ль чаши. Ты отказываешь мне в этой чести?
   Первым из девяти принес  клятву  Асмун.  Сыновья  помогли  ему  выйти  из
носилок, но, приблизившись к Ланнону, он отвел их руки.
   - Из уважения к снегу на твоей голове и шрамам на теле, Асмун, я разрешаю
тебе не преклонять колени.
   - Я поклонюсь, мой царь, - ответил Асмун и в свете  солнца  опустился  на
палубу. Баал должен быть свидетелем клятвы этого хрупкого старика.
   Когда Хай поднес к его губам чашу жизни, тот  отхлебнул,  и  Хай  передал
чашу царю. Ланнон отпил и вернул чашу Хаю.
   - Отпей также, мой жрец.
   - Этого нет в обычае, - возразил Хай.
   - Царь Опета и четырех царств создает обычаи. Пей!
   Хай еще мгновение колебался, потом поднес чашу к губам и  сделал  большой
глоток. К тому времени, когда Хаббакук Лал, последний из  девяти,  склонился
перед царем, чашу пять раз заново наполняли тяжелым сладким вином Зенга.
   - Твои раны болят по-прежнему? - негромко спросил  Ланнон,  когда  Хай  в
последний раз поднес ему чашу.
   - Величество, я не чувствую никакой боли,  -  ответил  Хай  и  неожиданно
засмеялся, пролив несколько капель вина на грудь царя.
   - Лети высоко, Птица Солнца, - рассмеялся Ланнон.
   - Рычи громко, Великий Лев, -  ответил  Хай  и  тоже  рассмеялся.  Ланнон
обернулся к аристократам, столпившимся на рулевой палубе.
   - Прошу за еду и питье. - Церемония окончена, Ланнон Хиканус стал  царем.
- Хаббакук  Лал!  -  Ланнон  подозвал  рыжебородого  моряка  с  веснушчатым,
обветренным лицом.
   - Мой господин.
   - Снимаемся с якоря и плывем в Опет.
   - Ночной марш?
   - Да, я хочу добраться до завтрашнего полудня и верю в твое мастерство.
   Хаббакук Лал в благодарность склонил голову,  и  тяжелые  золотые  серьги
свесились ему на щеки. Потом повернулся и побежал по палубе, отдавая приказы
офицерам.
   Подняли якоря, и барабанщик на передней башне корабля начал отбивать ритм
гребли на пустом древесном стволе деревянной дубинкой.
   Три быстрых удара, два медленных, три быстрых.  Ряд  весел  погрузился  в
воду, зачерпнул, поднялся, пролетел вперед и снова погрузился. В  абсолютной
синхронности, волнообразным движением, как серебряные крылья большой  водной
птицы. Длинный  узкий  корпус  разрезал  освещенную  солнцем  озерную  воду,
оставляя за собой ровный след, флаг дома Барка развевался на главной  мачте,
а передняя и задняя башни корабля возвышались высоко и гордо  над  поросшими
папирусом берегами.
   Флагман проходил мимо остальных кораблей, и на них  приспускали  флаги  и
двигались следом. Все корабли  выстроились  в  линию,  рулевые  вцепились  в
гребные весла, бой барабанов разносился над озером.
   Хай переходил от одной группы к другой  при  свете  факелов,  и  недавнее
испытание проявлялось только в его прихрамывающей походке. С каждой  группой
он показывал пустое дно чаши звездному небу, бросая кость на палубу.
   - Будь проклято твое везение! - рассмеялся Фило, но смех  не  мог  скрыть
гневное выражение его смуглого лица. - С ума я сошел, что ли, чтобы  спорить
с любимцев богов? - Но он высыпал на палубу груду  золота,  покрывая  ставку
Хая, а Хай бросил кость и снова  выбросил  три  черные  рыбы.  Фило  плотнее
запахнул плащ и отошел от играющих, выкрикивавших насмешки.
   Яркая белая звезда Астарты уже зашла, когда наконец Ланнон и  Хай  стояли
под развешенными шкурами великих львов и смотрели на палубу. Она  напоминала
поле проигранной битвы. Повсюду, освещенные  светом  факелов,  лежали  тела,
расслабленные и бесчувственные. Винная чаша каталась по  палубе  под  легкое
раскачивание корабля, который по-прежнему стремился во тьму.
   - Еще одна победа, - хрипло сказал Ланнон, разглядывая лежащих.
   - Прекрасная победа, величество.
   - Я думаю... - начал Ланнон, но не кончил. Ноги под ним подогнулись.
   Он покачнулся и упал вперед. Хай подхватил его и положил себе  на  плечо.
Не обращая внимания на боль в груди, он поднял царя и понес  его  в  главную
каюту под палубой. Положил Ланнона на постель, уложил удобнее. Еще несколько
мгновений стоял, глядя на неподвижную фигуру.
   - Спи сладко, мой прекрасный царь, - сказал он и, шатаясь, побрел в  свою
каюту. У входа его встретила рабыня.
   - Я приготовила твой стиль для письма, - сказала она, и Хай уставился  на
свиток, чернильницу и стиль под висячей лампой.
   -  Не  сегодня.  -  Он  направился  к  кровати,  сбился  и  столкнулся  с
переборкой. Рабыня подбежала и направила его в нужном направлении.
   Хай лег на спину и посмотрел на нее. Она из дома Ланнона.  Хай  хотел  бы
иметь таких же, но она стоит не менее десяти пальцев золота.
   - Что еще, мой господин? - спросила она. Хорошенькая  малышка  с  мягкими
темными волосами и бледной, цвета слоновой  кости  кожей.  Хай  закрыл  один
глаз, чтобы лучше разглядеть ее.
   - Может быть, - медленно сказал он,  -  есть  и  еще  кое-что.  -  Но  он
переоценивал свои силы, и через несколько мгновений его храп до самого  киля
потряс корабль. Девушка встала, надела платье и улыбнулась ему,  прежде  чем
выскользнуть из каюты.
   В предрассветной тьме Хай стоял на палубе у передней башни и упражнялся с
топором, который летал со свистом и гулом. Хай чувствовал, как  все  быстрее
течет в его жилах старое вялое вино, на его теле  выступил  пот,  прохладный
озерный воздух не мог его охладить. Он менял  руки,  а  большой  топор  пел.
Голова прояснилась, пот выступал обильно, тек по мускулистым рукам и  ногам,
по горбатой спине, промочил набедренную повязку,  затекал  в  глаза,  и  Хай
начал танцевать, легко подпрыгивая, поворачиваясь и  раскачиваясь,  а  топор
продолжал петь.
   Рассвет озарил небо, когда наконец  Хай  остановился  и  оперся  на  свой
топор. Дыхание его паром вырывалось в  холодном  воздухе,  но  кровь  быстро
бежала по телу, и он снова чувствовал себя человеком.
   В каюте одна из рабынь золотой  щеточкой  стерла  с  его  тела  пот.  Эта
щеточка - подарок  Ланнона.  Рабыня  растерла  тело  Хая  ароматным  маслом,
расчесала и заплела его волосы и помогла надеть свободную белую  одежду  без
пояса.
   Хай вышел на рулевую палубу, когда по флоту был отдан приказ  ложиться  в
дрейф. Корабли повернули на восток, ожидая восхода солнца, а  рабы-гребцы  с
благодарностью упали на свои весла. Когда солнце показалось над  горизонтом,
Хай запел торжественное восхваление Баала. А потом позавтракали на  открытой
палубе,  сидя  на  тростниковых  циновках.  Хай  смотрел  на  лица,   серые,
сморщенные, с красными глазами. У всех было дурное настроение.  Даже  Ланнон
побледнел, руки его дрожали, когда отзавтракал теплым молоком с медом.
   Хай начал с просяного хлеба, обмакивая  его  в  масло  и  мед,  потом  ел
больших копченых и соленых озерных  лещей,  и  когда  он  приказал  принести
жареную утку, остро пахнущую диким чесноком, вся  компания  с  благоговейным
страхом смотрела на него. Хай разорвал утку на  куски  и  стал  в  довольным
выражением есть: он ревниво относился к своей репутации.
   Фило выразил общую мысль, воскликнув: "Великий Баал,  ты  оскорбляешь  не
только свой желудок, но и мой". И, согнувшись, он заторопился к борту.
   - Он прав, - впервые рассмеялся Ланнон. - Ты  как  ребенок,  который  пил
только материнское молоко.
   - Он вскормлен на красном зенгском вине, а зубы  точил  о  лезвие  своего
топора.
   - Если бы озеро было полно вином, он  осушил  бы  его,  и  мы  смогли  бы
перейти вброд.
   Хай подмигнул им, как озорной гном, и оторвал другую ногу от утки.
   К середине утра он добрались до мели, и Хаббакук Лал прошел вперед, чтобы
вести корабль узким каналом. Водный гиацинт, папирус и десятки других водных
растений угрожали перекрыть дорогу жизни Опета. Работавшие  в  канале  лодки
отошли по сторонам, и десять больших кораблей прошли мимо них на  серебряных
крыльях. Офицеры сжатым кулаком приветствовали флаг Барка на мачте флагмана,
но отряды рабов, обреченных  пожизненно  сражаться  с  озерными  растениями,
стояли молча и смотрели терпеливыми звериными глазами.
   Ближе к Опету стали встречаться рыбачьи лодки, с них свисали сети, полные
рыбы, блестевшей серебряным серебром, как пойманные звезды,  а  над  лодками
белым облаком с криками вились  чайки.  На  горизонте  темно-красной  линией
показались холмы, и у борта собрались все, радуясь возвращению домой.
   Мурсил, глава охотников, подошел к Ланнону на рулевой  палубе  и  склонил
колени.
   - Ты посылал за мной, величество.
   - Да, и за пигмеем.
   - Он здесь, царь.
   - Я обещал тебе награду. Назови ее.
   - Мой господин, у меня три жены. И все три алчные.
   - Золото?
   - Если пожелаешь, мой господин.
   - Хай, напиши приказ в сокровищницу на пять пальцев золота.
   - Пусть тебе всегда светит Баал!
   - А пигмей?
   Мурсил подозвал маленького желтого бушмена, и Ланнон с интересом осмотрел
его.
   - Как его зовут?
   - Ксаи, мой господин.
   - Он понимает язык?
   - Нет, господин, он говорит только на своем примитивном языке.
   - Спроси, чего он хочет. Может, свободы?
   - Он не понимает, что такое свобода. Он как собака, твое величество.
   Лиши его хозяина, и ты лишишь его смысла жизни.
   - Спроси, чего он хочет.
   Мурсил и бушмен довольно  долго  говорили  на  птичьем  щебечущем  языке,
прежде чем охотник снова повернулся к царю.
   - Странная просьба.
   - Назови ее.
   - Он хочет охотиться с убийцей великого льва.
   Ланнон  посмотрел  на  бушмена,  который   улыбнулся   ему   с   невинной
искренностью ребенка.
   - Он считает, мой господин, да  простится  мне  моя  дерзость,  -  Мурсил
вспотел, он ерзал и чувствовал себя неуверенно, - он считает  тебя  богом  и
хочет принадлежать тебе.
   Ланнон испустил бычий рев-хохот и хлопнул себя по бедрам.
   - Да будет так. Он назначается  начальником  царской  охоты  -  со  всеми
выплатами и привилегиями. Возьми его, Хай. Научи говорить по-человечески,  а
если не сумеешь, научись говорить на его языке.
   - Все бездомные и калеки, - огорченно подумал Хай. Его дом заполнен  ими;
когда у него собралось достаточно золота для покупки сладкой молодой рабыни,
оно уходило на других,  слишком  старых  или  больных,  чтобы  оправдать  их
содержание, и потому предназначенных хозяином для бассейна Астарты.  Ну,  по
крайней мере пигмей будет получать содержание как начальник  охоты,  Хаю  он
ничего не будет стоить.
   Ланнон покончил с этим делом и повернулся к перилам. На горизонте наконец
показался город. Стены храма казались  красно-розовыми  в  свете  солнца,  а
нижний город был  ярко-белым,  стены  его  домов  выкрашены  пеплом  озерных
раковин.
   Навстречу из гавани устремился боевой флот Опета. Мечи и шлемы легионеров
блестели на солнце,  когда  корабли  по  очереди  отворачивали  перед  носом
флагмана, а острая, как стрела, корма отражала солнце от своей позолоты. Все
увидели свежие шкуры, свисавшие под флагом Барка,  и  над  водой  пронеслись
приветственные крики.
   Флагманский корабль первым вошел в гавань. Он по-прежнему шел на  веслах.
Хаббакук Лал нацелился на каменный причал ниже города, на котором  собрались
встречающие толпы.  Все  население  города,  в  своих  лучших,  самых  ярких
одеждах, приветствовало своего нового царя сотней тысяч глоток.
   В последнее мгновение Хаббакук  Лал  резко  опустил  руку,  давая  сигнал
барабанщику и рулевому. Корабль развернулся, все весла  углубились  в  воду,
тормозя его, и бок корабля легко коснулся  причала.  Ланнон  Хиканус  и  его
свита спустились на берег.
   Первыми приветствовали Ланнона его жены. Их  было  девять,  по  одной  из
каждой  аристократической  семьи,  юные  благородные   матроны,   гордые   и
прекрасные. Каждая по очереди  преклоняла  перед  Ланноном  колени,  впервые
называя его "государь".
   Хай смотрел на них, и сердце у него болело.  Это  не  простые  безмозглые
рабыни, чье общество только ему и доступно.  Это  женщины  в  полном  смысле
слова. Ему нужна такая женщина, с которой он мог бы разделить  жизнь,  и  он
пытался получить ее. Он сватался во все аристократические дома Опета и всюду
получал отказ. Дальше его согнутой спины они не видели, и он  не  мог  их  в
этом винить.
   Чинность церемонии внезапно нарушили громкие крики "Хо! Хо!", и  близнецы
вырвались у своих нянек и побежали по причалу. Не обращая внимания на отца и
аристократов, они побежали к Хаю,  заплясали  вокруг  него,  тащили  его  за
одежду и требовали внимания. Когда он их поднял, они так целовали его и  при
этом дрались за его поцелуи, что все стало  похоже  на  припадок.  Подбежали
няньки и выручили Хая.
   Руки Имилце все еще цеплялись за волосы Хеланки, и по сердитому выражению
Ланнона Хай понял, что детей ждет наказание и что их  пухлые  мягкие  задики
скоро покраснеют. Он хотел бы помешать этому.
   Хай ускользнул в толпу. По пути в храм он поторговался с продавцом цыплят
и дешево купил их. Потом принес их в жертву и пошел в  свой  дом  в  районе,
отведенном для жрецов, между внешней и внутренней стенами храма.
   Вся его дворня высыпала ему  навстречу.  Все  эти  впавшие  в  детство  и
трясущиеся старики, качающие седыми головами и обнажающие беззубые десны.
   Все в возбуждении от его последних приключений, ждущие рассказа об охоте,
пока они купали и кормили его.
   Когда наконец он ушел в спальню отдохнуть, тон не успел даже лечь,  когда
прибыли четыре старшие принцессы в возрасте от шести до десяти лет.
   Прорвав слабое сопротивление рабов, они по праву вторглись в его комнату.
   Хай со вздохом отказался от отдыха и послал за  своей  лютней.  Когда  он
запел, рабы один за другим начали пробираться  в  комнату  и  тихо  садиться
вдоль стены. Хай Бен-Амон снова дома.

***

   В 533 году от основания Опета, шесть месяцев спустя после  того,  как  он
взял великого льва и доказал свое право на царство,  Ланнон  Хиканус,  глава
дома Барка, оставил город Опет и начал марш вдоль  границ  исполнение  этого
обычая сделает его  полноправным  царем.  Весной  ему  исполнилось  двадцать
девять лет, он был на год старше своего верховного жреца.
   Он выступил, взяв с собой четырех еще бездетных  жен,  надеясь  за  время
двухлетнего путешествия изменить это положение. Он взял с собой два легиона,
в каждом по шесть тысяч гоплитов,  легкой  пехоты,  топорников  и  лучников.
Легионы состояли главным образом из вольноотпущенников  юе  с  офицерами  из
благородных  семейств  Опета.  Легионы  организованы  по  римскому   обычаю,
заимствованному Ганнибалом во время войны в Италии. В каждом легионе  десять
когорт,  в  каждой  когорте  шесть  центурий.  У  всех  легионеров   кожаные
нагрудники, конические железные шлемы  и  круглые  кожаные  щиты,  усаженные
бронзовыми розетками. На ногах кожаные поножи и сандалии.
   Маршируя, легионеры пели.
   Офицеры  выглядят  величественнее,   как   и   требует   их   благородное
происхождение. Доспехи у них бронзовые, плащи из тонкой  ткани  пурпурные  и
красные, они шли во главе своих отрядов.
   Кавалерии не было. За 500 лет ни одна попытка привезти с  севера  лошадей
не увенчалась успехом. Большинство животных не выдерживало морского пути,  а
те, что выживали, вскоре  после  прибытия  в  Опет  погибали  от  загадочной
болезни, от которой у них становилась жесткой шкура, а глаза превращались  в
кровавое желе.
   Вместо кавалерии были слоны. Огромные злобные  звери,  вселявшие  ужас  в
сердца врагов Опета, когда они обрушивались на них,  а  лучники,  сидящие  в
башнях на их спинах, посылали волны стрел. Но слоны в  боевой  ярости  могли
внести не меньшее смятение  и  в  собственные  ряды,  и  их  погонщики  были
вооружены  деревянными  молотками  и  пиками,  которые   загоняли   в   мозг
взбесившегося животного. Ланнон взял с собой двадцать пять боевых слонов.
   С ним отправился верховный жрец, с  десяток  жрецов  низших  разрядов,  а
также  инженеры,  врачи,  оружейники,   повара,   рабы   и   большая   толпа
сопровождающих: старатели, игроки, заговорщики зубов,  продавцы  напитков  и
проститутки. Караван волов, везущих палатки и продовольствие, растянулся  на
семь миль, а вся громоздкая колонна занимала не меньше пятнадцати миль.
   Это не  создает  проблем,  пока  они  движутся  по  большим  незаселенным
травяным равнинам, где достаточно воды и травы. Но  Хай  Бен-Амон,  стоя  на
невысоком холме рядом с царем и глядя на бесконечную колонну,  движущуюся  с
севера, подумал о том времени, когда они вновь  повернут  на  север,  сделав
огромный круг, и двинутся вдоль большой реки. Такое сосредоточение  богатств
будет сильным искушением для  отрядов  воинственных  язычников  с  неведомых
земель за рекой. Он сказал Ланнону о своих опасениях, и  Ланнон  рассмеялся,
сощурив бледно-голубые глаза на солнце.
   - Ты рассуждаешь как солдат, а не как жрец.
   - Я и то, и другое.
   - Конечно. - Ланнон положил руку ему на плечо. - Иначе ты  не  командовал
бы Шестым легионом. Что ж, Хай, я много думал об этом марше.  В  прошлом  он
всегда приносил только траты  времени  и  сокровищ  Опета.  Мой  марш  будет
другим. Я намерен извлечь из него прибыль.
   Хай улыбнулся при этом волшебном слове, которое одинаково хорошо понимают
в Опете все: аристократы и простолюдины, цари и жрецы.
   - Я намерен сделать марш другим. В южном королевстве мы будем  охотиться.
Такой охоты еще не бывало.  Мясо  прокоптим,  высушим,  засолим  и  продадим
жителям и в шахты, чтобы кормить рабов. Будем также охотиться на слонов. Мне
хочется довести число этих зверей в армии до  двухсот,  чтобы  не  опасаться
угрозы с севера, о которой ты мне напомнил.
   - А я гадал, зачем нам столько пустых повозок.
   - Они наполнятся, прежде чем мы  снова  повернем  на  север,  -  пообещал
Ланнон. - А когда будем проходить через сады Зенга, я сменю  там  гарнизоны,
оставив этих людей. Войска, слишком долго стоящие в одном месте  на  постое,
становятся ленивыми и разлагаются. В Зенге я встречусь с  послами  дравов  с
востока и возобновлю с ними договор.
   - Но как же север? - Хай вернулся к волновавшему его вопросу.
   - Из Зенга на север мы пойдем боевым строем. Женщины  и  дети  отправятся
домой в Опет по дорогам срединного царства. Мы придем к большой  реке  двумя
легионами полного состава и укрепим уже имеющиеся там  два  легиона,  вместе
пересечем реку и проведем такой рейд за рабами, что все племена будут знать:
в Опете новый царь.
   Ланнон повернулся и посмотрел на север, его грива золотых и рыжих волос и
борода блестели на солнце.
   - Свыше ста лет они тревожат нас, и мы были с  ними  слишком  мягкими.  С
каждым годом они становятся все многочисленнее,  все  смелее.  Я  покажу  им
железо своей руки, Птица Солнца. Я покажу им, что реку  удерживает  стальная
защита, и им дорого будут стоить нападки на нее.
   - Интересно, откуда они приходят и сколько их, - негромко сказал Хай.
   - Это войско тьмы, они черны, они не похожи на бога солнца Баала, как мы.
Они рождены во  тьме  лесов,  в  вечной  тьме  севера,  и  если  ты  сможешь
пересчитать жадную саранчу, то сможешь пересчитать и их.
   - Ты боишься, Ланнон? - спросил Хай, и царь с гневом повернулся к нему.
   - Ты слишком многое позволяешь себе, жрец! - рявкнул он.
   - Зови меня другом, а не жрецом - и  я  осмеливаюсь  показать  тебе,  что
беспричинная ненависть основана на страхе.
   Гнев Ланнона стих, он играл рукоятью своего меча, поглядывая по сторонам,
чтобы убедиться, что никто из приближенных не слышит.
   - У меня есть основания для страха, - сказал он наконец.
   - Я знаю, - ответил Хай.

***

   На рассвете Хай  спел  приветствие  Баалу,  но  пел  негромко,  чтобы  не
встревожить ближайшие стада, потом он попросил богов послать хорошую  охоту,
обещав, что часть добычи будет оставлена птицам солнца, чтобы они отнесли ее
богам. Затем Хай и Ланнон выпили по  чаше  вина  и  поели  сухого  просяного
хлеба, ожидая, пока все участвующие в охоте займут свои места.
   Мурсил, начальник охоты на юге, выбрал район тщател