масштабного
зондирования,  а  затем  соединяли  полученную   информацию   в   единую
трехмерную картину.
   Если бы Хакворт делал это сам,  он  бы  давно  закончил,  но  система
доктора  Икс,  подобно  польскому   сейму,   требовала   согласия   всех
участников. Каждую подсистему следовало опрашивать отдельно. Доктор  Икс
и его помощники собирались возле той, которая, по их  мнению,  стопорила
процесс, и долго бранились на смеси шанхайского и пекинского диалектов с
вкраплением английских терминов. Далеко не исчерпывающий список лечебных
средств был: выключить  и  снова  включить  прибор;  приподнять  его  на
несколько дюймов и уронить; выдернуть из сети  все  ненужное  в  этой  и
соседних комнатах; снять  крышку,  несколько  раз  согнуть  и  разогнуть
плату; непроводящими палочками для еды  вытащить  оттуда  насекомых  или
сухие хитиновые скорлупки; подергать провод; зажечь ароматические свечи;
подсунуть сложенные бумажки под ножки стола;  сдвинуть  брови  и  попить
чая;  отправить  в  соседнюю  комнату,  здание   или   район   гонца   с
каллиграфической запиской и ждать, пока  принесут  пыльную,  пожелтевшую
картонную коробку с нужной деталью. Не менее разнообразны  были  способы
устранения неполадок в царстве программного обеспечения.  Похоже,  часть
спектакля  была  и  впрямь  вынужденной;  остальное  разыгрывалось   для
Хакворта, чтобы при окончательном расчете заломить новую цену.
   Наконец один из  помощников,  церемонно  поклонившись,  развернул  на
черном лаковом столике метровый лист медиатронной  бумаги  с  фрагментом
Джона  Персиваля  Хакворта.  Они  искали  нечто,  довольно  крупное   по
нанотехнологическим меркам, и потому увеличение было небольшое,  но  все
равно кожа Хакворта порядочно смахивала на  заваленный  мятыми  газетами
стол. Если доктора Икс и замутило от этого зрелища, как самого Хакворта,
он не показал вида. Можно было счесть, что он  сидит,  положив  руки  на
колени расшитого шелкового халата, но Хакворт, подавшись вперед, увидел,
что длинные, в дюйм, желтые ногти зависли над черным крестом допотопного
Нинтендо.  Пальцы  шевельнулись,  изображение  выросло.  В  поле  зрения
появилось  что-то  гладкое,  неорганическое  -  какой-то   дистанционный
манипулятор.  По  мановению  доктора  Икс  он  двинулся   через   хлопья
иссушенной кожи.
   Разумеется, они нашли множество микроорганизмов,  как  искусственных,
так и природных. Последние напоминали крабиков и уже сотни миллионов лет
тихо-мирно обитали во  внешних  покровах  живых  существ.  Искусственные
появились в последние несколько десятилетий. Как правило,  они  состояли
из    сферического    или    цилиндрического    корпуса    с     разными
отростками-приспособлениями. Корпус представлял собой вакуоль, крохотный
кусочек эвтатической среды, заключающей фазированную  машинную  систему.
Диамантоидную оболочку  защищало  от  света  гальваническое  алюминиевое
покрытие, из-за которого мушка походила на маленький  звездолет,  только
воздух был снаружи, а вакуум - внутри.
   От корпуса отходили всевозможные механизмы -  манипуляторы,  датчики,
антенны. Последние совсем не напоминали одноименные органы  насекомых  -
обычно это были плоские  участки,  покрытые  как  бы  густой  щетиной  -
фазированными системами, улавливающими видимый  спектр.  На  большинстве
мушек стояло клеймо изготовителя - так требовал Протокол. Были  мушки  и
без клейма - их подпольно собирают люди вроде доктора  Икс,  нелегальные
филы, плевать хотевшие на Протокол, и секретные лаборатории, которые, по
общему мнению, есть у всех дзайбацу.
   За  полчаса  ковыряния  в  коже  Хакворта,  на  площади  примерно   в
квадратный миллиметр, они видели несколько десятков мушек  -  цифра  для
того времени неудивительная. Почти все были взорваны. Мушки недолговечны
- они  маленькие,  но  сложные,  на  защитные  системы  места  почти  не
остается; при встрече с космическим излучением они погибают. Энергии они
тоже вмещают мало, поэтому  через  короткое  время  дохнут  сами  собой.
Изготовители компенсируют это количеством.
   Почти все мушки  были  так  или  иначе  связаны  с  новоатлантической
иммунной системой, то есть представляли собой иммунокулы, чья  задача  -
рыскать по грязной литорали Нового Чжусина, выискивая лидарами чужаков -
нарушителей Протокола. Викторианцы воспользовались дарвиновским отбором,
чтобы вывести  хищников  для  определенных  жертв;  это  было  изящно  и
действенно, но вело к появлению форм, до которых человек не допер бы  ни
за что в жизни, как, твори он мир, не выдумал бы  ежовой  крысы.  Доктор
Икс  время  от  времени   увеличивал   изображение   особо   причудливой
мушки-убийцы, сомкнувшей смертельное объятие на неклеймленом чужаке. Это
совсем не обязательно означало, что враг проник в самую  кожу  Хакворта;
скорее дохлые мушки осели с пылью на его стол, и уже  оттуда  попали  на
руку.
   Чтобы объяснить, какую именно мушку они ищут, Хакворт  принес  репей,
который снял с Фиониных волос после прогулки в парке. Он  показал  репей
доктору Икс, тот мгновенно все понял и почти сразу  нашел  искомое.  Эта
мушка разительно отличалась  от  остальных,  поскольку  назначение,  как
репей, имела одно - липнуть к чему  попало.  Ее  несколько  часов  назад
создал индпошивовский  матсборщик  по  заложенной  программе,  разместив
миллионы таких репьев на обложке "Букваря".  Многие  прилипли  к  ладони
Хакворта, когда тот впервые взял книгу в руки.
   Многие остались на обложке, в кабинете, но Хакворт  все  предусмотрел
заранее. Сейчас он сказал об этом вслух, просто на всякий случай,  чтобы
доктор Икс и его помощники не строили лишних планов.
   - В репей встроен часовой механизм, - сказал он, - который  сработает
через двенадцать часов. У нас осталось шесть, чтобы скачать  информацию.
Она, естественно, закодирована.
   Доктор Икс улыбнулся впервые за весь день.
   Доктор Икс идеально годился для  этой  работы  именно  в  силу  своей
беспринципности.   Он   сдирал   чужие   изобретения:   коллекционировал
искусственных  мушек,   словно   какой-нибудь   чокнутый   викторианский
энтомолог. Он разнимал их атом за атомом, исследовал принцип действия и,
если находил что-нибудь новое, заносил в  свою  базу  данных.  Поскольку
большинство этих полезных свойств возникало в ходе естественного отбора,
доктор Икс, как правило, узнавал о них первым.
   Хакворт был "генератор идей", доктор Икс  -  "ковыряльщик".  Различие
это по меньшей мере так же старо, как цифровая ЭВМ. Генератор генерирует
новую технологию и, едва исследовав  ее  возможности,  перескакивает  на
следующий проект. Ковыряльщик  пользуется  меньшим  уважением,  ведь  со
стороны кажется, что он топчется  на  месте,  потрошит  давно  не  новые
системы, вытягивает составные части, заставляет их делать то, чего никак
не ожидал бы генератор.
   Доктор Икс выбрал пару сменных  манипуляторов  из  своего  необычайно
обширного арсенала. Одни, казавшиеся Хакворту знакомыми, были слизаны  с
викторианских, индостанских и ниппонских образцов; другие, ни на что  не
похожие,   натуралистические,   видимо,   прежде   входили   в    состав
новоатлантических иммунокул - структуры,  порожденные  эволюцией,  а  не
конструкторской мыслью. Двумя такими захватами доктор подцепил  репей  -
покрытый алюминием мегапузырь, ощетинившийся проволочными  крючками;  на
некоторых, как на шампурах, сидели хлопья сухой кожи.
   Под руководством Хакворта доктор повернул репей и нашел свободный  от
щетинок участок: круглое углубление с узором из ямок и выступов, похожее
на стыковочный порт космического корабля. По ободу  его  было  выведено:
IOANNI HACVIRTUS FECIT. (Сделал Джон Хакворт (лат.))
   Доктор Икс в объяснениях не нуждался. Это был стандартный разъем, для
которого  у  него  под  рукой  имелось,  наверное,  не  меньше   десятка
манипуляторов. Он выбрал один, подсоединил и отдал команду на шанхайском
диалекте.
   Потом стянул с  головы  обруч  феноменоскопа  и  стал  смотреть,  как
помощник наливает очередную чашку чая.
   - Как долго? - спросил он.
   - Около терабайта, - сказал Хакворт. Это означало емкость, не  время,
но он знал: доктор Икс сообразит.
   Пузырь содержал в себе фазированную машинную лентопротяжную  систему:
восемь параллельных катушек с собственными  устройствами  чтения-записи.
Сами ленты представляли собой полимерные цепочки, в  которых  логические
нули  и  единицы  обозначались  разными  основаниями.  Все  было  вполне
стандартное,  доктор  знал,  что  информация  будет  переписываться   со
скоростью примерно миллиард байтов в секунду. Хакворт только что сказал,
что на ленте записано около триллиона байтов, значит,  предстояло  ждать
приблизительно тысячу  секунд.  Доктор  Икс  воспользовался  передышкой,
чтобы  в  сопровождении  помощников  выйти   из   комнаты   и   заняться
параллельными направлениями деятельности своего предприятия,  известного
под названием Блошиный Цирк.
 
Хакворт покидает лабораторию доктора Икс; дальнейшие размышления; стихотворное послание Финкеля-Макгроу; разбойное нападение 
 
   Помощник доктора Икс распахнул дверь и беззастенчиво кивнул в сторону
улицы. Хакворт нахлобучил цилиндр и  вышел  из  Блошиного  Цирка.  Едкие
китайские запахи ударили в лицо. У Хакворта аж слезу вышибло - казалось,
в сотне миллионов горшков перекаливают кунжутное масло,  кипятят  опивки
лапсанг соучонг, топят свиной жир, палят куриные перья и  жарят  чеснок.
Пока глаза не привыкли, пришлось нащупывать мостовую кончиком трости. Он
стал беднее на несколько тысяч  международных  валютных  единиц.  Деньги
большие, но ни один отец не мог бы распорядиться ими разумнее.
   Фактория доктора Икс располагалась в минском (династия Мин правила  в
Китае с 1368 до  1644  г.)  сердце  Шанхая;  здесь,  за  оштукатуренными
стенами, лепились маленькие  кирпичные  домики  с  черепичными  крышами,
обмазанные все той же серой штукатуркой. Из окон второго  этажа  торчали
металлические шесты для белья, и казалось, дома фехтуют  друг  с  другом
через узкую улочку. Этот район примыкал  к  основанию  городской  стены,
выстроенной в древности для защиты от японских  ронинов  и  впоследствии
срытой - сейчас на ее месте проходила кольцевая дорога.
   Он относился к Внешнему государству, то есть заморские  дьяволы  сюда
допускались, но, правда, лишь в сопровождении китайца. Дальше, в древнем
городе, по слухам, прятался клочок Срединного государства - Поднебесной,
или, как предпочитали говорить сами жители, ПН,  куда  иностранцам  вход
заказан категорически.
   Помощник проводил Хакворта до границы, дальше  тому  предстояло  идти
через  Прибрежную  Китайскую  Республику,  включающую,  помимо  прочего,
значительную  часть  Шанхая.  Словно  подчеркивая  контраст,  по   углам
кучковались молодые люди в европейских костюмах -  они  слушали  громкую
музыку, окликали женщин и вообще пренебрегали сыновним долгом.
   Хакворт мог бы взять авторикшу - кроме них, велосипедов и мотороликов
никакой транспорт не втиснулся бы в  узкие  улочки.  Однако  кто  знает,
какие подслушивающие или подглядывающие устройства спрятаны в шанхайских
такси. Отъезд новоатлантического джентльмена из Блошиного цирка, да  еще
в столь поздний час, способен заинтересовать жандармов -  они  полностью
победили преступность и теперь не знают, бедняги, к  чему  бы  приложить
руки. Мудрецы, провидцы и физики-теоретики могут  только  гадать,  какая
связь существует (если существует)  между  разносторонней  деятельностью
Шанхайского полицейского управления и реальным поддержанием порядка.
   Прискорбно, но Хакворт,  пробираясь  узкими  закоулками  французского
квартала, радовался такому всесилию полиции. На перекресток за несколько
домов от него вышли молодые ребята, их лоскутные  нанобаровые  куртки  -
кому, кроме уличных грабителей, взбредет такие надеть? - тускло блеснули
в  кроваво-красном  свете  медиатронных  табло.  Хакворт  успокоил  себя
мыслью, что шайка, наверное, только что пришла по дамбе  с  Арендованных
Территорий  -  не  обнаглеют  же  они  настолько,  чтобы   нападать   на
джентльмена прямо посередь улицы. Как-никак, это Шанхай. Тем  не  менее,
он  обошел  перекресток.  До  сих  пор  он  был  вполне  законопослушным
гражданином  и  сейчас  с  удивлением  осознал,  что  таким,   как   он,
преступникам-интеллектуалам  необходима  защита  жесткого   полицейского
государства.
   Этим вечером на Хакворта  несколько  раз  накатывал  жгучий  стыд,  и
всякий раз он защищался доводами разума. Что, собственно, такого дурного
в его поступке? Он не продает на  сторону  технологии,  разработанные  в
Индпошиве для Финкеля-Макгроу. Он ничего не  приобретает  для  себя.  Он
просто хочет обеспечить своему потомству лучшее место в жизни, а  это  -
долг каждого отца.
   Старый Шанхай располагался на  берегу  Хуанпу  -  когда-то  мандарины
сидели здесь в садовых беседках,  любуясь  на  реку.  Минут  через  пять
Хакворт перешел по мосту в Пудун и теперь  брел  в  узком  ущелье  между
освещенными небоскребами, направляясь к  побережью  в  нескольких  милях
восточнее.
   Из  прежнего  прозябания  на   индпошивовский   Олимп   его   вынесло
изобретение  медиатронных  палочек  для  еды.   Тогда   он   работал   в
Сан-Франциско.  Компания  изо  всех  сил  пыжилась  нащупать  что-нибудь
китайское и таким  образом  обскакать  ниппошек,  которые  нашли  способ
получать сносный рис (пять разных сортов!)  непосредственно  из  подачи.
Снова косоглазые нас обставили.  Теперь  два  миллиарда  крестьян  могли
повесить конические шапки  на  крюк  и  серьезно  заняться  отдыхом  (не
думайте,  будто  ниппонцы  не  предусмотрели,  что  им  на  этот  случай
предложить). Умные головы наверху сообразили не тянуться за  японцами  в
производстве нанотехнологического риса, а обойти их в  массовом  выпуске
готовых  блюд,  от  хундунь  до  числового  интерактивного  гадательного
печенья.   Хакворту    поручили    сравнительно    легкую    задачу    -
запрограммировать матсборщик на выдавливание палочек для еды.
   Чего бы проще сделать их пластмассовыми - полимеры  и  нанотехнология
шли  рука  об  руку,  как  зубная  паста  и  тюбик.  Однако  Хакворт   в
студенческие годы поел свое в китайских столовых и  приобрел  устойчивую
неприязнь к пластмассовым палочкам - они скользкие и  норовят  выскочить
из неловких пальцев гуайло. Лучше уж бамбуковые, и запрограммировать  их
немногим труднее, нужно лишь приложить чуточку воображения. После  этого
концептуального  прыжка  он  почти  сразу  набрел  на  мысль   продавать
рекламное место на ручках - палочки для  еды  и  китайское  вертикальное
письмо словно нарочно созданы  друг  для  друга.  Вскоре  он  представил
наверх свой проект:  дружественные  пользователю  бамбоидные  палочки  с
цветными рекламными объявлениями, бегущими по ручкам в реальном времени,
как заголовки на Таймс-сквер. За это начальственная рука перебросила его
в Индпошив, по другую сторону Тихого океана, в Шанхайскую Атлантиду.
   Теперь  он  видел  эти  палочки   повсюду.   Лордам-привилегированным
акционерам они принесли миллиарды, самому Хакворту -  премию  в  размере
недельного оклада. Вот оно, различие между классами.
   По сравнению с большинством  земного  населения  он  жил  очень  даже
неплохо,  и  все  равно  его  заедало.  Для  Фионы  он  хотел  большего.
Привилегированных акций. Не жалкие гроши в обычных акциях, но  серьезное
положение в крупной компании.
   Чтобы  достичь  этого,  надо  организовать  собственную  компанию   и
провести ее по бурному житейскому морю. Хакворт частенько об этом думал,
но так и не осуществил. Почему - непонятно. Идей было, хоть отбавляй. Он
заметил, что в Индпошиве множество инженеров, у которых нет недостатка в
идеях, но компаний они не создают. Он встречал кое-каких видных  лордов,
тесно общался с Финкелем-Макгроу в процессе  работы  над  "блюдечком"  и
убедился, что они отнюдь не семи пядей во лбу. Разница - в характере, не
в природном уме.
   Себя Хакворту уже не изменить. Иное дело - Фиона.
   Еще  до  встречи  с  Финкелем-Макгроу  и  "блюдечка",  Хакворт  много
размышлял на эту тему, главным образом - когда гулял по парку  с  Фионой
на плечах. Он знал,  что  кажется  дочери  чужим,  отстраненным,  а  все
потому, что, когда они вместе, не  мог  не  думать  о  ее  будущем.  Как
внушить  ей  дворянский  взгляд  на  жизнь,  готовность  идти  на  риск,
создавать компанию, может быть, не одну и не две, после того, как первая
потерпит крах? Он читал биографии выдающихся пэров и  не  находил  почти
ничего общего.
   Как раз когда он решил  махнуть  рукой  -  будь,  что  будет  -  лорд
Финкель-Макгроу пригласил его в клуб и завел разговор в точности  на  ту
же тему.
   Финкель-Макгроу не мог воспрепятствовать родителям Элизабет отдать ее
в ту же школу, в которой разочаровался сам. Дед не  вправе  командовать.
Его дело - баловать  и  дарить  подарки.  Так  почему  бы  не  придумать
подарок, который внесет в жизнь Элизабет нужную составляющую?
   Очень  остроумная  мысль,  сказал  Хакворт,   шокированный   циничной
откровенностью Финкеля-Макгроу. Но что это за составляющая?
   Точно не знаю, отвечал Финкель-Макгроу, но для начала просил  бы  вас
на досуге подумать над смыслом слова "ниспровергатель".
   Долго думать Хакворту не пришлось,  наверное  потому,  что  он  давно
размышлял о том же. Семя зрело в его мозгу несколько месяцев, но  так  и
не дало всходов, наверное, по той же причине, по какой его идеи так и не
вылились в собственную компанию.  Ему  не  хватало  чего-то,  теперь  он
понял,  чего.  Лорд  Александр   Чон-Сик   Финкель-Макгроу,   воплощение
викторианского истеблишмента, был ниспровергатель. Он страдал  от  того,
что его дети - иные, и не желал,  чтобы  Элизабет  воспитали  в  том  же
почтении к традициям. Сейчас он пытался сбить с пути собственную внучку.
   Через несколько дней золотое автоматическое перо  зазвенело.  Хакворт
достал чистый лист и вызвал почту. На странице проступило следующее:
 
ВОРОН 
Сэмюэл Тейлор Кольридж (1798) 
Рождественская сказка, которую школьник рассказал своим младшим братьям и сестрам 
 
   Под старым дубом в тени ветвей
   Паслось огромное стадо свиней.
   Хрюкая, твари подгрызли ствол -
   Так он грянулся оземь, что грохот пошел!
   Ветер поднялся, свиньи ушли,
   И желудь последний остался в пыли.
   Тут Ворон явился, суровый и злой:
   Служил он при ведьме Печали слугой!
   Был он черной смолы черней,
   Перья его не боялись дождей.
   Он желудь нашел и в землю зарыл
   На речном берегу, где поток бурлил.
   Куда же Ворон полетел?
   Выше, ниже, - дерзок, смел, -
   Через горы и долы Ворон летел,
   Много лет и много зим
   По краям летал чужим,
   Повидал он белый свет -
   Все исчислить мочи нет.
   Он прилетел с Воронихой назад,
   Стал дубом желудь, и ветви шумят.
   Вывели птицы птенцов в гнезде,
   Жили, не думая о беде,
   Но раз Дровосек явился в лес,
   Его лоб над глазами висел, как навес,
   Он топор держал, он все время молчал,
   Но, кряхтя, топором махал и махал -
   И дуб могучий на землю упал.
   Погибли птенцы, не умея летать,
   И от горя тогда умерла их мать.
   Ветви злодей обрубил со ствола,
   Ствол оголенный река унесла,
   И его распилили на много досок
   И корабль сколотили - крепок, высок.
   Но едва он из гавани выйти успел,
   Как невиданный шторм завыл, закипел,
   Корабль подхватил и на риф посадил -
   А над мачтами, каркая, Ворон кружил,
   И услышал он вопль погибавших тогда,
   И верхушки мачт захлестнула вода!
   Радостно Ворон взмахнул крылом
   И увидел Смерть на туче верхом
   И ей поспешил благодарность принесть:
   Тому, кто обижен, сладостна Месть!
   (пер. В.Рогова.)
 
   Мистер Хакворт:
 
   Стихотворение иллюстрирует мысль, которую я лишь  затронул  на  нашей
встрече  в  прошедший  вторник,  и,  надеюсь,  поможет   Вам   в   Ваших
филологических изысканиях.
   Кол