луухмылку, которая, как  решил  судья  Ван,  выражала  не
насмешку, а скорее рассеянное недоумение. Как только прозвучали слова  о
детских глазах, допрашиваемый отвел взгляд, перестал улыбаться и перешел
в глубокую задумчивость, а под конец даже начал отрешенно кивать.
   Еще с минуту он кивал, уставясь в  пол,  потом  просветлел  и  поднял
взгляд на судью.
   - Прежде, чем я отвечу, - сказал он, - прикажите меня пытать.
   Судья Ван не дрогнул и единым мускулом, хотя это стоило ему  огромных
усилий. Тогда допрашиваемый извернул шею и поймал  в  поле  зрения  мисс
Бао.
   - Ну же, - подбодрил он, - тряханите меня.
   Судья Ван пожал плечами и кивнул.  Мисс  Бао  взяла  кисть  и  быстро
нанесла несколько иероглифов  на  расстеленную  перед  ней  медиатронную
бумагу. В конце столбца она замедлилась, посмотрела на  судью  Вана,  на
ОгнеЛисса, и лишь потом махнула последнюю черту.
   На  этом  месте  допрашиваемому  полагалось  издать  утробный  вопль,
содрогнуться в  конвульсиях,  натягивая  путы,  изойти  мочой,  калом  и
блевотой, потерять сознание (если он слабой конституции) или  взмолиться
о пощаде (если сильной). Вместо этого  он  закрыл  глаза,  словно  решал
трудную задачу, напрягся всем телом, медленно, постепенно расслабился  и
с удовольствием вдохнул. Затем он открыл  глаза  и  посмотрел  на  судью
Вана.
   - Ну как? - спросил он. - Еще?
   - Мне более-менее понятно, - сказал судья Ван. -  Полагаю,  это  ваши
криптнетовские  штучки.  Для  уровней  выше  десятого.  Обмен  мозга   с
периферической  нервной  системой  идет  у  вас   через   посредничество
вживленных  в  него  нанозитов.  Вполне  разумный   ход   -   установить
перманентную систему телестетического восприятия. А если  система  может
убедить нервы, что они находятся в другом месте, она точно так же убедит
их, что боли нет.
   - Все, что установлено, может быть демонтировано, - сказала мисс Бао.
   -  Нет  необходимости.  -  Судья  Ван  кивнул  Чану.  Тот  шагнул   к
допрашиваемому, на ходу вынимая короткий меч. - Начнем с пальцев.
   - Вы кое-что забыли,  -  сказал  ОгнеЛисс.  -  Я  еще  раньше  обещал
ответить.
   - Я здесь, - произнес судья Ван, - и ничего не слышу.  Есть  какая-то
причина для промедления?
   - Детей никуда не вывозят, - сказал ОгнеЛисс. - Они остаются в Китае.
Цель операции - спасти им жизнь.
   - И кто же именно им угрожает?
   - Их родители, - сказал ОгнеЛисс. - Ваша честь,  дела  во  внутренних
районах совсем плохи. Уровень грунтовых вод упал.  Практика  инфантоцида
приобрела невиданный размах.
   - Ваша следующая цель  в  жизни,  -  сказал  судья  Ван,  -  это  мне
доказать.
   Дверь  открылась.  Вошел  судебный  пристав.  Он  низко   поклонился,
извинился за вторжение, приблизился и вручил  магистрату  свиток.  Судья
взглянул на ярлык - нам нем стояла печать доктора Икс.
   Он отнес свиток в свой кабинет и развернул на  столе.  Послание  было
настоящее, не медиатронная дешевка, написанное лучшей тушью  на  рисовой
бумаги.
   Первое, что  пришло  в  голову  судье  Вану  -  письмо  можно  снести
антиквару  на  Нанкинский  проспект  и  толкнуть  за  годовое  жалование
магистрата. Доктор Икс (если писал действительно он  сам)  -  лучший  из
ныне живущих  каллиграфов.  Почерк  выдавал  классическую  конфуцианскую
выучку,  то,  чего  судье  Вану  уже  не  наверстать  -  десятилетия   и
десятилетия упорных трудов,  но  на  этом  фундаменте  доктор  выработал
собственную манеру, выразительную без размашистости.  Доктор  Икс  водил
кистью, как право имеющий, и, раз задав  тон,  передавал  большую  часть
смысла  через  оттенки.  В   остальном   структура   надписи   полностью
соответствовала  канонам,  крупные  иероглифы  уравновешивали  мелкие  и
располагались на листе, словно в назидание легионам будущих аспирантов.
   Судья Ван знал, что доктор  Икс  контролирует  полчища  преступников,
начиная с мелких воришек  и  до  международных  заправил;  что  половина
чиновников Прибрежной Республики  кормится  из  его  рук;  что  в  узких
пределах Поднебесной он - фигура значительная, вероятно,  синепуговичный
мандарин третьего или четвертого ранга; что его деловые связи охватывают
практически   все   филы   и   континенты,   а   состояние   исчисляется
астрономической суммой. И все это меркло  рядом  с  демонстрацией  силы,
явленной свитком. "Я могу в любую секунду взять кисть, - говорил  доктор
Икс, - и создать шедевр, достойный лучших образцов династии Мин".
   Посылая свиток, доктор Икс заявил права  на  все,  что  дорого  судье
Вану. Это было  как  послание  от  самого  Учителя.  Собственно,  доктор
показал, кто тут старший. И хотя формально он принадлежал к другой  филе
- Поднебесной - и для  Прибрежной  Республики  оставался  не  более  чем
преступником, судья Ван не мог ему отказать, не  переступив  через  все,
что чтил - через те самые принципы, по которым  заново  отстраивал  свою
жизнь, когда карьера гангстера в Нижнем Манхеттене  окончательно  завела
ее в тупик. Это был зов его предков, дошедший из глубины веков.
   Еще несколько минут он любовался каллиграфией, потом  бережно  скатал
свиток, запер в ящик и вернулся в комнату для допросов.
   - Доктор Икс пригласил меня отобедать на своем корабле, - сказал  он.
- Отведите подозреваемого в камеру. На сегодня мы закончили.
 
Домашняя сценка; Нелл в игровой комнате; дурное поведение остальных детей; Букварь обнаруживает новые свойства; Динозавр рассказывает историю 
 
   По утрам мама  одевалась  горничной  и  уходила  на  работу,  а  Тад,
выспавшись, захватывал диван перед большим медиатроном. Гарв по стеночке
пробирался  на  кухню,  добывал  завтрак,  часть  приносил  Нелл,  потом
выскальзывал на улицу и не показывался, пока,  уже  под  вечер,  Тад  не
уходил прошвырнуться с дружками. Вечером мама приносила с  работы  пакет
салата и тонкий шприц; она съедала салат, приставляла шприц  к  руке,  а
потом до самой ночи смотрела на медиатроне старые пассивки. Гарв забегал
по несколько раз. К тому времени,  когда  Нелл  решала  лечь,  его,  как
правило, еще не было, но когда она ночью открывала глаза,  он  уже  спал
рядом. Тад мог заявиться в любое время ночи и всегда сердился, если мама
уже спала.
   Как-то в субботу мама и Тад были дома вместе, на диване, и Тад  играл
с мамой в  глупую  игру,  от  которой  та  вскрикивала  и  ерзала.  Нелл
приставала к маме, хотела  читать  вслух  из  волшебной  книжки,  а  Тад
отпихивал ее и грозился прибить, так что под конец мама  сказала:  "Вали
отсюда", вытолкала Нелл за дверь и велела пойти часика на два в игровую.
   Нелл заблудилась в коридорах и стала плакать, но книга рассказала ей,
как принцесса Нелл заплутала в переходах  Темного  замка  и,  подумавши,
сумела отыскать  выход.  Нелл  успокоилась  -  как  будто  с  книгой  не
потеряешься. Наконец она нашла игровую,  которая  помещалась  на  первом
этаже. Как всегда, здесь  было  много  детей  и  никого  взрослых.  Нелл
заглянула в соседний загончик, где маленькие  катались  в  ходунках  или
ползали по полу. Там мамы были, но они не пустили Нелл, сказали, что она
слишком большая, и Нелл пошла в  игровую,  где  было  много  детей,  все
гораздо старше нее.
   Нелл знала этих детей: они умели толкаться, драться и царапаться. Она
села в углу, пристроила волшебную книгу на колени и стала  ждать,  когда
другая девочка освободит качели. Наконец та слезла. Нелл положила  книгу
в уголок, забралась на доску и хотела раскачаться ногами,  как  большие,
но у нее не получалось. Большие  собрались  и  стали  говорить,  что  ей
нельзя на качели, она еще маленькая. Нелл не слезала, и один мальчик  ее
столкнул. Она упала на песок, оцарапала ладони  с  коленками  и,  плача,
убежала в угол.
   Двое мальчишек уже нашли книгу  и  пинали  ногами,  как  шайбу.  Нелл
подбежала, хотела поднять, но ребята толкали букварь друг другу, а потом
стали  перебрасывать  по  воздуху.  Нелл  бегала  взад-вперед,   пытаясь
поймать. Вскоре уже четверо играли в "собачки",  а  еще  шестеро  стояли
рядом и смеялись. Слезы застилали Нелл глаза,  из  носа  текло,  грудная
клетка мелко-мелко трепыхалась.
   Тут  один  мальчишка  вскрикнул  и  уронил  книгу.  Другой   бросился
подхватить и тоже вскрикнул. Потом третий. Все испуганно замолчали. Нелл
вытерла слезы и побежала к букварю; на этот раз  охотников  отнимать  не
нашлось. Нелл подняла книгу и прижала к груди. Ребята, которые играли  в
"собачки", прыгали на месте, как заведенные, зажав ладони под мышками, и
звали маму.
   Нелл села в уголке, открыла книгу и стала читать. Она  знала  не  все
слова, но многие, а когда уставала, книга подсказывала, даже читала  всю
сказку вслух или проигрывала в картинках, как на медиатроне.
 
/ После того, как прогнали троллей, двор являл собой унылое зрелище. Он много лет был в запустении и весь зарос. Гарву пришлось срубить деревья, а Динозавр, когда бился с троллями, вырвал или затоптал почти всю оставшуюся зелень. 
   Динозавр оглядел залитый лунным светом двор.
   - Это напоминает мне Вымирание, когда мы много дней брели  в  поисках
хоть какой-нибудь пищи, - сказал он.
 
РАССКАЗ ДИНОЗАВРА 
 
   Мы вчетвером шли через очень похожую местность,  только  вместо  пней
повсюду валялись обгорелые стволы. Когда упала комета, наступили холода,
деревья погибли и высохли, и после первой  же  молнии  случился  большой
пожар. Мы четверо брели по выжженной равнине в  поисках  еды,  и  можете
догадаться, какие мы были голодные. В те времена, если  в  твоих  старых
угодьях кончалась пища, ты просто вставал и шел, пока не  находил  место
получше.
   Среди нас был Утараптор, поменьше меня, но  очень  юркий,  с  острыми
кривыми когтями - уж если зацепит другого ящера, то вспорет, как  спелый
плод. Анкилозавр, медлительный и травоядный, был, тем не  менее,  отнюдь
не беззащитен: все его тело покрывал костный панцирь, как у черепахи,  а
хвост заканчивался шипастой дубинкой - только подойди кто хищный, двинет
по башке и вышибет все мозги. Последний, Птеранодон, умел летать. Мы шли
маленькой плотной стаей. Если совсем честно, сначала  в  нашей  компании
было несколько сот динозавров, в основном утконосых травоедов, но  мы  с
Утараптором съели почти всех - по паре-тройке в день, не больше, так что
остальные не замечали. Они вообще были не очень умные.
   Наконец  остался  только  один,  поджарый  Эверетт.  Мы  решили   его
потянуть. В  эти  последние  дни  Эверетт  все  время  оглядывался,  ища
остальных. Как у многих травоедов, глаза у него сидели по бокам  головы,
так что видел он почти во все  стороны.  Эверетту  казалось,  что  нужно
только извернуться, и обязательно увидишь целое стадо веселых  утконосых
товарищей. Под конец, думаю,  Эверетт  что-то  сообразил;  он  изумленно
заморгал, словно до него дошло, и до самого вечера был очень тихий - все
его два с половиной нейрона  усиленно  выводили  следствия.  Мы  шли  по
выжженной земле, где Эверетту нечего было есть, он все больше куксился и
скулил, так что под конец Утараптор разозлился, полоснул лапой, и  кишки
у Эверетта вывалились, как сосиски из лопнувшего пакета. Делать  нечего,
пришлось его съесть.
   Мне, как обычно, досталось больше всех, Утараптор вертелся под ногами
и выхватывал лучшие куски, а Птеранодон время  от  времени  пикировал  и
цеплял зеленую требуху. Анкилозавр стоял в сторонке и смотрел. Мы  долго
держали его за дурака: он вот так же стоял враскоряку и смотрел, как  мы
рвем утконосых, жевал себе случайный хвощ и вообще редко говорил. Задним
числом я понимаю, что он был просто себе на уме. Он, видимо,  сообразил,
что мы точим на него зубы и охотно бы съели, если  бы  нашли  прореху  в
мощной броне.
   Если бы! Много дней спустя, когда Эверетт давно стал кучкой помета на
нашем пути,  мы  с  Утараптором  и  Птеранодоном  двигались  по  мертвой
равнине, поглядывали на Анкилозавра и  трясли  подбородками,  воображая,
какие немыслимо лакомые  кусочки  таятся  под  этим  панцирем.  Он  тоже
питался впроголодь и, без сомнения, с каждым  днем  кусочки  становились
суше и жилистее. Время от времени нам попадались ямки, где из-под  серых
и черных камней лезли незнакомые зеленые ростки, и тогда мы  уговаривали
Анкилозавра поесть спокойно. "Мы подождем! Кушай на здоровье!" Он щипал,
кося на нас крохотным злобным глазком. "Как обед, Килечка?" - спрашивали
мы, а он бурчал что-нибудь вроде: "Известное дело,  голый  иридий"  и  в
следующие несколько дней не удостаивал нас и словом.
   И вот однажды мы вышли к морю. Соленая вода плескалась о безжизненный
берег, усыпанный  останками  вымерших  морских  животных,  от  крохотных
трилобитов до огромным плезиозавров. За нами лежала пустыня, которую  мы
прошли.  Справа  вздымались  горы.  Даже  не  будь   половина   из   них
действующими вулканами, мы бы все равно не одолели эту  гряду.  Холмы  к
северу устилал снег, и мы знали, что это значит: если пойти туда,  скоро
замерзнешь до смерти.
   Податься нам четверым было  некуда,  и,  хотя  в  ту  пору  не  знали
медиатронов и видеостатов, мы  отлично  видели,  что  происходит:  мы  -
четыре последних ящера на Земле. Скоро нас будет трое, потом двое, потом
один, осталось только решить, кто за кем. Думаете, мы страшно  убивались
и горевали?  Ничего  подобного  -  динозавры  не  забивали  себе  голову
неразрешимыми загадками бытия, если вы понимаете, о чем я, и в  каком-то
смысле было даже занятно наблюдать, чем все это кончится. Все как-то без
слов согласились, что Анкилозавр - первый, но мы с Рапкой  мгновенно  бы
выцарапали друг другу глаза.
   И пока мы, так  сказать,  ждали  у  моря  погоды  -  я,  Утараптор  и
Анкилозавр аккуратным треугольным строем, а Птеранодон висел у  нас  над
головой, я внезапно заметил краешком глаза, что берега  справа  и  слева
вроде бы как шевелятся.
   Внезапно воздух наполнился клекотом и плеском; я  поднял  один  глаз,
хотя другим продолжал коситься на Утараптора. Мир так долго был  мертвым
и тихим, что мы вздрагивали от малейшего шороха, а сейчас воздух и земля
кишели живностью, как в старые докометные дни.
   Шум в воздухе производила стая  малюсеньких  птеранодончиков,  только
вместо кожи их крылья покрывали переросшие чешуи,  а  вместо  ртов  были
беззубые костные клювы. Эта жалкая мелюзга кружила  вокруг  Птеранодона,
целила в глаз, клевала в крылья, а он, бедолага, ничего не  мог  с  ними
поделать.
   Я уже упоминал, что одним глазом все время косился на  Утараптора.  К
моему изумлению он развернулся и припустил  к  северному  склону.  Такая
прыть могла объясняться лишь обилием еды, и я,  естественно,  последовал
за ним, но вскоре остановился,  как  вкопанный.  Под  ногами  Утараптора
шевелился живой ковер. Я сфокусировал зрение,  никогда  не  отличавшееся
особой  остротой,  и  увидел,  что  ковер  составляют  тысячи  крохотных
динозавриков, чьи чешуи вытянулись в длину,  стали  густыми  и  тонкими,
одним словом, превратились в шерсть. Последние несколько миллионов лет я
видел, как  эти  четвероногие  полуфабрикаты  копошатся  под  камнями  и
бревнами, и всегда считал их за особо неудачных мутантов. И вдруг  их  -
тысячи, и  это  в  то  время,  когда  на  Земле  осталось  всего  четыре
динозавра. Они, похоже, действовали сообща и были такие  маленькие,  что
Утараптор никак не мог захватить их в пасть, а стоило ему  на  мгновение
остановиться, как они взбирались по его ногам, хвосту,  и  рвали  зубами
кожу. Землероичье нашествие. Я так опешил, что замер на месте.
   Это была ошибка, потому что я сразу  почувствовал,  будто  в  лапы  и
хвост мне впились миллионы острых булавок. Я  обернулся  и  увидел,  что
южный склон кишит полчищами муравьев и они, похоже,  вознамерились  меня
съесть. Анкилозавр ревел и без всякого толка лупил своей шишкой,  потому
что муравьи напали и на него.
   Вскоре землеройки, птицы и муравьи схлестнулись между собой и  решили
заключить перемирие. Царь  Птиц,  Царь  Землероек  и  Муравьиная  Царица
собрались на скале  переговоров.  Нас,  динозавров,  оставили  в  покое,
потому что видели: мы все равно никуда не денемся.
   Мне это показалось несправедливым. Я  подошел  к  скале,  на  которой
тараторили жалкие микровеличества и сказал:  "Эй!  Разве  вы  не  хотите
пригласить Царя Пресмыкающихся?"
   Они взглянули на меня, словно на чокнутого.
   - Пресмыкающиеся отжили свой век, - сказал Царь Землероек.
   - Пресмыкающиеся - просто недоразвитые птицы, - сказал Царь  Птиц.  -
Значит, я ваш царь, спасибо большое.
   -  Вас  только  ноль,  -  сказала  Муравьиная  Царица.  В  муравьиной
арифметике всего два числа: Ноль, то есть меньше миллиона, и Сколько-то.
- Вы не способны взаимодействовать, так что, даже будь у вас царь,  этот
титул не имел бы смысла.
   - И потом, - сказал Царь Землероек, - цель этой встречи  в  верхах  -
решить, какое из царств какого динозавра съест, и мы сомневаемся,  чтобы
Царь Ящеров, ежели бы такой и сыскался, внес в обсуждение конструктивную
ноту.
   Млекопитающие  всегда  говорят  так,  чтобы  показать,  какие  у  них
замечательные мозги (на самом деле - такие же, как у нас, только с кучей
лишних нахлобучек, бесполезных, скажу я, но чертовски вкусных).
   - Царств - три, а динозавров - четыре,  -  сказал  я.  Разумеется,  в
муравьиной арифметике это было не так, и  Муравьиная  Царица  немедленно
развопилась.  Пришлось  мне  зайти  в  ее  воинство  и  прибить  хвостом
несколько миллионов  муравьев  -  иного  языка,  они,  к  сожалению,  не
понимают.
   - Безусловно, трех динозавров вполне достаточно, чтобы  удовлетворить
аппетиты  ваших  подданных,  -  сказал  я.  -  Что  если  птицы  обклюют
Птеранодона до косточек, землеройки  разорвут  Утараптора  в  клочки,  а
муравьи попируют на трупе Анкилозавра?
   Три монарха задумались, но тут примчался разъяренный Утараптор.
   - Извините, Ваши Величества, но кто назначил его царем? Я - ничуть не
хуже.
   Следом о своих претензиях на престол заявили Птеранодон и Анкилозавр.
   Царь Землероек, Царь Птиц и Муравьиная Царица велели нам замолчать  и
несколько минут совещались. Наконец Царь Землероек выступил вперед.
   - Мы пришли к решению:  трех  ящеров  съесть,  а  четвертого  -  Царя
Рептилий - пощадить, - сказал он. -  Пусть  один  из  вас  докажет,  что
превосходит остальных и достоин короны.
   - Отлично, - сказал я и обернулся к Утараптору. Тот попятился, шипя и
размахивая  исполинскими  когтями.  Если  разделаться   с   Утараптором,
Птеранодон рано или поздно спикирует на  падаль,  я  его  подстерегу,  а
когда съем обоих, окрепну и как-нибудь одолею Анкилозавра.
   - Э, нет! - запищал Царь Землероек. - Вот что я имел  в  виду,  когда
говорил, что динозавры отжили свой век. Речь не  о  том,  кто  больше  и
зловреднее.
   - Речь о взаимодействии, порядке, дисциплине,  -  сказала  Муравьиная
Царица.
   - О мозгах, - сказал Царь Землероек.
   - О  красоте,  легкости,  головокружительном  полете  воображения,  -
сказал Царь Птиц.
   Два царя и царица снова заспорили. Все раскипятились, и  не  миновать
бы беды,  но  тут  прилив  вынес  на  берег  несколько  дохлых  китов  и
эласмозавров. Можете вообразить, как мы набросились на это пиршество.  Я
наелся вволю, да еще проглотил  немеряно  землероек,  муравьев  и  птиц,
лакомившихся той же добычей.
   Когда все набили животы и немного успокоились, венценосцы  продолжили
спор. Наконец  Царь  Землероек,  который,  похоже,  взял  на  себя  роль
председательствующего монарха, снова выступил вперед.
   - Мы не можем решить, кто  из  вас  станет  Царем  Пресмыкающихся,  и
потому каждый из наших народов, птицы, звери и муравьи, предложат вам по
испытанию,  а  потом  мы  соберемся  и  проголосуем.  Если   голосование
закончится вничью, мы съедим всех четверых, и  царству  рептилий  придет
конец.
   Мы бросили жребий, мне выпало сперва идти к муравьям. Я последовал за
Царицей в ее стан и пытался идти  осторожно,  пока  Царица  не  сказала:
"Живее