их были полны  ужаса.  Надсмотрщики  рабов,  специалисты  в  оценке
человеческого  товара,  пошли  осматривать  их  и   предложить   плату.   На
рабов-пигмеев большой спрос, они послушны, верны и нетребовательны.  Из  них
получаются великолепные  охотники,  проводники,  шуты  и,  как  ни  странно,
воспитатели маленьких детей.
   Ксаи стоял за своим высоким желтоволосым царем  и  следил  за  торговлей;
именно так когда-то и его продали ребенком.
   К концу четвертого дня в  сокровищнице  Опета  прибавилось  пять  больших
глиняных кувшинов с алмазами. Торговля этими драгоценными  камнями  являлась
тщательно  охраняемой  монополией  дома   Барка.   Вдобавок   были   куплены
восемьдесят шесть детей бушменов в возрасте от пяти до пятнадцати  лет.  Это
дикие рабы, и их приходилось связывать, пока они не приручатся.
   Во время возвращения через горы Хай почти все свое время посвятил  заботе
о них. С помощью Ксаи и других прирученных бушменов он смог  спасти  большую
часть детей. Только двенадцать маленьких существ умерло от ужаса  и  разрыва
сердца, прежде чем их передали рабыням в главном лагере.
   Лагерь у подножия южных гор свернули и  отправились  на  северо-восток  и
снова пересекли реку, видя на горизонте горы Бар-Зенг (горы Чайнимани. Прим.
автора). Потом прошли через заселенное восточное царство, где  крестьяне  юе
возделывали поля вдоль Львиной реки (река Саби. - Прим. автора).
   В каждом поселке их встречали вольноотпущенники и  приветствовали  нового
царя. Толпы встречающих были настроены  доброжелательно,  поселки  выглядели
процветающими и чистыми. Даже рабы на полях казались упитанными и здоровыми:
только глупец станет причинять  вред  ценному  имуществу.  Рабы  в  основном
черные, захваченные на  севере,  но  были  и  смешанной  крови,  дети  своих
собственных хозяев или избранных рабов-производителей. Они были не связаны и
по одежде и украшениям мало чем отличались от хозяев.
   Среди хозяев много легионеров, закончивших службу,  оставивших  отряды  и
вернувшихся в свои деревни. Их место заняли молодые рекруты.
   Ночи проводили в укрепленных, окруженных стеной гарнизонах, расположенных
на всем пути к горам Зенга.  Теперь  колонна  двигалась  по  краю  обширного
пояса, проходящего через все  срединное  царство.  На  этом  поясе  основано
богатство   Опета,   и   царские   искатели    камней    выработали    почти
сверхъестественную чувствительность в поиске богатой золотом руды.
   Результатом их усилий были многочисленные шахты, где отряды черных рабов,
работающие  обнаженными  в  глубинах  узких  забоев,   добывали   руду.   На
поверхности руда размельчалась, образовавшийся порошок промывался,  и  зерна
золота оставались в специально придуманных медных сосудах.
   Ланнон по пути инспектировал многие из этих  шахт,  и  на  Хая  произвела
впечатление  изобретательность  инженеров,  которые  преодолевали  проблемы,
связанные с извлечением золота из разных видов руды.
   Там, где золотоносная жила была  узкой,  забой  делали  как  можно  более
низким, используя для работы женщин и детей.
   Использовали слонов для подъема руды  и  для  подвоза  воды,  если  шахты
располагались в безводных местностях.
   Разработали способ подкопа под жилу,  после  чего  она  обрушивалась  под
собственной тяжестью. Это была опасная процедура, и в одной  из  таких  шахт
Ланнон и Хай всю ночь не спали из-за воя, доносившегося из лагеря рабов.
   Накануне жила обрушилась преждевременно и похоронила под собой свыше  ста
рабов и несколько  надсмотрщиков.  Хай  подумал,  плачет  ли  кто-нибудь  по
надсмотрщикам.
   Подгоняемый ненасытным любопытством, Хай приказал опустить себя  в  одной
из корзин для руды на нижний уровень  разработок.  Адское  место,  с  душным
воздухом, жарой, потом, освещенное мерцающими масляными лампами.
   Обнаженные рабы врубались  в  руду.  Хай  следил,  как  вкрапления  более
твердой  породы  убирались  способом,  который  сотни  лет  назад   Ганнибал
использовал, чтобы расчистить проходы в Альпах. На скале разжигали костер  и
поддерживали его, пока скала не раскалялась докрасна. Затем на нее  выливали
ведра жидкости, смеси воды с кислым вином, которая взрывалась в облаке пара,
скала раскалывалась, и куски ее рабы вырубали  и  уносили  в  корзинах.  Хай
прошел к скале, где в руде блестели золотые крупицы,  и  задумался  о  цене,
которую приходится платить за их извлечение.
   Когда Хая подняли на поверхность, он весь промок от  пота  и  был  покрыт
сажей и грязью.
   Ланнон покачал головой. "Зачем ты это сделал? Птицы выклевали твой  мозг,
что ты забрался под землю?"
   В одной из шахт жилу выработали до  уровня  подземной  воды.  Ниже  этого
уровня работать невозможно, потому что не был создан метод для  того,  чтобы
убрать воду из разработок. Рабы ведрами отчерпывали  воду,  но  редко  могли
углубить забой больше чем на несколько дюймов.  Шахту  следовало  возвращать
Астарте, матери земли и луны. Она проявила свою щедрость и  должна  получить
ответный подарок.
   Ланнон,  в  соответствии  со  своим  правом,   сам   отобрал   вестников,
посовещавшись с надсмотрщиками и  решив,  что  пятнадцать  рабов  не  станут
серьезной потерей рабочей силы. Боги не заботятся  о  качестве  предлагаемых
вестников. Для них любая жизнь - жизнь, и потому приемлема.
   Сердце Хая разрывалось, когда рабов повели в разработки в последний  раз.
На них были символические цепи  жертвоприношения,  и  они  шли,  спотыкаясь,
ковыляя и кашляя - обычная болезнь шахтеров.
   Хай передал одному из жрецов присмотр за отправкой вестников, и когда его
помощник вернулся из черной глубины шахты, Хай провозгласил  хвалу  Астарте.
После этого началась работа по заполнению шахты. Она продлится много недель,
потому что необходимо вернуть в шахту большое количество отработанной руды.
   Заполнение  необходимо,  чтобы  умиротворить   мать-землю   и   дать   ей
возможность производить новое золото.
   Азиру объяснил необходимость этого.  "Это  щедрая  земля,  пригодная  для
произрастания золота. Мы снова поместим руду  под  землю,  и  под  действием
солнца со временем тут вырастет новый драгоценный металл".
   - Вся жизнь принадлежит Баалу, - требуемой фразой отозвался Хай.
   -  Дети  наших  детей  когда-нибудь  поблагодарят  нас  за  этот   посев,
самоуверенно  предсказал  Азиру,  и  на  Хая   его   предвидение   произвело
впечатление. Он записал все подробности этого события в своем новом свитке.

***

   Через триста дней после выхода из Опета колонна  поднялась  на  предгорья
Зенгских гор <горы Игьянга>. После  жары  низин  воздух  стал  прохладным  и
свежим, по ночам на склонах висел туман, пробуждая  лихорадку  в  костях,  и
люди дрожали и кутались в плащи у костров.
   Эти холмы - сады Опета, здесь десятки тысяч акров  склонов  превращены  в
террасы и возделаны, и десятки тысяч рабов трудятся в оливковых рощах  и  на
виноградниках. Центром и цитаделью этих садов  был  расположенный  на  холме
укрепленный  город,  названый  в  честь  двенадцатого  Великого  Льва  Опета
Зенг-Ханно. Здесь, в религиозном центре восточного царства,  где  находились
храмы Баала и Астарты, Хай  провел  двадцать  дней  в  синоде  с  жрецами  и
жрицами. Он  также  проинспектировал  собственный  легион  -  Шестой  легион
Бен-Амон,   единственный   из   восьми   легионов   Опета    формировавшийся
исключительно из солдат чистой крови. Его штандартом  был  золотой  гриф  на
шесте из полированного черного дерева.
   Эта деятельность была прервана, когда Ланнон пригласил  Хая  сопровождать
его в коротком путешествии на восток: было получено известие, что дравы ждут
Ланнона, чтобы на пять лет продлить договор.
   Дравские шейхи встретили их,  когда  они  спустились  с  Зенгских  гор  к
восточному морю. Это были высокие смуглые люди с орлиными лицами  и  темными
блестящими глазами. Черные волосы они скрывали под белыми головными уборами,
одевались в длинную, до пят, одежду, перевязанную  поясами  с  филигранью  и
полудрагоценными камнями. У каждого на поясе прекрасный широкий  кинжал,  на
всех туфли с заостренными носками.
   Их воины одеты по-другому, в мешковатые панталоны,  на  головах  шлемы  в
форме луковицы, нагрудники из блестящего металла; круглые  железные  щиты  и
длинные кривые ятаганы, копья и короткие восточные луки. Большинство из  них
негры, но все они усвоили дравские манеры  речи  и  одежды.  Договору  между
дравами и царями Опета предшествовали двести  лет  непрерывных  безжалостных
войн.
   Две армии остановились по обе стороны  широкой  долины,  лагеря  разделял
поток чистой воды с нависшими над ним зелеными деревьями.
   Под этими деревьями разбили палатки для переговоров, и  здесь  в  течение
пяти  дней  две  делегации  пировали,  торговались  и  вели  дипломатические
маневры.
   Хай владел языком дравов и переводил для Ланнона ход переговоров, которые
должны были привести к продлению неограниченной торговли и взаимной  военной
помощи.
   - Мой господин, принц  Хасан,  хотел  бы  знать,  сколько  воинов  сможет
выставить Опет, если возникнет угроза обеим нациям.
   Они сидели на грудах  шелковых  подушек  и  любовно  сотканных  шерстяных
ковров с ярким рисунком, пили шербет, потому  что  дравы  не  притрагиваются
даже к лучшему вину, ели баранину и рыбу, приправленные острыми  пряностями,
улыбались и ни на йоту не доверяли друг другу.
   - Принц Хасан, - сказал Ланнон, кивая и улыбаясь собеседнику, - хотел  бы
знать, какими силами мы располагаем, чтобы помешать попыткам захватить  сады
Зенга и золотые шахты срединного царства.
   - Конечно, - согласился Хай. - Но что мне им ответить?
   - Скажи, что я могу выставить четырнадцать регулярных  легионов,  столько
же вспомогательных и 400 слонов.
   - Он не поверит, мой господин.
   - Конечно, нет, но я тоже ему не верю. Скажи ему все равно.
   Так продолжались переговоры в атмосфере взаимного доверия.
   Согласились обезопасить фланги друг друга, совместными  усилиями  держать
границу на севере вдоль большой реки, не допуская вторжения черных племен, и
помогать друг другу, если этой границе будут угрожать.
   - Принц хотел бы изменить единицу торговли, мой господин. Он  предлагает,
чтобы 500 миткалей соответствовали одному опетскому пальцу золота.
   - Вежливо предложи ему  оторвать  собственные  яйца,  -  ответил  Ланнон,
улыбаясь принцу, и принц кивнул и улыбнулся в ответ,  сверкая  жемчугами  на
пальцах.
   Установили единицу обмена в 590 миткалей за палец и продолжили переговоры
о торговле рабами, хлопком и шелком. На пятый день совместно  вкусили  соли,
обменялись экстравагантными дарами, а армии в это время демонстрировали свою
выучку в стрельбе из лука, фехтовании и маршировке.
   Эта демонстрация должна была произвести  впечатление  на  противоположную
сторону.
   - У них плохие лучники, - похвалил Ланнон.
   - Лук слишком короткий, и  натягивают  от  пояса,  а  не  от  подбородка,
согласился Хай. - Тем самым ограничивают дальность стрельбы и точность.
   Позже, когда демонстрировала свою выучку пехота:
   - Их пехота легче вооружена, мой господин. У  них  нет  топорников,  и  я
сомневаюсь, чтобы их нагрудники выдержали стрелу.
   - Но передвигаются они быстро, а дух у них высокий, не  недооценивай  их,
моя Птица Солнца.
   - Нет, мой господин. Я этого не сделаю.
   На открытом месте показались слоны, лучники в башнях посылали перед  ними
волну стрел. Огромные серые звери растоптали ряды манекенов, и  их  крики  и
трубные возгласы пронеслись над холмами.
   - Взгляни на их лица, - прошептал Ланнон. - Принц, похоже, смотрит в море
вечности! - Действительно, дравы были молчаливы и подавлены, у них  не  было
своих слонов, они не овладели искусством их тренировки.
   Они расстались, и когда Ланнон и Хай оглянулись, они увидели уходящую  на
восток извивающуюся колонну армии дравов, солнце блестело  на  их  шлемах  и
копьях.
   -  Наша  восточная  граница  в  безопасности  еще  на  пять  лет,   -   с
удовлетворением объявил Ланнон.
   - Или пока принцы не передумают, - заметил Хай.
   - Нет, Птица Солнца. Они соблюдают договор, это в их интересах.
   Поверь мне, старый друг.
   - Конечно, верю, - ответил Хай.

***

   По возвращении в Зенг-Ханно собрались легионы  и  началась  подготовка  к
планируемому Ланноном походу через большую реку.
   Легион Хая был среди  избранных,  и  Хай  много  времени  проводил  среди
жрецов-офицеров. Они вместе обедали  в  его  роскошных  помещениях  в  храме
Баала. Хай пригласил  на  обед  и  преподобную  жрицу  Астарты  и  предложил
великолепный выбор блюд, потому что  накануне  охотился;  были  приготовлены
мясо, цыплята и рыба, приправленные специями, купленными у  дравов,  А  сады
Зенга предоставили свои лучшие фрукты и вина.
   Почетным гостем  на  обеде  был  Ланнон,  все  были  увенчаны  цветами  и
раскраснелись от вина.
   - Преподобная мать, - обратился к верховной жрице Астарты один из  жрецов
Хая, красивый молодой повеса по имени Бакмор. - Правда ли, что  среди  ваших
послушниц обнаружилась новая  пророчица,  которая  сможет  заменить  госпожу
Имилце, умершую от лихорадки два года назад?
   Преподобная мать своими старыми мудрыми  глазами  взглянула  на  молодого
офицера. Кожа у нее мягкая и хрупкая на вид, волосы  пушистые,  седые.  Руки
тонкие и тоже бледные,  похожие  на  руки  скелета,  переплетенные  голубыми
венами. До сих пор она сидела молча, отчужденная от веселья пирушки.
   -  Правда,  что  одна  из  храмовых  послушниц   проявляет   мудрость   и
сообразительность, не  соответствующие  ее  возрасту  и  подготовке,  правда
также, что она побывала за завесой и произнесла пророчество, но  мы  еще  не
решили посылать ее верховному жрецу для испытания.
   - Значит, есть сомнения, преподобная мать? - настаивал Бакмор.
   - Сомнения всегда есть, сын мой, - ответила  жрица  осуждающим  тоном,  и
молодой человек сел, испытывая смущение.
   - Я слышал об этом,  -  заметил  Хай  с  интересом.  Два  года  жречество
обходилось без оракула, и подходящую кандидатуру искали очень тщательно.
   Плата  за  откровения  и  пророчества  составляла   значительную   статью
храмового дохода, были и политические причины, почему  Хай  торопился  найти
замену госпоже Имилце.
   - Простите, святой  отец.  Я  собиралась  обсудить  с  вами  этот  вопрос
наедине, - сказала  верховная  жрица,  но  тут  к  обсуждению  присоединился
Ланнон.
   - Пошлите за девкой, - сказал он голосом, хриплым от вина. Жрица  застыла
от этого выражения. - Пошлите, пусть развлечет нас своими пророчествами.
   - Мой господин, - хотел возразить Хай, но Ланнон отбросил его  возражения
и повысил голос.
   - Пошлите за пророчицей, пусть скажет, чем закончится наш поход на север.
   Хай повернулся к жрице с извиняющимся выражением.
   - Царь приказывает, - сказал он, и жрица склонила голову и шепотом что-то
сказала стоявшему рядом рабу. Раб вышел из зала.
   Когда она вошла,  смех  и  громкие  голоса  стихли,  все  с  любопытством
смотрели на нее. Высокая девушка с сильными руками и ногами. На ней  длинное
зеленое платье храмовой послушницы, которое оставляет обнаженной левую руку,
кожа, гладкая и блестящая, светится в огне ламп. Волосы темные и мягкие, они
облаком опускаются ей на плечи. На выпуклом лбу золотой полумесяц -  эмблема
Астарты, он висит на золотой цепочке, в ушах серьги два маленьких  солнечных
камня, блестящие, как звезды на небе.
   Глаза у нее зеленые, и их цвет напомнил Хаю бассейн Астарты в  пещере  ее
храма в Опете. Губы полные и слегка дрожат,  выдавая  возбуждение  от  этого
неожиданного вызова, на щеках красные пятна. Однако манеры у нее спокойные и
сдержанные, она с достоинством приблизилась к тому месту, где сидел Хай.  Он
заметил, что она очень молода.
   - Молись за меня, святой  отец,  -  приветствовала  она  его  и  склонила
голову.  Хай  жадно  рассматривал   ее,   тронутый   непосредственностью   и
достоинством.
   - Приветствуй царя, дитя мое, - прошептал он,  и  девушка  повернулась  к
Ланнону. Пока она приветствовала царя, Хай продолжал ее рассматривать.
   - Как тебя зовут? - спросил он, девушка повернулась к Хаю и взглянула  на
него своими зелеными глазами.
   - Танит, - ответила она. Древнее имя, которое богиня  носила  во  времена
Карфагена.
   - Красивое имя, - кивнул Хай. -  Оно  мне  всегда  нравилось.  -  Девушка
улыбнулась ему. Улыбка застала его врасплох,  теплая  и  вдохновляющая,  как
восход Баала.
   - Ты очень добр, святой отец, - сказала она,  улыбаясь,  и  Хай  Бен-Амон
влюбился. Он почувствовал, как проваливаются его внутренности. Он смотрел на
Танит, неспособный заговорить, чувствуя, как горячая кровь ударила  в  щеки,
отчаянно пытаясь найти нужные слова и не находя их.
   Ланнон нарушил колдовство, крикнув рабу: "Принеси подушку". Танит усадили
перед царем и жрецами.
   - Произноси пророчество, - приказал Ланнон, наклонившись к ней  и  тяжело
дыша, лицо его покраснело от вина. Танит спокойно смотрела на него со слабой
улыбкой на губах.
   - Если это в моей власти, я сделаю тебе пророчество, господин,  но  тогда
возникнет вопрос о плате.
   -  Какова  плата?  -  спросил  Ланнон,  лицо  его  вспыхнуло  сильнее  от
приближающегося гневного приступа: он не привык к такому обращению.
   - Святой отец, не установишь ли ты  плату?  -  спросила  девушка,  и  тут
дьявол дернул Хая за язык.
   - Сто пальцев чистого  золота,  -  сказал  он,  прежде  чем  понял  смысл
сказанного. Огромная плата, к тому же вызов Ланнону: теперь ему придется или
отступить, или платить.  Танит  снова  улыбнулась,  на  щеках  ее  появились
ямочки, она спокойно выдержала гневный взгляд Ланнона. Хай неожиданно понял,
что  подвергает  девушку  серьезной  опасности.  Ланнон  не  простит   этого
происшествия, и Хай поторопился дать ему возможность отступить.
   - За эту плату Великий Лев может задать столько вопросов, сколько пальцев
у него на руке.
   Ланнон колебался. Хай видел, что он все еще сердится, но поправка Хая его
слегка смягчила.
   - Сомневаюсь, чтобы мудрость ребенка столько  стоила,  но  мне  интересно
испытать эту девку, - сказал Ланнон, и видно  было,  что  ему  нисколько  не
интересно. Он взял чашу с вином и стал жадно  пить,  потом  вытер  бороду  и
посмотрел на Танит.
   - Я отправляюсь на север. Скажи, чем закончится поход, - приказал  он,  и
Танит удобнее устроилась на кожаной подушке, расправив свое зеленое  платье.
Она слегка склонила голову, ее  зеленые  глаза,  казалось,  смотрят  внутрь.
Гости затихли и с ожиданием смотрели  на  нее.  Хай  заметил,  что  щеки  ее
побледнели, вокруг губ появилась белая полоска.
   - Будет богатый  урожай,  -  хрипло,  неестественным  монотонным  голосом
произнесла Танит, - больше, чем ожидает или осознает Великий Лев.
   Гости зашевелились, глядя друг на друга, шепча, обсуждая ответ.
   Ланнон нахмурился.
   - Ты говоришь об урожае смерти? - спросил он.
   - Ты понесешь с собой смерть, но она  вернется  с  тобой,  неизвестная  и
тайная, - ответила  Танит.  Предсказание  неблагоприятное,  молодые  офицеры
забеспокоились, быстро трезвея. Хай хотел вмешаться, он сожалел о  том,  что
сам же начал это дело. Он  знает  своего  царя,  знает,  что  тот  не  часто
забывает и прощает.
   - Чего я должен бояться? - спросил Ланнон.
   - Черноты, - с готовностью ответила Танит.
   - Как встречу я смерть? - теперь голос Ланнона дрожал от гнева, голос его
стал глухим, в глазах выражение смертельной опасности.
   - От руки друга.
   - Кто будет править в Опете после меня?
   - Тот, кто убьет великого льва, - ответила Танит, и Ланнон швырнул чашу с
вином и  разбил  ее  о  глиняный  пол,  красное  вино  расплескалось  у  ног
ожидавшего раба.
   - Великий лев исчез, я убил последнего из них, - закричал он. - Ты смеешь
предсказывать конец дома Барка?
   - Это твой шестой вопрос, мой господин, - подняла голову Танит.  -  Я  не
вижу ответа на нег