а  меня иное
впечатление.
     - Первое впечатление всегда обманчиво, отец Фома.
     - Я привык думать наоборот, монсиньор.
     - Вам придется отказаться от многих своих былых привычек.
     - Но, обретя теперь свободу в вашей прекрасной стране...
     - Мы  с  вами земляки,  синьор Кампанелла.  Эта  страна действительно
прекрасна, если к ней должным образом относиться.
     - Я  хочу лишь воспользоваться ее гостеприимством,  чтобы издать свое
собрание сочинений.
     Мазарини пожал плечами и загадочно произнес:
     - Сколько успеете, отец Фома. Долгой вам жизни на свободе*.
     _______________
          * Прожив свои последние годы во Франции, Кампанелла успел издать
     лишь  первые  тома  своего  задуманного собрания сочинений.  (Примеч.
     авт.)

     Карета въезжала в Лувр.


     Мечта  господина  Абеля  де  Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака неожиданно
осуществилась.  Его  в  убогой квартирке на  окраине Парижа нашел посланец
Мазарини  и  пригласил  присутствовать  "в  шляпе"  (как  было  сказано  в
письменном  приглашении)  на  большой  аудиенции  в  Лувре.  (Оказывается,
Ришелье  наперечет знал  тех,  кому  дарована безумным королем "английская
привилегия"!)
     Это вызвало необычайное оживление в доме господина Абеля. Он пошел на
немалые траты,  чтобы приобрести (из основного капитала!) нарядную одежду,
особо крикливую шляпу с перьями, вызвать портных, которые сбивались с ног,
прилаживая новые камзол с  шитьем и  кружевные панталоны на грузную фигуру
бывшего  "владетельного  сеньора".  Его  багровое,  квадратное  лицо  было
оживлено,  и бедная Мадлен,  а также дети, старший сын и дочь, издергались
из-за  капризов господина Абеля за  эти  предшествующие его  "восшествию в
Лувр" дни.
     Конечно,   понадобилась  и   стоившая  уйму   денег  шпага,   которую
"королевский писец", пожалуй, впервые в жизни взял в руки.
     В таком виде, провожаемый всей семьей, и отправился он (для экономии)
пешком через весь город в Лувр, делая вид, что он прогуливается.
     Конечно, в числе  приглашенных  туда  на  торжественный  акт  большой
аудиенции  были граф и графиня де Ла Морлиер и состоящий при них маркиз де
Шампань.
     Предок  мужа  графини  Мишеля  де  Ла  Морлиер получил в  тяжелое для
Франции время  по  прихоти угодного англичанам безумного короля  Карла  VI
право  не  снимать шляпы  перед  французским королем в  знак  заслуг перед
английской короной.
     Сам  Мазарини письменно от  имени  кардинала Ришелье напомнил графу о
возможности показать перед  всеми  себя  как  особо  привилегированного по
сравнению с другими дворянами,  и потому он был сегодня особенно напыщен и
чем-то напоминал индейского петуха из числа тех, которые недавно появились
во Франции, вывезенные из заморских колоний в Америке.
     Был он  тучен до невозможности и  по сравнению с  маркизом де Шампань
казался горой рядом с  мышью.  При  его  завидном росте шляпа,  украшенная
отборными перьями, возвышалась над всеми. И головные уборы других вельмож,
обладающих подобной же "шляпной привилегией", тонули в толпе. Их и не было
видно.
     - Ну,  мадам,  -  шептал  маркиз  де Шампань,  - сегодня и на вас,  а
следовательно,  и на меня падет сияющая тень не снятой перед королем шляпы
вашего достойного супруга.
     - Ах, маркиз, я умираю от любопытства, чем все это вызвано?
     - Ах  боже!  Это  уже известно всему Парижу,  я  был в  двух или трех
салонах, где об этом только и говорят.
     - Что же там говорят, почему вы молчите?
     - Я  не  могу  молчать,  графиня,  я  никогда не  молчу,  в  этом моя
особенность, мой дар и мое несчастье, если хотите!
     - Я хочу, чтобы вы не молчали. Именно этого хочу.
     - Извольте.    Весь   парижский   свет   говорит   о    причуде   его
высокопреосвященства,   который  представит  королю  человека,   желающего
отменить браки и сделать всех дам доступными любым мужчинам.
     - Боже,  какой ужас!  - воскликнула графиня. - Впрочем, в этом что-то
есть.
     - Конечно, есть, графиня, все с вожделением ждут такого указа короля.
Однако общими должны стать и дворцы,  и сундуки с золотом, земли и замки -
словом, все, чем вы обладаете, как никто другой.
     - Я обладаю и еще кое-чем.
     - Это останется при вас, а вот имущество...
     - Ах оставьте,  маркиз!  Я могла бы еще подумать, чтобы стать "общей"
для избранных, но не нищей же!..
     - Предвижу смуту, сударыня.
     - Неужели король примет подобного смутьяна?
     - Примет и, как видите, у всех на глазах.
     - Мне кажется, я потеряю сознание.
     - Я поддержу вас, положитесь на меня.
     - Мне уже душно, где мой веер?
     - Он у вас в руке, мадам. А я - рядом.
     И  тут открылись парадные двери зала,  в  них показался торжественный
церемониймейстер двора с посохом, увенчанным тремя лилиями.
     - Его величество король Людовик XIII, - громогласно провозгласил он.
     В  нарядной шляпе,  украшенной перьями,  вошел  король  обычной своей
порывистой походкой, вытянув вперед шею.
     И  как  по  мановению незримой  силы  множество шляп  первых  вельмож
Франции, даже приехавших к этому дню издалека, взвились вверх и опустились
к  самым  ногам,  чтобы  проделать  замысловатые,  заимствованные,  кстати
сказать, у испанцев движения.
     Король гордо шел в своей вызывающей пышной шляпе, зорко поглядывая по
сторонам, чтобы убедиться, все ли обнажили перед ним головы.
     Только три человека остались в шляпах: потомок егеря, спасшего в пору
английских  завоеваний безумного  короля  на  охоте,  полузабытый дворянин
Абель  де  Сирано,  герцог Анжуйский,  чьи  предки отстояли это  право при
присоединении Анжу к  Франции,  и  граф де  Ла Морлиер,  похожий на башню,
увенчанную вместо крыши головным убором,  столь же  аляповатым,  как  и  у
господина Абеля де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака.
     Придворные состязались друг  перед  другом в  изяществе поклона перед
королем,   все,   кроме  упомянутых  вельмож,  которые  ограничились  лишь
сотрясанием перьев на шляпах.
     Через зал  была проложена ковровая дорожка,  по  которой и  шествовал
король,  сопровождаемый присоединившейся к  супругу королевой и кардиналом
Ришелье. Закинув голову, тот ястребиным взором окидывал все вокруг.
     Не дошел король и  до половины зала между почтительно расступившимися
перед  ним  придворными,   как  открылись  противоположные  двери,  и  там
появились два монаха в серых сутанах,  смиренный будущий кардинал Мазарини
и  на  шаг  впереди него  тревожно озирающийся,  полуослепленный дворцовым
блеском, недавний вечный узник Кампанелла.
     И тут произошло невероятное.
     Король  обнажил  голову  перед  скромным монахом,  выражая тем  самое
высокое уважение,  которое,  если верить истории,  короли вообще никому не
оказывали.
     Получилась невероятная ситуация.  Весь  зал,  весь  цвет  французской
знати стоял перед былым вечным узником,  итальянским монахом с обнаженными
головами,  все, все, кроме... трех вельмож, имевших привилегии не обнажать
головы перед королем. Перед королем! А если сам король обнажил?
     - Снимайте шляпу,  ваше сиятельство,  -  зашипел мужу своей любовницы
маркиз де Шампань. - Делайте, как король!
     Граф де Ла Морлиер не обладал быстротой соображения.  Пока до его ума
дошли слова маркиза,  герцог Анжуйский,  бывший в шляпе при выходе короля,
обнажил голову. Теперь и графу де Ла Морлиер не оставалось ничего другого,
как последовать его примеру.
     Кардинал Ришелье,  хоть  и  смотрел на  Кампанеллу,  все  же  заметил
замешательство  обладателей  вредной  "шляпной  привилегии",   запоздавших
обнажить в конце концов свои головы. Последним с видимой неохотой снял так
дорого   стоившую   ему    шляпу    обескураженный   господин   Абель   де
Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак.
     Кампанелла меж  тем  подошел  к  Людовику XIII  и  выразил  ему  свою
величайшую преданность и  признательность,  затем  он  попросил разрешения
передать монсиньору кардиналу Ришелье письмо святейшего папы Урбана VIII.
     Ришелье  взял  пакет,  благословив монаха,  вскрыл  печати  и  быстро
пробежал папское послание.
     - Так и есть,  ваше величество, волею господа я предугадал содержание
послания  наместника святого  Петра.  Святейший  папа  не  ошибся,  выбрав
Францию местом своего доверия.
     Так  французский  монарх  вместе  с  жесточайшим  правителем  Франции
кардиналом  Ришелье  и   всей   французской  знатью,   оплотом  реакции  и
абсолютизма,  встречали с  обнаженными головами первого  коммуниста Европы
Томмазо (Фому) Кампанеллу,  автора великого "Города Солнца",  послужившего
столетия спустя одной  из  вех  при  разработке путей  в  коммунистическое
завтра человечества.
     Ришелье же  утвердился в  глазах всех как  лицо,  пользующееся особым
вниманием папского престола.  Вся  эта  задуманная им  церемония дала  ему
повод отменить во  имя  королевского величия устаревшую,  заимствованную у
англичан "шляпную привилегию",  унижавшую королевское достоинство.  Отмена
эта  способствовала еще  большему  утверждению  абсолютизма,  впоследствии
забытая историками из-за своей незначительности.
     Что    же    касается   королевского   писца   господина   Абеля   де
Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака,  то  он,  хотя  и  осуществил свою заветную
мечту не снять шляпу перед королем, в Лувр больше никогда не приглашался.


          ______________________________________________________
                                  ЭПИЛОГ

                                        Коварство может обмануть ум, но не
                                        заменить его.

                                                               Сїоїкїрїаїт


     Франция  тем  временем,  участвуя  в  Тридцатилетней  войне,  как  ее
впоследствии назвали,  обретала  среди  истощенных ею  стран  "европейскую
гегемонию", что приписал себе в заслугу кардинал Ришелье, достигнув высшей
власти и всеобщего почитания,  хотя до конца войны было еще далеко.  Тенью
на  этой славе он считал лишь вынужденное наглым де Бержераком его участие
в освобождении Кампанеллы, взгляды которого, выраженные в "Городе Солнца",
возмущали  аполлогета  абсолютизма.  И  он  сделал  все  возможное,  чтобы
требуемое  молчание  знающих,   включая   самого   Сирано,   позволило  бы
современникам поверить,  будто освобождение вечного узника исходило только
от  папы Урбана VIII,  вызванное его  антииспанскими настроениями.  Однако
Ришелье допускал,  что  истина может стать известной в  будущем.  Мазарини
подсказал ему  надежный  способ  исключить это.  Он  затребовал в  порядке
ватиканской  ревизии  церковные  книги  местечка  Мовьер,  где  приходским
священником был  знакомый  нам  кюре.  Тот  не  сразу  заметил  подмену  в
возвращенных книгах записи о рождении и крещении Савиньона, сына господина
Абеля де  Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака,  а,  обнаружив ее,  встревожился,
хотя не видел никакого практического смысла в этой ошибке.  Он оставил эту
неверную запись в  церковной книге без  последствий,  не  желая привлекать
внимания  Ришелье  и  Мазарини  к  ложе  доброносцев,  где  кюре  считался
мастером.  Путаница с  крещением Сирано выяснилась лишь после его кончины,
когда его  друг детства Кола Лебре готовил предисловие к  его  посмертному
изданию "Иного света",  обнаружив по документам, что, всю жизнь бывший его
сверстником,  Сирано по  записи на  пять лет его моложе!  Сирано во  время
своей бурной жизни, конечно, не подозревал о способе сделать его участие в
освобождении Кампанеллы невозможным из-за  якобы  слишком юного его  тогда
возраста. Сказаться это, как рассчитал Мазарини, могло лишь на последующих
историках, которым истинная роль Сирано не будет понятна.

                    Кїоїнїеїцї вїтїоїрїоїйї кїнїиїгїи




                       Александр Петрович КАЗАНЦЕВ

                            КЛОКОЧУЩАЯ ПУСТОТА
                                (ГИГАНТЫ)

                Три научно-фантастических романа-гипотезы
               (для среднего и старшего школьного возраста)

                          Художник Ю. Г. Макаров


                               Книга третья

                                ИНОЖИТЕЛЬ

                   Научно-фантастический роман-гипотеза
                    в 3-х частях с прологом и эпилогом
                о невероятном превращении лихого дуэлянта
                          в философа и писателя,
                обладающего загадочными знаниями грядущего

     ________________________________________________________________

                               ОГЛАВЛЕНИЕ:

                                  ПРОЛОГ

                    Часть первая. МИССИЯ УМА И СЕРДЦА

                 Глава первая.    ИЩУЩИЙ
                 Глава вторая.    ДЕМОНИЙ СОКРАТА
                 Глава третья.    ПОГОНЯ
                 Глава четвертая. АУТОДАФЕ В ГОРАХ
                 Глава пятая.     "ЧЕРНАЯ ДЫРА"
                 Глава шестая.    МИР МУДРОСТИ
                 Глава седьмая.   ПОСЛЕДНИЙ ДОЛГ

                 ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ

                    Часть вторая. ПОЖАР СТРАСТЕЙ

                 Глава первая.    "ДЕНЬ БАРРИКАД"
                 Глава вторая.    ШКОЛА ВЛАСТИ
                 Глава третья.    ДАМЫ ФРОНДЫ
                 Глава четвертая. КИНЖАЛ ЛЮБВИ
                 Глава пятая.     СЕРДЦА ЖАР
                 Глава шестая.    ХУЖЕ СМЕРТИ

                 ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ

                    Часть третья. ФИЛОСОФ

                 Глава первая.    ВОЛЯ СКЕЛЕТА
                 Глава вторая.    ПОДМОСТКИ
                 Глава третья.    ИНОЙ СВЕТ
                 Глава четвертая. СТРАНА МУДРЕЦОВ
                 Глава пятая.     ТАЙНА СТЕПЕНЕЙ
                 Глава шестая.    НЕСКАЗАННОЕ СЛОВО
                 Глава седьмая.   ПОСЛЕДНИЙ СОНЕТ

                 ПОСЛЕСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

                                  ЭПИЛОГ

     ________________________________________________________________


                     Природа не знает мифов, но мифы
                     воспевают природу.

                                         Сїоїкїрїаїт


          ______________________________________________________
                                  ПРОЛОГ

                                     Воображение - вот крылья, поднимающие
                                     человека над обыденностью.

                                         Сїиїрїаїнїої дїеї Бїеїрїжїеїрїаїк


     Когда мой  роман о  юном Сирано де  Бержераке был  уже  завершен и  я
готовился перейти к следующему роману о нем,  мне позвонили по телефону из
Союза писателей,  а потом из Общества "Франция - СССР" по поводу того, что
со мной хочет встретиться французский журналист, сотрудник журнала, органа
общества.
     Свидание наше должно было состояться в Доме дружбы, причудливый фасад
которого виден с Арбатской площади.
     Я люблю старую Москву и,  направляясь  к  Арбату,  намеренно  шел  по
староарбатским  переулкам  с  еще сохранившимися домишками "о трех окнах",
всегда  так  привлекающих   внимание   наших   зарубежных   гостей.   Ведь
великолепные  многоэтажные  "здания  под  облака"  они  видят  и у себя на
Западе, а домики, сделанные целиком из дерева, поражают их, как видения из
старой сказки.
     Старой сказкой показался мне  в  свое время и  Париж,  когда четверть
века назад я  бродил по нему,  как бы прикасаясь к его древней истории,  и
когда  мои  французские друзья подсказали мне  мысль написать о  Сирано де
Бержераке.
     И  сейчас я  шел на свидание с  французом уже в Москве в предвкушении
новых подробностей из жизни удивительного человека, который словно побывал
в   нашем   времени,   а   потом   снова   вернулся   в   эпоху   жестоких
кардиналов-правителей, бездумных королей, дворцовой роскоши и крестьянской
нищеты.
     Имя  Сирано де  Бержерака взял  для  своей  героической комедии Эдмон
Ростан,  а  в дни гитлеровской оккупации Франции оно появилось в заголовке
подпольной газеты бойцов Сопротивления.
     Такова  притягательная  сила   неистового  современника  д'Артаньяна,
который  прославился не  только  шпагой,  как  тот,  но  и  остротой своих
поэтических произведений и философских мыслей.
     Наш французский гость сразу расположил меня к себе, склонный к юмору,
невысокого роста,  подвижный,  черноволосый, с темными горящими глазами, с
веселой  белозубой улыбкой и  быстро  меняющимся выражением продолговатого
лица.
     Полушутливо он сообщил,  что его зовут почти как Жюля Верна - Жюль де
Вернон и  это непременно должно расположить меня,  фантаста,  к нему,  как
расположен он сам ко мне из-за своей жены,  русской француженки, правнучки
бывшего князя Шаховского Елены Шаховской,  имя которой (как он  знает!)  я
использовал в своем романе "Льды возвращаются".
     - К сожалению,  льды вернулись в международные отношения,  -  заметил
он.  -  Суть  вашей фантазии в  том,  что  льды  эти  действительно должны
вернуться, но уже на свои прежние места, как во времена потепления. Я хочу
верить   в   это,   ибо   "безумию  разума"  невозможно  восторжествовать.
Человечество не  должно следовать примеру несчастных китов,  которые порой
все  вместе  выбрасываются неведомо отчего на  сушу,  чтобы  затем  сообща
погибнуть.
     С  присущей ему  манерой перескакивать в  разговоре с  одной темы  на
другую он  вспомнил,  что  первая русская летчица тоже  была Шаховская,  а
потом спросил:
     - Но как вы угадали ее, мсье Алекс?
     - Кого? Летчицу?
     - Нет! Мою жену! Неужели повидались с нею в Париже?
     Он сносно говорил по-русски,  с милым мягким акцентом,  объяснив, что
изучил этот язык, влюбленный в свою будущую супругу.
     - Нет,  мне  не  привелось  столкнуться  с  вашей  супругой.  Я  лишь
встретился там с такими людьми, как Жак Бержье, Эме Мишель, узнав от них о
Сирано де Бержераке. Они натолкнули меня на мысль написать о нем и помогли
впоследствии собрать о нем еще больше важных сведений.
     - Ба!  - воскликнул француз. - Как вы могли о нем узнать, когда никто
о нем ничего толком не знает! А, догадываюсь, мсье Алекс! Вам способствует
свойство моего  великого "почти  тезки",  кажется,  так  правильно сказать
по-русски?
     - Если вы имеете в виду воображение, которое отличало вашего великого
французского фантаста, то без этого дара действительно не написать романа,
как и нельзя представить себе то, чего нет, или создать нечто новое.
     Ведь  воображение и  отличает человека от  всего остального животного
мира.
     Жюль  предложил  мне  пройтись  по  вечерней  Москве,  признавшись  с
улыбкой,  что он  страстный пешеход и  дома не может успокоиться,  если не
пройдется по  парижским бульварам и  не  посидит вечером за  вынесенным из
кафе столиком.
     Мы  оделись и  вышли на  Арбатскую площадь.  Заранее предвидя интерес
гостя  к  старым  московским домикам,  я  предложил Жюлю  наши  бульвары и
старинные переулки.
     - О нет,  нет!  - неожиданно возразил наш гость. - Покажите лучше мне
ту  вашу  улицу,   которая  называется  "Сделанная  телега",   "Сверкающая
колесница",  "Новая арба" и которая к тому же проламывает путь из прошлого
в будущее.
     Я не сразу понял его,  но наконец догадался, что французу нужен Новый
Арбат -  проспект Калинина с  его огромными домами-книгами,  как назвал их
Жюль, "со строчками окон, по которым можно читать о будущем".
     Говоря мне  все  это,  он  заразительно рассмеялся,  обнажив при этом
белые зубы под черными усиками.
     - Это  восхитительно!   -   энергично  жестикулировал  он  руками.  -
Смотрите!   Прошлое  и   будущее  существуют  у  вас  совсем  рядом.   Эти
дома-громады вытесняют старые каменные мешки своими многоэтажными плечами,
а бывшие великаны упираются, не хотят уходить в забвение. Эта улица должна
особенно привлекать вас, мсье Алекс.
     - Почему? - удивился я.
     - О-о!  -  п