з кармана носовой платок. Сложив его  вчетверо,  я
прикрыл свой фонарь. Яркий луч сменился рассеянным светом  сквозь  ткань.  Я
взобрался на деревянную раму, оставшуюся от работ.
   - Выключи свой, - приказал я Салли и в полутьме приблизился к изображению
лица и стал осматривать его при рассеянном свете.
   Щеки белые, безупречные. Медленно я передвигал  свет,  поднимая,  опуская
фонарь, двигая его кругами вокруг головы царя.
   - Есть! - воскликнули мы одновременно, когда  на  лице  появилось  слабое
отражение креста. Я укрепил фонарь в нужном положении и  стал  рассматривать
крест.
   - Это тень, Сал, - сказал я. - Под краской какая-то неровность.
   Канавка или вернее две канавки, пересекающиеся под прямым углом,  образуя
крест.
   - Трещины в скале? - спросила Салли.
   - Может быть,  -  сказал  я.  -  Но  они  слишком  прямые,  угол  слишком
правильный, чтобы быть естественным.
   Я снял платок с фонаря и повернулся к Салли.
   - Сал, нет ли у тебя куска шелка?
   - Шелка? - Она удивилась, но быстро пришла в себя.  -  Мой  шарф.  -  Она
коснулась пальцами горла.
   - Дай, пожалуйста.
   - А что ты с ним собираешься делать?  -  спросила  она,  прикрывая  рукой
красивую полоску материи,  высовывавшуюся  из-под  блузы.  -  Это  подлинный
Карден. Стоил мне целого состояния.
   - Я его не испорчу, - пообещал я.
   - Купишь мне новый, если испортишь, - предупредила она, отстегивая шарф и
протягивая его мне.
   - Посвети, - попросил я, и она направила луч фонаря на царя. Я  расстелил
шарф на голове царя, придерживая его пальцами левой руки.
   - Что ты делаешь?
   - Когда покупаешь подержанный автомобиль и хочешь убедиться,  что  он  не
был в аварии, так можно почувствовать вмятины, не видные глазу.
   Кончиками пальцев правой руки я начал прощупывать поверхность рисунка под
шарфом. Ткань  позволяла  пальцам  легко  скользить  по  поверхности  скалы,
чувствительность пальцев при  этом  как  бы  усилилась.  Я  нашел  небольшую
канавку, прошел по  ней  до  пересечения,  двинулся  вниз  по  южной  оси  к
следующему пересечению, потом на восток, на север, назад  к  тому  месту,  с
которого начал. Пальцы мои проследили правильный продолговатый прямоугольник
размером примерно девять на шесть дюймов.
   - Ты что-нибудь чувствуешь? - Салли не могла сдержать своего  нетерпения.
Я не отвечал, потому что сердце билось у меня во рту,  а  пальцы  продолжали
двигаться по поверхности рисунка вниз, почти до  уровня  пола,  потом  снова
вверх.
   - Бен! Да скажи же! Что это?
   - Подожди! - Сердце колотилось,  как  крылья  вспугнутого  фазана,  концы
пальцев дрожали от возбуждения.
   - Не стану ждать, черт тебя возьми! - крикнула она. - Скажи немедленно!
   Я спрыгнул в рамы и схватил ее за руку. "Пошли".
   - Куда мы идем? - спросила она, когда я потащил ее по пещере.
   - За фотоаппаратом.
   - Чего ради?
   - Сделаем несколько снимков.
   В маленьком холодильнике, где я хранил свои пленки,  лежали  две  катушки
эктахрома кодак для аэрофотосъемок типа 8443. Эти пленки  предназначены  для
съемки в инфракрасных лучах. Я их заказал для  экспериментов  с  основаниями
стен, но результаты оказались обескураживающими. Слишком много слоев, к тому
же растительность своим теплом не давала увидеть основания.
   Я зарядил свой роллефлекс инфракрасной пленкой, взял фильтр кодак 12.
   Салли все время приставала ко мне, но я отвечал только:
   - Подожди, увидишь!
   Взял две лампы-вспышки, и мы уже в полночь вернулись в пещеру.
   Я использовал прямой  свет,  включив  вспышки  в  розетку  электрического
насоса у бассейна.  Укрепил  роллефлекс  на  треножнике  и  сделал  двадцать
снимков с разной экспозицией и размером объектива.
   К этому  времени  Салли  готова  была  взорваться  от  любопытства,  и  я
смилостивился над нею.
   - Такую технику используют при фотографировании картин, чтобы  обнаружить
подпись и детали, скрытые позднейшими пластами краски; для фотографий сквозь
облачный слой, для  фотографирования  морских  течений,  вообще  всего,  что
невидимо для человеческого глаза.
   - Похоже на волшебство.
   - Так и есть, - ответил я, продолжая щелкать. - Фильтр  задерживает  все,
кроме инфракрасных лучей, а  пленка  чувствительна  к  ним.  Она  улавливает
разницу в температуре объекта и отражает это разными цветами.
   Мне пришлось еще с час работать в  фотолаборатории,  прежде  чем  я  смог
показать изображение  на  экране  проектора.  Все  цвета  изменились,  стали
чуждыми  и  сверхъестественными.  Лицо  царя   стало   ярко-желтым,   борода
пурпурной. Виднелись многочисленные пятна, которых мы  никогда  не  замечали
раньше. Это  неровности  поверхности,  включения  посторонних  материалов  в
краску, колонии лишайников и прочие искажения. Они светились, как чужеземные
драгоценности.
   Но я их едва заметил. Все мое внимание привлекла, заставив бешено  биться
пульс, решетка из правильных продолговатых прямоугольников, покрывавшая весь
рисунок.  Эффект  неправильной  шахматной  доски,  прямые  линии   светились
бледно-голубым светом.
   - Нужно немедленно связаться с Лореном, - выпалил я.
   - Что это. Я по-прежнему не понимаю. Что это значит? - умоляла Салли, и я
удивленно повернулся к ней. Для меня все было так ясно, что  я  удивился  ее
непониманию.
   - Это значит, Сал, что за  белым  царем  в  скале  отверстие,  заложенное
искусными каменщиками блоками известняка. Белый царь нарисован  поверх  этой
кладки.

***

   Лорен Стервесант стоял перед стеной пещеры и  гневно  смотрел  на  белого
царя. Руки его были заложены за спину. Он раскачивался  на  концах  пальцев,
агрессивно выпятив челюсть. Мы стояли полукругом, Рал, Салли, Лесли и я, и с
беспокойством следили за его лицом.
   Неожиданно Лорен выхватил сигару изо рта и гневно бросил  ее  на  мощеный
пол. Он свирепо растоптал окурок, потом повернулся и  отошел  к  изумрудному
бассейну. Стоял, глядя в затененную воду. Мы ждали молча.
   Он вернулся, привлекаемый к рисунку, как мотылек к свече.
   - Это, - сказал он, - одно из величайших в мире  произведений  искусства.
Ему две тысячи лет. Оно невосстановимо. Бесценно.
   - Да, - сказал я.
   - Оно не принадлежит нам. Это  часть  нашего  наследия.  Оно  принадлежит
нашим детям, еще не рожденным поколениям.
   - Знаю, - сказал я, но я знал больше. Я  месяцами  следил  за  Лореном  и
видел, как росло его чувство к портрету. Портрет приобрел для него  какой-то
глубокий смысл, и я мог о нем только догадываться.
   - И вы хотите, чтобы я его уничтожил, - сказал он.
   Мы все молчали. Лорен отвернулся и начал расхаживать взад и вперед  перед
портретом. Наши головы поворачивались вслед ему, как у зрителей на теннисном
матче. Он резко остановился прямо передо мной.
   - Ты и твои проклятые фотографии, - сказал он и снова начал расхаживать.
   - А нельзя ли... - робко начала Лесли, но  голос  ее  замер,  как  только
Лорен развернулся и посмотрел на нее.
   - Да? - спросил он.
   - Нельзя ли... ну, как бы обойти его... - Голос  ее  смолк,  потом  опять
стал сильнее. - Проделать проход в стене с одной  стороны,  потом  повернуть
назад за белым царем?
   Впервые в жизни я захотел обнять ее и поцеловать.
   Лорен прилетел с одним из своих горных инженеров и  отрядом  горнорабочих
машона с шахты "Сестренка" вблизи Вэлкам. Они  привезли  с  собой  воздушный
компрессор,   пневматические   сверла,   ручные   буры   и   все   остальные
принадлежности  своего  ремесла.  Инженер   оказался   большим   рыжеволосым
человеком  с  веселыми  васильково-голубыми  глазами  и  детским   лицом   в
веснушках. Звали его Тинус ван Вуурен, и он всей душой поддержал наш проект.
   - Думаю, прорежем стену  легко,  доктор.  Этот  песчаник  как  сыр  после
серпентина и кварца, к которым я привык.
   - Вы должны сделать как можно меньшее отверстие,  -  строго  сказала  ему
Салли. - Как можно меньше вреда росписям.
   - Мэм, - искренне  ответил  ей  Тинус,  -  я  прорежу  вам  дырку  меньше
мышиной... - тут он спохватился и заменил слово - меньше мышиного уха.
   Мы с Салли начертили на стене пещеры входное отверстие шахты.
   Расположили его так, чтобы не повредить драгоценные и  наиболее  красивые
росписи. Отверстие всего в два фута шириной и четыре высотой, но  все  равно
при  этом  пришлось  пожертвовать  замечательной  группой  жираф  и  изящной
маленькой газелью с большими настороженными ушами.
   Отверстие находилось в тридцати футах от белого царя, чтобы избежать даже
малейшей вибрации от сверл, которая может потревожить  волоконца  краски  на
росписи. Тинус углубится на тридцать футов, потом повернет шахту под  прямым
углом и вернется  к  портрету  царя.  Тинус  должен  был  начать  работу  на
следующее утро, а накануне вечером мы развлекали его в гостиной.
   Атмосфера напоминала ту, которая бывает в помещении отряда военных  перед
опасной вылазкой. Все мы были разговорчивы и напряжены и  все  пили  слишком
много.
   Вначале Тинус был  очень  сдержан,  его,  очевидно,  смущало  присутствие
легендарного Лорена Стервесанта, но бренди помогло ему  расслабиться,  и  он
присоединился к общему разговору.
   - Для чего вам респираторы, док? - спросил он. - Вы ждете газ или огонь?
   -  Респираторы?  -  Лорен  прервал  разговор  с  Салли.  -  Кто   заказал
респираторы?
   - Мне специально заказали шесть респираторов,  -  Тинус  расстроился  при
прямом вопросе Лорена. - Специально заказали, сэр.
   - Верно, Ло, - спас я беднягу. - Я их заказал.
   - Зачем?
   - Ну, Ло. Мы надеемся обнаружить проход или... - я хотел  сказать  склеп,
но не стал искушать богов... - или что-то вроде пещеры.
   Он кивнул. Теперь все смотрели на меня - а  выступая  перед  внимательной
аудиторией, я никогда не могу избавиться от театральности.
   - Эта пещера была закрыта, герметически, не менее  двух  тысяч  лет.  Это
значит, что есть опасность...
   -  Проклятие  фараонов!  -  вмешалась  Салли.  -  Конечно,  помните,  что
случилось с теми, кто первым вошел в гробницу  Тутанхамона?  -  Она  провела
пальцем по горлу и закатила гласа, состроив ужасную гримасу. Она уже  выпила
две порции Глен Грант.
   - Салли, тебе следовало бы знать, - строго  сказал  я,  -  что  проклятие
фараонов,  разумеется,  всего  лишь  миф.  Но  есть   опасность   подхватить
неприятную болезнь легких.
   - Ну, должен сказать,  что  я  не  верю  в  проклятия  и  прочую  ерунду,
рассмеялся Тинус, немного излишне громко. Он уже забыл о своем смущении.
   - Я тоже, - согласился Рал Дэвидсон.
   - Но тут ничего сверхъестественного, - сказала ему Лесли. - Это грибковая
болезнь.
   Похоже, я совсем утратил контроль над ситуацией. Пришлось повысить голос.
   - Если вы все кончили,  я  продолжу,  -  что  вернуло  мне  их  внимание.
Создаются  благоприятные  условия  для  развития  cryptococcus   neuromyces,
грибовидной сапрофитной  водоросли,  споры  которой,  переносимые  воздухом,
могут вызвать смертельную болезнь.
   - А что они делают? - спросил Тинус.
   -  Споры  попадают  в  легкие,  там,  в  теплой  влажной  атмосфере,  они
немедленно прорастают и образуют большие гранулированные колонии.
   - Ну и ну! - сказал Тинус  с  выражением  величайшего  отвращения.  -  Вы
хотите сказать, что в легких растет дрянь, вроде плесени на хлебе?
   - А каковы последствия? - спросил Лорен.
   У меня уже была готова  речь.  "Вначале  интенсивное  поражение  легочной
ткани, кровоизлияния,  высокая  температура,  быстро  ухудшающееся  дыхание,
затем  начинают  накапливаться  отходы  жизнедеятельности  колоний,  которые
попадают в кровь и разносятся по всему телу, попадая в  мозг  и  центральную
нервную систему".
   - Боже! - Тинус побледнел и пришел в ужас, его голубые глаза  смотрели  с
белого веснушчатого лица. - А что потом?
   - Отходы действуют как сильнейший нервный яд и вызывают галлюцинации.
   Затем воспаление оболочки головного мозга,  нарушение  функций  головного
мозга, аналогичное тем, что вызываются лизергиновой кислотой или мескалином.
   - Дьявольщина! - сказал Рал, и Лесли пнула его в ногу.
   - Оно сводит с ума? - спросил Тинус.
   - На все сто, - заверила его Салли.
   - Смертельно? - спросил Лорен.
   - Семьдесят пять процентов, в зависимости от индивидуального иммунитета и
скорости образования антител.
   - А если человек выживет, есть ли необратимое ухудшение здоровья?
   - Рубцы на легких, как при туберкулезе.
   - А мыслительная деятельность?
   - Нет. - Я покачал головой.
   - Дьявольщина, - сказал Тинус, осторожно ставя свой стакан. - Я ничего об
этом не знал. Обвалы, метан, давление - это все меня не  беспокоит.  Но  эти
грибки, - он вздрогнул, - это не по мне. Совсем не по мне.
   - Какие предосторожности  ты  собираешься  предпринять,  Бен?  -  спросил
Лорен.
   - Первая группа будет защищена респираторами, - объяснил я.  -  Я  возьму
образцы воздуха и пыли для микроскопического исследования.
   Лорен кивнул и улыбнулся Тинусу.
   - Удовлетворены?
   - А что, если вы ничего не найдете, а оно там где-нибудь прячется?
   Готовое прыгнуть, знаете? Как в фантастике?
   - Если оно есть,  то  его  много.  Должно  быть  в  каждом  образце.  Под
микроскопом его нельзя упустить. Черная структура из трех шариков, как  знак
ломбарда.
   - Вы уверены, док?
   - Уверен, Тинус.
   Он глубоко вздохнул, немного поколебался, затем кивнул. "Ну, хорошо, док.
Я вам верю".

***

   Грохот сверл, врубающихся в скалу, загонял  мой  мозг  в  угол  черепа  и
превращал в желе. Накануне веселье кончилось почти утром.
   - Как вы себя чувствуете, док? - Тинус ван Вуурен подошел к  тому  месту,
откуда я смотрел  на  работу,  и  закричал,  перекрывая  грохот.  Нервы  мои
дрожали, как натянутая гитарная струна. Тинус выглядел таким свежим, у  него
было такое по-детски розовое лицо, будто он  всю  ночь  пил  только  горячее
молоко и мед и проспал двенадцать часов подряд. Я знаю  таких  людей,  Лорен
один из них.
   - Ужасно, благодарю вас, - крикнул я ему в ответ.
   - Несколько дней смотреть будет не на что, - сказал мне  Тинус.  Полежите
немного, док.
   - Побуду здесь, - ответил  я,  и,  по-видимому,  у  всех  было  такое  же
настроение. Лорен руководил империей Стервесантов из радиорубки, неспособный
оторваться от Лунного города. Салли  сделала  несколько  отрывочных  попыток
заняться каталогизированием, но все они длились не больше часа,  после  чего
она возвращалась в пещеру. Рал и Лесли  и  не  старались  сделать  вид,  что
чем-то занимаются, и весь день проводили в пещере, за  исключением  коротких
промежутков, по предположению Лорена, для физических упражнений.
   Тинус в своем деле был первоклассным специалистом, и его  отряд  прорубал
туннель быстро и аккуратно. Стены вырезались точно и гладко.
   Проход тут же укреплялся подпорками, по потолку  проводили  электрическое
освещение. На глубине тридцати футов вырубили просторное  помещение,  откуда
повели второй коридор, нацеленный за изображение белого царя.
   Мы с Тинусом все тщательно промерили и рассчитали и точно  определили,  в
каком месте следует ожидать соприкосновения с кладкой.
   Рабочие   банту   были   предупреждены   о   необходимости   пользоваться
респираторами, и когда они начали прорывать последние несколько футов, мы  с
Тинусом скорчились за ними в узком туннеле. Обнаженные черные спины рабочих,
в буграх мышц, блестели от пота. Шум в замкнутом  пространстве  оглушал,  и,
несмотря на вентиляцию, жара стояла ужасная. Пот выступал из-под маски моего
респиратора, очки запотели, и все казалось как в тумане.
   Длинные стальные сверла погружались  в  скалу  дюйм  за  дюймом,  грязная
смягчающая трение вода пробегала по  их  граням,  и  напряжение  становилось
невыносимым. Я искоса глянул на Тинуса. Он казался чудовищем в своей  черной
резиновой маске, но глаза глядели сквозь  очки  оживленно,  он  подмигнул  и
поднял вверх большой палец.
   Неожиданно  рабочий  со  сверлом  потерял  равновесие,  сверло  рванулось
вперед.  Не  встречая  сопротивления,  оно  скользнуло  в  отверстие,  и  он
зашатался, стараясь  удержать  огромный  вес  стального  инструмента.  Тинус
хлопнул его по плечу, и тот выключил сверло. От наступившей тишины  заболели
уши, единственным звуком было наше порывистое дыхание.
   - Проникли, - подумал я, - проникли Бог знает во что.
   Я видел, как мое возбуждение отражается в голубых глазах Тинуса. Я кивнул
ему, он повернулся и сделал рабочим знак. Они  пошли  наружу,  согнувшись  в
низком туннеле, и исчезли за поворотом.
   Мы прошли вперед и скорчились у перемычки.  Осторожно  вытащили  стальное
сверло  из  отверстия,  оттуда   вырвался   клуб   пыли,   затуманив   яркий
электрический свет. Мы  с  Тинусом  обменялись  взглядами.  Потом  я  махнул
Тинусу. Он кивнул, и я смотрел,  как  его  громоздкая  фигура  скрывается  в
туннеле. Я остался один перед перемычкой.
   С  помощью   длинного   пластикового   прута,   со   стерильной   тканью,
прикрепленной к его концу, я начал брать образцы. Прут  я  просунул  на  всю
длину. Он  прошел  на  четырнадцать  футов  в  скалу,  прежде  чем  встретил
сопротивление, и когда я его вытащил, ткань  была  покрыта  серой  мучнистой
пылью. Я опустил ее в бутылку для образцов и прикрепил к пруту другую.
   Всего я собрал шесть различных образцов, прежде чем последовал за Тинусом
по туннелю. В скальном помещении для меня была подготовлена скамья  и  лампа
на подвижном штативе. Стоял микроскоп  с  зеркальцем,  и  мне  потребовалось
всего несколько минут, чтобы нанести образцы пыли на слайды и капнуть на них
красной краской.
   Трудно было смотреть в микроскоп сквозь запотевшие очки маски.
   Достаточно было беглого просмотра,  но  я  упрямо  просмотрел  все  шесть
образцов, прежде чем сорвал респиратор и облегченно вздохнул. Потом пошел по
туннелю в пещеру.
   Все ждали меня и тут же окружили.
   - Мы прорыли вход в пещеру, - крикнул я, - и там чисто.
   Все радостно зашумели, заговорили, засмеялись,  начали  хлопать  меня  по
спине и пожимать руки.

***

   Лорен никому не разрешил работать со мной у перемычки, хотя Рал  и  Салли
чуть не умирали от желания.
   Мы  с  Лореном  действовали  осторожно,  прорубая  отверстие   теслом   и
четырехфунтовым молотом, пока не обнажилась плита из обтесанного камня.
   Массивная плита красного  песчаника  перегораживала  наш  туннель  сверху
донизу и от стены к  стене.  Очевидно,  это  облицовка  полости,  в  которую
провалилось сверло.
   Сверло проделало  в  центре  плиты  единственное  отверстие,  как  черный
зрачок. Все наши усилия посмотреть  через  него  внутрь  были  вознаграждены
видом  абсолютной  черноты,  и  нам   пришлось   удовлетвориться   медленным
утомительным подходом.
   Три дня мы работали плечом к плечу, голые по пояс,  вырубая  скалу,  пока
наши руки, несмотря на перчатки, непокрылись волдырями и порезами.
   Медленно обнажали мы плиту по всей длине и высоте,  пока  не  обнаружили,
что со всех сторон к ней примыкают аналогичные  плиты,  а  вверху  находится
покрытие из такой же массивной плиты.
   С  помощью  пятидесятитонного  гидравлического  домкрата  мы   подкрепили
верхнюю плиту. Потом просверлили  по  краям  преграждавшей  нам  путь  плиты
отверстия и прикрепили  к  ним  стальные  цепи.  Поставили  поперек  туннеля
стальную балку, к которой прикрепили цепи, и с помощью двух  ручных  лебедок
начали оттаскивать плиту.
   Мы склонились по сторонам, каждый у своей лебедки, по очереди  освобождая
предохранители. С каждым щелчком храповика  натяжение  цепей  увеличивалось,
пока они не стали жесткими, как  стальные  прутья.  Теперь  рукояти  лебедок
поворачивать стало почти невозможно.
   - Ну. Бен.  Давай  по  очереди,  -  выдохнул  Лорен.  Его  золотые  кудри
потемнели от пота и пыли, прилипли к черепу, большие мышцы плечей и  бицепсы
рук блестели от пота.
   - Щелк! - чуть повернулся  храповик,  и  цепь  подалась  на  шестнадцатую
дюйма.