рнулась к Лорену. И нисколько не смягченным тоном закричала:
   - Заставьте его поручить мне! Прикажите ему!
   Даже в своем отчаянии я испытал  тревогу  за  бедную  Салли.  Теперь  она
обращалась не к мягкосердечному калеке доктору археологии. Это все равно что
дразнить черную гадюку короткой палкой или бросать камни в  льва-людоеда.  Я
не мог поверить, что Салли настолько глупа, что она так  переоценивает  свои
дружеские отношения с Лореном. Я не мог поверить, что она осмеливается таким
тоном разговаривать с Лореном, как будто у нее  есть  особое  право  на  его
внимание, как будто между ними особая связь чувств и  верности.  Даже  я,  у
кого такое право есть, никогда не стал бы говорить с Лореном таким  образом,
и я не знал ни одного человека, который на это решился бы.
   Глаза Лорена сверкнули холодным голубым блеском, как сверкает  наконечник
копья. Лицо его приобрело угрюмое выражение, ноздри раздулись и  побледнели,
как китайский фарфор.
   - Женщина! - в голосе его звучал лед. - Попридержи свой язык.
   Если только это возможно, отчаяние мое еще усилилось,  потому  что  Лорен
реагировал именно так, как я ожидал. Теперь два человека, которых  я  любил,
устремились в лоб друг другу, и я хорошо знал их обоих, знал их  гордость  и
упрямство, знал, что никто из них не  уступит.  Катастрофа  была  неминуема,
неизбежна.
   Я хотел крикнуть Салли: "Не нужно! Я сделаю то, что ты просишь.
   Сделаю, все, чтобы предотвратить катастрофу".
   Но характер Салли был сломлен. Весь гнев, весь запал ушли. Она, казалось,
сжалась под бичом слов Лорена.
   - Идите к себе и оставайтесь там, пока не научитесь себя вести, - тем  же
холодным яростным тоном отдал приказ Лорен.
   Салли встала и, опустив глаза, вышла.
   Я не мог поверить свои глазам. Смотрел на дверь, через которую она вышла,
моя дерзкая, непокорная Салли, вышла покорно, как наказанный ребенок. Рал  и
Лесли извивались в смущении и замешательстве.
   - Пора спать, - пробормотал Рал. - Простите нас, пожалуйста. Пошли,  Лес.
Спокойной ночи всем. - И они вышли, оставив меня и Лорена наедине.
   Лорен нарушил долгое молчание. Встал и заговорил  естественным  спокойным
голосом. Положил руку мне на плечо обычным жестом дружбы.
   - Прости, Бен. Не волнуйся. Увидимся утром. - И вышел в ночь.
   Я сидел один у своего неожиданно потерявшего всякий смысл свитка, сидел с
разбитым сердцем.
   - Ненавижу тебя, малыш! - Голос ее звучал в одинокой пустыне моей души, и
я потянулся к бутылке Глен Грант.
   Мне потребовалось много времени, чтобы напиться, перейти в стадию,  когда
слова перестают жечь, и когда я, пошатываясь, выбрался наружу, я  знал,  что
сделаю. Пойду извинюсь перед Салли и пообещаю ей эту работу.
   Все, что угодно, лишь бы она была довольна.
   Я пошел к дому, где Салли теперь спала одна.  Лесли  переселилась  в  дом
Питера и Хитзер. Негромко постучал в  дверь,  ответа  не  было.  Я  постучал
громче, позвал ее по имени.
   - Салли! Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой.
   Наконец я толкнул дверь, она открылась. Я увидел  темную  комнату,  почти
вошел, но тут храбрость меня покинула. Я тихо закрыл дверь и побрел к  себе.
Упал лицом  вниз  на  свою  кровать,  все  еще  грязный,  не  раздеваясь,  и
погрузился в забвение.
   - Бен! Бен! Проснись! - Голос Салли. Ее рука трясет меня за плечо, мягко,
но настойчиво. Я повернул голову и открыл горящие глаза. Яркое  утро.  Салли
сидела на краю кровати, наклонившись надо мной. Она была одета,  только  что
из ванны, волосы причесаны и убраны алой лентой, но  глаза  припухли,  будто
она плохо спала или даже плакала.
   - Я  пришла  извиниться  за  вчерашний  вечер,  Бен.  За  те  ненавистные
глупости, которые я говорила, за свое безобразное поведение... - И пока  она
говорила, обломки моей разбитой жизни собирались вместе,  боль  в  голове  и
сердце уходила.
   - Даже если ты изменил свое решение  и  я  ничего  не  заслуживаю,  я  бы
гордилась, если бы ты доверил  мне  работу  в  качестве  первого  ассистента
Гамильтона или того, кто будет работать.
   - Ты принята на работу, - улыбнулся я ей. - Даю слово.

***

   Первой задачей в архиве было убрать толстый слой  пыли,  покрывавший  там
все. Я удивился, откуда такое количество пыли в закрытом и изолированном  от
наружного воздуха коридоре, но вскоре обнаружил, что щели кладки потолка  не
такие маленькие, как в кладке стен, и  за  многие  столетия  тончайшая  пыль
проходила сквозь эти щели и оседала на всем.
   Когда на Дакоте прибыло заказанное Лореном оборудование вместе с  отрядом
службы безопасности, мы могли приниматься за работу.
   У входа в туннель построили  небольшую  будку,  и  там  теперь  постоянно
находился охранник. Входить разрешалось только нам пятерым.
   Пылесосы упростили задачу очистки архива от пыли. Мы с Ралом  работали  с
внешней стороны коридора, как две образцовые домохозяйки, и удушающие облака
пыли сделали необходимыми респираторы, пока работа не была завершена.
   После этого мы смогли более внимательно ознакомиться со своим  открытием.
В каменный нишах находилось 1 142 запечатанных глиняных кувшина. 148 из  них
упали с  полок  и  127  разбились  или  треснули,  свитки  в  них  оказались
подвержены влиянию воздуха и, вероятно,  погибли.  Эти  свитки  мы  заливали
парафином, прежде чем притронуться  к  ним,  потом  прикрепляли  этикетки  и
упаковывали.
   Затем мы все внимание уделили свидетельствам смертельной схватки, которая
разыгралась в архиве и нанесла такой урон полкам и их содержимому.
   В коридоре между полками  лежало  38  трупов,  все  с  явными  признаками
неожиданной и насильственной смерти, и сохранились очень  хорошо.  Некоторые
сумели уползти в ниши и там  умереть,  испуская  последний  вздох  и  сжимая
ужасные раны, которые все еще были видны на их мумифицированных телах.
   Предсмертная агония ясно  отразилась  на  положении  тел.  Другие  умерли
быстро, у них были отсечены конечности,  расколоты  черепа,  а  в  некоторых
случаях отрублена голова, которая лежала тут же, в нескольких ярдах.
   Свидетельства  дьявольской  ярости,   проявление   почти   нечеловеческой
разрушительной силы.
   Все жертвы негроидного типа, на всех набедренные повязки или передники из
обработанной кожи, с бусами  или  украшениями  из  кости.  На  ногах  легкие
кожаные сандалии, на головах шапки из кожи, лыка или перьев тоже  с  бусами,
раковинами и костями.
   Вокруг  разбросано   оружие:   грубо   кованные   железные   наконечники,
прикрепленные к древкам из полированного дерева. Многие древки  сломаны  или
разрублены ударами какого-то  острого  орудия.  Тут  же  сотни  тростниковых
стрел, оперенных перьями дикой утки с  наконечниками  из  кованного  вручную
железа. Стрелы проделали множество ямок в  мягком  песчанике  стен,  и  было
легко определить, что ими стреляли снаружи, от входа в коридор,  прежде  чем
его запечатали. Ни одно из них не попало в лежащих,  поэтому  мы  заключили,
что залп стрел предшествовал нападению тех, кто лежал вдоль всего коридора.
   В пятнадцати футах от запечатанного входа  в  туннель  видны  были  следы
большого костра, от которого почернели стены, пол и потолок. Груда обгорелых
поленьев все еще лежала там, где недостаток воздуха  загасил  костер,  когда
вход запечатали. Огонь удивлял нас, пока Лорен не попытался реконструировать
ход битвы. Он беспокойно ходил взад и вперед по коридору, шаги  его  звенели
на каменных плитах, гротескная и чудовищная тень падала на стены.
   - Их загнали сюда, последних воинов Опета, небольшой отряд самых  сильных
и храбрых. - Голос его звенел, как у трубадура,  поющего  легенду  о  героях
древности. - Сюда послали лучших бойцов, чтобы закончить  это  убийство,  но
люди Опета перебили их, а остальные бежали. Тогда враги  поместили  у  входа
лучников, которые пустили внутрь тучи стрел. Снова попытались войти, но люди
Опета ждали их, и снова враги умирали десятками.
   Он  повернулся  и  подошел  туда,  где  я  стоял,   под   раскачивающейся
электрической лампой. Некоторое время мы молчали, представляя себе все это.
   - Боже, Бен! Только подумать! Какая битва  и  какой  конец!  Какую  славу
заслужили эти люди в свой последний день!
   Даже я, мирный  человек,  был  тронут  этим.  Почувствовал,  как  сильнее
забилось сердце, повернулся к Лорену, как ребенок к сказочнику.
   - А что же потом? - спросил я.
   - Они уже умирали, у каждого десятки ран.  У  них  не  осталось  сил  для
сражения, они стояли плечом к плечу, товарищи в жизни, а теперь и в  смерти,
устало опираясь на оружие, но враг не пришел. Напротив, у  входа  в  туннель
разожгли костер, чтобы выкурить защитников, а  когда  они  не  вышли,  враги
отказались от нападения и замуровали вход, превратив туннель  в  могилу  для
мертвых и живых.
   Все молчали, обдумывая рассказ Лорена. Все имело смысл и  соответствовало
наблюдаемой картине, за одним исключением. Я не  хотел  говорить  этого,  не
хотел портить прекрасную сказку, но у Салли таких сожалений не было.
   - Если это правда, то что произошло с вашим отрядом героев?
   Превратились в лунный луч и улетели? - Голос ее звучал слегка иронически,
но, конечно, она права. Хотел бы я, чтобы это было не так.
   Лорен  рассмеялся,  слегка  смущенно.  "Придумайте  что-нибудь  получше",
бросил он вызов.
   Ни следа героев этой  древней  драмы,  за  исключением  одного  предмета,
лежавшего в конце коридора под изображением солнечного диска Баала.  Он  был
покрыт толстым слоем пыли и оказался последним открытием  в  архиве.  Боевой
топор. Оружие поразительной красоты и удобства. Когда я впервые поднял его с
того места, где он пролежал почти 2 000  лет,  рука  моя  удобно  сомкнулась
вокруг рукояти, пальцы легли точно в канавки на ручке, как  будто  она  была
специально для них создана. Порванная полоска кожи свисала с рукояти.
   Топорище  оказалось  сорока  семи  дюймов  длиной,  изготовлено  из  рога
носорога, который  был  расщеплен  и  превращен  в  сплошной  прут  стальной
упругости и силы. Ручка из слоновой  кости  и  с  оболочкой  из  электронной
проволоки, для защиты от ударов врага.  Лезвие  представляет  собой  двойной
полумесяц, каждая сторона с острым, как бритва,  лезвием  семи  с  половиной
дюймов в длину. А из середины выдавалась пика двенадцати дюймов длиной,  так
что оружием можно было и рубить, и колоть.
   Лезвие  топора  исключительно   тонкой   работы   украшено   гравировкой,
изображающей четырех стервятников с распростертыми крыльями,  по  одному  на
каждую сторону двойного лезвия. Птицы  были  изображены  так  подробно,  что
виднелось каждое перо, а за птицами всходило в ореоле лучей солнце.
   Гравировка была выложена электроном,  сплавом  золота  и  серебра,  а  по
блеску  лезвия  ясно  было,  что  оно  закалено.   Оружие   покрыто   чем-то
почерневшим, вероятно, высохшей кровью, и очевидно, именно  оно  нанесло  те
ужасные раны, которые видны на многих трупах, разбросанных в коридоре.
   Держа это прекрасное оружие в руке, я почувствовал, как  меня  охватывает
внезапное безумие. Я сам не понимал своих намерений, а  топор  уже  описывал
сверкающие  окружности   над   моей   головой.   Оружие   настолько   хорошо
уравновешено, что не требовалось прилагать силу, и я вздымал его  высоко,  а
затем наносил разящий смертоносный удар. Лезвие  зловеще  разрезало  воздух.
Чуть сгибающаяся рукоять делала оружие живым в руке, снова живым после почти
двухтысячелетнего сна.
   Я услышал, как из самых  атавистических  глубин  души  поднимается  крик,
возбужденный вопль, который, казалось, служит  естественным  аккомпанементом
смертоносной песне топора. С усилием я остановил полет топора и крик, прежде
чем он сорвался с моих губ, и взглянул на лица окружающих.
   Они были так поражены, будто я начал корчиться с пеной у  рта.  Я  быстро
опустил топор. Стоял, чувствуя  себя  дураком,  пораженный  таким  небрежным
обращением с  драгоценной  находкой.  Рукоять  могла  легко  стать  хрупкой,
сломаться от резких движений.
   - Я просто хотел испытать, - запинаясь, пробормотал я. - Простите.

***

   Ночью мы  пытались  разгадать  загадки  архива  и  засиделись  далеко  за
полночь. Ответа мы так и не нашли, потом Лорен пошел вместе со  мной  в  мой
дом.
   - Завтра утром за мной прилетает Лир, Бен. Я провел здесь уже две  недели
и больше не могу ни одного дня. Боже, как только вспомню, как я  пренебрегал
своими обязанностями с того времени, как мы начали раскопки!
   Мы остановились у входа в мой дом, и Лорен закурил сигару.
   - Что в этом месте заставляет нас всех действовать так странно,  а,  Бен?
Ты тоже это чувствуешь?  Странное  чувство,  -  он  заколебался,  -  чувство
судьбы.
   Я кивнул, и Лорен, подбодренный, продолжал:
   - Этот топор. Он что-то с тобой сделал, Бен. Сегодня в течение нескольких
минут ты не был собою.
   - Знаю.
   - Ужасно хочется узнать содержание свитков, Бен. Нужно начать  как  можно
скорее.
   - Тут на десять лет работы, Ло. Тебе придется потерпеть.
   - Терпение не входит в мои добродетели, Бен. Вчера  вечером  я  читал  об
открытии могилы Тутанхамона. Карнарвон сделал возможным это открытие, но  он
умер, даже не успев взглянуть на саркофаг покойного фараона.
   - Не будь слишком впечатлительным, Ло.
   - Ладно, - согласился Лорен. - Но не трать времени, Бен.
   - Раздобудь мне Гамильтона, - сказал я. - Без него мы  ничего  не  сможем
сделать.
   - В пятницу я буду в Лондоне. Сам повидаюсь с ним.
   - Он старый чудак, с ним нелегко иметь дело, - предупредил я.
   Лорен улыбнулся. "Предоставь это мне.  Теперь  послушай,  Бенджамин,  мой
мальчик, если найдете здесь что-нибудь  еще,  дайте  мне  знать  немедленно,
понял? Я хочу быть здесь, когда это случится".
   - Что случится?
   - Не знаю... что-то. Что-то здесь есть, Бен. Я это чувствую.
   - Надеюсь, ты прав, Ло. - Он хлопнул меня по плечу и  ушел  в  темноте  к
своему дому.
   Пока мы работали в архиве, поднимая человеческие останки и груды  оружия,
на  Дакоте  прилетел  отряд  строителей,  которые  должны   были   соорудить
депозитарий  для  свитков.   Это   еще   один   большой   сборный   дом,   с
воздухонепроницаемыми дверьми и мощным аэрокондиционером,  который  позволял
поддерживать в помещении со свитками оптимальную температуру и влажность.
   Вокруг здания из соображений  безопасности  была  протянута  изгородь  из
колючей   проволоки,   и   вообще   были   предусмотрены    все    возможные
предосторожности для сохранности свитков.
   Те же строители возвели  еще  с  полдесятка  домов  для  увеличивающегося
персонала, и первыми  обитателями  этих  домов  стали  высшие  чиновники  из
правительства Ботсваны. Правительственная депутация провела у нас два дня  и
улетела, удостоверившись, что  интересы  Ботсваны  в  находке  защищены,  но
сначала я взял с чиновников обещание хранить  дело  в  тайне.  Объявлять  об
открытии буду я сам.
   Мы  начали  снабжать  ярлычками  и  переносить  в  хранилище  кувшины.  С
величайшей тщательностью фиксировали - и фотографически, и письменно  точное
место  каждого  на  полке.  Казалось  вероятным,  что  они  располагаются  в
хронологическом порядке, и  такая  фиксация  облегчит  в  дальнейшем  работу
переводчиков.
   В понедельник моим планам был нанесен сильнейший удар в виде  лаконичного
послания от Лорена.
   "С Гамильтоном не договорился. Предложи альтернативу".
   Я  был  разочарован,  рассержен  и  расстроен.   Разочарован,   поскольку
Гамильтон лучший специалист в мире, и его присутствие сразу придало бы вес и
аутентичность нашему городу. Расстроен, потому что,  по-видимому,  Гамильтон
счел мои утверждения неверными, моя репутация сильно пострадала от  яростных
нападок  моих  критиков  и  научных  противников.  На  Гамильтона  они  явно
подействовали. Он не хотел, чтобы его связывали с  моим  явно  мошенническим
открытием. Наконец, я  рассердился,  потому  что  отказ  Гамильтона  принять
участие в работе был прямым оскорблением. Он поставил на мне знак  парии,  и
теперь остальные тоже не дадут  согласия  на  сотрудничество,  в  котором  я
отчаянно нуждался. Я могу оказаться дискредитированным в самом начале.
   - Он не дал мне ни одного шанса, - протестовал я, обращаясь к Салли.
   - Даже не захотел меня выслушать. Боже,  я  не  сознавал,  что  я  теперь
профессиональный  прокаженный.  Даже  разговор  со  мной  может   уничтожить
репутацию.
   - Он тощий лысый старый козел! - согласилась со  мной  Салли.  Развратный
старый хлопатель по ягодицам и...
   - И самый большой авторитет в мире по  древним  рукописям,  -  с  горечью
сказал я. Ответа на это не было, и мы некоторое время сидели в молчании.
   Потом Салли припорошилась. "Ну что ж,  пошли  приведем  его!"  предложила
она.
   - Он откажется даже встретиться с нами.
   - Со мной встретиться он не откажется, - заверила меня Салли, и за  этими
словами скрывалась какая-то нерассказанная история,  отчего  ревность  пошла
разлагающе гулять по моим венам. Салли работала с ним  три  года,  и  я  мог
утешиться только тем, что у нее слишком высокие стандарты, которые исключают
Элдриджа Гамильтона.

***

   Семьдесят два часа спустя я сидел у Белла и Харви в передней  гостиной  с
пинтой доброго английского  горького  пива  и  с  беспокойством  смотрел  на
автостоянку. От Оксфорда сюда всего десять минут езды, И Салли  должна  была
бы быть здесь уже давно.
   Я устал, был раздражен и угнетен после ночного перелета из  Йоханнесбурга
в Хитроу. Из аэропорта Салли позвонила Гамильтону.
   - Профессор Гамильтон, надеюсь,  вы  не  рассердитесь  на  меня  за  этот
звонок, - скромно начала она.
   - Салли Бенейтор, помните, я работала под вашим руководством в 1966.
   Верно, Салли-Зеленые-Глаза. - И она кокетливо засмеялась.
   - Я пролетом  в  Англии.  Всего  на  день-два.  Я  так  одинока,  у  меня
ностальгия по тем чудесным дням. - В тоне ее звучала сотня интимных оттенков
приглашения и обещания.
   - Ланч? Замечательно, профессор. Разрешите, я за вами заеду в машине.
   Возьму напрокат. - Она торжествующе подняла вверх большой палец.
   - Белл и Харли? Конечно, помню. Как я могу забыть.  -  Она  скорчила  мне
гримасу. - С нетерпением ожидаю встречи.
   Серебряный ягуар скользнул на стоянку, и  я  увидел  за  рулем  Салли.  С
шарфом на волосах и со смехом на губах она  совсем  не  выглядела  девушкой,
которая провела  четырнадцать  часов  в  тесном  кресле  межконтинентального
реактивного самолета.
   Салли выскользнула из  машины,  сверкнув  своими  прекрасными  загорелыми
ногами, и пошла ко мне.  Повиснув  на  руке  Элдриджа  Гамильтона  и  весело
смеясь.
   Гамильтон - высокий, с  обвисшими  плечами  человек  лет  пятидесяти,  на
котором неряшливый твидовый костюм с кожаными нашивками  на  рукавах  висел,
как мешок. Нос у него с горбинкой, а лысина сверкает на  солнце,  как  будто
отполирована воском. В целом это,  конечно,  не  опасный  соперник,  но  его
маленькие глаза сверкали за стеклами очков в роговой оправе,  губы  отвисали
от желания, обнажая рот, полный плохих зубов, когда он смотрел на Салли, и я
обнаружил, что мне придется дорого платить за его услуги.
   Салли вела его к моему столику, и он был в шести  футах  от  него,  когда
узнал меня. Он замер, и я увидел, как он мигнул. Он  сразу  понял,  что  его
обманули, и на мгновение вся наша затея повисла  в  воздухе.  Он  легко  мог
развернуться и уйти.
   - Элдридж! - я вскочил на ноги, соблазнительно воркуя. - Как замечательно
снова вас увидеть! - И пока он колебался, я схватил его  за  локоть  и  сжал
его, как в тисках, обшитых бархатом. - Я  заказал  для  вас  большую  порцию
джина Джилби с тоником, это ведь ваша отрава, не так ли?
   Прошло пять лет с нашей последней встречи, и то, что я помню  его  личные
вкусы, слегка смягчило его. Он позволил Салли и мне усадить его в  кресло  в
приятном соседстве с джином. Пока мы с  Салли  обрушили  на  него