лии" заперли на  ночь в  тамбуре камеры пыток.  Так  вот какой
участи  мог  бы  подвергнуться упрямый  философ Декарт,  восставший против
папы, противопоставляя разум человеческий бездумности, активное познание -
невежественной покорности.
     Ферма понял,  что бесполезно требовать к себе коменданта и объявлять,
что он не Декарт. Скорее всего и гвардейцы не знали, кого должны схватить,
руководствуясь лишь внешним описанием Рене.
     Пришлось прождать всю ночь, упершись спиной в одну дверь и коленями в
другую, полусидя в воздухе.
     Когда заскрежетал замок,  Ферма думал,  что ему не разогнуться.  Лишь
усилием воли заставил он себя выпрямиться.
     Сам комендант, страдая одышкой, изволил прийти за ним.
     - Господин кардинал узнает о вашей любезности,  - мрачно пообещал ему
Ферма.
     - Простите,  сударь, но у меня было переданное мне указание Мазарини,
первого помощника его высокопреосвященства. Поверьте мне, что я тут ни при
чем!  Кроме  того,  вам,  право  же,  не  стоило  настаивать  на  открытии
внутренней двери в камеру откровенности. Надеюсь, вы понимаете меня?
     - Вполне,   господин   достойный  комендант.   Надеюсь,   теперь   вы
препроводите меня к его высокопреосвященству господину кардиналу?
     - Ваш конь оседлан,  трое гвардейских всадников сопроводят вас в виде
почетного эскорта.
     И  комендант Бастилии  проводил  своего  "гостя"  до  тюремных ворот,
обеспокоенный тем, что не получил письменного подтверждения переданных ему
устно слов.
     Трое  гвардейцев на  конях  ждали Ферма,  держа огромного оседланного
коня Декарта.
     Из-за  затекших мышц  Ферма  с  трудом влез  на  него,  вызвав грубые
насмешки гвардейцев, но не счел нужным отвечать.
     На площади,  куда выходила улица Сен-Оноре, при солнечном свете Ферма
мог рассмотреть все великолепие кардинальского дворца.
     Пьер спешился у  знакомой мраморной лестницы с широкими ступенями и в
сопровождении вооруженных гвардейцев поднялся по ней.
     Гвардейцы провожали его,  гвардейцы толпились в  анфиладе комнат и  в
приемной,  куда Ферма привели.  Он проходил мимо них с  независимым видом,
стараясь усилием воли побороть усталость бессонной ночи.
     Гвардейцы подвели доставленного к  служителю в раззолоченном кафтане,
который, пронзительно взглянув Пьеру в глаза, вышел в золоченую дверь.
     Через  минуту  он  вернулся,  жестом  пригласив Ферма  идти  за  ним.
Гвардейцы остались  в  приемной,  шумно  переговариваясь с  однополчанами.
Ферма  следом  за  золоченым служителем миновал  огромный зал  официальных
приемов и  оказался в  уютной библиотеке,  где,  кроме шкафов с  книгами в
роскошных переплетах, стояли рыцарские доспехи.
     За столом, заваленным книгами и пергаментами, сидел в глубоком кресле
тщедушный,  очевидно,  очень больной седоусый человек с  белой  остренькой
бородкой,  склонясь  над  какой-то рукописью.  За спинкой кресла виднелась
неприметная фигура в серой сутане.
     - Господин Декарт?  Философ,  естествоиспытатель и  математик?  -  не
поднимая глаз, спросил человек за столом.
     - Нет,  ваше  высокопреосвященство!  Может быть,  в  какой-то  мере я
естествоиспытатель и  математик,  но я не философ Декарт.  Очевидно,  меня
схватили по ошибке господа гвардейцы, ваша светлость.
     - Как так? - только теперь поднял острые, ястребиные глаза, с которых
как бы  поднялась птичья пленка,  кардинал де Ришелье,  он же герцог Арман
Жан дю Плесси.  - Действительно, не господин Декарт, с которым мы когда-то
беседовали и  о  его философских взглядах и рассчитывали теперь продолжить
эту  беседу,  когда  он,  покинув Францию,  вернулся в  Париж  без  нашего
разрешения. А кто вы, сударь?
     - Я   -    советник   парламента   в   Тулузе   Пьер   Ферма,    ваше
высокопреосвященство.
     - Ах так!  Знакомое имя.  Пьер Ферма?  Юрист и математик и,  кажется,
даже  поэт?  Который  арифметически определял вероятность преступления,  а
потом   способствовал  разжиганию  спора   между  грязными  крестьянами  и
высокородным герцогом  Анжуйским  с  помощью  вычисления площадей  спорных
земельных участков, якобы отнятых у черни?
     - Ваше     высокопреосвященство    проявляет     восхищающую     меня
осведомленность   о   моих   скромных   попытках   сделать   юриспруденцию
безукоризненной наукой.
     - Безукоризненная наука,  метр Ферма,  это только политика! Знаете ли
вы,  какую  рукопись я  сейчас  читал,  ожидая  господина Декарта,  видимо
уклонившегося от нашего свидания?  Ваше письмо, метр, переписанное аббатом
Мерсенном для  рассылки  другим  ученым.  Один  обязательный экземпляр,  к
вашему сведению,  всегда предназначается мне.  А латынь кардиналу знакома,
как понимаете.
     - Я   преклоняюсь   перед   широтой   вашей   образованности,    ваше
высокопреосвященство!
     - Кстати,  почему  же  господин Декарт уклонился от  нашего свидания,
несмотря на то,  что я послал за ним своих гвардейцев? И отчего вы явились
ко мне вместо него только сегодня утром?
     - Ваши доблестные гвардейцы (трое против меня одного!) силой привезли
меня ко дворцу,  когда вы,  ваша светлость,  изволили уехать для шахматной
игры с его величеством королем.
     - Как так?  - полуобернулся Ришелье к стоящему за его спиной человеку
в сутане. - Где же господин Декарт, дорогой Мазарини?
     - Если перед вами,  ваше высокопреосвященство, советник парламента из
Тулузы,   то  господин  Декарт,  очевидно,  уже  пересекает  нидерландскую
границу, уехав не позднее вчерашнего вечера от известного вам монастыря. Я
надеюсь получить от отца-настоятеля подтверждение.
     - Я  сожалею,  метр,  что  вам пришлось со  вчерашнего вечера ожидать
меня, пока я наслаждался шахматной игрой.
     - Я разделяю ваше отношение к шахматам, ваша светлость.
     - Что  ж,  это  можно проверить,  метр Ферма.  Придется вам  заменить
господина Декарта в философской беседе,  которая, если, вы того пожелаете,
будет происходить за шахматной доской.  Дело в том,  что мне не все ясно в
ваших письмах,  содержащих,  я бы сказал,  математические загадки,  кроме,
разумеется,  общей направленности вашей деятельности,  метр, которую стоит
обсудить.
     - Буду счастлив, ваше высокопреосвященство, узнать ваше мнение о моих
скромных работах и усердной службе и,  разумеется,  готов сыграть с вами в
шахматы.
     - Берегитесь, метр Ферма. После проверки вашего искусства игра пойдет
на ставку, не исключено, что на крупную.
     - Я готов, ваша светлость.
     - Вы очень богаты, метр?
     - Если богат,  ваша светлость,  то  только надеждами,  по словам моей
супруги.
     - Мудрость женщины подобна жалу змеи, жалящей нас.
     По   сделанному  знаку   кардинала  Мазарини  подкатил  его   кресло,
оказавшееся на колесиках, к шахматному, богато инкрустированному столику и
расставил на нем фигуры из слоновой кости.
     - Попробуйте сразиться со мной, метр. Я не назначаю сразу ставки, ибо
мое духовное звание обязывает к милосердию.
     Первая,  молниеносно  проведенная  партнерами  партия  закончилась  в
пользу Ферма прямой атакой на короля. Кардинал нахмурился, взгляд его стал
злым и колючим.
     Ферма наблюдал за этим больным и  беспомощным человеком,  ум которого
цепко держал в повиновении и страну, и ее короля, хотя тело с трудом могло
покинуть мягкое, передвигающееся на колесиках кресло.
     Высохшая рука,  когда-то ловко владевшая шпагой,  дрожала, передвигая
фигурки:
     - Вы  опаснее,  чем  я  думал.  Я  просто играл  с  вами  как  с  его
величеством, которому всегда надо предоставлять возможность атаковать.
     Во  второй партии Ферма не  удалось развить атаку,  и,  оставшись без
двух пешек, он вынужден был признать свое поражение.
     Кардинал Ришелье воодушевился:
     - Прекрасно!  Теперь - на ставку! Вы достаточно искушены в этой игре,
но  это  лишь удваивает мой  интерес.  Мне  всегда требуются побудительные
причины, чтобы проявить себя в полной мере.
     Ферма расставил фигуры и  свои и  кардинала,  вспоминая,  что  герцог
Арман Жан дю  Плесси до принятия духовного сана славился своей азартностью
и, видимо, не утратил этой страсти, став кардиналом.
     Ришелье поднял с полу тершегося о его ноги кота.
     - Итак, ставка, метр? Что у вас есть в Тулузе? Имение, рента, замок?
     - Только дом и служба вашему высокопреосвященству.
     - Прекрасно! Вы ставите свой дом, а я... Что бы вы хотели, сударь?
     - Свободу узнику  Бастилии,  старому графу  Эдмону де  Лейе,  давнему
соратнику покойного короля.
     - Откуда вы  знаете об  узнике Бастилии?  -  сердито спросил Ришелье,
сбрасывая с колен кота.
     - Я  провел там  ночь как "гость Бастилии",  ваша светлость,  зажатый
между дверьми тамбура камеры пыток.
     - Что такое? - обернулся Ришелье к Мазарини.
     - Должно  быть,  господин комендант проявил  свое  обычное остроумие,
ваше высокопреосвященство,  не желая, чтобы гость переступил хотя бы порог
любой камеры.
     - Прекрасно!  -  воспрянул  Ришелье.  -  Тогда  распорядитесь,  чтобы
господин комендант провел в этом же месте предстоящую ночь.  -  И кардинал
сделал свой ход на доске.
     - Но это невозможно, ваша светлость, - запротестовал Ферма.
     - Почему? - удивился кардинал. - Ведь я же сказал.
     - Он слишком толст, ваша светлость, и двери просто не закроются, пока
он не похудеет.
     Кардинал Ришелье расхохотался:
     - Я  должен отдать вам должное,  метр,  и  в легкой игре,  и в легкой
беседе. Но сейчас и игра и беседа примут серьезный характер.
     - Я готов, ваша светлость.
     - Готовы лишиться собственного дома?
     - Если вы ставите против него свободу графу Эдмону де Лейе.
     - Ставка сделана.  Ваш ход,  метр! Пеняйте на себя и не ждите от меня
пощады,  если ваша семья окажется без крыши над головой. Вы явно рискуете,
предлагая в жертву легкую фигуру, я не вижу, как разовьется ваша атака.
     - Шахматы,  ваша  светлость,  единственное средство  отгадывать мысли
другого.
     - Недурно сказано!  Но я  угадываю ваши мысли и  без шахматной доски,
хотя  бы,  например,  в  вашей  судебной  практике,  что  заставляет  меня
предостеречь  вас   от   излишнего  усердия   в   оказании  помощи   (даже
математической!)  простолюдинам в  ущерб интересам высокородных господ.  В
вас не чувствуется,  метр, дворянского подхода (впрочем, вы, кажется, ведь
не дворянин!),  и,  может быть,  потому не понимаете,  что взятые вами под
защиту люди слишком часто берутся за оружие против своих господ,  причиняя
нам с Мазарини немало хлопот.
     - Я  руководствуюсь в  своей  судебной практике только  соображениями
Справедливости, как учит наш король и вы, ваше высокопреосвященство.
     - Гм!  -  задумался,  глядя на доску, кардинал. - А не находите ли вы
свою активность излишней и неоправданной? Хотя бы вот в этой партии?
     - В ней очень высокие ставки. Кроме того, шахматы в известной степени
отражают жизнь, ваше высокопреосвященство.
     - Тогда стоит ли ваш офицер трех моих пехотинцев, засевших в крепости
покрепче Ла-Рошели?  Боюсь,  что штурм ее будет вам стоить дома в  Тулузе,
который я  подарю  прокурору Массандру,  готовящему обвинение против графа
Эдмона де Лейе.
     - Массандр?  Вы удивляете меня,  ваша светлость! Неужели вам не найти
кого-нибудь  более  достойного,  чтобы  не  причинять мне  в  случае моего
проигрыша ненужных огорчений?
     - Не  взывайте к  моему  милосердию,  не  разжалобите.  Я  не  только
кардинал, но и воин.
     Меж  тем  могло  показаться,  что  опасности на  шахматной доске  для
кардинала позади и  атакующий не  прорвется через пешечный заслон.  Однако
Ферма был  спокоен и  неожиданно пожертвовал одну  за  другой две  фигуры:
слона и ладью,  притом не для того, чтобы разрушить крепость, а как бы для
еще большего ее укрепления.
     - Что это?  - насмешливо спросил кардинал. - Вы перешли в мой лагерь?
Или надеетесь одолеть своей вновь появившейся королевой бастионы,  которые
не могли взять всеми фигурами?
     - А я не буду брать этих укреплений,  ваша светлость,  а воспользуюсь
тем,  что  вашему королю в  них  тесно,  и  вместо королевы поставлю коня,
объявляя вам мат!
     - Что?  Что?  -  опешил Ришелье и  непроизвольно воскликнул:  -  Боже
правый!  Мат  в  середине доски  одним-единственным,  притом  превращенным
конем!  Короля позабавит эта позиция, а также и то, что я не заметил этого
коварного превращения пешки в слабую фигуру,  иначе...  Да!  Вы расчетливо
отвлекли меня своей беседой!  -  И Ришелье решительным взмахом руки смешал
фигуры  на  досре.  -  Если  бы  не  этот  просмотр (не  надо  было  брать
предложенную вами туру), и Массандр жил бы в вашем доме*.
     _______________
          * Примечание автора для  особо  интересующихся.  Автору  удалось
     восстановить позицию

                             кардинал Ришелье

                   (см. прилагаемый рисунок: Ostree26)

                                Пьер Ферма

          См. левую диаграмму. Последовало: 1. Л : g1! (1.e7? fg2. e8Ф Кf8
     + 3.  Крd8 Л :  e8 + 4. Кр : e8 с шансами у черных) Л : g1 2. Сe5 + !
     de 3.  e7 Л :  g5 4. Кd5 Кf6 5. К : f6 Кр : f6 6. e8К мат! См. правую
     диаграмму.  6.  e8Ф?  f4 7. Фe7 + Крf5 8. Ф : f7 + Крg4 9. Фe6 + Лf5!
     10.  Ф : g6 + Л : g5 11. Фe6 + Лf5 12. Фg8 + Лg5, в лучшем случае для
     белых - ничья.

     - Но  сейчас  ему  придется отказаться от  обвинения графа  Эдмона де
Лейе.
     - Разумеется.  Я  всегда  плачу  по  своим  обязательствам  и  всегда
взыскиваю.  Советую не  допускать в  жизни  таких ошибок,  как  я  в  этой
позиции.
     - Вы  не ошиблись,  ваше высокопреосвященство,  отказ от взятия вел к
проигрышу.
     - Вы  умелый юрист и  опасный человек,  метр.  Вот так.  Мазарини,  -
властно обратился он к своему помощнику,  -  распорядитесь в Бастилии!  Не
забудьте проверить, уместится ли комендант в тамбуре камеры откровенности.
Когда  будете провожать метра Ферма,  дайте ему  отцовский совет.  Учтите,
метр  Ферма,  что  мой  Мазарини  в  ближайшее  время  станет  кардиналом.
Отнеситесь к нему по-сыновьи.
     - Слова  вашего  высокопреосвященства  звучат  для  меня  как  высшее
отцовское наставление, - низко поклонился Ферма.
     Мазарини услужливо откатил кресло Ришелье  к  столу,  поймал  кота  и
водрузил  его  на  колени немощного повелителя Франции,  затем сделал знак
Ферма в направлении двери.
     Выходя  из  библиотеки,  Ферма  бросил взгляд на  кресло с  тщедушным
стариком и  на  военные  доспехи,  в  которые тот  облачался в  дни  осады
Ла-Рошели.
     Вместе с Мазарини он вышел в зал приемов, роскошный и холодный.
     - Вы были очень неосторожны,  метр,  с  его высокопреосвященством,  -
вкрадчиво начал Мазарини,  -  зачем вам возвращаться в Бастилию, проходить
через известный вам  тамбур?  Не  думайте,  что  вы  выиграли в  деревяшки
свободу графу де Лейе,  просто вы удачно напомнили справедливому кардиналу
о  заслугах графа  перед  покойным королем,  память  которого священна.  У
Франции слишком много врагов,  -  продолжал он доверительно, но с укором в
голосе.   -   И   нельзя,   чтобы   о   них   думали  только  мы   с   его
высокопреосвященством,  в то время как такие,  как вы,  светлые умы, будут
упражняться  в   искусстве   счета   и   способствовать  брожению   черни,
переписываясь при этом с учеными враждебных нам стран вроде Англии!
     - Готов принять совет ваш и  его высокопреосвященства и  найти способ
проявить патриотизм и на научном поприще.
     - Хотелось бы убедиться в этом,  - смиренно сказал Мазарини и, на миг
сверкнув глазами, добавил: - Пока не поздно.
     Ферма  вместе  со  спутником в  серой  сутане  прошел через  комнаты,
наполненные гвардейцами,  пораженными гордым видом и  проводами только что
доставленного сюда под конвоем человека.
     Мазарини  проводил Ферма  до  мраморной лестницы.  Гвардеец услужливо
подвел ему коня.
     Ферма  хотел  расспросить дорогу  к  монастырю,  отъехав  подальше от
дворца, но уже на улице Сен-Оноре наткнулся на вихляющего на муле Огюста.
     Оказывается,  к  величайшему  изумлению  Пьера,  отважный  Декарт  не
пожелал бежать  из  Парижа,  ожидая  возвращения Ферма,  а  в  случае  его
задержки собирался сам явиться к кардиналу, чтобы выручить друга.
     Ферма  не  стал  испытывать судьбу,  отдал коня  Огюсту и  отправился
пешком во  Дворец Правосудия на  острове Ситэ,  где  у  него  были дела от
Тулузского парламента.


     ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ

                                       В каждом человеке природа всходит
                                       либо злаками, либо сорной травой...

                                                              Ф. Бїэїкїоїн


     В  1643 году,  три года спустя после встречи Пьера Ферма с кардиналом
Ришелье, герцог Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, скончался. Через
год умер и  передавший ему всю власть в стране слабый король Людовик XIII,
оставив трон пятилетнему Людовику XIV, который, возмужав, стал воплощением
абсолютной,  ничем  не  ограниченной  королевской  власти,  живя  по  двум
принципам:  "После нас хоть потоп!" и "Государство - это я!". Но подлинную
власть во  Франции прибрал к  рукам наследник Ришелье,  которого тот успел
сделать кардиналом,  Мазарини, "серым (как он, подобно Жозефу дю Перамбле,
духовнику Ришелье,  вошел в  историю) кардиналом" в  отличие от  "красного
кардинала" Ришелье,  властно подчеркивающего свое  могущество,  "серый  же
кардинал"  всегда  оставался  в  тени,  сплетая  хитроумные  интриги,  при
осуществлении которых коварством и жестокостью отнюдь не уступая,  а порой
и превосходя своего предшественника.
     Тогда же  скончался  в  почетной  старости граф Эдмон де Лейе,  а его
наследник граф Рауль де Лейе,  женатый на удочеренной  герцогом  Анжуйским
Генриэтте,  стал  одним  из  богатейших вельмож своего времени.  Дружеские
отношения его с Пьером Ферма не сложились.  Согласитесь,  не  пристало  же
зятю  самого  герцога  Анжуйского  воздавать  дворянской  дружбой простому
судейскому за оказанную им, но оплаченную услугу!
     О  том же,  как граф Эдмон де  Лейе был вызволен из  Бастилии,  знали
только  покойный  Ришелье,  кардинал Мазарини да  молчавший об  этом  Пьер
Ферма.
     Он  продолжал служить  в  Тулузском парламенте и  делать  открытия  в
математике, заложив основы таких ее областей, как аналитическая геометрия,
теория алгебраических чисел и теория вероятностей.
     У его жены Луизы,  схоронившей одного за другим отца Франсуа де Лонга
и  добрейшего дядюшку Жоржа,  на руках было уже пятеро детей.  Поскольку у
Пьера   Ферма   больше   не   встречалось   таких   ослепительных  дел   и
вознаграждений,  как дело Рауля де Лейе, и он добивался справедливости для
небогатых людей,  ей  все труднее было сводить концы с  концами,  а  Пьер,
человек  непрактичный,  продолжал  отдавать  свое  бесценное  время  таким
неоплачиваемым занятиям,  как математика или та же поэзия. Сонеты, которые
когда-то восхищали мать пятерых детей, не могли бы их прокормить! Где-то в
душе  Луиза жалела,  что  из-за  щепетильности мужа она  так  и  не  стала
графиней де Лейе! Но что делать!
     Декарт,   выйдя  в  отставку  с  военной  службы,  продолжал  жить  в
Нидерландах,  но  с  каждым  годом  ощущал все  больший гнет  гонений всех
ополчившихся на него церквей.
     Тридцатилетняя война окончилась,  но мира не было в  Европе.  Франция
теснила  границы  Нидерландов,  Испания  угрожала Франции,  не говоря уж о
такой исконной, многовековой вражде, как англо-французская.
     Не  прекратилась борьба  крестьян против владетельных господ.  Начали
поднимать  голову  буржуа,  грозя  властью  денег.  Но  по-прежнему  самым
благородным (и прибыльным!) делом была война с ее высшей военной доблестью
- родоначальником знатности и богатства.
     И все-таки перо ученого уживалось рядом со шпагой. Наука развивалась!
     Неоценимый вклад в нее наряду