едомую  туманную
высь. Внезапно показался фальшборт, открытая палуба за ним, разбросанные
озерца  света  и  движущиеся  красные  огоньки  сигар.  Большой  корабль
качнулся и пошел навстречу суденышку.  Высаживаясь,  пассажиры  заметили
рядом несколько таких же плотов.
   Слово "сомнительный"  слишком  мягкое  и  деликатное  для  репутации,
которую приобрели Действующие Лица у обитателей новоатлантической  части
Лондона, тем не менее употребляли именно его, поднимая брови  на  лоб  и
выразительно поглядывая через плечо. Хакворту  вскоре  стало  ясно,  что
порядочному человеку не можно и знать о существовании  Действующих  Лиц,
и, одновременно, что практически каждый о них  слышал.  Чем  лишний  раз
нарываться, он отправился за билетами в соседнюю филу.
   После всего этого он нимало  не  удивился,  что  публика  в  основном
состоит  из  его  брата-викторианца,  и   не   каких-нибудь   резвящихся
холостяков, а вполне респектабельных  пар,  разгуливающих  по  палубе  в
цилиндрах и шляпках с вуалями.
   Фиона спрыгнула прежде, чем плотик коснулся палубы, и сразу  исчезла.
Она сменила узор  на  платье,  убрала  цветочки,  вызвала  белый  фон  и
унеслась в темноту. Хакворт проводил глазами ее огненный нимб и медленно
побрел  по  палубе,  наблюдая,  как  его  соплеменники  пытаются  решить
непростую задачку: подойти к другой паре так близко, чтобы узнать ее, но
не так близко, чтобы быть узнанными. Время от времени пары узнавали друг
друга  одновременно,  и  приходилось  что-то  говорить;  женщины   гадко
хихикали, мужчины разражались здоровым хохотом  и  обзывали  друг  друга
негодниками, слова отскакивали от  палубы  и  зарывались  в  туман,  как
стрелы в мешок с ватой.
   Снизу слабыми сейсмическими толчками доносились  усиленные  динамиком
атональные  аккорды.  Корабль  -  старый  пустой  грузовоз,  казался  на
удивление легким и гулким для такой махины.
   Хакворт был одинок и отрезан от остального  человечества;  чувство  с
которым он рос, как с мальчишкой из соседнего дома.  Каким-то  чудом  он
встретил Гвендолен и на время потерял приятеля из виду,  но  теперь  они
вновь свиделись и вышли пройтись - все хорошо и понятно  без  слов,  как
будто не было этих  лет.  У  временного  бара  толклись  человек  десять
зрителей, но Хакворт знал, что не сможет к ним подойти. Он  родился  без
умения вливаться в компанию, как другой рождается без руки.
   - Смотрим свысока? - спросил голос. - Или смотрим со стороны?
   Говорящий  был  одет  клоуном  -   Хакворт   смутно   узнал   эмблему
древнеамериканской сети быстрого  питания  -  однако  наряд  его  сперва
старательно затрепали, как единственную рубаху беженца, а  потом  сплошь
залатали  веселеньким  ситчиком,  китайским  шелком,  черной   кожей   с
заклепками, полосатой костюмной и  камуфляжной  тканью.  На  клоуне  был
интегральный  грим  -  лицо   его   светилось,   как   будто   старинной
пластмассовой игрушке затолкали в голову лампочку. Смотреть на это  было
довольно жутко - как на анимированную компьютерную томограмму глотающего
человека.
   - Оттуда или туда?  -  спросил  клоун  и  выжидательно  уставился  на
Хакворта.
   Хакворт страшился этого мига с той самой  минуты,  когда  понял,  что
спектакль происходит с участием зрителей. Его первая реплика.
   - Прошу простить, - сказал он хриплым и не вполне твердым голосом.  -
Это не мой круг.
   - А то! - скривился Клоун. - Вот, надень,  -  продолжал  он,  вынимая
что-то из кармана. Он потянулся к Хакворту. Их разделяло метра  два,  но
тут, о ужас! - кулак в испачканной белой перчатке  отскочил  от  руки  и
полетел, словно грязный ледяной ком по  вытянутой  эллиптической  орбите
среди внутренних планет. Он что-то  сунул  Хакворту  в  карман  и  снова
прыгнул на культю,  но,  поскольку  Хакворт  смотрел,  прежде  описал  в
воздухе плавную восьмерку. Хакворт понял, что Клоун - механизм.
   - Надень и стань собой, мистер  сторонний  наблюдатель  степной  волк
заумный отрешенный технократ рационалист мудак ушибленный.
   Клоун крутанулся на  каблуках;  в  его  цирковые  туфли  был  встроен
какой-то хитрый шарнир, так что он и впрямь крутанулся, да еще несколько
раз, прежде чем остановиться спиной к Хакворту и рвануть прочь.
   - Революционно, а? - бросил он на ходу.
   В кармане  у  Хакворта  лежали  темные  очки,  в  пол-лица,  покрытые
радужной пленкой - такие десятилетия назад носил бы мятежный полицейский
с магнумом на боку в неоконченном телесериале. Хакворт отогнул  дужки  и
осторожно приложил к вискам. Как только линзы оказались  перед  глазами,
из них ударил  свет;  очки  были  феноменоскопические.  Хотя,  в  данном
случае,  правильнее,  наверное,  сказать  фантоскопические.  Изображение
росло, но фокусироваться не желало, пока он не наденет очки как следует.
Пришлось Хакворту нырнуть в галлюцинацию, чтобы ее получше  рассмотреть,
и в тот же миг дужки за ушами ожили, вытянулись и намертво схватились на
затылке, словно оттянутая, а потом отпущенная резинка.
   - Расстегнуться, - приказал Хакворт, потом  скороговоркой  выдал  еще
десятка два стандартных команд УГРИ. Очки не отпускали. Наконец сзади  и
сверху ударил конус яркого света. Хакворт увидел сцену. Зажглась  рампа,
из-за занавеса выступил человек в цилиндре. "Добро  пожаловать  на  наше
представление, - сказал он. - Очки снимутся сами, когда вы заставите  не
менее девяноста  процентов  зрителей  аплодировать  вам  стоя".  Огни  и
занавес  исчезли,  и  Хакворт  остался,  с  чем   был,   а   именно,   с
кибернетическим  прибором  ночного  видения,  позволяющим  рассматривать
палубу корабля.
   Он испробовал еще несколько команд. Большинство феноменоскопов  имеют
прозрачный или хотя бы  матовый  режим,  чтобы  человек  видел  реальную
картину. Эти упорно оставались непрозрачными и показывали  исключительно
медиатронное изображение происходящего.  Гуляющие  и  болтающие  зрители
представали в виде схематических  каркасов,  явно  назло  Хакворту  (как
техническое средство такое не использовалось  лет  уже  восемьдесят).  У
каждой фигуры был на груди плакатик:
 
ДЖЕРЕД МЕЙСОН ГРИФФИН ТРЕТИЙ, 35 лет 
(слишком стар, чтобы стать интересной личностью, как ты!) 
Племянник лорда-привилегированного акционера в ранге графа. 
(Завидуешь?) 
Женат на этой паскуде справа. 
Они устраивают маленькие эскапады, 
чтобы сбежать от беспросветной тоски своего бытия. 
(Ты-то здесь зачем?) 
 
   Хакворт опустил глаза и попытался прочесть плакатик на  своей  груди,
но очки не позволили.
   Когда он шел  по  палубе,  картина  менялась  соответственно.  Был  и
стандартный интерфейс, позволяющий "летать"  по  кораблю,  то  есть  сам
Хакворт, конечно, оставался на месте, но вид из очков менялся вне всякой
связи с его реальными координатами. Когда он включал этот режим,  поверх
изображения загорались огромные красные буквы:
 
ДЖОН ПЕРСИВАЛЬ ХАКВОРТ 
БОЖЕСТВЕННАЯ ПЕРСПЕКТИВА 
 
   Иногда  сопровождаемые  карикатуркой:  старичок-волшебник  смотрит  с
вершины горы на деревушку, где копошатся отвратительные  карлики.  Из-за
этой досадной помехи Хакворт редко включал облет. Однако за  первый  раз
он приметил кое-что интересное.
   Во-первых, японец, который падал в воду, встретил других пассажиров -
всех, по удивительному совпадению, спасли из волн. Все они излучали свет
и грезили наяву, все рвались поведать о своих глюках каждому  встречному
и  поперечному.  Они  нестройным  хором  расписывали  видения,  которые,
похоже, были как-то связаны - словно все эти люди только что очнулись от
одного сна и одинаково плохо пытаются его рассказать. Несмотря на  явные
различия, они держались скопом, по той же загадочной причине, по которой
уличных одержимых тянет вещать на одном углу.  Вскоре  после  того,  как
Хакворт  навел  на  них  феноменоскопические  очки,  они  заголосили  об
исполинском глазе, смотрящем на них со  свода  небес,  и  его  утыканном
звездами черном зрачке.
   Хакворт переключился на другую группу:  десятка  два  пожилых  людей,
одетых по-спортивному,  в  наброшенных  на  плечи  теннисных  куртках  и
плотно, но не туго зашнурованных кроссовках. Они высыпали из  дирижабля,
который только что опустился на  старую  вертолетную  площадку  у  самой
кормы. Дирижабль  был  со  множеством  иллюминаторов  и  сплошь  обляпан
медиатронной рекламой  воздушных  туров  в  Лондон.  На  выходе  туристы
замирали, так что в дверях получалась перманентная пробка. Их выводила в
темноту  экскурсовод,  молоденькая  актриса,  наряженная  чертовкой,   с
красными рожками и трезубцем.
   - Это Уайтчеппел? - спросил один у тумана. Он говорил с  американским
акцентом. Видимо, это были хартлендеры - члены преуспевающей филы, тесно
союзничающей с Новой Атлантидой и вобравшей  в  себя  многих  серьезных,
образованных, разумных представителей средне-западного среднего  класса.
Из обрывочных разговоров Хакворт постепенно уяснил, что их  привезли  из
Холлидей-инн в Кингстоне якобы  в  Уайтчеппел  на  экскурсию  по  следам
Джека-Потрошителя. Рогатая экскурсоводша  объясняла,  что  пьяный  пилот
нечаянно посадил их на палубу плавучего театра, где с минуты  на  минуту
начнется представление,  которое  их  приглашают  посетить  бесплатно  -
любимейший мюзикл всех времен и народов, "Кошки" , да,  да,  тот  самый,
что вы смотрели в первую лондонскую ночь.
   Хакворт быстро "пролетел" под  палубами  (мерзкие  буквы  по-прежнему
загораживали половину обзора). Здесь был когда-то с десяток кают, теперь
четыре из них объединили в  довольно  вместительный  театр,  еще  четыре
служили сценой и гримерной. Там-то Хакворт и нашел свою дочь. Она сидела
на троне из лучей и репетировала какие-то строки. Видимо, ее  уже  взяли
на главную роль.
   - Нечего так на меня смотреть, - сказала она  и  пропала  в  огненной
вспышке.
   Загудела корабельная сирена. Звук довольно  долго  висел  в  воздухе,
эхом возвращаясь от других судов.  Хакворт  переключился  на  нормальный
обзор палубы, и как раз во время: на него несся  огненный  фантазм.  Это
был Клоун - он, похоже, обладал особой властью врываться в  поле  зрения
Хакворта.
   - Будем стоять всю ночь, определяя  расстояние  до  других  судов  по
времени прохождения эха? Или показать вам ваше место?
   Хакворт решил, что лучше не ершиться.
   - Да, пожалуйста, - сказал он.
   - Тогда  вот,  -  сказал  Клоун,  указывая  белой  лапой  на  простой
деревянный стул прямо перед Хаквортом. Хакворт не поверил, потому что за
мгновение до того никакого стула там не было. Однако очки  не  позволяли
проверить.
   Он двинулся вперед, как человек, который в чужой темной квартире ищет
ночью сортир - коленки полусогнуты, руки выставлены, чтобы  не  впаяться
куда-нибудь подбородком.  Клоун  отступил  на  шаг  и  сокрушенно  качал
головой.
   - И это ты называешь входить в роль? Думаешь, можно всю ночь выезжать
на научном рационализме? Что же будет, когда ты поверишь своим глазам?
   Хакворт отыскал стул ровно  там,  где  показывали  очки,  только  это
оказался не стул, а кресло, обитое пеноматериалом  и  с  подлокотниками.
Оно походило на  театральное,  но,  пошарив  рядом  руками,  Хакворт  не
нащупал соседних. Он откинул сиденье и плюхнулся.
   - Держи, понадобится, - сказал Клоун и что-то сунул Хакворту в руку -
фонарик, еле успел разглядеть тот, но тут под ним задрожало и залязгало.
Ноги, которыми он до  того  упирался  в  палубу,  болтались  в  пустоте.
Точнее, весь он болтался. Под креслом  открылся  люк,  и  Хакворт  падал
вниз. "Удачного представления, - сказал Клоун  из  быстро  уменьшающейся
квадратной дыры. - А пока ты летишь к центру земли с  ускорением  девять
целых восемь десятых метра  на  секунду  в  квадрате,  ответь  на  такой
вопрос: мы можем обмануть слух, мы можем  обмануть  зрение,  можем  даже
подуть в лицо ветром, но как бы мы создали иллюзию невесомости?"
   Пена выпустила псевдоподии, которые прочно обвили  Хакворту  живот  и
лодыжки, как раз кстати: его медленно вращало назад,  и  вскоре  он  уже
летел через аморфное облако света - собрание люстр, натыренных труппой в
обреченных под снос домах. Клоун был прав. Хакворт  безусловно  падал  -
ощущение, которые не создашь никакими очками. Если верить глазам и ушам,
он вверх тормашками летел к полу большого зрительного зала, того самого,
что раньше разглядывал через очки. Однако здесь не было привычных рядов,
то есть сами кресла имелись, но стояли, как придется, а  некоторые  даже
двигались.
   Пол стремительно приближался. Хакворт не на шутку струхнул и  заорал.
Тут же сила тяжести вернулась и кресло начало медленно замедляться.  Его
вновь крутануло, и Хакворту опять предстала не правильная россыпь  ламп.
Ускорение скакнуло до нескольких же. Снова к нормальному.  Кресло  вновь
приняло  обычное  положение;  феноменоскопические  стекла  горели  белым
слепящим светом. Дужки гнали в уши белый шум, и, только когда  он  начал
стихать, Хакворт узнал в нем звуки оваций.
   Он ничего не видел, пока не поколдовал с  интерфейсом  и  не  наладил
более схематический вид театра.  Оказалось,  что  зал  наполовину  забит
зрителями, и те независимо  разъезжают  каждый  в  своем  моторизованном
кресле, а слепящий свет - направленные на него лучи множества фонариков.
Он был в центре внимания. Интересно, надо ли что-нибудь сказать? В очках
зажглась строчка: "Леди и джентльмены, извините, что упал, как  снег  на
голову. Сегодня мы покажем вам великолепный спектакль..."
   Хакворт не знал, обязательно ли это читать, однако лучики  постепенно
отворачивались от него: из астральной  плоскости  люстр  сыпались  новые
посетители. Наблюдая за ними, Хакворт вспомнил,  что  видел  подобное  в
Луна-парке. Это называется "прыжок Тарзана", просто очки не показали ему
трос, чтобы как следует пощекотать нервы.
   В подлокотники кресла были встроены кнопки, позволяющие разъезжать по
воронкообразному полу. На ногах здесь было  бы  не  устоять,  но  мощный
нанотехнологический мотор легко справлялся с уклоном.
   Театр был круглый, типа "Глобуса",  в  цилиндрической  стене  имелось
множество разных отверстий. Часть из них, видимо, вела в  вентиляционные
шахты, часть - в  ложи  или  рабочие  помещения,  а  самое  большое,  на
четверть диаметра, занимал скрытый занавесом просцениум.
   Хакворт заметил, что нижняя,  центральная  часть  зала  свободна.  Он
ринулся под уклон и через мгновение задохнулся,  очутившись  по  пояс  в
ледяной  воде.  Он  включил  задний  ход,  но  кресло  не   послушалось.
"Приплыли!" - торжествующе завопил Клоун в самое ухо, хотя  Хакворт  его
не видел. Он сумел расстегнуть ремни и побрел по гребенчатому полу. Ноги
онемели от холода, в нос бил запах  морской  воды.  Видимо,  центральная
часть воронки находилась ниже ватерлинии и сообщалась с морем; еще  одна
деталь, которую очки не потрудились сообщить Хакворту.
   Вновь на него светили десятки фонариков. Публика смеялась,  слышались
даже слабые хлопки. "Давай сюда, ребята, вода отличная!"  -  зажглось  в
очках, но Хакворт решил не читать. Похоже, реплики эти  предлагались  по
сценарию в качестве возможного  варианта  и  гасли,  как  только  теряли
остроту.
   События последних минут - феноменоскоп, который не желает  сниматься,
"прыжок Тарзана",  ледяная  вода  -  окончательно  добили  Хакворта.  Он
чувствовал острую потребность забиться в угол и прийти в себя, и  потому
медленно побрел по периметру зала, шарахаясь от движущихся кресел. Пяток
особо упорных зрителей, видимо, заинтересовавшихся его частной историей,
продолжали следить за ним лучами фонариков. Из  отверстия  чуть  выше  в
стене лился теплый свет; забравшись  туда,  Хакворт  оказался  в  уютном
маленьком  баре.  Через  полукруглое  окошко  можно  было  видеть   весь
зрительный  зал.  Убежище  оказалось  спасительным  сразу  в  нескольких
смыслах; главное, здесь он нормально видел через очки, и они, похоже, не
искажали реальность. Хакворт заказал пинту крепкого пива и сел у  стойки
рядом с окном. После третьего или четвертого глотка он внезапно осознал,
что уже  покорился  требованию  Клоуна.  Холодная  ванна  показала,  что
единственный выбор - верить очкам и ушам, даже зная, что они врут, а там
уж, что будет.  Пинта  пива  немного  согрела  и  успокоила.  Он  пришел
смотреть спектакль, спектакль ему и показывают, и нечего воротить нос; у
Действующих Лиц сомнительная репутация, но еще никто не сказал, что  они
убивают зрителей.
   Свет в зале медленно гас. Зрители  с  фонариками  заметались,  словно
искры  в  раздутом  ветром  костре:  кто-то  торопился   вверх,   кто-то
устраивался у кромки воды. Когда стало совсем темно, многие  скуки  ради
стали водить фонариками по занавесу и  стенами,  рисуя  апокалиптическое
небо с сотнями комет. Под водою взметнулся язык бледно-зеленого  пламени
и превратился в сцену. Она медленно поднималась,  словно  восстающая  из
вод Атлантида. Зрители  направили  фонарики,  перекрестный  огонь  лучей
выхватил несколько черных пятен - головы  исполнителей.  Они  показались
над водой и заговорили более-менее  в  унисон.  Хакворт  узнал  давешних
одержимых.
   - Плесни мне, Ник, - произнес за спиной женский голос.
   - Все утолкала? - спросил бармен.
   - Ага.
   Хакворт  обернулся  и  увидел  молоденькую  экскурсоводшу  в  костюме
чертовки - ту самую, что привезла хартлендеров. Она была  субтильная,  в
длинной черной юбке с разрезом до бедра и  с  удивительными  волосами  -
черными, очень густыми и блестящими. Девушка взяла со  стойки  стакан  и
жестом, резанувшим Хакворта по сердцу, перебросила через  руку  хвостик.
Сев, она шумно  выдохнула  и  на  мгновение  зарылась  лицом  в  ладони.
Мерцающие рожки отразились в полукруглом стекле, как задние  фары  авто.
Хакворт сплел пальцы на кружке и  потянул  носом  легкий  аромат  духов.
Внизу хор вообразил о  себе  невесть  что  и  пытался  исполнить  весьма
амбициозный номер  в  духе  Басби  Беркли  .  Участники  демонстрировали
поразительную слаженность, видимо, как-то связанную с  нанозитами  в  их
мозгу,  однако   тела   их   оставались   слабыми,   неуклюжими,   плохо
скоординированными. Впрочем, плясали они от  души,  так  что  все  равно
получалось хорошо.
   - Неужели слопали?
   - А?
   Девушка встрепенулась, как птичка, словно  до  сих  пор  не  замечала
Хакворта.
   - Неужели хартлендеры  действительно  поверили  в  историю  о  пьяном
пилоте?
   - Да какая разница? - сказала девушка.
   Хакворт рассмеялся. Актриса говорила с ним, как со своим, и это  было
приятно.
   - Вопрос не в том, - продолжала девушка тише и чуть  философски.  Она
выдавила в пиво ломтик лимона, отпила  глоток.  -  Вера  -  не  бинарное
состояние, во всяком случае, здесь. Разве кто-нибудь верит во что-нибудь
на все сто процентов? Верите вы в то, что видите в этих фарах?
   - Нет, - сказал Хакворт. - Сейчас я верю лишь, что ногам сухо, пиво -
хорошее, и мне нравятся ваши духи.
   Она немного удивилась, скорее приятно, но на лесть не поддалась.
   - Тогда зачем вы здесь? Что за спектакль вы пришли смотреть?
   - О чем вы? Этот, который идет.
   - Но "этого" нет, а есть целое семейство спектаклей. Переплетенных. -
Она поставила пиво и сложила руки, как дети, когда играют "это  церковь,
это дом". - То, что вы видите, зависит от того, какой канал вы смотрите.
   - Мне не кажется, что я могу выбирать.
   - А, значит, вы исполнитель.
   - До сих пор я чувствовал себя крайне неуклюжим балаганным шутом.
   - Балаганный шут может быть неуклюжим?!
   Это было не смешно,  но  сказано,  как  острота,  и  Хакворт  вежливо
хохотнул.
   - Похоже, вас выбрали в исполнители.
   - Неужели?
   - Обычно я не выдаю профессиональных секретов, - продолжала она тихо,
- но в исполнители, как правило,  выбирают  того,  кто  пришел  сюда  не
просто смотреть зрелище.
   Хакворт запнулся и некоторое время не мог отыскать слова.
   - Такое... такое возможно?
   - О, да! - Она встала и  пересела  на  другой  ст