широкими,
как перекладина виселицы, и лысой головой-ядром, которая сверкает  на  ярком
африканском солнце. Он не улыбаясь идет между двумя смеющимися  китайцами  в
неряшливых, похожих на пижамы мундирах.
   И отчетливый главный заголовок: "Черный крестоносец. Генерал-майор Тимоти
Магеба, вновь назначенный командующий народной освободительной армии с двумя
военными советниками".
   Глядя  на  выражение  глубокой  ненависти  в  этом   лице,   на   ужасную
целеустремленность в развороте плеч и в решительной походке, я  почувствовал
ужас.
   Каким-то необъяснимым образом это уничтожило мое личное торжество.
   То, что произошло 2 000 лет назад,  потеряло  всякое  значение,  когда  я
смотрел на фотографию этого человека и думал о темных силах,  движущихся  по
всей моей земле.
   Но тут мне пришло в голову, что этот человек не уникален, Африка породила
многих подобных ему. Темные разрушители, покрывавшие  обширные  поля  белыми
человеческими костями, Чака, Мзиликази,  Маматее,  Мутеса  и  сотни  других,
забытых историей. Тимоти Магеба лишь последний  представитель  длинной  цепи
воинов, которая протягивается назад, в туманное, непроницаемое прошлое.
   Из спальни вышел Лорен, с ним Хилари. Она пришла поцеловать  меня  и  еще
раз поздравить, Газета выпала из моих рук, но не ушла из памяти.
   - Прости, что не могу  быть  сегодня  с  тобой  и  слушать  нашего  друга
Элдриджа. У меня важная деловая встреча. Присмотри за Хилари.
   Позавтракайте вместе,  хорошо?  -  сказал  мне  Лорен,  когда  мы  втроем
направились к лифту.
   Элдридж, в твиде и с заплатами на локтях, совершал убийство  своей  темы.
Три с половиной часа  он  мямлил  о  "значениях"  и  "сокращениях",  изредка
испуская свое знаменитое ржание, от которого просыпались спящие.
   Глядя на редеющий зал и сократившееся количество журналистов, я  был  ему
благодарен. Он никак не мог отнять у меня часть славы.
   За час до ланча Салли протянула со своего места рядом  со  мной  записку.
"Не могу больше этого выдержать. Похожу по магазинам. Пока. С."
   Я улыбнулся и посмотрел ей вслед, когда она грациозно выскользнула  через
боковой выход. Хилари повернулась, подмигнула мне, и мы рассмеялись.
   Элдридж наконец медленно подошел к неубедительному заключению и  радостно
заулыбался полупустой аудитории.
   - Ну, - сказал он, - кажется, я обо всем упомянул. - И тут же обрадованно
захлопали двери.
   В вестибюле Общества меня снова окружила охваченная энтузиазмом толпа,  и
мы медленно двигались к двери и ланчу.
   Когда мы наконец добрались до такси и сели с Элдриджем по обе стороны  от
Хилари, я уже собирался дать шоферу адрес Траттория  Терраса,  когда  Хилари
взглянула на