ет  к  своему  жрецу.  Я
уничтожу всякого, кто встанет между нами. Он мне нужен.
   Он подумал о последней поездке Хая Бен-Амон.  Неужели  это  действительно
такое важное и срочное дело, что верховный жрец отправляется  на  400  миль,
взяв с собой две когорты своего легиона и пророчицу  Опета,  чтобы  освятить
маленький храм богини в заброшенном гарнизоне  на  краю  северного  царства?
Скорее похоже, что  Хай  покинул  Опет  по  какой-то  другой  причине,  а  в
результате Ланнон скучал, раздражался и чувствовал себя одиноким. Хай  знал,
что Ланнон собирался отпраздновать свои именины.
   Мысли Ланнона прервал топот солдатских ног. Он отвернулся от окна  в  тот
момент, когда три высших офицера вбежали в комнату. С ними был  центурион  в
пыльном плаще  и  неначищенных  доспехах.  В  его  бороде  была  пыль,  пыль
покрывала его сандалии. Он шел быстро и издалека.
   - Мой господин. Плохие новости.
   - В чем дело?
   - Восстание рабов.
   - Где?
   - В Хилии.
   - Сколько?
   - Много. Мы точно не знаем. Этот человек, - он указал  на  центуриона,  -
видел это.
   Ланнон повернулся к усталому офицеру. "Говори!" - приказал он.
   - Я был в патруле, величество. Отряд из пятидесяти человек на севере.
   Мы увидели дым, но когда подошли к шахте, все было кончено. Бараки  рабов
открыли, гарнизон перебили. - Он помолчал, вспоминая мертвецов со вспоротыми
животами и кровавую массу кастрации у них между ног. - Они ушли, все,  кроме
больных и хромых. Этих оставили.
   - Сколько?
   - Около двухсот.
   - Что вы с ними сделали?
   - Предали мечу.
   - Хорошо! - Ланнон кивнул. - Продолжай!
   - Мы пошли за главным отрядом рабов. Когда они вышли из  Хилии,  их  было
больше пяти тысяч, и они двинулись на север.
   - На север, - прорычал Ланнон. - Конечно, к реке.
   - Они движутся медленно, очень медленно. А по пути все грабят и жгут.
   Мы шли за ними по столбам дыма и стаям стервятников. Население перед ними
разбегается, оставляя им все. Они пожирают землю, как саранча.
   - Сколько? Сколько? - спрашивал Ланнон. - Мы должны знать!
   - Они открыли бараки в Хилии, в Тие  и  в  десятке  других  шахт,  а  все
полевые рабы присоединились к ним, - ответил центурион.
   Один из офицеров рискнул предположить: "Их должно быть не меньше тридцати
тысяч".
   - Это самое меньшее, величество, - согласился центурион.
   - Тридцать тысяч, во имя святого Баала, - прошептал Ланнон. - Так  много!
- Но тут его охватил гнев, и он резко заговорил:
   - Какие силы противостоят им? Сколько легионов мобилизовано?
   - В Зенге два легиона, - сообщил один офицер.
   - Они не успеют, - ответил Ланнон.
   - Один легион здесь, в Опете.
   - Слишком далеко, слишком далеко, - прорычал Ланнон.
   - И еще два на южном берегу большой реки.
   - Они  разбросаны  по  гарнизонам  на  пятиста  милях.  А  все  остальные
расформированы? - спросил Ланнон. - Сколько потребуется, чтобы призвать их?
   - Десять дней.
   -  Слишком  долго,  -  выпалил  Ланнон.  -   Восстание   нужно   подавить
безжалостно. Это чума, она распространяется, как огонь в сухом папирусе.
   Нужно изолировать его и погасить. Погасить каждую искру. Какие еще у  нас
силы?
   - Его святость, - почтительно сказал один из офицеров, и Ланнон посмотрел
на него. Он забыл о Хае. - Он в Синале, точно на пути рабов на север.
   - Хай! - негромко сказал Ланнон  и  замолчал,  пока  его  офицеры  начали
горячо спорить.
   - У него только две когорты - 1 200 человек, а ему противостоит  армия  в
30 000.
   - Не армия, а толпа рабов.
   - Но тридцать тысяч.
   - Мы не можем вовремя выслать ему подкрепления.
   - Было бы глупо сражаться при таком соотношении сил, а мой  господин  Хай
Бен-Амон не глупец.
   - Ближайшие резервы в Сетте на реке.
   - Бен-Амон не будет сражаться, - заявил один из них, и все посмотрели  на
Ланнона, ожидая его слов.
   Ланнон улыбнулся. "Успокойтесь. Бен-Амон будет сражаться. В избранное  им
самим время, в избранном месте его святость будет сражаться.  -  Улыбка  его
исчезла. - Через четыре  часа  со  всеми  наличными  силами  я  выступаю  на
поддержку Бен-Амона. Отдайте приказ собрать  все  расформированные  легионы,
пошлите бегунов в Зенг".

***

   - Будет сражение? - спросила Танит. Ее глаза горели,  губы  раскрылись  в
предвкушении. - Настоящее сражение, как те, о которых ты поешь?
   Хай улыбнулся, не отрываясь от столика, на котором писал приказ командиру
гарнизона Сетта.
   - Собери все войска своего сектора и держи их за стенами.  Сообщи  запасы
копий, стрел и другого оружия. Сколько слонов в твоем распоряжении?
   Прикажи галерам речного патруля бросить якорь в пределах стен и жди  моих
приказаний. Сообщи, каков уровень воды в  реке.  Какие  броды  доступны  для
перехода? В течение шести дней я прибуду и приму  на  себя  командование.  Я
собираюсь воспрепятствовать врагу переправиться через реку и...
   Танит соскользнула с кушетки и пересекла палатку. Она подошла к Хаю сзади
и сунула палец ему в ухо.
   - Мой господин.
   - Танит, я очень занят. Это важно.
   - Не более важно, чем ответить на мой вопрос, будет ли сражение.
   - Да, - кратко ответил Хай. - Да, будет.
   - Хорошо! - Танит захлопала в ладоши. - Я  никогда  не  видела  настоящее
сражение.
   - И не  увидишь,  -  мрачно  сказал  Хай  и  вернулся  к  приказу.  -  Ты
отправишься завтра на боевом слоне под охраной в пятьдесят человек.
   Вернешься в Опет до окончания беспорядков.
   Танит вернулась на кушетку и легла на нее, проказливо разбросав одежду  и
обнажив свои стройные бедра. Она посмотрела на затылок Хая, и губы ее упрямо
сжались.
   - Это только твой план, святой отец, - неслышно сказала она.
   Танит лежала без сна и прислушивалась  к  голосам  Хая  и  его  офицеров,
обсуждавших предстоящую кампанию.  Ее  палатка  очень  удобно  располагалась
рядом с палаткой верховного жреца, и неосвещенное  пространство  между  ними
можно  было  пересечь  незаметно  для  часовых.  Это  путешествие  в   Синал
планировалось Хаем как любовное свидание, как бегство от ограничений Опета.
   Айна, старая жрица, что-то забормотала во сне. Танит  подобрала  одну  из
своих сандалий и швырнула в нее. Айна икнула и замолкла.
   Танит была слишком возбуждена происходящими событиями, чтобы уснуть.
   На них надвигается армия рабов, десятки тысяч дикарей, оставляя за  собой
широкую полосу насилий, убийств и обожженной земли.
   Весь день в лагерь стекались беглецы,  каждый  приносил  новые  рассказы,
полные ужаса и смерти. Этим варварам противостоял Хай Бен-Амон  и  небольшая
группа героев, которые уступали врагу в численности один к  двадцати.  Такие
дела входят в легенды, и Танит не собиралась пропускать ни одного мгновения.
В ее сознании исход был предрешен, в балладах  герой  всегда  побеждает.  Он
любимец богов и потому непобедим. Жаль, что любимец богов  в  своем  обычном
мужском высокомерии становится неразумен, но у Танит были свои планы.
   Намного после полуночи Танит  услышала,  что  офицеры  уходят  от  Хая  и
направляются к своим палаткам. Она села и постаралась вызвать слезы.
   Обычно она достигала этого, вспоминая щенка, который был у нее в детстве.
   Леопард  утащил  его.  Сегодня  трюк  не  сработал,  и   Танит   пришлось
удовлетвориться тем, что она натерла глаза костяшками пальцев.
   Хай лежал на своей кушетке, лампа горела низко, и в  углах  палатки  было
темно. Когда Танит скользнула в палатку, он  быстро  приподнялся  на  локте.
Прежде чем он смог заговорить, она легла рядом с ним и обняла  его  за  шею.
Она дрожала.
   - Что с тобой, мое сердце? - Хай встревожился.
   - О мой господин, сон. Дурное  предзнаменование.  -  И  Хай  почувствовал
холодок на спине. За  два  года  он  понял,  что  Танит  обладает  настоящим
пророческим  даром.  У  нее  бывают  яркие  видение  будущего,   от   мелких
происшествий до самых серьезных  дел.  И  если  Хай  репетировал  с  ней  ее
пророчества, то  только  относительно  мирских  дел.  Он,  однако,  научился
уважать ее способности. Танит знала это. Она прошептала:
   - Я шла по ночному полю, освещенному только погребальными кострами.  -  И
Хай крепче прижал ее к себе, чувствуя, как холод разливается по телу.  Ночь,
погребальные костры - действительно дурное предзнаменование.
   - Я плакала, мой господин. Не знаю почему, но у меня было чувство большой
утраты. Произошло сражение. Поле было усеяно оружием и разбитыми  щитами.  Я
увидела штандарт Шестого легиона - птицу солнца, она была разбита и лежала в
пыли. - Хай вздрогнул от страха: птица солнца, брошенная на  землю!  Это  не
только символ его легиона, но и его собственный личный тотем.
   - И тут со мной оказалась госпожа Астарта. Она тоже плакала.
   Серебряные слезы бежали по ее белому лицу. Она  была  прекрасна  и  очень
печальна. Она заговорила со мной, печально упрекала  меня:  "Тебе  следовало
остаться с ним, Танит. Этого никогда бы не случилось, если бы ты осталась  с
ним".
   Хай почувствовал сквозь сверхъестественный страх червячок сомнения.
   Он положил руки на плечи Танит и отвел  от  себя  ее  лицо,  чтобы  лучше
видеть. Глаза ее покраснели, слезы бежали по щекам, но он все же сомневался.
Слишком все совпадает, а он знал, что когда Танит чего-нибудь хочет,  то  ни
за что не отступится.
   - Танит, - строго сказал он. - Ты знаешь, какой серьезный грех выдумывать
слова богов.
   Танит горячо кивнула. "О да, мой господин".
   - Как у пророчицы у тебя есть священный долг, - настаивал  Хай,  и  Танит
вытерла щеки и вспомнила, как Хай использовал ее священный  долг  для  того,
чтобы направлять политические и экономические дела царства, не говоря уже  о
личной выгоде. Она не могла отказать себе в удовольствии отплатить  ему  той
же монетой.
   - Я хорошо знаю это, святой отец. - Хай  смотрел  на  нее,  но  не  видел
доказательств вины.  Не  в  силах  дальше  выдерживать  этот  проницательный
взгляд, Танит зарылась лицом ему в шею и молча ждала. Тишина длилась  долго,
наконец Хай признал свое поражение.
   - Хорошо, - проворчал он. - Ты  останешься  со  мной,  если  этого  хочет
богиня. - И Танит плотнее прижалась  к  нему  и  торжествующе  улыбнулась  в
курчавую бороду Хая Бен-Амона.

***

   Пять дней Хай проверял движущуюся массу людей, которая  плыла  к  большой
реке, как огромная черная медуза. Но всякий раз отступал, уходил, держа свой
небольшой отряд компактно, под полным контролем, используя  его  экономно  и
целеустремленно.
   На пятый  день  он  связался  с  гарнизоном  в  Сетте.  Пожилой  командир
гарнизона Маго полностью отдал себя  в  распоряжение  Хая  вместе  с  1  800
лучниками и легкой пехотой, 12 боевыми слонами, двумя  патрульными  галерами
по сто весел каждая и значительным арсеналом гарнизона.
   Хай приветствовал его в жаркий полдень  на  вершине  небольшого  холма  в
двенадцати милях к югу от большой реки и отвел Маго в сторону от  эскорта  и
штабных офицеров.
   - Большая честь служить под твоей командой, святой отец. Говорят, слава с
теми, кто идет за штандартом Птицы Солнца.
   - Славы на всех хватит, предупреждаю тебя, - мрачно ответил Хай и  указал
на открытое лесистое пространство. - Они здесь.
   Армия рабов двигалась как  большая  колонна  муравьев,  и  над  деревьями
поднималось бледное облако пыли.
   - Какая мысль первой приходит тебе в голову? - негромко  спросил  Хай,  и
Маго задумчиво посмотрел на отдаленную армию.
   - Отсюда, мой господин, она похожа на любую  другую  армию  на  марше,  с
сомнением ответил он.
   - А разве это не кажется тебе странным? Это  ведь  не  армия,  Маго,  это
толпа сбежавших рабов. Но они движутся как армия.
   Маго быстро, понимающе кивнул. "Да! Да! Ими кто-то руководит, это  видно.
Конечно, мы не ожидали такого контроля".
   - Больше того, - сказал Хай. -  Сейчас  ты  сам  увидишь,  потому  что  я
организовал небольшое развлечение. Я считаю, что в  пищу  этим  рабам  нужно
подбавить перца. Сейчас мы нападем на их обоз, и ты увидишь, что  я  имею  в
виду.
   Они молчали, глядя, как враг медленно приближается к ним.
   Потом Хай спросил: "Каково состояние реки, Маго?"
   - Мой господин, уровень воды очень низок.
   - Брод проходим? Какова глубина?
   - Можно перейти пешком. Вода в самом глубоком месте по горло, но  течение
быстрое. Я приказал перерезать канаты на переправе.
   Хай кивнул. "Они движутся к броду в Сетте. Я был в  этом  уверен  с  того
момента, как они вышли из холмов в районе Лулуле. - Он снова помолчал. Здесь
я уничтожу их", - твердо сказал он, и Маго искоса взглянул на него.
   "Уничтожу" неподходящее слово для полководца, в распоряжении  которого  3
000 человек против 30 000.
   - Мой господин! - крикнул один из офицеров Хая. - Нападение началось!
   - И Хай заторопился к своему штабу.
   - Ага! - сказал он с удовлетворением. - Бакмор хорошо выбрал момент.
   Из тщательно подготовленной засады 500 тяжелых пехотинцев Бакмора ударили
во фланг колонны. Любимец Хая выбрал слабое место в  защитном  строю  черных
копейщиков. Его топорники прорубились к обозу, погонщики соскочили с повозок
и разбежались, женщины побросали  с  голов  корзины  с  зерном  и  в  панике
последовали за погонщиками.
   Нападающие быстро перебили быков и насыпали груды зерна. Раздули огонь из
глиняных кувшинов, и через несколько минут запас продовольствия армии  рабов
запылал.
   - Смотри! - указал Хай на ответные действия рабов.  От  головы  и  хвоста
колонны  отделились  отряды  копейщиков  и  устремились  вперед  и  назад  в
классическом маневре окружения. Маневр совершался не так, как это сделали бы
хорошо обученные  солдаты.  Он  проходил  медленно  и  нечетко,  пародия  на
правильный маневр, но все же просматривались черты правильных действий.
   - Замечательно! - воскликнул Маго. - Ими командует  опытный  военный,  он
читал военные уставы. Твой офицер должен быть осторожен.
   - Бакмор знает, что делать, - заверил его Хай, и в  это  время  пехотинцы
Бакмора образовали боевое построение  "черепаха",  окружили  себя  щитами  и
двинулись  среди  столпившихся   копейщиков.   На   минуты   они   опередили
сомкнувшихся врагов. За ними пылал  обоз,  над  деревьями  поднялись  столбы
черного дыма.
   - Хорошо! Хорошо! - говорил Хай в облегчении и радости,  хлопая  себя  по
бедрам. - Прекрасно сделано! Теперь пусть командир рабов покажет нам, что он
такой же хороший квартирмейстер, как и тактик. Во вражеском  лагере  сегодня
животы будут пусты. - Он взял Маго за руку и отвел в сторону. Чаша  вина,  -
предложил он. - Смотреть и ждать - от этого такая же жажда,  как  от  работы
топором.
   Маго улыбнулся. "Говоря о  вине,  святейшество.  У  меня  есть  несколько
амфор, которые, я уверен, не оскорбят даже твой всем известный  вкус.  Прошу
тебя поужинать сегодня со мной".
   - С величайшим удовольствием, - заверил его Хай.

***

   Вино было приличное, и после еды Хай и Танит спели для гостей.  Это  была
причудливая порнографическая песня, сочиненная Хаем, любовный дуэт  Баала  и
Астарты. Танит правильным чистым голосом  пела  партию  богини,  подчеркивая
наиболее неприличные и двусмысленные места  скромным  опусканием  ресниц,  а
гости вопили от восторга и колотили по столу пустыми чашками.
   Хай не обратил внимания на просьбы повторить исполнение и, отложив лютню,
перешел к серьезным делам. Он говорил о предстоящем  сражении,  предупреждая
Маго и офицеров не недооценивать противника.
   - Я чуть не заплатил дорого за эту ошибку, - сказал он им. - Я  собирался
со всеми своими силами обрушиться на их центр, который оказался  податливым,
как тесто. Я почувствовал, что есть возможность победить одним ударом.  Если
центр будет прорван, я разделю их надвое.  -  Хай  помолчал  и  сделал  знак
солнца. -  Хвала  Баалу,  за  мгновение  до  того,  чтобы  отдать  приказ  о
наступлении, я был предупрежден богами. - Все приняли серьезное  религиозное
выражение, а некоторые повторили знак солнца. Хай продолжил: Я  взглянул  на
фланги противника, которые, естественно, нависли надо мной,  и  увидел,  что
стоят они прочно. Мне показалось, что лучшие войска противника собраны  там,
и я вдруг вспомнил Канны. Вспомнил, как Ганнибал поймал в  ловушку  римского
консула. - Хай неожиданно смолк, и  у  него  на  лице  появилось  удивленное
выражение.
   -  Канны!  Ганнибал!  -  Он  ясно  вспомнил  глиняный  ящик  с   фишками,
изображавшими положение войск  под  Каннами.  Вспомнил  собственную  лекцию,
вспомнил внимательно слушающего черного человека. - Тимон! - прошептал он.
   - Это Тимон. Должен быть он!

***

   Вокруг  лежала  его  армия.  Огромное  сборище  черных  людей,  голодных,
встревоженных, беспокойных в ночи. Костры, как огромные цветы,  расцвели  на
южных берегах большой реки, и ночное небо приобрело оранжевый  цвет.  Костры
разжигали для тепла, пищи не было. Уже два дня они не ели,  после  того  как
сожгли обоз.
   Тимон молча ходил среди них и видел, как они жмутся к кострам. От  голода
они  мерзли,  перешептывались  и  стонали,  и   весь   лагерь   шипел,   как
встревоженный улей диких пчел.
   Он ненавидел их. Они рабы, слабаки. Один из пятидесяти мужчина,  один  из
ста воин. Ему нужно копье, а они гнилой прут. Они медлительны и  неуклюжи  в
своих ответах на стремительные удары врага. Пятьдесят рабов не  справятся  с
одним великолепным воином из тех, что противостоят ему. Ему нужны  люди  его
собственного племени, он научит их всему,  что  узнал  сам,  даст  им  цель,
передаст им собственные мечты о судьбе и мести.
   Он постоял на берегу реки,  глядя  на  скользкий  черный  поток.  На  его
поверхности плясали отражения звезд, а на  отмелях  виднелись  водовороты  и
завихрения, как будто под водой шевелилось какое-то чудовище.
   В трехстах шагах от него, на середине реки, находился  небольшой  остров.
Весной вода затопляет его, и он покрыт толстым слоем  бурелома  и  спутанных
стеблей папируса. Это первая ступень брода. Здесь  он  закрепит  веревки  из
коры, которые сейчас плетут его люди. Он развернет  веревки  на  рассвете  и
попытается завершить переправу в один день. Он знал,  что  возможны  тяжелые
потери. Его люди ослабли от голода  и  ран,  они  устали,  веревки  из  коры
непрочны, течение стремительное и предательское, а враг быстр и безжалостен.
   Тимон пошел вниз по течению, миновал часовых, негромко поговорив с  ними,
наклонялся, осматривая большие  груды  веревок  из  коры,  уже  лежавшие  на
берегу, и наконец вернулся в лагерь.
   Ниже по течению в тысяче шагов - римская миля, Тимон теперь  это  знал  -
располагался  Сетт.  На  стенах  горели  факелы,  и  Тимон  видел   часовых,
непрерывно расхаживавших в их свете.
   На реке, на глубоком месте, стояли на якоре  галеры  речного  патруля.  С
осушенными веслами и свернутыми парусами они напоминали по форме  ящеров,  и
Тимон с беспокойством  посматривал  на  них.  Он  никогда  не  видел  боевых
кораблей в действии и не знал, чего  ожидать  от  них.  Когда  Хай  Бен-Амон
рассказывал о морских сражениях римлян, греков и карфагенян, Тимон почти  не
слушал. Теперь он об этом пожалел. Он хотел хотя  бы  приблизительно  знать,
какую угрозу могут представлять эти странные корабли при переправе.
   До него по воде доносились слабые звуки голосов, слова он не разбирал, но
знакомые модуляции пунического языка разожгли его ненависть.
   Он слушал и чувствовал,  как  ненависть  подступает  к  горлу.  Он  хотел
броситься на  них,  уничтожить  их  всех.  Уничтожить  каждый  след,  каждое
воспоминание об этих светлокожих людях вместе с их умениями, силой,  чуждыми
богами и чудовищной жестокостью.
   Стоя в темноте и глядя на крепость, слушая голоса в  ночи,  он  вспоминал
тело своей  женщины,  изуродованное,  скользящее,  подскакивая,  по  жесткой
земле,  вспоминал  вопли  рабов  в  бараках  Хилии,  запах  рабов,  звук   и
прикосновение хлыста, страшный вес цепей, обжигающий жар подземелья,  голоса
надсмотрщико