тавителю  соответствующих
властей. А, вот, кажется, и он.
   По улице приближался констебль  шанхайской  полиции  в  сопровождении
двух ашанти на мотороликах. К подошвам его были пристегнуты ногоступы, и
он двигался вприскочку, как все, кто  надевает  это  устройство.  Ашанти
улыбались,  показывая  все   тридцать   два   зуба,   констебль   хранил
профессиональную невозмутимость.
   Главный ашанти поклонился констеблю  и  выдал  еще  одну  пространную
цитату из уложений Общего Экономического Протокола. Тот  кивал  головой,
как китайский болванчик, потом повернулся к  Баду  и  на  одном  дыхании
выпалил:
   - Являетесь ли вы членом племени - участника ОЭП, землячества,  филы,
зарегистрированной   диаспоры,   клана,    квазинациональной    общности
франшизно-лицензионного типа, суверенного государства  либо  иной  формы
динамического коллектива, обладающего статусом в рамках ОЭП?
   - Издеваешься?  -  спросил  Бад.  Пленка  стягивала  рот,  получалось
кваканье.
   Четверо ашанти ухватились за ручки, оторвали Бада от земли и побежали
за скачущим вприпрыжку констеблем в  направлении  дамбы,  ведущей  через
море в Шанхай.
   - Как насчет других прав? - проквакал через пленку Бад. - Он  сказал,
у меня могут быть другие права.
   Констебль осторожно, чтобы не потерять  равновесие,  обернулся  через
плечо.
   - Не смеши, приятель, - сказал он на вполне сносном английском. - Это
Китай.
 
Утренние размышления Хакворта; завтрак и уход на работу 
 
   Джону Персивалю Хакворту не спалось - мешали мысли  о  намеченном  на
завтра преступлении. Трижды он вставал якобы  в  туалет,  и  каждый  раз
смотрел на Фиону: разметавшись в белой ночной сорочке, руки над головой,
она плыла на спине в объятиях Морфея. Лицо ее еле угадывалось  в  темной
комнате, похожее на луну за складками плотных шелковых занавесок.
   В пять  утра  с  северокорейских  медиатронов  донеслась  пентатонная
побудка. Их анклав, называемый Сендеро,  располагался  почти  на  уровне
моря, на милю ниже домика Хаквортов, днем там было градусов на  двадцать
жарче,  но  всякий  раз,  как  женский  хор  пронзительно  заводил   про
всевидящую благость Мудрого Вождя, казалось, что вопят под самым окном.
   Гвендолен даже не шевельнулась. Она будет крепко спать еще  час,  или
пока Тиффани-Сью, горничная, не вбежит в комнату и  не  начнет  с  шумом
доставать одежду: эластичное белье для утренних  занятий  на  тренажере,
уличное платье, перчатки, шляпку и вуаль на потом.
   Хакворт достал из  шкафа  шелковый  халат.  Подпоясываясь  в  темноте
кушаком, чувствуя на пальцах холодок скользящей бахромы, он глядел через
дверь на гардеробную Гвендолен и в другую сторону,  на  ее  будуар.  Под
дальним окном стоял стол. Здесь она  занимается  светской  перепиской  -
обычный стол со  столешницей  из  цельной  мраморной  плиты,  на  нем  -
неразобранные  визитные  карточки,  письма,  приглашения.  Пол   будуара
покрывал старый ковер, вытертый местами до джутового  основания,  однако
ручной  работы,  сделанный  еще  настоящими  китайскими  заключенными  в
династию  Мао.  Единственным  его  назначением  было  защищать  пол   от
тренажеров  Гвендолен,  поблескивающих   в   тусклом   свете   облачного
шанхайского неба. Беговая  дорожка  с  изящными  чугунными  завитушками.
Гребной тренажер из  морских  змей  и  упругих  нереид.  Силовой  снаряд
поддерживают четыре прекраснозадые кариатиды - не толстомясые  гречанки,
но современные женщины, по  одной  на  главные  расовые  группы,  каждый
трицепс, ягодичная, широчайшая, портняжная мышцы, прямая мышца живота  -
отдельная песня. Поистине  классическое  зодчество.  Кариатиды  призваны
были служить ролевыми моделями и, несмотря на легкие расовые отличия,  в
точности соответствовали  современному  канону:  талия  пятьдесят  шесть
сантиметров, жировая масса не более семнадцати процентов.  Такую  фигуру
не создашь за счет утягивающего белья, что бы там ни  сулила  реклама  в
женских журналах - модные сейчас длинные облегающие лифы и ткани  тоньше
мыльного пузыря сразу вскроют обман.  Женщины,  не  обладающие  железной
волей, достигали такого результата исключительно  с  помощью  горничных,
которые заставляли их по два, а то и по три раза в день обливаться потом
на тренажерах. Так что, как только Гвендолен перестала кормить грудью  и
впереди замаячил день, когда ей придется спрятать просторное платье,  им
пришлось нанять Тиффани-Сью - еще один расход в бесконечной череде  трат
на ребенка, о которых Хакворт и не подозревал, пока не начали  приходить
счета. Гвен полушутя  обвиняла  его  в  слабости  к  Тиффани-Сью.  Такое
обвинение стало почти нормой в сегодняшн ей супружеской жизни, поскольку
все  горничные  были  молоденькие,  хорошенькие  и  гладенькие.   Однако
Тиффани-Сью была  типичная  плебка,  громогласная,  неотесанная  и  ярко
накрашенная; Хакворт терпеть ее не мог. Если он на кого и  заглядывался,
то  исключительно  на  кариатид;  по  крайней  мере,  они  выдержаны   в
безупречном вкусе.
   Миссис Хал не слышала, что он проснулся, и продолжала сонно  возиться
у себя в комнате. Хакворт положил ломтик  хлеба  в  тостер  и  вышел  на
балкон с чашкой чая, подышать утренним ветерком с эстуария Янцзы.
   Дом Хаквортов стоял в ряду таких же коттеджей и выходил на длинный, в
целый квартал, парк, где немногие "ранние пташки" уже делали зарядку или
выгуливали  спаниелей.  Ниже  на  склонах  Нового  Чжусина   просыпались
Арендованные Территории. Сендеристы валили  из  казарм  и  строились  на
улицах в шеренги,  чтобы  под  заунывный  речитатив  выполнить  утреннюю
гимнастику. Остальные плебы, ютящиеся  в  анклавах  своих  синтетических
землячеств, включили медиатроны, чтобы заглушить сендеристов,  и  начали
палить из ружей или хлопушек (Хакворт так и  не  научился  различать  по
звуку), а чокнутые любители, будь они неладны, заводили свои антикварные
драндулеты на двигателях внутреннего сгорания - чем громче,  тем  лучше.
Рабочие строились в ежедневную  очередь  к  метро  до  Большого  Шанхая,
который отсюда  казался  огромным,  в  полгоризонта,  штормовым  фронтом
озаренного неоном, пахнущего угольной крошкой смога.
   Район носил прозвание "Зона слышимости", но Хакворт не так и  страдал
от шума. Признаком лучшего воспитания, или претензии на таковое, было бы
вечное нытье о домике, или даже вилле чуть дальше от побережья.
   Наконец колокола святого Марка пробили шесть. Миссис  Хал  влетела  в
кухню с последним ударом, шумно устыдилась, что Хакворт ее  опередил,  и
не менее шумно ужаснулась вторжению в свою вотчину.  Матсборщик  в  углу
включился автоматически и начал создавать ногоступы, в которых  Хакворту
предстояло идти на работу.
   Последний удар еще не затих, как - чух-чух-чух -  включился  огромный
вакуумный  насос.  Инженеры  Королевской  Вакуумной  станции   создавали
эвтатическую среду. Работали большие насосы, может быть, даже циклопы, и
Хакворт заключил, что возводится нечто большое,  вероятно,  новое  крыло
Университета.
   Он сел за кухонный стол. Миссис Хал  уже  мазала  джемом  подсушенный
хлебец. Хакворт взял большой лист чистой бумаги, сказал "как обычно",  и
лист перестал быть белым - теперь Хакворт держал в руках первую страницу
"Таймс".
   Он получал все новости, соответствующие  его  положению  в  обществе,
плюс некоторые  дополнительные  опции:  последние  произведения  любимых
карикатуристов и обозревателей со всего мира; курьезные вырезки, которые
присылал отец, убежденный, что за все эти  годы  недостаточно  образовал
сына; заметки об уитлендерах - субобщине Новой  Атлантиды,  составленной
несколько десятилетий назад британскими беженцами из Южной Африки.  Мать
Хакворта была из уитлендеров, и он подписывался на эту услугу.
   Джентльмены,  занимающие  более  высокие   и   ответственные   посты,
вероятно, получали другую информацию, иначе поданную, а верхушке  Нового
Чжусина каждое утро ровно в три приносили бумажные "Таймс", отпечатанные
на большом старинном станке тиражом в сотню экземпляров.
   То, что сливки  общества  читали  новости,  написанные  чернилами  на
бумаге,  показывает,  насколько  Новая  Атлантида  выделялась  из   всех
современных ей фил.
   Сейчас, когда нанотехнология сделала доступным почти все, вопрос  что
можно с ее помощью сделать уступил место другому: что должно.  Одним  из
прозрений Викторианского Возрождения стало открытие, что вовсе не  такое
благо просматривать по утрам собственную выборку новостей,  и  чем  выше
человек поднимался  по  социальной  лестнице,  тем  больше  его  "Таймс"
походили на газету прежнего поколения.
   Хакворт ухитрился почти закончить туалет, не разбудив  Гвендолен,  но
она заворочалась, когда он пристегивал цепочку  часов  к  многочисленным
жилетным пуговкам и кармашкам. Кроме часов, на ней  болтались  и  другие
талисманы: табакерка (щепотка табаку иногда помогала ему взбодриться), и
авторучка с золотым пером, которое мелодично позвякивало всякий раз, как
приходило сообщение.
   -  Счастливо  поработать,  дорогой,  -   пробормотала   Гвен,   потом
заморгала, нахмурилась и уставилась в ситцевый балдахин над кроватью.  -
Ты ведь сегодня заканчиваешь?
   - Да, - сказал Хакворт. - Вернусь поздно. Очень поздно.
   - Понимаю.
   - Нет, не понимаешь. - Хакворт осекся. Сейчас или никогда.
   - Да, милый?
   - Дело не в том -  проект  сам  себя  завершит.  Но  после  работы  я
собираюсь сделать кое-что приятное для Фионы.
   - Не знаю, что ей было бы приятнее, чем увидеть тебя за ужином.
   - Нет, дорогая. Это совсем иное. Обещаю.
   Он поцеловал ее и пошел к двери. Миссис Хал ждала со шляпой  в  одной
руке и дипломатом в другой. Ногоступы она уже вынула из МС и поставила у
выхода; устройству хватило ума понять, что оно  находится  в  помещении,
подогнуть длинные  ноги  и  расслабиться.  Хакворт  встал  на  пластины,
ремешки вытянулись и сомкнулись на его ступнях.
   Он убеждал себя, что путь к отступлению пока открыт, когда взгляд его
поймал рыжий отблеск.  Хакворт  поднял  глаза  и  увидел,  что  Фиона  с
распущенными огненными волосами крадется в ночной рубашке  по  коридору,
чтобы напугать Гвендолен, и по лицу ее прочел, что она все  слышала.  Он
послал ей воздушный поцелуй и решительно вышел в дверь.
 
Суд над Бадом; примечательные черты конфуцианской системы судопроизводства; он получает приглашение совершить короткую прогулку по длинному пирсу 
 
   Последние несколько дней Бад провел под открытым небом,  на  тюремном
дворе в низкой  зловонной  дельте  Чанцзяна  (как  говорили  тысячи  его
сокамерников) или, как называл  ее  сам  Бад,  Янцзы.  Двор  огораживали
бамбуковые шесты, воткнутые через каждые несколько метров; на концах  их
весело трепыхались лоскутки оранжевого  пластика.  Однако  в  Бада  было
вмонтировано еще одно устройство, и он знал, что ограда вполне  реальна.
Там и сям по другую сторону шестов валялись трупы со  зловещими  следами
от дыроколов. Бад думал, что это  -  самоубийцы,  пока  не  увидел,  как
происходит самосуд: заключенного, укравшего чужие ботинки, подхватили на
руки и  стали  передавать  над  толпой,  как  разгоряченные  фанатики  -
рок-кумира;  тот  отчаянно  цеплялся  за  что  попало,  но  всякий   раз
оказывался ближе к ограде. Наконец, возле самых шестов, его раскачали  и
бросили: тело взорвалось, пролетая над невидимым периметром двора.
   Но даже постоянная угроза расправы не шла в сравнение с москитами,  и
когда в ухе прозвучал приказ явиться в северо-восточный угол загона,  он
не мешкал ни секунды - отчасти потому, что торопился  отсюда  выбраться,
отчасти потому, что  знал:  не  пойдешь  добром,  погонят  дистанционным
управлением. Если бы ему велели идти прямиком в здание суда, он бы точно
так же пошел, но из церемониальных соображений к нему приставили копа.
   Судебный зал представлял собой бедно обставленное, высокое  помещение
в одном из старых зданий на Банде. В одном конце возвышался  помост,  на
нем стоял накрытый алой скатертью стол. На скатерти золотыми нитками был
выткан не то дракон, не то единорог, не то какая-то другая мура - кто их
разберет, этих мифических животных.
   Вошел судья, и один из помощников - здоровенный круглоголовый китаец,
от которого дразняще пахло ментоловыми сигаретами - представил  его  как
судью Вана. Констебль, который привел Бада, указал на  пол.  Бад,  зная,
что это значит, бухнул на колени и приложился лбом к полу.
   Второй помощницей оказалась крохотная амеразийка в  очках.  Очков  от
близорукости никто давно не носил, так что это наверняка  был  какого-то
рода фантоскоп - прибор, позволяющий видеть то, чего на самом деле  нет,
как в рактивной игре. Только, если их надевают не  для  развлечения,  то
зовут более мудреным словом - феноменоскоп.
   Фантоскопическую систему можно вживить прямо  в  сетчатку,  как  Баду
врастили акустическую в барабанные перепонки.  Можно  даже  вмонтировать
телестетическое устройство в разные позвонки, но, говорят, от  этого  со
временем разрушаются нервы, да еще, по слухам, вонючие хакеры из крупных
средств электронной массовой информации научились взламывать  встроенную
защиту и гонять рекламу на краю твоего зрения (а то и в самой  середке),
даже когда ты закрываешь глаза. Бад знал одного малого, так  тот  где-то
подхватил ролик, который двадцать четыре  часа  в  сутки  крутил  ему  в
правом нижнем углу зрительного поля рекламу  вшивых  мотелей  на  хинди,
пока бедолага не загнулся.
   Судья Ван оказался на удивление молодым, ему, видимо,  не  было  даже
сорока.  Он  сел  за  накрытый  красной  скатертью  стол   и   заговорил
по-китайски. Двое помощников стояли рядом. В зале сидел сикх; он встал и
что-то сказал судье на китайском. Ума не приложить, откуда здесь  взялся
сикх, но Бад уже привык, что сикхи возникают в самых неожиданных местах.
   Судья Ван сказал с нью-йоркским акцентом:
   - Представитель Протокола выразил пожелание, чтобы слушания велись на
английском. Есть возражения?
   Был в зале и ограбленный - руку  он  держал  немного  неловко,  но  в
остальном выглядел совершенно здоровым - и его жена.
   - Я - судья Ван, - сказал  судья,  глядя  прямо  на  Бада.  -  Можете
обращаться ко мне "ваша честь". Итак, Бад, присутствующий  здесь  мистер
Квамина обвиняет  вас  в  действиях,  противоречащих  закону  Прибрежной
Республики. Вам также вменяются преступления, караемые в  рамках  Общего
Экономического  протокола,  который  мы  подписали.  Эти  противоправные
действия тесно связаны с упомянутыми выше  правонарушениями,  но  слегка
отличаются. Вам понятно?
   - Не совсем, ваша честь, - сказал Бад.
   - Мы считаем, что ты  ограбил  вот  этого  мужика  и  продырявил  ему
граблю, - сказал Ван, - а у нас такого не любят. Усек?
   - Да, сэр.
   Судья Ван кивнул сикху, и тот начал:
   - Устав ОЭП охватывает все виды взаимодействий  между  физическими  и
юридическими лицами. Кража - одно  из  таких  взаимодействий,  нанесения
телесных  увечий  -  другое,  поскольку  влияет  на  способность  жертвы
защищать себя экономически. Так как Протокол не претендует на суверенный
статус, при рассмотрении подобных дел мы  работаем  в  сотрудничестве  с
правоохранительными и судебными органами страны - участницы ОЭП.
   - Бад,  вы  знакомы  с  конфуцианской  системой  судопроизводства?  -
спросил Ван. (У Бада голова пошла кругом -  он  все  время  вертел  шеей
туда-сюда, как болельщик на теннисном матче.) - Полагаю, нет.  Так  вот,
хотя  Прибрежная  республика  не  может  считаться  строго,   или   даже
отдаленно,   конфуцианской,    мы    придерживаемся    данной    системы
судоотправления - мы пользовались ею несколько тысяч лет  и  не  считаем
такой  уж  плохой.  Суть  в  том,  что  я  совмещаю  в  себе   несколько
обязанностей:  следователя,  судьи,  присяжных,  и,  при  необходимости,
палача.
   Бад оскалился до ушей, и вдруг понял, что судья Ван  настроен  отнюдь
не шутливо. По нью-йоркской манере  речи  Бад  поначалу  принял  его  за
свойского малого, а зря.
   - Итак, в первом своем качестве, - продолжал судья Ван, - я  попросил
бы вас, мистер Квамина, сказать, узнаете ли вы подозреваемого.
   - Это он, - сказал мистер Квамина,  направляя  на  Бада  указательный
палец, - угрожал мне, ранил меня и присвоил мои деньги.
   - А вы, миссис Кум? -  произнес  судья  Ван  и  специально  для  Бада
добавил:
   - В их обществе женщина не берет себе фамилию мужа.
   Миссис Кум только кивнула в сторону Бада и сказала:
   - Он - виновная сторона.
   - Мисс Бао, есть у вас, что добавить?
   Маленькая женщина в очках посмотрела на Бада и сказала  на  техасском
английском:
   - Из лба подозреваемого я извлекла наноснарядную пусковую установку с
голосовым приводом, обычно называемую лобомет, заряженную  тремя  типами
пуль, в том числе разрывными, того же типа, что были использованы против
мистера  Квамины.  Наноисследования  серийных  номеров  и  сравнение   с
осколками, извлеченными из раны мистера Квамины, показывают,  что  пули,
примененные  против  мистера  Квамины,  были   выпущены   из   установки
подозреваемого.
   - Сука, - сказал Бад.
   - Ладушки, - сказал судья и потер виски. Через секунду он  повернулся
к Баду. - Вы виновны.
   - Эй! Разве мне не положен адвокат? - вскричал Бад. - Я требую!
   - Не бзди, - сказал судья Ван.
   Тут снова поднялся сикх.
   -  Поскольку  у  ответчика  нет  сколько-нибудь  серьезных   денежных
накоплений либо иного имущества, а стоимость  его  труда  слишком  мала,
чтобы  компенсировать  истцу  понесенное  увечье,  Протокол   прекращает
заинтересованность в дальнейшем ведении дела.
   - Ясно,  -  сказал  судья  Ван.  -  Бад,  дружище,  есть  ли  у  тебя
нетрудоспособные иждивенцы?
   - Есть подружка, - сказал Бад, - а у нее -  сын  по  имени  Гарв,  от
меня, если мы правильно посчитали. И вроде она снова беременна.
   - Вы предполагаете или уверены?
   - Была беременна, когда я  заглядывал  последний  раз  -  месяца  два
назад.
   - Ее имя?
   - Текила.
   Молодая женщина - стажер по линии Протокола - фыркнула и  зажала  рот
рукой. Сикх закусил губу.
   - Текила? - недоверчиво переспросил судья Ван. Стало  видно,  что  он
рассматривал  немало  подобных  дел,  и  не   прочь   для   разнообразия
повеселиться.
   - На Арендованных Территориях проживает девятнадцать женщин  с  таким
именем, - прочла мисс Бао по феноменоскопу, - одна из них три дня  назад
родила девочку, зарегистрированную  под  именем  Неллодия.  У  нее  есть
пятилетний сын Гарвард.
   - Фу ты, - сказал Бад.
   - Поздравляю с прибавлением семейства, - сказал судья Ван. - По вашей
реакции я заключаю,  что  оно  явилось  для  вас  неожиданностью.  Можно
считать доказанным,  что  ваши  отношения  с  названной  Текилой  крайне
непрочны, так что я не вижу смягчающих обстоятельства, которые следовало
бы учесть при вынесении приговора. Посему я просил бы вас  выйти  в  эту
дверь, - судья Ван  указал  на  дальний  конец  зала,  -  спуститься  по
лестнице и пересечь улицу. Там вы увидите реку и пирс. Идите  по  пирсу,
пока не окажетесь в красной его части, там встаньте и  ждите  дальнейших
указаний.
   Бад мялся, но судья Ван нетерпеливо указал ему на дверь, так  что  он
спустился по лестнице и вышел к Банду - улице, идущей  вдоль  набережной
Хуанпу и застроенный большими  домами  в  европейском  вкусе.  Подземный
переход вывел его к самой реке. По набережной спешили  китайцы,  сновали
туда-сюда безногие на  тележках.  Несколько  пожилых  китайцев  принесли
акустическую систему и  танцевали  под  медленную  старинную  музыку.  В
другую минуту и музыка, и танец возмутили бы Бада своим  дебилизмом,  но
сейчас он смотрел, как здоровые, благополучные люди кружатся  в  обнимку
по мостовой, и ему сделалось грустно.
   Наконец он нашел нужный  пирс.  По  пути  пришлось  оттеснить  плечом
китаезов с длинным матерчатым свертком, которые пытались пройти на  пирс
раньше него. Вид  отсюда  откр