бою с
нацистами во Франции Иванова Сергея Петровича.  Сережей,  Сержем звали его
французы.
     Мы  засыпали наших  французских друзей  вопросами о  советском герое,
сражавшемся во Франции, но, к нашему сожалению, Жак Бержье сказал:
     - Я должен огорчить наших советских товарищей, но нам почти ничего не
известно об этом замечательном Серже, нам передали его документы с кратким
добавлением,  что  они  принадлежат подлинному  герою.  Нам  не  привелось
воевать в  маки,  хотя каждый из  нас посильно помогал Сопротивлению.  Что
касается меня,  то  мне  удавалось чисто  математически,  зная  количество
отправляющихся  в   разные  стороны  поездов,   устанавливать  направление
гитлеровских  военных  перевозок,   сообщая  об   этом   через  подпольную
радиостанцию в Россию. Я сожалею, что не привелось воевать рядом с Сержем.
     Благоговейно из  рук  в  руки  передавали мы  бесценные  документы  с
застывшей на них кровью бойца.
     И тут мой взгляд упал на газетный заголовок. Я поразился:
     "СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАК"!
     Я поднял недоуменный взгляд на Жака Бержье.
     - Да,  да!  -  улыбнулся он.  -  Сирано де Бержерак!  Не удивляйтесь.
Символ  отваги и  чести  для  многих участников Сопротивления.  Подпольная
газета называлась его именем.
     - Сирано де Бержерак,  -  повторил я, вспоминая блистательную комедию
Ростана,  поставленную у нас в театре имени Вахтангова с Рубеном Симоновым
в главной роли.  Романтический герой, поэт с уродливым лицом, передававший
слова любви той,  которую любил,  но не от себя, а от избранника, ставшего
его другом.  Она полюбила автора этих пламенных строк,  но  слишком поздно
узнала, кто он!..
     Словно угадав мои мысли, Эме Мишель сказал:
     - Если  вы  думаете о  пьесе  нашего  Ростана,  то  не  его  персонаж
вдохновлял  бойцов  Сопротивления,  а  совсем  иной  Сирано  де  Бержерак,
легендарный человек,  полный загадок,  философ,  ученый и поэт,  виртуозно
владевший шпагой.  Я  хотел бы  собрать о  нем  безупречные сведения,  как
собираю о неопознанных летающих объектах. Ведь у меня уже есть документы о
том,  что он  действительно одержал победу сразу над ста противниками.  Но
главное,  пожалуй,  в  тех тайных знаниях,  которыми он обладал и  которые
подтверждаются лишь в  наше время*.  И это современник кардинала Ришелье и
д'Артаньяна, прославленного романами Дюма.
     _______________
          * В  1967  году  Эме  Мишель  опубликовал в журнале "Сьянс э ви"
     ("Наука и жизнь") статью, где сообщил, что Сирано де Бержерак 350 лет
     тому   назад   писал  о  многоступенчатых  ракетах  для  межпланетных
     сообщений,  о  явлении  невесомости,  о  законе  тяготения  (открытом
     Ньютоном сто лет спустя), о парашютирующем спуске, описал устройства,
     напоминающие радио- и телевизионную аппаратуру,  звукозапись (в  виде
     сережек,  закрепляемых  на  ухе  и  включающих  в нужном месте чтение
     требуемой главы мысленным (биотоки мозга!) приказом).  В опровержение
     существовавших   при   нем  представлений  он  утверждал,  что  живые
     организмы состоят из клеток,  что вокруг нас мир  невидимых  существ,
     микробов (открытых Пастером через двести лет),  что в крови находятся
     антитела (обнаруженные лишь в наше время). (Примеч. авт.)

     - Следовательно, и Пьера Ферма, - вставил я.
     - Конечно. И Рене Декарта тоже.
     - Как  бы  хотелось узнать  все,  что  вам  удастся выяснить об  этом
человеке,  имя которого как воплощение французского патриотизма взяла ваша
подпольная газета.
     - Я  пришлю вам все,  что мне удастся узнать о  нем,  -  пообещал Эме
Мишель  (и  пусть  четверть  века  спустя,  но  выполнил свое  обещание!).
Особенно примечательной оказалась меняющаяся внешность Сирано. Дошедшие до
нас  портреты сделаны лишь после его военной службы,  во  время которой он
получил при осаде Арраса сабельный удар в  лицо,  изменивший очертания его
знаменитого носа,  бывшего  до  ранения еще  крупнее,  о  чем  можно  лишь
догадываться, но что, однако, имело большое значение в его жизни.
     Но тогда в ресторане вмешался в наш разговор Жак Бержье:
     - Да,  конечно,  Сирано де Бержерак - фигура столь же примечательная,
как и  загадочная.  Но XVII век богат и  другими занимательными загадками.
Взять хотя бы того же всесильного правителя Франции, коварного и жестокого
кардинала Ришелье.  Казалось бы,  трудно  себе  представить более  мрачную
фигуру.  Все  силы  и  недюжинный талант он  отдал укреплению абсолютизма,
самодержавия,  как говорят у  вас в  России,  правда воплощая всю власть в
своем лице.  Король Людовик XIII был слаб и  циничен.  Я сейчас прочту вам
его подлинное письмо к  губернатору Арраса.  -  И Бержье достал из кармана
блокнот с  записанной там цитатой.  -  "Извольте изворачиваться,  -  пишет
король.  -  Грабьте,  умея хоронить концы, поступайте так же, как другие в
своих губерниях, вы можете все в нашей империи, вам все дозволено"*.
     _______________
          * Прочитанная Бержье цитата встретилась мне и в статье академика
     В.  И. Невского, предварявшей трактат Сирано де Бержерака "Иной свет,
     или Государства и империи Луны", изд. Академии, 1931. (Примеч. авт.)

     - Не этот ли французский король именовал себя Справедливым? - спросил
я.
     - Вот  именно!  -  рассмеялся Жак  Бержье.  -  Можете  поверить,  что
кардинал Ришелье не  во  имя "справедливости" забрал у  короля всю власть.
Так  вот,  представьте себе,  дорогие  товарищи,  что  меня,  французского
коммуниста,  заинтересовал и  мучает один  необъяснимый поступок кардинала
Ришелье,  заклятого врага всех противников угнетения,  и,  живи он в  наше
время, не было бы злейшего врага коммунизма, и вместе с тем...
     - Вместе с тем?
     - Мрачный кардинал Ришелье,  правитель Франции времен Людовика XIII и
угнетатель  французского  народа,  добился  освобождения  приговоренного к
пожизненному  заключению  итальянского монаха  Томазо  Кампанеллы,  автора
утопии "Город Солнца", первого коммуниста-утописта Европы, предоставив ему
во Франции убежище и назначив правительственную пенсию.
     - Непостижимо! - ахнули мы.
     - Очень странно,  -  согласился и  Эме  Мишель.  -  В  этом стоило бы
разобраться, как и в загадках Сирано де Бержерака.
     Мы  распрощались с  новыми  французскими друзьями,  чувствуя  себя  и
обогащенными и заинтригованными.
     Как  величайшее сокровище  взяли  мы  документы  погибшего советского
героя, передав их в Москве по назначению.
     Но газету,  старую газету времен французского Сопротивления я заменил
новым конвертом,  оставив себе потрепанный газетный листок с именем Сирано
де Бержерака.
     Я  тогда  еще  не  знал,  что  этот  легендарный  герой,  считавшийся
непревзойденным по храбрости гасконцем,  (но он не был гасконцем),  станет
мне близок и я посвящу ему роман спустя много лет после парижской встречи,
роман,   названный  научно-фантастическим  только  потому,   что   слишком
фантастичны  знания  Сирано  трехсотлетней давности,  невероятными кажутся
события из жизни, столь же бурной, как и короткой, поэта, философа, бойца,
страстно протестовавшего против клокочущей вокруг него пустоты.
     И вместе с тем человека,  обойденного Природой, но страстно жаждущего
простого человеческого счастья.


     Автор  должен  предупредить читателя,  что,  поскольку его  герои,  и
Сирано де Бержерак,  и  Томазо Кампанелла,  были поэтами,  то стихотворные
произведения их  даны  в  романе  в  переводе автора (сонеты Кампанеллы) с
латинских  оригиналов,   а  Сирано  де  Бержерака  -  как  сонеты,  так  и
стихотворения,  также и стихи его противников - даны в условном "переводе"
автора с несуществующих,  не дошедших до нас оригиналов,  как это делал, в
частности, и Э. Ростан.
     Я  предваряю роман сонетом Сирано де Бержерака,  наиболее характерным
для  раннего периода его  жизни,  когда он  прославился как первый дуэлянт
Парижа.

                               ЖЕЛАННЫЙ ЯД

                                Сїоїнїеїт*

                    Как я хотел бы для дуэли
                    Противника себе найти
                    И звездной ночью (без дуэньи!)
                    С ним вместо шпаг скрестить пути.

                    И пусть в мучениях до встречи
                    Волненьем жгучим буду жить.
                    Змеиный яд болезни лечит,
                    Желанный яд кровь освежит.

                    Придет, как гром, мое мгновенье.
                    Смогу счастливцем страстным стать
                    И за одно прикосновенье
                    Полжизни радостно отдать!

                    Хочу сраженным быть не сталью,
                    А приоткрытою вуалью.
     _______________
          * Из числа ненайденных стихотворений Сирано де  Бержерака,  быть
     может,  написанных  в  пору,  когда он прославился как первый дуэлянт
     Парижа, тщетно пробивая себе дорогу к счастью.


          ______________________________________________________
                               Часть первая

                             ТЯЖЕЛОЕ НАСЛЕДИЕ

                                   Самое трудное  для  человека  -  узнать
                                   себя.

                                    Гїрїуїзїиїнїсїкїаїяї пїоїсїлїоївїиїцїа


     Глава первая

     "ВЛАДЕТЕЛЬНЫЙ СЕНЬОР"

                                          В ревности больше себялюбия, чем
                                          любви.

                                                      Ф. Лїаїрїоїшїфїуїкїо


     Шато Мовьер,  небольшой деревянный домик с мезонином, стоял невдалеке
от  Парижа,  на  взгорье,  откуда  открывался  прелестный вид  на  как  бы
затянутую утренним туманом,  чуть всхолмленную равнину,  где  между купами
деревьев простирались отнюдь  не  бесконечные,  а  ограниченные извилистой
Сеной поля "имения" господина Абеля де Сирано-де-Мовьера.  До приобретения
этих  земель  он  именовался просто господином Сирано,  происходя,  кстати
сказать,  из  рода  старинного и  даже  прославленного несколько необычным
образом.
     По  легенде королевский егерь Карла VI  случайно спас на  охоте жизнь
королю,  вошедшему в историю как Безумный. Перепуганный больной король, не
зная,  чем отблагодарить спасителя,  якобы даровал ему на английский манер
привилегию для  всего  их  рода  не  снимать шляпу  в  присутствии короля.
Незадолго перед тем Карл VI подписал с англичанами договор в Труа, признав
французским  престолонаследником  английского  короля  Генриха  V.  Бурные
события последующих лет,  подвиг Жанны д'Арк, изгнание англичан из Орлеана
и с большей части Франции, воцарение при содействии Орлеанской девы нового
(предавшего  ее   потом!)   короля  Карла  VII   стерли  память  об   этой
проанглийской  прихоти  безумного  монарха,   однако  привилегия  эта,  по
некоторым непроверенным слухам,  формально не  была отменена,  имели ее  в
королевстве не более трех человек,  в том числе и потомок удачливого егеря
Жан-Жака  господина Абеля  де  Сирано,  который поставил себе  целью жизни
воспользоваться этой неотмененной привилегией,  возвысясь над  всеми,  кто
свысока   относился   к   нему,   провинциальному   нотариусу,   какому-то
королевскому писцу,  ибо  некогда  славный  род  Сирано  за  два  столетия
захудал.
     Ради  выполнения задуманного плана господин Абель де  Сирано решил во
что бы то ни стало пробиться к королевскому двору,  куда господ Сирано уже
сто лет не приглашали и  где ныне воцарился король Генрих IV,  еще недавно
Генрих  Наваррский,   опиравшийся  в  борьбе  за  власть  на  гугенотов  и
гасконцев, даруя им особые права. Чтобы получить такие права, одновременно
обратив  на   себя  всеобщее  внимание,   Абель  де  Сирано  решил  "слыть
гасконцем",  с каковой целью выгодно женился на приглянувшейся ему девушке
из буржуазной семьи,  родственной самим Беранже,  приобретя на ее приданое
поместье Мовьер вблизи столицы,  поближе к Лувру, которое, впрочем, больше
походило на  хутор,  но  тем  не  менее новый его  владелец мог  считаться
"владетельным сеньором",  именуясь  господином поместий  Мовьер,  то  есть
господином де Мовьер.
     Однако для честолюбивых замыслов господина Абеля главное было в  том,
что прежде имение это принадлежало гасконцам де  Бержеракам,  а  потому он
вправе был присовокупить к  своему удлинившемуся имени гасконскую фамилию,
став господином Абелем де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераком,  в расчете,  что
это  впечатляющее сочетание слов наряду с  полузабытой английской "шляпной
привилегией",  дарованной их  роду по прихоти хоть и  безумца,  но короля,
откроет ему доступ ко двору и  поможет,  как "гасконцу",  добиться милости
властвующего короля-гасконца Генриха IV.
     Но   на   честолюбивом  пути   владетельного  сеньора   непреодолимым
препятствием встала нужда.
     Сеньор постоянно пребывал в дурном расположении духа. Две глубочайшие
складки  на  лбу  как  бы  продолжали  линию  носа,   сидящего  на  словно
вырубленном из песчаника квадратном лице с тяжелым подбородком, с седеющей
бородкой и  вислыми серыми усами.  Доски пола дряхлеющего дома стонали под
его тяжестью, когда он расхаживал из угла в угол тесной комнаты, именуемой
залом замка,  в  ожидании,  когда его  жена  Мадлен разрешится от  бремени
вторым своим ребенком.
     Чем   больше  ожидал  Абель   Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак  свершения
предначертанного богом акта, тем нетерпеливее становился.
     И  когда  из  спальни жены  раздался наконец какой-то  странный звук,
похожий на  скрип  половицы,  который не  сразу  был  воспринят Абелем как
детский крик, он облегченно вздохнул.
     В залу вбежала миниатюрная черноволосая кузина его жены, баронесса де
Невильет,  получившая свой титул не столько за миловидное личико,  сколько
за весомое приданое (тоже родственница семейства Беранже),  и воскликнула,
охватив свою хорошенькую головку руками:
     - Ах,  Абель! Поздравляю, мальчик, мальчик! Ну что за прелесть! Идите
смотреть.
     Абель де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак направился к  двери спальни без
особого энтузиазма, ибо вид новорожденных не вызывал в нем восторгов.
     Повитуха,  старая,  прижившаяся  здесь  испанка,  вместе  с  толстой,
подвыпившей по  такому важному поводу кухаркой хлопотавшая около роженицы,
ахнула при  виде хозяина дома.  Она  закудахтала,  и  ее  сморщенное,  как
залежалое яблоко,  лицо расплылось в улыбке,  став похожим на карнавальную
маску.
     - О, сеньор! Позвольте поздравить вас с сыном! Замечательный мальчик,
вы только посмотрите! Весь в отца! Гидальго!
     - Покажите, - неохотно приказал Абель.
     Откинув  кружева  платочка,   прикрывавшего  личико  ребенка,  она  с
торжеством поднесла его к отцу.
     Тот,  брезгливо морщась, пристально посмотрел на крохотного малютку и
в ярости отпрянул.
     По его искаженному лицу повитуха поняла, что господин разгневан.
     - Я  тоже  думала,   что  девочка,   а  оказался  мальчик,  -  словно
оправдываясь, пролепетала она.
     - Это не мальчик!  Это урод!  -  вне себя от гнева произнес,  вернее,
прокричал господин Абель де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак.
     В полуоткрытой двери показалась испуганная баронесса.
     - Савиньон,  непременно назовите его Савиньон,  - невпопад заговорила
она. - Я буду на его крещении второй матерью.
     Господин Абель отмахнулся от  родственницы и  тяжелым шагом подошел к
кровати,  на  которой лежала  в  полном изнеможении,  стараясь улыбнуться,
Мадлен.
     - Признайтесь,  сударыня,  -  громовым голосом начал Абель,  - где вы
нашли такого носатого любовника,  чтобы неведомо чьим  отродьем осквернить
мой славный род?
     Баронесса вскрикнула.
     Мадлен залилась слезами, бормоча:
     - Абель, что с тобой! Клянусь...
     - Не богохульствуй,  несчастная!  Не усугубляй своей вины!  У меня не
было в роду предков с носом, разделяющим лоб пополам.
     - Что вы,  владетельный сеньор! - бросилась между супругами повитуха,
в то время как окаменевшая от испуга баронесса застыла в дверях.  - Это же
родовая  опухоль,  опухоль  на  личике.  Она  проходит,  вот  увидите,  да
просветит вас Мадонна!  И все пройдет,  и он будет,  как две капли росы на
лепестке розы, походить на вас, владетельный сеньор! Вы уж поверьте!
     - Я  верю только в  господа бога и  собственным глазам,  а  не старым
цыганским или  испанским ведьмам или французским распутным бабам,  которые
за деньги отцов втираются в старинные дворянские роды.
     При этих словах баронесса Женевьева де  Невильет,  приняв это на свой
счет,  грохнулась на пол в  глубоком обмороке.  Сразу протрезвев,  кухарка
Сюзанна  суетливо  склонилась  над  ней,  а  грозный  ревнивец  равнодушно
перешагнул через груду надушенного шелка и вышел из комнаты, не слыша, как
ему вслед кричала перепуганная испанка:
     - Опухоль это! Провалиться мне на этом месте, опухоль!
     Вообще-то  говоря,  ей,  даже при ее добрых намерениях,  следовало бы
провалиться сквозь старый пол  замка,  потому что нос младенца оказался не
опухолью, а странной игрой природы, отнюдь не уменьшаясь до самых крестин.
     Баронесса, несмотря на нанесенное ей оскорбление, все же не уехала, и
самоотверженно ухаживала за кузиной,  и присутствовала на крестинах,  куда
господин Абель де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак, как примерный католик, все
же явился в последнюю минуту.
     Крестил Савиньона новый деревенский кюре, который был прислан старому
в помощники и преемники.  Абель смотрел на него мрачно и неодобрительно. И
священнику,  у которого были нежные голубые,  но проницательные глаза,  он
показался предвещающей град грозовой тучей, повисшей над равниной Сены.
     После крещения,  когда ревнивый и  гневный отец все еще ждал спадания
безобразной опухоли с  лица новорожденного,  мать по  совету кузины тайком
выбралась на улицу, чтобы добежать в темноте до кюре.
     Деревенский священник жил в доме своего предшественника,  по которому
он  недавно  справил  заупокойную  мессу.  Домишко  этот  почти  ничем  не
отличался от остальных крестьянских хижин,  разве что очагом, который имел
вытяжную трубу,  и  дым не выходил,  как у  других жителей деревни,  через
отверстие в крыше.
     Мадлен,  смертельно боясь,  что муж настигнет ее, добралась до домика
кюре и постучала в дверь.
     Молодой  кюре  в  деревянных  сабо,  стуча  ими  по  крыльцу,  вышел,
недоуменно  вглядываясь  в  позднюю  гостью  проницательными  глазами.  Из
открывшейся двери  пахнуло хлевом,  ибо  старый кюре  держал там  вместе с
собой козу, оставив ее в наследство своему преемнику, как и кур, почему-то
не смастерив для них курятник.  А новый жилец,  по-видимому,  еще не успел
ничего сделать.
     - Отец  мой,   -   испуганным  шепотом  начала  Мадлен,  -  я  должна
исповедаться.
     Кюре  вздрогнул.   Меньше  всего  он   хотел  бы   стать  обладателем
какой-нибудь тайны, да еще и связанной с хозяевами поместья.
     - Но это можно сделать только в храме,  -  попытался возразить он.  -
Нельзя ли подождать до утра?
     - Отец мой,  я не могу при свете.  У всех на глазах. Я боюсь страшных
последствий и умоляю вас пройти сейчас со мною в церковь.
     В  словах  несчастной женщины  слышались такие  нотки,  что  молодому
священнику не осталось ничего другого, как пойти за ключами от церкви.
     И  пока он отыскивал их,  ворча на козу и  барахтающихся кур,  Мадлен
стояла на  крыльце и  дрожала не  столько от вечерней сырости,  сколько от
волнения.  Она  боялась,  что яростный Абель появится сейчас здесь и  даже
приревнует к молодому кюре,  несмотря на обет того остаться в безбрачии до
конца дней.
     - Пойдемте, мадам, - пригласил наконец кюре.
     С церковной дверью, когда они дошли до нее, ему пришлось повозиться в
темноте.  Потом  -  зажигать внутри храма свечи.  На  вид  ему  не  больше
тридцати лет,  длинные волосы локонами спадали на плечи, и, не будь на нем
су