Бержерака  открывших  эру
воздухоплавания (разумеется, в воздухе!).
     Но   веселый  забавник  Сирано,   используя  привычные  представления
обывателей о  том,  что  воздух  распространяется до  самого неба  и  Луна
плавает в нем,  рассказывает, что наполненные горячим дымом сосуды подняли
Еноха до  самой Луны и  он,  освободившись от них над райским садом,  куда
стремился,  непременно разбился бы при падении,  если бы ветер не раздувал
при опускании его одежду.
     И  опять  шутник подсказал человечеству идею  парашютирующего спуска,
как перед тем в случае собственного полета - явление невесомости.
     Вспомнил он  и  всемирный потоп,  и  Ноев  ковчег у  него плавает над
Землей у  самой  Луны,  куда  отважная дочь  Ноя  Ахов  якобы высадилась с
отцовского  космического ковчега  в  шлюпке  (в  "космическом модуле",  по
современной терминологии!).
     Однако главным для Сирано в его работе было столкновение  философских
взглядов,  которые  он приписывал встреченным на Луне персонажам,  включая
испанца Гонсалеса из современной ему книги,  англичанина Годвина. Особенно
интересны  представления  о  пустоте,  отрицаемой  современниками  Сирано,
придумавшими, что "природа не терпит пустоты!".
     Уместно  вспомнить  юношескую  озорную  оду  Сирано  де  Бержерака "О
пустоте",  которую  он  прочитал при  первом  своем  появлении в  светском
обществе.  Теперь пустота стала для  него не  только символом,  обличающим
нравы  общества,   но   и   философским  понятием,   почерпнутым  из   его
представлений о полете к Солярии через межзвездную пустоту*.
     _______________
          * Эти  понятия  Сирано  перекликаются  с  самыми   современными,
     вытекающими  из  теории  фундаментального поля И.  Л.  Герловина (см.
     предыдущие примечания).

     Издевательски и  в то же время глубоко гуманистически звучат страницы
трактата Сирано де Бержерака,  посвященные войне.  Трудно представить себе
более  язвительный  показ  всей  нелепицы  национальной вражды  на  Земле,
сатирически отраженной в лунных войнах,  где якобы луняне следуют довольно
забавному принципу:  "спор допускается только между равными". Во имя этого
силы  каждой стороны уравниваются неким третейским судом.  Здесь Сирано не
удержался  от  того,  чтобы  ввести  в  свое  повествование неназванную им
инопланетянку (возлюбленную его  Эльду!),  которая готова была последовать
за  ним на  Землю,  а  на родной своей планете с  присущей ей глубиной ума
разоблачала противоестественность земных  войн,  когда  враждующие  короли
допускают,  чтобы  "пробивались головы  четырем  миллионам людей,  которые
стоят гораздо больше,  чем они (короли!), в то время как сами сидят у себя
в  кабинетах,  посмеиваются,  рассуждая об  обстоятельствах,  при  которых
происходит избиение этих простаков;  однако не следует мне (инопланетянке)
порицать доблесть ваших добрых собратьев.  Дело такое важное быть вассалом
короля, который носит широкий воротник, или того, который носит брыжжи"*.
     _______________
          * Через столетие Джонатан Свифт повторит этот сарказм, живописуя
     войну лилипутов из-за того,  как разбивать яйца: с тупого или острого
     конца. (Примеч. авт.)

     Поэтому в  смехотворной  войне  "иного   света"   строго   уравненные
противники  встречаются:  раненые  с искалеченными,  великаны с колоссами,
немощные  со  слабыми,  ловкие  с  проворными,  доблестные  с   отважными,
нездоровые   с   больными,  крепкие  с  сильными...  "И  если  кому-нибудь
вздумается ударить другого,  а не указанного ему врага, он осуждается, как
трус, если только не будет доказано, что это произошло по ошибке".
     Потом определяются потери и,  если они равны, - бросается жребий и по
вытянутой соломинке определяется победитель,  но и это еще не решает исход
"войны",  предстоят еще диспуты:  ученых с  умными,  знатоков со знающими,
рассудительных с размышляющими. И эти победы ценятся втрое против военных.
После  окончательно определенной победы  "народ-победитель" избирает своим
королем или своего собственного короля или короля своих врагов. Выходит, и
воевать было нечего!
     В изобилующую подводными течениями, намеками, двусмысленностями ткань
трактата  Сирано  рассыпал те  удивительные вещи,  которые  спустя  три  с
половиной столетия поставят в  тупик изучающих его  творчество.  Но  он-то
знал,  что все,  о  чем он  пишет,  наряду с  шутками,  на  самом деле уже
существует на  Солярии и  когда-нибудь появится на Земле поумневших людей,
овладевших и  зеркалами-экранами,  и  звукохранящими устройствами (которые
можно подвешивать к уху,  как сережку,  "напоминающую,  -  как он писал, -
разрезанную пополам жемчужину,  с передвигающейся стрелкой настройки"),  и
светящиеся (электрические!)  колбы,  и многое другое,  воспринимаемое нами
(людьми  будущего  для  Сирано)  в  двадцатом  столетии  как  удивительные
предвидения.


     Сирано  воспользовался  гостеприимством  герцога  д'Ашперона,   чтобы
собрать у него в замке своих друзей и прочитать свое новое произведение.
     Он  хотел,  чтобы его  послушали и  философы,  встречавшие в  Мовьере
Кампанеллу:  Декарт,  Пьер Ферма,  Гассенди.  Но  Декарт жил  в  изгнании,
появляясь в  Париже лишь  тайно,  подвергая себя преследованиям не  только
церкви.
     К  счастью,  Гассенди и  Пьер  Ферма приехали.  У  герцога д'Ашперона
встретились преследуемый иезуитами естествоиспытатель, философ - противник
переделанного церковниками Аристотеля  и  прославленный юрист,  поражающий
мир своими математическими исследованиями.
     Приехал и  скромный мовьерский лавочник,  преданный друг  и  соратник
Сирано Кола Лебре.
     Парижане:  граф Шапелль де Луилье,  писатель Ноде и  кое-кто из былых
товарищей Сирано явились все скопом прямо из какой-то таверны.
     Появился и  нарядный Мольер,  отличаясь своей  царственной походкой и
печальными глазами.
     Оживленно беседуя,  все ждали, чем поразит их на этот раз неугомонный
Сирано.
     Ему было важно услышать не только дружеские похвалы,  поэтому  он  не
возражал против того, что в таверне за графом, Шапеллем де Луильи увязался
оказавшийся там случайно маркиз де Шампань  (на  этот  раз,  конечно,  без
графини де Ла Морлиер!).
     Чтение состоялось в темноватом рыцарском зале замка,  где через узкие
окна  светлыми  перегородками проникали скупые  лучи  дневного светила.  К
одной из этих светящихся полос и придвинули стол чтеца.
     Слушатели  расположились на  принесенных  слугами  лавках,  и  только
подтянутый Мольер остался стоять у  стены,  словно наблюдая за сценическим
действием из-за кулис.
     Герцог,  Гассенди и  Пьер Ферма уселись в креслах напротив стола,  за
которым сидел волнующийся автор.
     Но едва он начал читать и первый взрыв хохота потряс холодный зал, он
сразу  успокоился,  читая  с  большим,  как  определил Мольер,  искусством
скрытой, но яркой, разящей насмешки.
     Больше всех хохотал Ноде, едва услышав знакомую ему историю с полетом
в Новую Францию с помощью банок с росой, а потом - рассуждения губернатора
Квебека,  мальтийского рыцаря Монманьи о том, как грешные души, карабкаясь
по  внутренней полости  Земного  шара,  чтобы  избежать  адского  пламени,
заставляют тем якобы, подобно беличьему колесу, вращаться Землю.
     Его  круглое  добродушное  лицо  тряслось,   обрамленное  и   тройным
подбородком, и прекрасными брюссельскими кружевами.
     Смеялись все при чтении многих мест рукописи.
     Восторг   Пьера   Ферма   вызвал   полет   Илии-пророка   с   помощью
подбрасываемого им же самим магнита.
     - Клянусь,  мой дорогой Бержерак!  -  воскликнул маститый математик и
юрист  из  Тулузы.  -  Вы,  право  же,  неплохой физик,  воспользовавшийся
"доказательством  от   противного",   применяемого  до   сих  пор  лишь  в
математике!
     - Я хотел бы,  метр,  познакомить вас со своим трактатом по физике, -
отозвался Сирано, несколько удивив слушателей.
     - Вот как! - воскликнул маркиз де Шампань, по-крысиному поводя носом.
- Хотелось бы  узнать мнение уважаемого метра если  не  о  всем упомянутом
трактате,  то хотя бы об этом новом для физики методе. И что доказывает им
наш остроумный автор?
     - Доказывает,  что  не  все  библейские сказания  опираются  на  опыт
естествознания, господин маркиз, - ответил Пьер Ферма.
     - Ответ,  достойный Рене Декарта, не снискавшего благоволения церкви,
- заметил маркиз.
     - Да,  пожалуй.  Впрочем,  с Рене мы немало спорили,  но уважаем друг
друга, - ответил Ферма.
     - Но  будут ли  уважать нашего автора критики его  взглядов,  споря с
ним? И что разумеет он под "иным светом" на Луне? - допытывался маркиз.
     - Спорить,  может быть,  и  будут,  если  смех не  заглушит неприятие
каких-либо  мыслей,   -  с  подчеркнутым  спокойствием  вставил  профессор
Гассенди, обменявшись взглядами с былым своим учеником Мольером.
     - Однако вернемся все же к нашему де Бержераку,  -  предложил  герцог
д'Ашперон.  -  Надо  думать,  шутник  еще  посмешит нас,  - и он улыбнулся
автору.
     Сирано стал читать дальше.
     Смех вспыхивал снова и снова,  однако смеялись теперь не все. Кое-кто
задумывался и горько улыбался.
     После осуждения лунянкой земных войн маркиз де Шампань заметил:
     - Боюсь,  дорогой Сирано де Бержерак,  быть может,  вы и не угодили в
чем-то маршалам Франции или коронованным особам Европы,  но...  обещаю вам
сочувствие наших дам, которые оценят остроумие вашей лунной избранницы.
     При этих словах Сирано почему-то  густо покраснел.  Но ведь не мог же
кто-либо  из  присутствующих заподозрить,  что  у  него действительно была
инопланетная избранница!
     В  том месте,  где Сирано говорил о  клеточном строении человеческого
организма,  о  "ничтожно малых  и  злобных животных",  которые несут людям
болезни, и о столь же крохотных друзьях человека, стерегущих врагов у него
в крови, герцог д'Ашперон, чтобы дать отдохнуть чтецу, прервал его:
     - Ваши предположения о строении человеческого тела, несомненно, будут
признаны нашими лекарями дерзкими и  ни на чем не основанными.  Если бы вы
доказали,  что чума передается невидимыми нам врагами,  а  не  зловредными
испарениями, вы стали бы спасителем человечества.
     Мог ли знать Вершитель Добра тайного общества доброносцев,  что в его
родной  стране  спустя  двести  лет  великий  ученый  Пастер  откроет  мир
микробов, борьба с которыми положит конец многим эпидемиям.
     - Вы еще упомянули в  рукописи о лечении воображением,  как бы вас не
обвинили в почитании колдовства, - сказал маркиз.
     Сирано презрительно пожал плечами и возобновил чтение.
     Но вскоре сам же маркиз де Шампань прервал его рукоплесканиями:
     - Браво!   Браво!   Именно  непристойности,  как  острой  приправы  к
чудесному  блюду,   и  не  хватало  в  вашем  трактате.  Теперь  им  будут
зачитываться!  -  И маркиз даже вскочил от восторга.  -  Каково!  Господа,
каково!  Награжденные люди на его "ином свете" носят не шпагу на поясе,  а
изображение... детородного органа! - И он прыснул со смеха.
     - Позвольте мне,  как юристу,  возразить,  -  вмешался Пьер Ферма.  -
Прежде  чем  обвинить  автора  в   непристойности,   обратим  внимание  на
возмущение,  которое вырвалось у героя-рассказчика по поводу этого лунного
обыкновения. Прочтите нам еще раз это место.
     - "Этот обычай представляется мне весьма странным,  -  возразил я,  -
ибо  в  нашем  мире  признаком благородства является  ношение  шпаги".  Но
хозяин,  нисколько не смутившись,  ответил:  "О,  мой маленький человечек!
Как!  Знатные люди  вашей  страны там  стремятся выставить напоказ орудие,
которое служит признаком палача...  Несчастная страна, где позорно то, что
напоминает о рождении, и почетно то, что говорит об уничтожении".
     - Браво!  - снова прервал маркиз де Шампань. - Наш метр Ферма добился
бы  вашего оправдания в  суде,  в  особенности если когда-нибудь судейские
мантии наденут дамы!
     Сирано попросили читать дальше.
     Он закончил богопротивным высказыванием лунного безбожника,  которого
явившийся дьявол повлек с собой (вместе с автором-рассказчиком,  слушавшим
богопротивные речи) прямо в ад, находящийся, как известно, в центре Земли.
И незадачливый герой рассказа на этот раз с помощью нечистой силы нежданно
вернулся на родную планету.
     Сирано захлопнул папку из свиной кожи, содержавшую рукопись.
     Все глубоко задумались, и уже никто не смеялся.
     Пьер Ферма первый высказал общую мысль о  церковной цензуре,  которая
вряд ли пропустит столько крамольных мест.
     - Разве мало был наказан безбожник "иного мира" за свои кощунственные
речи, схваченный и увлеченный в ад самим дьяволом? - спросил Сирано.
     - В  парламенте,  если бы  я  защищал вас  перед ним,  мне удалось бы
доказать вашу невиновность. Но вот как отцы иезуиты? - ответил Ферма.
     Слушатели молча качали головами.
     Мольер подошел к Сирано и с улыбкой произнес:
     - Спасибо тебе, друг, за сцену пышных похорон в наказание нечестивцу.
А я-то беспокоился,  найдется ли мне место у попов на кладбище. Теперь мне
полегчало.
     Сирано печально улыбнулся.
     - Все можно смягчить,  все спасти,  - сказал подошедший к Сирано Кола
Лебре*.  -  Когда  ты  читал о  семьях на  Луне,  где  власть переходит от
выживших  из  ума  стариков  к  молодым,   энергичным  сыновьям,   которые
наказывают нерадивых отцов,  избивая их изображения,  я  вспомнил Мовьер и
порку, которую устроил тебе твой отец. Я вижу, ты ему этого не простил.
     _______________
          * Именно  Лебре  удалось после кончины Сирано издать в несколько
     отредактированном виде его трактат. (Примеч. авт.)

     - Я не умею прощать,  -  отозвался Сирано. - В особенности когда речь
идет  не  только  обо  мне,  а  о  мрачных  наших  обычаях,  которые  надо
искоренять.


     Гости герцога д'Ашперона разъехались.
     Шапелль де Луилье,  Лебре и  Сирано отправились в  трактир Латинского
квартала,  Гассенди и  Пьер Ферма,  договорясь с  Сирано о  важной для них
обоих  встрече,   в  предоставленной  д'Ашпероном  карете  отправились  на
постоялый двор, где остановился Ферма.
     Маркиз же  де  Шампань  приказал  кучеру  своей  кареты ехать прямо в
монастырь св. Иеронима, где его уже ждали отцы Максимилианы.


     Глава четвертая

     СТРАНА МУДРЕЦОВ

                                       Истинной мудрости не уместиться  на
                                       Земле,  она  даже  в пламени костра
                                       поднимает ум к звездам!

                                            Дїеїмїоїнїиїйї Сїоїкїрїаїтїа -
                                       Сїиїрїаїнїої дїеї Бїеїрїжїеїрїаїкїу


     В  условленный с  Пьером Ферма день,  еще в  замке герцога д'Ашперона
передав метру для ознакомления свою рукопись трактата по физике,  Сирано с
некоторым  волнением  отыскивал  на  улице  Медников  постоялый  двор  "Не
откажись от угощения!".
     "Какое забавное название!  И  чем-то  знакомое!  Ба!  Да это ведь тот
самый трактир,  где они с Ноде, прибыв в Париж в "день баррикад", оставили
купленных еще в Гавре лошадей. Еще тогда ему подумалось, что где-то он уже
видел подобную вывеску. Подумал об этом и забыл. А теперь...
     Ну конечно!  Бешеная скачка с Тристаном из Парижа на восток. Одинокий
постоялый двор у дороги.  Призывная надпись: "Остановись и угостись!" То и
другое  было  так  необходимо!  Отдых  -  полузагнанным коням,  угощенье -
путникам!"
     Его поднесла им "Фея постоялого двора" в  ярком крестьянском платье с
корсажем,  с  лицом мадонны и  фигурой нимфы.  Потом,  ночью,  она явилась
просвечивающим призраком, но не соблазнить, а спасти гостей от ворвавшихся
в трактир гвардейцев кардинала. Прощальный, чуть затянувшийся поцелуй... и
перемахнувшие через ограду свежие кони!..
     Безумец!  Как он  мог забыть?  И  в  памяти ожили строчки им же самим
написанного сонета во время путешествия с Тристаном.

                                  МЕТЕОР

                     Звезда сверкнула надо мной
                     В мерцанье тлеющих созвездий
                     И пронеслась над головой,
                     Разя лучами ярких лезвий.

                     И закипал на сердце взрыв,
                     Грозя мне дребезгом осколков,
                     И поджидал во мгле обрыв.
                     Но не страшился я нисколько!

                     Хоть на пути последний куст,
                     А сучья разума так хрупки!
                     Бездонна пропасть жарких чувств
                     И неожиданны поступки!

                     Забыть не в силах до сих пор
                     Тебя, мой друг, мой метеор!

     И надо же! Как вспомнил!


     А  годы  спустя почудившийся на  баррикаде знакомый женский силуэт со
знаменем в руке.
     И  вот  теперь невдалеке от  того места эта вывеска:  "НЕ ОТКАЖИСЬ ОТ
УГОЩЕНЬЯ!" Так могла придумать только женщина!
     И   когда   Сирано   вошел   в   трактир,   чтобы   спросить  комнату
остановившегося здесь метра Ферма,  он даже не удивился, увидев за стойкой
расцветшую с годами,  но по-прежнему прекрасную "Фею постоялого двора". Не
удивился, но встревожился...
     - Ах, какая жалость! - всплеснула она руками, выслушав Сирано. - Метр
Ферма только что вышел проводить своего почтенного гостя, аббата Гассенди.
     - Ах вот как! - сокрушенно отозвался Сирано, почему-то краснея.
     - Не  откажитесь от  угощения,  почтенный господин!  Я  предложу  вам
кружку  славного вина.  Оно  просветляет голову  и  освещает память.  Ради
этого, пожалуй, я и сама выпью с вами за столиком, если позволите.
     - Ну конечно!  -  охотно согласился Сирано,  оправдывая себя тем, что
ему все равно предстояло дожидаться.
     Прелестная хозяйка,  приобретя  ныне  горделивую осанку  и  плавность
движений,  принесла кувшин  вина,  подсела  к  столику  напротив Сирано  и
наполнила две кружки, все время пристально вглядываясь в его лицо.
     Извинившись,  она  на  минуту исчезла,  вернувшись с  черной лентой в
руках.
     - Дозвольте  мне  приложить  эту  ленту  к  вашему  высокому  лбу,  -
вкрадчиво  попросила она  и,  не  дождавшись ответа,  грациозным движением
приставила ленту к  его переносице чуть выше бровей.  -  Как я  счастлива,
дорогой мой  господин!  -  воскликнула она,  откидываясь назад  и  как  бы
любуясь гостем.  -  Наконец-то я вполне узнала вас! Святая дева, благодарю
тебя!  Если бы вы только догадались,  как я переживала тогда за вас.  Да и
потом тревожилась,  ничего о  вас не зная.  Я и мысли не допускала о вашей
гибели. Все молилась, молилась! И вот дождалась-таки!
     - Я,  право,  не знаю, сударыня, что вы имеете в виду... - пролепетал
Сирано.
     - Ба!  -  лихо подбоченилась хозяйка трактира.  - Вы не знаете, что я
имею в виду!  Да хотя бы коней,  которых я вам подменила, чтобы они унесли
вас с приятелем подальше от гвардейской погони!
     - Я все помню,  сударыня,  -  опустив глаза,  произнес Сирано.  -  Не
считайте меня неблагодарным, мне просто не хотелось быть узнанным.
     - Но почему, почему?! - обиженно прошептала хозяйка. - Разве я так уж
состарилась?
     - Вы прежняя мадонна для меня!
     - Ах оставьте,  -  не без кокетства ответила привыкшая к  ухаживаниям
трактирщица. - Оказывается, он не изменился! Все такой же женский угодник!
- И снова понизив голос,  спросила с заботой и укором:  -  Где вы были так
долго?
     - Очень далеко.  За океаном,  если не дальше.  Но после возвращения я
побывал в вашем заведении...
     - Святая мадонна! Быть не может! Вы раните меня вот в эту грудь!
     - Я  не видел вас здесь,  но мне показалось,  что я видел кое-кого на
баррикаде.
     - Вот как? Вы тоже сражались вместе с народом?
     - Я  был среди парижан,  оставив вместе с другом своих лошадей вашему
хозяину.
     - Он скончался, да примет господь его душу.
     - Когда