-  Кровавые  холмы!  -  восхитилась  она.  -  Боже,  я  представляю  себе
человеческие жертвоприношения и...
   - Более вероятно, просто холмы красного цвета, - заметил я.
   - И вся эта история с табу. - Салли не обратила внимания на мои слова.  -
Должно быть, из-за руин. О Боже, я чувствую это  в  крови  -  храмы,  полные
драгоценностей, реликты и письменные документы  целой  цивилизации,  могилы,
оружие...
   - Отметь абсолютно беспристрастный, лишенный  романтики  и  исключительно
научный подход моего ассистента, - сказал я Лорену, и он улыбнулся.
   - Хоть меня это чертовски расстраивает, но на этот раз я  чувствую  точно
то же, - признал он.
   - На этот раз вы поумнели, дорогой, - ядовито сказала ему Салли.

***

   Было уже два часа дня, когда мы добрались до восточного  края  котловины,
откуда надо было начинать движение к холмам по компасу, и почти тут же стало
ясно, что сегодня нам туда не добраться.  Путь  оказался  трудным,  песчаный
вельд цеплялся за колеса машин и превратил нашу поездку в движение  чуть  не
ползком. Много раз грузовики застревали в песке, и их приходилось вытягивать
с помощью четырехколесной трансмиссии лендровера.
   Каждый такой случай вызывал продолжительные извинения со стороны шофера и
остальных связанных с этим грузовиком работников.
   Песок поглотил все следы недавних дождей, но  они  видны  были  в  свежей
зелени, окутавшей колючие кусты и акации, и еще более драматично  в  буйстве
диких цветов, которые толстым ковром покрыли все поверхности.
   Их семена и луковицы спали три долгих года засухи, ожидая  этого  времени
изобилия, и теперь алые огоньки короля чаки сверкали среди  полей  незабудок
наманква.  Звездные  лилии,  эрики,  золотые  газании   и   десятки   других
разновидностей  создавали  королевское  зрелище  и  смягчали  утомительность
нашего черепашьего продвижения.
   На каждой вынужденной остановке я  оставлял  ругающегося  и  подгоняющего
штат Лорена и уходил с фотоаппаратом прочь от машин.
   Заход солнца застал нас еще в пятнадцати  милях  от  холмов,  и  когда  я
взобрался на верхние ветви акации с плоской кровлей, под которой мы  разбили
лагерь, я видел холмы в восточной части горизонта. На них  падали  последние
лучи солнца, и они казались оранжево-красными. Я сидел на развилке и смотрел
на них, пока не зашло солнце и они не слились с темным небом.
   Странное чувство  охватило  меня,  когда  я  смотрел  на  далекие  холмы,
загадочное ожидание  судьбы  заполнило  вялой  томностью  и  меланхолией,  я
испытывал беспокойство и неуверенность.
   Когда я спустился, Лорен один сидел у костра,  глядя  на  пламя.  Он  пил
виски.
   - Где Салли? - спросил я.
   - Пошла спать. В дурном  настроении.  Мы  спорили  о  кровавом  спорте  и
избиении черных. - Лорен взглянул на палатку, которая светилась изнутри.
   Мы с Лореном ели жареную печень сернобыка, запивая теплым красным капским
вином, а от костра слуг доносилось пение. Поев,  мы  какое-то  время  сидели
молча, потом прикончили вино.
   - Устал, - сказал наконец Лорен и встал. - Пойду позвоню Ларкину.
   Обещал связываться с ним каждый второй вечер. До утра, Бен.
   Я смотрел, как он идет к лендроверу и включает радио. Слышал пьяный голос
Ларкина сквозь шорохи и треск атмосферного  электричества.  Несколько  минут
прислушивался, пока Лорен разговаривал. Потом тоже встал и пошел  в  сторону
от лагерного костра.
   В  темноте  беспокойство  и  неуверенность  вернулись.  Туши   сернобыков
привлекли стаю гиен к  лагерю,  и  они  хихикали  и  визжали  среди  колючих
деревьев. Поэтому я не отходил далеко от лагеря, подошел  к  палатке  Салли,
испытывая удовольствие от ее близости, потом пошел к костру слуг. Шел  я  по
мягкому песку беззвучно. Когда  я  подошел,  говорил  старик-подносчик.  Все
остальные, сидя на корточках у низко горящего костра, внимательно слушали.
   Я ясно слышал его слова, и они пробудили мою память. Холодок пробежал  по
спине, призрачные пальцы коснулись рук и шеи, волосы встали дыбом.
   - Зло должно быть уничтожено на земле и в умах людей навсегда.
   Точно такие слова говорил Тимоти Магеба, слова те же, но язык другой.
   Я зачарованно смотрел на источенные временем черты лица старого матабеле.
   Он как будто почувствовал мой взгляд, повернул голову и увидел меня.
   Он снова заговорил, предупреждая остальных: "Осторожнее, тут Паук".
   Они называют меня Пауком из-за маленького тела и длинных конечностей. Его
слова как будто освободили их  от  заклятия,  они  зашевелились,  закашляли,
поглядывая на меня.  Я  повернулся  и  отошел,  но  слова  старика  матабеле
продолжали звучать в памяти. Они еще больше усилили мое беспокойство.
   Палатка Салли была темна, Лорена тоже. Я пошел к себе и долго  лежал  без
сна, слушая крики гиен и гадая, что  принесет  завтра.  Одно  несомненно:  к
полудню мы будем знать, природное или искусственное происхождение у линий на
фотографии, и с этой мыслью я наконец заснул.

***

   В десять часов на следующее утро с  переднего  сидения  лендровера  можно
было видеть холмы. Оранжево-красные вершины показались над  самыми  высокими
акациями, занимая весь горизонт, высокие прямо перед нами и уменьшающиеся  в
размере по сторонам.
   Я вел машину, а Лорен рассматривал карту и фотографию, направляя  меня  к
самому высокому месту в холмах. Мы увидели группу гигантских  канделябров  -
деревья эуфорбия - на  фоне  неба;  эта  группа  хорошо  просматривалась  на
фотографии.
   Холмы  достигали  двухсот  -  двухсот  пятидесяти  футов  в  высоту,   их
обращенные к нам склоны  были  изборождены  морщинами,  разрушены  ветром  и
дождями и поднимались к вершинам почти вертикально. Позже я  установил,  что
они  сложены  из   разновидности   затвердевшего   песчаника,   пропитанного
минеральными окислами. Под крутыми откосами  росла  небольшая  роща  высоких
деревьев, и было ясно, что эти  гиганты  питаются  из  какого-то  подземного
источника.  Их  обнаженные  корни  изгибались  и  ползли  по   склонам   как
разъяренные питоны, а  густая  темно-зеленая  листва  представляла  приятное
разнообразие после тусклой зелени  колючих  кустарников  и  акаций.  Полоска
непосредственно перед холмами примерно в полмили шириной  была  относительно
ровной и заросла редкими кустарниками и бледной травой.
   Я вел лендровер через кусты к холмам в тишине,  которая  становилась  все
напряженной. Мы все ближе подходили к высоким красным утесам,  пока  нам  не
пришлось закидывать головы, чтобы увидеть их верх.
   Наконец Салли нарушила молчание, выразив наше разочарование и  огорчение.
"Мы должны были бы уже находиться внутри большой  главной  стены,  если  она
вообще существует".
   Мы остановились у основания утесов и выбрались из машины, подавленные, не
глядя в глаза друг другу. Ни следа города, ни единого обтесанного камня,  ни
одного холмика, который можно было бы принять  за  след  стены  или  здания.
Девственный африканский буш, не тронутый человеком.
   - Вы уверены, что это то самое место? -  спросила  Салли,  но  мы  ей  не
ответили. Подошли и  остановились  грузовики.  Слуги  выбирались  небольшими
группами, поглядывая на холмы и разговаривая приглушенными голосами.
   - Ну, ладно, - сказал Лорен - пока  они  разбивают  лагерь,  мы  осмотрим
местность. Я пойду вдоль холмов сюда, а вы вдвоем -  в  другую  сторону.  И,
Бен, возьми с собой мой дробовик.
   Мы пробирались вдоль основания холмов, среди молчаливых деревьев.
   Однажды вспугнули небольшую группу зеленых мартышек на высоких ветвях,  и
они с негодующими криками убежали по вершинам. Их ужимки не  вызвали  улыбки
ни у меня, ни у Салли. Временами мы останавливались и  осматривались,  но  в
наших усилиях было мало энтузиазма и надежды. В трех-четырех милях от лагеря
мы остановились отдохнуть и сели на большой камень, упавший со склона.
   - Мне хочется плакать, - сказала Салли.
   - Я понимаю. Чувствую то же самое.
   - Но фотография! Черт возьми, на ней  ведь  явно  что-то  видно.  Как  ты
думаешь, это не розыгрыш?
   - Нет, - я покачал головой. - Ло бы так не  поступил.  Он  так  же  хочет
отыскать, как и мы.
   - Тогда откуда фотография?
   - Не знаю. Очевидно, какая-то оптическая иллюзия, может, тень  от  утесов
или облаков.
   - Но  ведь  там  рисунок,  -  возразила  Салли.  -  Он  геометрический  и
симметричный.
   - Свет может сыграть любую шутку, Сал, - сказал я. - Вспомни,  фотография
сделана в шесть вечера, почти на закате.  Низкое  солнце  против  облаков  -
можно получить почти любой эффект.
   -  Это  самое  большое  разочарование  в  моей  жизни.  -  Похоже,  Салли
действительно готова расплакаться. Я смущенно  подошел  к  ней  и  обнял  за
плечи.
   - Прости, - сказал я. Она подняла лицо и подставила его для поцелуя.
   - Уф, - сказала она наконец, - доктор Кейзин, вы несдержаны!
   - Ты пока еще ничего не видела.
   - Я видела достаточно. - Она мягко оторвалась от меня. - Пойдем, Бен.
   Вернемся в лагерь подальше от холмов. Может, там есть что-нибудь.
   Мы медленно брели по жаре. И тут было множество цветов, и я заметил пчел,
которые торопливо заползали в цветки, их задние лапки пожелтели  от  пыльцы.
Недавние дожди вырыли целую рытвину, хотя никаких других следов  присутствия
влаги не осталось. Я забрался в рытвину и осмотрел обнажившиеся слои камня и
почвы. На глубине в три фута от  поверхности  булыжники  были  закруглены  и
обточены водой.
   - Хорошая догадка, Сал! -  сказал  я,  подобрал  несколько  булыжников  и
увидел раковину двустворчатого моллюска в полусформировавшемся песчанике.
   - Это доказывает некоторые положения нашей теории. Некогда здесь было дно
озера.
   Салли оживленно спустилась ко мне. "Что это?"
   - Разновидность unionidae, пресноводный африканский моллюск.
   - Я бы хотела найти  что-нибудь  более  интересное,  -  сказала  Салли  и
уронила древнюю раковину на песок.
   - Да, - согласился я и выбрался из рытвины.
   Единственное мое оправдание в том, что способность рассуждать у меня была
затуманена сильным  разочарованием  и  недавним  физическим  переживанием  с
Салли. Обычно я не  обращаюсь  так  бесцеремонно  с  научными  образцами.  И
никогда не пропускаю сразу  четыре  намека  за  час.  Мы  пошли  дальше,  не
оглядываясь.
   Лагерь  уже  был  разбит  и  исправно  действовал,  когда  мы   с   Салли
притащились, пыльные и потные, и сели завтракать консервированной ветчиной и
виндхукским пивом.
   - Нашли что-нибудь? -  спросил  Лорен,  и  мы  одновременно  отрицательно
покачали головами и подняли свои пивные кружки.
   - Теплое! - с отвращением сказала Салли, отхлебнув пива.
   - Повар включает холодильник. К вечеру будет холодное.
   Мы ели молча. Наконец Лорен заговорил: "Пока вы отсутствовали,  я  вызвал
по радио Ларкина. Завтра он пришлет вертолет. Поищем еще раз с воздуха.  Это
раз и навсегда решит вопрос. Если тут делать  нечего,  я  на  нем  улечу.  В
Йоханнесбурге назревают события, а в вертолете,  к  сожалению,  только  одно
пассажирское место. Вам придется добираться обратно на машинах".
   В этот момент прибыла делегация, возглавляемая  Джозефом.  Нам  сообщили,
что какой-то глупец оставил открытыми втулки всех четырех цистерн  с  водой.
Теперь у нас на семнадцать человек тридцать  пять  галлонов  воды  до  конца
пути.
   - Поэтому, - с очевидным  удовольствием  закончил  Джозеф,  -  нам  нужно
выехать завтра утром и вернуться к ближайшему источнику  воды  на  дороге  в
Маун.
   Было произнесено несколько  грозных  замечаний  по  поводу  этого  нового
явного саботажа, но никто из нас не мог сердиться по-настоящему.
   - Ладно, Джозеф, - с покорностью согласился Лорен.  -  Свертываем  лагерь
завтра  утром.  Выедем  до  ланча.  -  Отношения  нанимателей  и  нанимаемых
немедленно улучшились. Я даже заметил несколько  улыбок  и  услышал  смех  у
кухонного костра.
   - Не знаю, что вы двое собираетесь делать  сегодня  после  обеда,  говоря
это, Лорен закурил сигару,  -  но  я  заметил  след  слона,  когда  проводил
утреннюю разведку. Возьму с собой лендровер и подносчиков ружей.
   Не беспокойтесь, если к ночи мы не явимся: может, придется далеко идти по
следу.
   Салли подняла голову; на мгновение мне показалось, что она  опять  начнет
выступать по поводу кровавого спорта, но она только нахмурилась  и  занялась
ветчиной. Я смотрел, как  исчезает  за  поворотом  утесов  лендровер,  потом
предложил Салли:
   - Хочу найти тропу на вершину. Пойдешь со мной?
   - Избавь меня, Бен, - ответила она. - Хочу немного порисовать.
   Пряча, как мог, разочарование, я пошел вдоль  основания  холмов  и  через
полмили нашел тропу, ведущую в ущелье.  Это  ущелье  поднималось  по  склону
холма и все заросло кустарником.
   Подъем оказался крутым, солнце жгло спину и отражалось от  скал  прямо  в
лицо. Из трещин и щелей в скале за моими усилиями с живым интересом  следила
целая армия маленьких пушистых  скальных  кроликов.  Спустя  сорок  минут  я
поднялся на вершину, исцарапав руки о  колючки  и  насквозь  промочив  потом
рубашку.
   На  краю  обрыва,  в  тени   гигантской   эвфорбии,   я   нашел   хороший
наблюдательный пункт и принялся с помощью бинокля искать  хоть  какие-нибудь
признаки руин. Колючие кустарники у основания холмов росли не  густо,  травы
почти не было, и сразу стало ясно, что  внизу  нет  ни  следа  человеческого
пребывания или обработки почвы. Я в сущности уже и не надеялся, тем не менее
испытал чувство разочарования. Справившись  с  ним,  я  направил  бинокль  в
сторону лагеря. Банту рубил дрова, и какое-то время я забавлялся,  следя  за
ударами топора и слушая звук, доносившийся несколько секунд спустя.
   Потом в стороне от лагеря, на краю  рощи,  увидел  яркую  розовую  блузку
Салли. Она, очевидно, отказалась от всякой надежды на  большое  открытие  и,
рассудительная девочка, решила извлечь из экспедиции все,  что  возможно.  Я
долго смотрел на нее, пытаясь решить, как продолжать дальше кампанию,  чтобы
сделать ее своею навсегда. Я провел с ней  одну  ночь,  но  я  не  настолько
наивен,  чтобы  считать  это  проявлением  неумирающей  страсти  со  стороны
высокообразованной, очень умной современной мисс. Она ангел, но я совершенно
уверен, что до того, как доктор Бен, с его звездными глазами, оказался в  ее
постели, она играла в те же игры и с другими мужчинами.
   Весьма вероятно, что ее привлек мой ум, а не тело, что здесь сыграла свою
роль жалость и, возможно, некое извращенное любопытство. Однако я также  был
уверен, что она не нашла свой опыт  разочаровывающим,  и  мне  нужно  только
постараться превратить уважение и жалость в нечто более глубокое и прочное.
   Чувство мира и спокойствия охватило меня, когда я сидел на  краю  крутого
обрыва; я начал понимать, что это путешествие дало мне многое.
   Хотел бы я остаться  подольше  на  этих  населенных  призраками  Кровавых
холмах, с их загадками и молчаливой красотой.
   Краем глаза я уловил движение и медленно повернул голову: в  шести  футах
от меня нектарница, птица солнца, сосала  сок  из  цветка  дикого  алоэ,  ее
металлически зеленая головка блестела, когда она погружала длинный изогнутый
клюв в ярко-алый цветок. Я смотрел на  нее  с  удовольствием,  а  когда  она
улетела,  быстро  взмахнув  крыльями,  почувствовал,  что   потерял   нечто.
Сожаление становилось все сильнее, я забеспокоился, где-то, на самом  пороге
сознания, что-то таилось, я не мог только понять, что именно.
   Я расслабился, я чувствовал, что оно вот-вот, рядом.  Еще  секунда,  и  я
пойму, что это.
   Но тут мое внимание привлек тяжелый двойной удар. Тишину полудня нарушили
выстрелы из ружья. Я сидел, прислушиваясь. Секунд через тридцать  послышался
еще один выстрел, и еще. Лорен нашел своего слона.
   Я направил бинокль на Салли. Она  тоже  услышала,  встала  и  смотрела  в
кусты. Я тоже встал, чувство беспокойства вернулось, и  начал  спускаться  в
ущелье. Никак не могу избавиться от этого ощущения. Наоборот, оно становится
все сильнее. Здесь есть что-то странное и необъяснимое.
   - Мы с вами счастливчики, мой друг, - сказал мне однажды Тимоти Магеба. -
Мы отмечены духами и можем видеть то, чего не видят другие, слышим  то,  что
для других только тишина.
   В ущелье, в тени ветвей, стало прохладней,  но  рубашка  моя  по-прежнему
мокра от пота. Мурашки побежали у  меня  по  коже,  но  не  от  прохлады.  Я
заторопился, хотел побыстрее добраться до лагеря, до Салли.
   Вечером мы ели жареное слоновье сердце, тонко нарезанное и  приправленное
острым перечным соусом с картошкой, испеченной в кожуре.
   Пиво оказалось ледяным,  как  и  пообещал  Лорен,  и  он  был  в  хорошем
настроении. Лорен прекрасно поохотился,  и  это  компенсировало  ему  другие
разочарования. Рядом с костром лежали  четыре  длинных  изогнутых  слоновьих
клыка.
   Когда Лорен старается очаровать кого-нибудь, он неотразим. И хотя вначале
Салли пыталась показать свое неодобрение, скоро она поддалась  его  чарам  и
радостно смеялась, когда Лорен произнес тост: "За никогда не  существовавший
город и за сокровища, которые мы не нашли".
   Я пошел спать, немного опьянев, и снились мне странные сны. Но  проснулся
я утром с ясной головой, возбужденный, с таким чувством, будто  нас  ожидает
что-то очень хорошее.

***

   Вертолет показался с юга за час до полудня, привлеченный  к  нам  столбом
черного дыма от промасленных тряпок. Он с шумом опустился рядом  с  лагерем,
подняв целый водоворот пыли и мусора.
   Последовал короткий разговор с темноволосым молодым пилотом, потом  Лорен
сел рядом с ним, и неуклюжий аппарат снова поднялся в воздух и  начал  серию
полетов  вдоль  холмов,  с  каждым  разом  поднимаясь  все  выше,  пока   не
превратился в точку  на  фоне  высокого  голубого  неба.  Эти  маневры  ясно
свидетельствовали о неудаче, и мы с Салли скоро утратили к  нему  интерес  и
сидели в тени палатки.
   - Ну, что ж, - сказала она, - вот и конец, я думаю.
   Я не ответил, пошел к холодильнику  и  достал  две  банки  с  виндхукским
пивом. Впервые за много дней прославленный мозг Кейзина  начал  работать  на
полных оборотах. Тридцать галлонов воды на двоих означают галлон  в  день  в
течение двух недель. Вода? Что-то еще связано с водой у меня в сознании.
   Салли и вода.
   Вертолет снова сел на  окраине  лагеря,  и  Лорен  с  пилотом  подошли  к
палатке. Лорен покачал головой.
   - Ничего. Перекусим и отправимся. Ты уж дома сам все объяснишь.
   Я кивнул в знак согласия, не сообщая о своих  планах,  чтобы  не  вызвать
споров.
   - Ну, Бен, мне очень жаль. Ничего не могу  понять.  -  Лорен  делал  себе
сэндвич из хлеба и холодного мяса сернобыка, смазывая его  горчицей.  -  Ну,
это не последнее разочарование в нашей жизни.
   Двадцать минут спустя весь багаж Лорена был уже в вертолете, и пока пилот
заводил мотор, мы попрощались.
   - Увидимся в веселом Йобурге. Присмотри за моими клыками.
   - Доброго пути, Ло.
   - До конца, партнер?
   - До конца, Ло.
   Он нырнул под вращающийся ротор и сел в  пассажирское  кресло  вертолета.
Вертолет поднялся, как толстый шмель,  и  полетел  над  вершинами  деревьев.
Шмель? Пчелы? Боже, вот что меня терзало.
   Пчелы, птицы и обезьяны!
   Я схватил Салли за руку, удивив ее своим возбужденным видом.
   - Салли, мы остаемся!
   - Что? - Она уставилась на меня.
   - Мы кое-что не заметили.
   - Что именно?
   - Птиц и пчел, - сказал я.
   - Ах ты старый хам, - сказала она.

***

   Мы разделили воду на пятнадцать и  двадцать  галлонов.  Это  даст  слугам
половину галлона в день на каждого на два дня, достаточно,  чтобы  безопасно
добраться до воды. У нас с Салли по галлону в день на десять дней. Я оставил
себе лендровер, убедившись, что баки у него полны и есть еще  двадцать  пять
галлонов в запасных канистрах. Оставил также радио, палатку, постели;  набор
инструментов, включая лопату,  топор  и  кирку,  веревку,  газовые  лампы  и