ому его сожалению,  они вскоре же  укрылись в  комнате
приезжего наверху, и Жан не мог видеть их губ.
     Но  и  того,  что Жан успел узнать,  было немало.  Из беседы Сирано с
Франсуазой он  понял безнравственность хозяйки,  убегавшей через окошко от
законного мужа, чтобы бунтовать с чернью на баррикадах, не говоря уже о ее
посетителе,   бежавшем  с   ее   помощью  от  преследователей,   посланных
кардиналом.
     Когда "заговорщики" расставались, они произносили скорее всего тайные
слова, упоминая какие-то степени.
     Отец  Максимилиан,   выслушав  донесения  Жана,   заметил,   что  под
степенями, несомненно, разумелись титулы владетельных особ, против которых
замышлялось злодеяние.
     Отец Максимилиан похвалил послушника за  усердие и  пообещал,  что  в
случае дальнейших успехов он  свезет Жана  к  знаменитому лекарю в  Лионе,
который сможет вернуть ему слух.
     Радости  Жана  не  было  границ.  Впрочем,  его  усердие  умножать не
требовалось.
     Через неделю,  даже ранее условленного часа,  он  уже был в  трактире
Франсуазы и видел, как обрадовалась она заблаговременному, кстати сказать,
приходу Сирано де Бержерака.
     Она усадила гостя за столик, хорошо видимый Жану, и сказала с укором,
который можно было угадать по тому, как складывались ее губы:
     - Отчего вы  так быстро исчезли в  прошлый раз?  Или я  вам чем-то не
угодила?  А ведь в былое время,  даже очень спеша,  вы все же очень хорошо
попрощались со мной! Или забыли?
     Сирано покраснел, чего Жан объяснить не мог.
     - Моя  Мадонна!  Могу  признаться вам,  что  насколько я  торопился в
прошлый раз покинуть незамеченным ваш дом,  настолько теперь я стремился в
него, чтобы увидеться с вами.
     - Как понять вас, господин? Вы всегда говорите такими загадками.
     - Вы правы,  Франсуаза,  в отношении загадок,  ибо все время,  пока я
ждал желанной встречи с вами, я посвятил решению загадок.
     - Ну вот еще!  -  воскликнула Франсуаза. - Вам придется объяснить мне
это попроще.  Я ведь из крестьянской семьи,  у нас в доме была всегда одна
загадка:  как  прокормить ребятишек,  а  нас было одиннадцать.  Вот меня и
отдали трактирщику,  который,  спасибо хоть  за  то  ему,  перебил меня  у
бродячих артистов.
     Жан вздрогнул при этих словах,  но решил, что враг человеческий хочет
испытать его готовность служить монастырю и богу.
     К величайшей досаде Жана,  Франсуаза наклонилась к Сирано и они стали
шептаться так,  что их губ не было видно.  О  чем они могли говорить?  Жан
поспешно пересел за  другой столик и  вновь  стал  понимать их  загадочный
разговор:
     - Как  же  вы  могли подумать,  чуткий господин,  что  число волос на
голове определяет счастье человека?
     - Простите, милая Мадонна, я хотел уберечь вас от своего уродства, от
себя во имя вашего же счастья.
     - А вы знаете, что такое счастье?
     - Хотел бы знать, моя Мадонна!
     - Так  вы  хотите знать,  в  чем счастье?  Я  отвечу вам,  потому что
никогда его не имела и лишь мечтала о нем. И узнала.
     - Мадонна! Вашими устами заговорит сама истина!
     - Это  взаправду истинно,  что  я  вам скажу.  Я  узнала это там,  на
баррикаде. Счастье - это Свобода, Равенство, Братство, - и совсем тихо для
одного лишь Сирано добавила, но Жан все равно уловил, - и Любовь...
     - Так вот в чем Счастье! В Свободе, Равенстве и Братстве?
     - И в Любви, - теперь уже громко добавила Франсуаза.
     - Вы  постепенно открываетесь мне  во  всей  своей подлинной красоте,
мадонна Франсуаза! Я боюсь стать слишком частым гостем у вас.
     - Почему гостем?  Почему только гостем?  -  краснея и  опуская глаза,
промолвила Франсуаза и отвернулась, так что Жан перестал ее "слышать".
     И  тут  в  трактир вошел к  назначенному часу  метр Ферма и  сразу же
опять, к досаде Жана, увел Сирано к себе наверх.
     Но если бы каким-либо чудом Жан смог перенестись в комнату Ферма, все
сказанное там показалось бы ему иносказаниями,  а  написанное,  если бы он
даже знал грамоту, - тайнописью!
     - Так что вы уяснили, друг мой, за это время?
     - То, что все величины в вашей теореме должны отличаться от нуля.
     - Ну это само собой разумеется. Что же еще?
     - Пока, метр, мне, безусловно, ясно, что квадрат со сторонами в целых
числах можно разделить на  два квадрата тоже в  целых числах,  равно как и
линию на два отрезка без остатка.  В обоих случаях "плоскостных фигур", то
есть умещающихся на плоскости.  И  в том я усматриваю характерное свойство
плоскостных  фигур.   Этими  свойствами  уже  не   обладают  ни  куб,   ни
квадрато-квадрат,   ни   невообразимые  фигуры  более   высоких  степеней,
представить которые недоступно человеческому уму.
     - Браво!  Вы прекрасно выразили свойства "плоскостных мест"!  Познали
сокровенную красоту чистой математики!
     - Математика действительно прекрасна, метр. Именно поэтому она должна
обладать  и  такой   особенностью,   присущей   всему   прекрасному,   как
сїиїмїмїеїтїрїиїя!
     - Что вы имеете в виду? - насторожился Ферма.
     - Я   убежден,   что   диофантово  уравнение  степеней  должно  иметь
целочисленное решение не только для линий и  квадратов,  но и для степеней
минус единица и минус два.
     - Убеждены?  -  с лукавством воскликнул Ферма.  -  Убежденности мало,
математика требует доказательств.  -  И  он пододвинул Сирано лист бумаги,
обмакнул гусиное перо в чернильницу и протянул его Сирано. - Доказывайте!
     - Я  воспользовался  уроками  моего  ритора  и  кое-что  вывел  дома.
Постараюсь сейчас вспомнить.
     И он стал писать на бумаге ряд формул*.
     _______________
          * Примечание  автора  для  особо  интересующихся.  Целочисленные
     решения диофантова  уравнения  x\n  +  y\n  =  z\n  с  отрицательными
     степенями  были  доказаны  в  наше  время математиком-любителем из г.
     Мариуполя Г. И. Крыловым, который для n = - 2 так свел уравнение:
          Г. И.  Крылов,  преобразовав  диофантово  уравнение  в   биномы,
     получил формулу,  поэтически названную им "Людмилой".  (Люда + Мила),
     (|x| + |a|) + (|x| + |b|) = (|x| + |c|),  где |а| = |z| - |x|,  |b| =
     |y|  -  |x|  и |c| = |z| - |x|,  позволившую ему решать уравнения и с
     положительными, и с отрицательными степенями.

     - Так что же вы тут написали,  мой друг? - спросил Ферма, беря в руки
исписанный листок.
     - Мне  кажется,  -  скромно заметил Сирано,  -  что  ваша  теорема не
потеряет от некоторого уточнения.
     - Уточнения?  Вы хотите уточнять точную науку?  Э,  мой молодой друг!
Мне  на  радость и  удивление,  вам удалось решить мою задачу.  Однако,  -
поднял  он  палец,  -  лишь  наполовину!  Угадали "подводную часть"  моего
загадочного корабля,  а мачты с раздутыми парусами остаются в тумане. И вы
не  знаете  метра  Ферма!  Этот  хитрюга  любит  озадачивать людей  своими
математическими этюдами.  Он, видите ли, близок к шахматам, играл и с Рене
Декартом,  и  с  кардиналом Ришелье,  и  особую склонность имеет к древним
"мансубам",  шахматным задачам, испытывает наслаждение, решив их. Так вот,
он,  этот метр Ферма,  не  хочет лишать наслаждения математиков,  которые,
самостоятельно найдя  открытое и  скрытое Пьером  Ферма,  получат истинную
радость открывателей. Разве это так уж худо?
     - Напротив,  метр!  Это прекрасно!  Но это означает,  что вы знали об
отрицательных степенях?
     - Разумеется,    мой    друг!    Ониї    пїрїиїсїуїтїсїтївїуїюїтї   в
сїкїрїыїтїоїмї вїиїдїеї в моем кратком, вїеїрїнїоїмї и лаконичном, как все
в математике, утверждении о неразлагаемости в целых числах степеней больше
квадрата.
     - Как же это может быть? Отрицательное скрыто в положительном?
     - Это не более сложно,  чем только что сделанный вами вывод. Впрочем,
продолжим нашу беседу на  языке формул.  -  И  он  пододвинул к  себе лист
бумаги  с  писчими  принадлежностями.   -   Я  для  вашего  удобства  тоже
воспользуюсь обозначениями Декарта,  а не привычными из алгебры Виета. - И
на  бумаге под  его  пером  стали  появляться аккуратно выписанные строчки
формул*.  -  Достаточно,  мой друг,  привести дроби к общему знаменателю и
отбросить его.
     _______________
          * Аналогично получается и для степени n =  -1,  опять-таки  Z  =
     a0b0, но X = a0 (a0 + b0); r = b0 (a0 + b0).

     - Как видите,  - продолжал Ферма, - путем несложных преобразований мы
снова  приходим  к  исходному  выражению с положительными степенями,  хотя
начали с отрицательных. Не правда ли? К тому самому выражению, когда целое
число,  возведенное в степень,  может разложиться на два целых числа в той
же степени, лишь когда степень эта не больше квадрата*. Нельзя представить
себе  ничего  болееї оїчїеївїиїдїнїоїгїо,  но как трудно это доказать.  Не
знаю,  когда мне это удастся? Вот и вы пытаетесь в своем трактате доказать
оїчїеївїиїдїнїуїюї   мїуїдїрїоїсїтїь  -  жить  не  по  праву  силы,  а  по
справедливости, противопоставляя "царство хищных птиц" стране мудрецов.
     _______________
          * Примечание  автора  для  особо  интересующихся.  Уравнение   с
     отрицательными степенными можно представить в виде дробей:

                             1     1     1
                            --- + --- = --- ,
                            a\n   b\n   c\n

     приведя обе части уравнения к общему знаменателю, получим:

                      (bc)\n + (ac)\n   (ab)\n
                      --------------- = ------- ,
                          (abc)\n       (abc)\n

     отбросив равные  нижние  части  и  считая  X  = bc;  Y = ac и Z = ac,
     приходим к диофантовому уравнению:

                             x\n + y\n = 2\n

                    1     1      1           x\2 y\2
                   --- + --- =  --- ; z\2 = --------- .
                   x\2   y\2    z\2         x\2 + y\2

          Пользуясь вспомогательным    прямоугольным    треугольником    с
     пифагоровыми  тройками,  можно  положить x = a0c0,  y = b0c0,  имея в
     виду,  что c0\2 = a0\2 + b0\2.  Подставив теперь  принятые  значения,
     имеем:

                     a0\2 b0\2 (a0\2 + b0\2)
               Z\2 = ----------------------- или Z = a0b0.
                          a0\2 + b0\2


     - Поистине,  метр,  дїоїпїоїдїлїиїнїнїої  оїчїеївїиїдїнїоїеї  все  же
невидимо для закрытых глаз.
     - Что  ж,  открыть  на  это  людям  глаза  -  одна  из  главных задач
доброносцев,  вынужденных пока что держать свои намерения в тайне.  Однако
не  продолжить ли  нам нашу беседу внизу,  за  трактирным столом?  Госпожа
Франсуаза обещала мне угостить нас с вами особым обедом,  приготовленным с
любовью.
     - С любовью? - насторожился Сирано.
     - Очевидно,  она любит готовить вкусные блюда,  -  с  лукавой улыбкой
сказал Пьер Ферма и похлопал Сирано по плечу.  Они спустились вниз, где их
уже ждала взволнованная Франсуаза. Жан пристально наблюдал за вернувшимися
"заговорщиками", стараясь хоть что-нибудь уловить из оброненных ими слов.
     Франсуаза сама прислуживала за столом, обменявшись с Сирано взглядом,
она потом, подходя к столу гостей, не поднимала глаз.
     - Итак,  дорогой мой друг!  -  начал Ферма, поднимая кружку вина. - Я
предлагаю выпить за отрицательные степени!
     - За разложение степеней, метр!
     - Ваши кушанья, госпожа Франсуаза, заставляют забыть обо всем, даже о
том,  что  особенно нужно помнить толстеющему человеку!  -  говорил Ферма,
уплетая жаркое.
     Жан старался уловить тайный смысл даже в этих словах. А когда Сирано,
поднимая  следующую кружку  за  Франсуазу,  которую  сравнил  с  мадонной,
говоря,   что  она,  казалось  бы,  далекая  от  математики,  открыла  ему
поразительную по своей точности и выразительности формулу,  и повторил ее:
"Счастье -  это Свобода,  Равенство, Братство... и Любовь", Жан понял, что
заговорщический разговор  с  лозунгами  черни,  бушевавшей на  баррикадах,
продолжается.
     Отец  Максимилиан,  которому он  потом  постарался передать все  это,
заметил:
     - Отрицательные степени? Это, надо думать, отнятые мятежниками титулы
и  состояния у  высокородных господ.  А формула их счастья -  это призыв к
мятежу,  поползновение на божественные устои власти и  государства.  Мы на
верном пути, мой добрый Жан! Что же еще говорили смутьяны?
     - Они прощались,  отец мой.  Судейский возвращался в Тулузу. А Сирано
де  Бержерак обещал подготовить и  прислать ему  письмо с  доказательством
чего-то, что он надеялся доказать, и с трактатом о государствах солнца.
     - Это несомненный памфлет,  и теперь уже не на кардинала Мазарини,  а
на самого короля Людовика XIV, которого уже называют Солнцем.
     Жан,  издали следуя за  Сирано,  когда он  покинул ставший ему  таким
родным   трактир   "Не   откажись  от   угощенья!",   отметил  необычайную
задумчивость "заговорщика", шедшего с опущенной головой.
     Из-под стропил строящегося рядом с трактиром дома Жан некоторое время
наблюдал за  Сирано,  потом  проводил его  до  самого дома,  где  Бержерак
уединенно жил вместе с матерью и младшим братом.
     Что делал, о чем писал Сирано, тень которого виднелась на стене через
окно, Жан не знал и узнать не мог.
     Не узнали об этом, к несчастью, и ученые всего человечества, напрасно
мучившиеся над вопросами, занимавшими в те дни Сирано де Бержерака.
     Своими  трактатами "Иной  свет,  или  Государства и  империи Луны"  и
"Государства Солнца" (считавшегося незаконченным) Сирано  де  Бержерак как
бы подготовил почву для восприятия лозунгов Великой французской революции.
     Ни  о  чем этом Сирано,  конечно,  не думал,  он искал математическое
выражение того, что сказала ему Франсуаза, и живописал жизнь в стране, где
все мыслили бы так, как Томмазо Кампанелла.


     Глава шестая

     НЕСКАЗАННОЕ СЛОВО

                                             Мысль изреченная - есть ложь!

                                                               Тїюїтїчїеїв


     Кардинал Мазарини,  неутомимый и  полный  энергии красавец,  встал  с
постели,  как всегда,  рано и  после утомительной,  но необходимой для его
сана молитвы в  присутствии прислуживающего ему капуцина направился в свой
деловой кабинет для неустанных трудов во имя короля и блага Франции.
     Если   блистательный  "Пале-кардинал"   (дворец   Ришелье)   как   бы
олицетворял  собой  яркий,  безудержный  нрав  всесторонне  образованного,
дерзкого,  отважного, коварного и жестокого герцога Жана Армана дю Плесси,
кардинала Ришелье,  то  совершенно иным  был  дворец его  преемника,  сына
сицилийского мастерового,  былого камердинера, солдата, монаха, проникшего
в  свиту  папского  нунция.  Замеченный  Ришелье,  став  его  секретарем и
незаменимым помощником, он наследовал вместе с кардинальским титулом и эту
власть патрона.
     Парадные комнаты его  дворца,  куда направлялся Мазарини,  отличались
намеренной простотой и аскетической строгостью,  как и он сам,  сочетающий
щегольство с  показной  скромностью кардинальской одежды,  алая  подкладка
которой  впечатляла  не   меньше   пурпурной  мантии  его   ослепительного
предшественника.
     Мазарини обычно избирал путь в  свой кабинет через роскошные,  но для
всех закрытые холодные залы,  проходя через которые он равнодушно скользил
взглядом по  золоченым корешкам редких книг  своей  знаменитой библиотеки,
распроданной  было  Фрондой,  но  восстановленной  теперь  ее  владельцем,
который,  умело  скрывая  свое  невежество,  никогда не  раскрывал дорогих
переплетов.  С  таким же  равнодушием проходил он  и  мимо потускневших от
времени бесценных картин великих художников в  золоченых рамах,  с  пошлой
безвкусицей как  попало развешанных в  галерее,  ведшей в  просторный зал,
заваленный  сложенными  в  штабеля  персидскими  коврами,  между  которыми
оставлен был  лишь узкий проход в  небольшую комнату,  где Мазарини обычно
задерживался,  с  наслаждением любуясь золотыми украшениями,  бельгийскими
кружевами и  драгоценными камнями,  знатоком которых себя считал.  Из этой
"сокровищницы" он  переходил в  другую,  где на столе стопками красовались
сложенные бумаги  -  закладные записки должников,  которых кардинал ссужал
деньгами под ростовщические проценты.
     Пройдя этим путем и  как  бы  ощутив свое многомиллионное могущество,
Мазарини через низкую потайную дверь проник в  свой  рабочий кабинет,  где
его  должен был  навестить для  очередных наставлений юный  король Людовик
XIV,  послушно выполнявший волю матери как в изгнании,  так и в обретенной
вновь столице.
     Королю пришлось,  морщась от  тяжелого воздуха,  пройти через  тесную
приемную, где, как и при Ришелье, толпились вельможи и солдаты, торговцы и
монахи,  а  также  магистратские,  судейские и  прочие чины,  прибывшие за
получением из  рук  кардинала дипломов на  свои должности,  приготовив для
вручения мзду, положенную курьеру, обычно такие дипломы доставлявшему, чем
Мазарини отнюдь не брезговал.
     Низко кланяющийся капуцин подобострастно ввел в кабинет юного короля,
который  привычно  подошел  под  благословение своего  первого  министра и
наставника.
     - Ваше величество,  - звонко начал Мазарини, - вам надлежит подписать
ряд указов,  почтительно подготовленных мною в  расчете привлечения в  наш
лагерь былых врагов, доблестно разгромленных Тюреном при взятии Парижа.
     - Что это?  -  с  опаской спросил Людовик XIV и поморщился.  -  Опять
тюрьмы, казни?
     - О  нет,  -  покойно произнес Мазарини.  -  Всему свое  время,  ваше
величество.  Привлеченный на нашу сторону враг стоит десяти казненных, ибо
не просто сойдет с нашего пути,  а встанет на нем впереди нас,  чтобы ради
собственной выгоды истреблять былых  своих соратников,  верно служа отныне
вашему престолу.
     - Чем же этого можно достигнуть, ваше преосвященство?
     - Милостью  и  всепрощением,  ваше  величество,  прославлением вашего
милосердия.  И  упомянутой мной  выгодой,  которую  извлекут прежние  наши
противники, перейдя к нам.
     - Мои или ваши? - не без хитрецы спросил юноша.
     - Посвятив себя величию вашему,  я  не  могу отделить врагов своих от
врагов ваших, но хочу и тех и других сделать покорными слугами короны.
     - Поистине я не устаю учиться у вас, мой наставник!
     - По моему совету вы простили принца Конде, вы позволили бежавшему из
тюрьмы  кардиналу Рецу  вернуться во  Францию частным лицом.  Пусть  пишет
мемуары.  Принц же Конде станет блюстителем дворцового этикета, который вы
жестоко  введете для  обожествления короля  и  укрепления трона*.  Поэтому
нижайше прошу ваше  величество подписать несколько указов о  помиловании и
награждении.
     _______________
          * Этикет при дворе Людовика XIV, основанный на чинах или рангах,
     впоследствии  достиг  чудовищных  по  нелепости  условностей.  Каждый
     царедворец соответственно своему рангу и присвоенному мундиру имел  и
     положенный ему почет.  В обязанности этих галстучников,  постельных и
     прочих "счастливцев",  допущенных к особе короля,  было ловить каждое
     его слово, угадывать малейшее желание, стоя в почтительном отдалении,
     ибо лишь подающий королю во время обеда салфетку его брат имел  право
     сесть  на  кончик  стула  по приглашению повелителя.  Особо сложный и
     вычурный  ритуал  соблюдался  при  пробуждении  короля.   Королевская
     опочивальня   приравнивалась   к  церковному  алтарю.  Дамы  туда  не
     допускались.  Они должны были преклонять колена, издали глядя на нее.
     Раздевали  и  одевали  короля  лишь особо знатные вельможи или принцы
     крови. Входя в опочивальню первыми, эти принцы помогали королю надеть
     шлафрок   и   туфли.  Затем  впускались  "титулованные",  удостоенные
     королевских синих мундиров на красной подкладке, они подносили королю
     остальную  одежду.  Рубашку  и  принадлежности  для умывания подавали
     снова принцы крови.  Затем допускались и  о