от Мондрагона.
     - Санек, - закричал Сомов, выныривая, - ты чего стоишь?! Плавать надо, кровь разгонять!
     Не слушая его, Сантьяго в панике бросился к берегу.
     Берег был пологим и травянистым. Странно, что здесь еще росла трава. Мондрагон с размаху рухнул на нее и принялся кататься, словно пес, стараясь вытереть прожигавшие кожу капли. Со стороны реки доносился оглушительный хохот Сомова. Спустя минуту Сантьяго понял, что кожу на самом деле ничего не жжет, прекратил дергаться и сел, обхватив руками колени. Его била дрожь, но обруч, сжимавший голову, как это ни странно, исчез.
     - Ну, Санька, ты даешь! - сказал Антон, выходя на берег. Он был коренастый, жилистый, густо заросший черным жестким волосом. Вода стекала с него игривыми струйками, и он ее нисколько не боялся. - Плавать не умеешь, что ли? Да ладно тебе, видали мы, как ты на Гавайях своих на серфе рассекал.
     - Аньтон, - Сантьяго показал на Волгу. - Вода...
     - А, - протянул Сомов, - ты в этом смысле... Понятно. Не, Санек, ты не беспокойся, все под контролем. Это ж моя река, ты что, думаешь, я бы ее купил, если бы в ней купаться было нельзя? Слушай, это что же получается: ты у меня в гостях уже хрен знает сколько, а в Волге мы с тобой так и не плавали? Непорядок. Давай на тот берег махнем, наперегонки, а?
     Мондрагон посмотрел туда, куда показывал Сомов. Другой берег был едва различим в туманной дымке. Он помотал головой.
     - Что, слабо? - довольно захохотал Антон. - Да, Санек, это тебе не Гавайи! Нет, ты, серьезно, насчет воды не напрягайся. У нас здесь почти чисто, не то что в Европах... Ну, фонит, конечно, где ж она не фонит... Но, Сань, я тебе по секрету скажу: мы всю статистику о своих водоемах очень сильно кор-рек-ти-ру-ем! Понял? А то если будем писать все как есть, придут ваши братцы-кролики и отдадут нашу Волгу-матушку каким-нибудь объединенным нациям. А на хрена нам это надо? Молчишь? Правильно.
     - Но ведь ее нельзя пить, - сердито сказал Мондрагон. - А я ее здорово... как это у вас говорят... захлебался.
     - Пить, Саня, можно только водку. А от воды, как известно даже малым детям, случаются всякие неприятные мутации. Но количество выпитой нами водки многократно превосходит количество той воды, которой ты сейчас хлебнул, так что расслабься. Знаешь, мне иногда вообще кажется, что все эти страшилки про воду вы, америкосы, специально придумываете...
     - Я не американец, - возразил Санти. - Я испанец.
     - Не вижу принципиальной разницы, - отрезал Сомов. - Слышал про такую индийскую речку Ганг?
     - Не только слышал. - Мондрагон вспомнил тяжелые бурые пласты ядовитого тумана, висевшего над мутными водами Ганга, кучи отбросов, грязного тряпья и обглоданных костей на его берегах, жаркое, но тусклое солнце, пробивающееся сквозь удушливые испарения, и - самое страшное - тысячеголосый то ли плач, то ли стон, доносящийся, казалось, откуда-то из глубин реки. - Видел. Даже поэму написал...
     - Хрен с ней, с поэмой. Я не про то. Еще до того, как индюшки с паками друг друга стали мочить всякой биологической дрянью и Ганг окончательно накрылся, давно, еще в прошлом веке, он уже был довольно грязным местом. Настолько грязным, что наша река по сравнению с ним просто "Императорская хрустальная тройной очистки". И вот, Санек, в дни религиозных праздников толпы народу со всей Индии приходили к этому сраному Гангу и совершали ритуальные омовения. Представь только - всякие прокаженные, сифилитики, больные холерой да вообще любой заразой, которой в Индии всегда было навалом. Ну и плюс куча здоровых людей вместе с ними. И знаешь, что любопытно? Мало того, что здоровые ничем не заражались, так еще и больные исцелялись. Что и было засвидетельствовано документально неоднократное количество раз. А ты говоришь - вода... Ладно, это я так, для поддержания боевого духа. Давай еще разок окунемся и домой, завтракать.
     И они окунулись. Мондрагон поймал себя на том, что верит Сомову - в конце концов, Катя тоже как-то упоминала, что брат запросто переплывает Волгу. И, судя по его железному здоровью, - по крайней мере, физическому, - вреда организму эти заплывы пока не нанесли.
     После второго омовения в водах великой русской реки Санти почувствовал себя много лучше. Голова казалась почти свежей, противное ощущение тошноты покинуло желудок, хотя, возможно, затаилось где-то поблизости. И все же окончательного выздоровления не произошло. До него оставался всего один шаг, но в глубине души Мондрагон боялся этого шага. Он слишком хорошо знал, что одним шагом дело не ограничится.
     - Снял бы ты свои слипсы, - посоветовал Сомов, прыгая на одной ноге и наклонив голову к плечу, - да и выкинул бы к едрене фене, зачем с мокрыми портками обратно тащиться?
     Свою набедренную повязку он где-то потерял в процессе купания.
     - Неудобно, - сказал Сантьяго. - У тебя в поместье довольно много молодых девушек...
     Сомов снова захохотал.
     - Ты что, Санек, за нравственность их боишься? Какие ж это девушки, это мои дворовые девки, я тут каждую лет с тринадцати... - Он показал, что именно он делает с каждой из своих дворовых девок. - Скидывай трусы, говорю, нечего строить из себя доктора Ливингстона в джунглях Африки...
     Сантьяго вздохнул и стащил с себя мокрые плавки. Он трудно привыкал к поразительным обычаям поместья.
     - Пошли, - скомандовал Антон, и они полезли на косогор, с которого Сантьяго совершил свой вынужденный полет полчаса назад. - Я Валере сказал, чтобы завтрак пораньше сегодня подавал, как чувствовал...
     На гребне косогора Сомов обернулся и произнес мечтательно:
     - Какая, блин, страна была...
     Санти проследил направление его взгляда. За широкой, отливающей в лучах утреннего солнца голубоватой сталью рекой еле различимая в туманной дали темнела кажущаяся отсюда совсем невысокой стена леса. Ни домов, ни промышленных зон - обычных деталей ландшафта крупных европейских рек. Природа во всем ее великолепии. Мондрагон ощутил священный трепет. Катя была права, когда говорила, что подобного он не увидит ни в одной стране мира.
     Он знал, конечно, что таких мест в протекторате совсем немного. Многие районы страны были чудовищно загажены, погублены безумием и жадностью предыдущих поколений, непригодны для жизни. Там, к востоку от Волги, приходили в упадок покинутые города Урала, которые, по слухам, боялись посещать даже чистильщики Службы генетического контроля. Южная граница протектората, проходившая по Кубани, сотнями километров колючей проволоки отсекала страну от радиоактивных зон Северного Кавказа. По размерам экологической катастрофы Россия уступала только Индии и Бразилии - так, во всяком случае, считали эксперты Совета Наций. Но теперь Мондрагон имел все основания сомневаться в их правоте.
     Поместье Сомова растянулось на пятнадцать километров по берегу Волги. По странному русскому закону, хозяин поместья считался и хозяином реки - во всяком случае, ее пятнадцатикилометрового участка. Мондрагон припоминал, что шурин рассказывал что-то о мощных японских очистителях, которые он установил выше по реке сразу после покупки имения. Лес на противоположном берегу Сомову не принадлежал, но он как-то договорился с губернатором и время от времени высылал туда команду своих специалистов, содержавших чащобу в порядке. "Я же на него смотрю, - объяснил Мондрагону Антон - А если там какой-нибудь урод пожар устроит? Что мне, на угольки любоваться?" Теперь еще выяснялось, что хитрые русские подделывают данные о химическом составе своей воды... Если же принять во внимание тот факт, что поместье Сомова было далеко не единственным земельным владением на берегах Волги, становилось ясно: русские неплохо устроились.
     Будто услышав его мысли, Антон сказал:
     - Если бы не я, хрен бы ты такую красоту увидел. У меня, брат, лучшие земли на всей Волге. А когда-то, говорят, вся Россия такой была...
     Сантьяго кашлянул.
     - Знаешь, Аньтон, по-моему, Росья и сейчас очень красивая страна.
     Сомов неожиданно рассердился.
     - Что бы ты понимал, испанец хренов! Все ресурсы высосали, полстраны в помойку превратили, две трети людишек на свою стройку века угнали, Сибирь оттяпали, суки, одна Москва осталась... Если бы не мы, здесь вообще бы пустыня была, ясно тебе? И одни крысы бегали бы, как в Чечне!
     Ничего нового для себя Мондрагон не услышал. Похоже, тема национальной катастрофы и утраты статуса великой державы превратилась для его шурина в идею фикс. Эта идея так или иначе присутствовала во всех застольных разговорах, которые велись в поместье. Неважно, кто выступал зачинщиком - сам хозяин или его гости. Поначалу Сантьяго считал такое пристрастие к вкладыванию перстов в язвы проявлением своеобразного славянского мазохизма, но потом стал склоняться к мысли, что мнимое самоуничижение на деле служит лишь отправной точкой для развития идеи мессианского предназначения нового русского дворянства, к которому принадлежали вновь обретенные родственники Мондрагона.
     Род Сомовых насчитывал всего два поколения, но генеалогия большинства дворянских семейств протектората не отличалась древностью. Как понял Мондрагон из рассказа шурина, к настоящей аристократии относились здесь только богатые землевладельцы, а обладатели громких титулов и родовых записей в Бархатной книге Российской империи, в изобилии появившиеся после гибели Советского Союза в последнее десятилетие прошлого века, как правило, не располагали достаточным капиталом и поэтому высоко не котировались. Ядром нового дворянства стали крупные промышленники, связанные с сырьевым бизнесом - тем самым, который несколько десятилетий приносил бешеную прибыль, а затем в одночасье кончился вместе с истощением оказавшихся все же небесконечными ресурсов этой земли. Но к тому моменту, когда по трубопроводам, связывавшим протекторат с Европой, перестала течь нефть и поступать газ, в руках королей сырьевого бизнеса оказалось более чем достаточно средств, чтобы обеспечить безбедную жизнь многим поколениям своих потомков. И, хотя некоторые из них покинули потерявшую экономическую перспективу территорию, большинство все же осталось. Двадцатые годы были бурным и неспокойным временем. То тут, то там вспыхивали ожесточенные водяные войны, из глубин Африки ползли и выплескивались на берега цивилизованного мира волны неизвестных медицине пандемий. Коллективный разум хозяев - или, вернее сказать, управляющих - протектората решил, что в такой нестабильной обстановке лучше всего держаться корней. Значительные средства оказались вложенными в землю и - чуть позже - в людей, эту землю обрабатывающих. Так возникло новое дворянство протектората Россия, а вместе с ним - новая русская идея, апологетом которой Сомов настойчиво пытался сделать своего шурина.
     - Пойдем, - вздохнул Антон, - водка стынет. Сантьяго вздрогнул.
     - Не хочу показаться невежливым, но я твердо решил - больше никакой водки. Две недели - слишком большой срок. Ты знаешь, Аньтон, я не... как это выразиться... кто не пьет из принципа...
     - Не трезвенник.
     - Да-да, не трезвенник. Но сегодня я почувствовал - пора остановиться.
     - Ты зачем камень в дерево кинул? - полюбопытствовал Сомов, не замедляя довольно быстрого шага.
     - Там были птицы, - охотно пояснил Мондрагон. - Шумели. Очень болела голова.
     - Понятно. Тогда нормально Я грешным делом решил, что тебе белочка на плечо села.
     - Какая белочка? - осторожно поинтересовался Сантьяго, почувствовав подвох. Ему не понравилось, как спокойно воспринял Сомов его решение.
     - Горячка белая. Делириум тременс. Ты не думай, Санек, мне тоже проблемы не нужны. Если ты здесь с катушек съедешь, мне Катька... ну, в общем, жена у тебя та еще стерва, это ты просто пока не разглядел как следует. Не посмотрит, что брат родной, вмиг открутит все, что крутится...
     - Значит, ты не обидишься? - Мондрагон облегченно вздохнул. - Правда, это не есть неблагодарность, я очень ценю то, как ты нас принимаешь... Осенью приезжай ко мне в Андалусию, наши красные вина славятся на всю Испанию...
     Они проломились через орешник и вышли на широкую залитую голубоватым спектролитом дорогу. Спектролит местами потрескался, в неглубоких лужах пронзительно синела вода.
     - Дороги, - босая ступня Сомова с силой опустилась в одну КЗ луж, - вот проклятие земли русской! Два года как проложили, сволочи...
     - Не расстраивайся, - сказал Сантьяго. - Если бы римляне строили свои дороги в таком климате, у них вышло бы то же самое. Катя мне говорила, что зимой тут бывает до минус СО-рока.
     - Вот приедешь ко мне в январе, увидишь, - пообещал Антон. - Только дело тут не в климате, Санек. Совсем не в климате...
     На всякий случай Мондрагон не стал развивать эту тему, не без основания предположив, что в конечном итоге все сведется к пьяным слезам по безвозвратно утраченной России-матушке. Он вежливо промолчал, рассеянно скользя взглядом по огромным корабельным соснам, окаймлявшим дорогу.
     - Взгляни, - Сантьяго тронул Сомова за напрягшееся плечо, -там, высоко...
     Сомов остановился и посмотрел туда, куда указывал палец Мондрагона.
     На огромной ветке золотистой от утреннего солнца сосны лежал человек.
     Он лежал, каким-то невероятным образом обвив толстую ветку всем телом, сжимая в руках изогнутый, почти сливающийся с густо-зеленой хвоей арбалет. Вряд ли он целился в хозяина поместья или его шурина, поскольку ветка была не слишком удобной огневой точкой для стрельбы по дороге, но Сантьяго все равно почувствовал неприятный холодок в основании позвоночника.
     Несколько секунд они стояли, молча глядя на прятавшегося в ветвях арбалетчика. Потом оцепенение покинуло, по крайней мере, одного из них.
     - Эй, на дереве! - рявкнул Сомов.-А ну, слезть! Человек вздрогнул и едва не свалился с ветки. Появление под сосной двух голых мужиков явно было для него неожиданностью.
     - Это кто-то из охраны поместья? - спросил Сантьяго и тут же понял, что сморозил глупость. Зачем устраивать пост охраны в лесу, надежно огороженном несколькими рядами колючей проволоки, да еще в таком месте, где обычно никто не ходит? На всякий случай он отступил на шаг, стараясь держаться за широкой спиной Сомова.
     - Я сказал - слезть! - В голосе Антона зазвенели угрожающие нотки.
     Человек сделал резкое движение и в следующую секунду оказался уже на стволе сосны. Спускался он ловко и проворно, как обезьяна. Арбалет висел у него за спиной.
     В трех метрах от земли он оттолкнулся от дерева и прыгнул спиной вперед, но приземлился на ноги мягко, по-кошачьи и тут же повернулся К Сомову и Мондрагону. Теперь Сантьяго видел, что перед ними стоит мальчишка вряд ли старше пятнадцати лет. Худой, белобрысый, загорелый, с исцарапанными руками и перемазанным чем-то зеленым лицом. Одет он был в защитного цвета майку и такие же камуфлированные брюки с огромным количеством разнообразных нашитых кармашков.
     - Простите, барин, - сказал он, кланяясь, - испугали вы меня сильно.
     - Ты что здесь делаешь, мерзавец? - спросил Сомов невыразительным голосом. Он смотрел не на мальчика, а куда-то вбок.
     - Рысь выслеживаю, барин. - Мальчик вовсе не казался испуганным и держался, как заметил Мондрагон, очень спокойно. - Рысь тут бродит, уже вторую неделю как. На дороге ее не раз видели, дворовые говорили, что она и к заводи выходит... Здоровая зверюга, следы вот какие!
     - Хватит, - оборвал его Сомов. - Покажи оружие.
     Он шагнул в сторону - туда, куда внимательно смотрел все это время, - и, протянув руку, легким движением отломил от высокого раскидистого куста длинный и гибкий прут толщиной в палец. Мальчик быстро перекинул висевший за спиной арбалет на грудь и щелкнул магнитными замками.
     - Брат подарил, - сказал он, протягивая арбалет хозяину. Тот принял его левой рукой и задумчиво покачал в воздухе. Арбалет, насколько мог судить не слишком хорошо разбиравшийся в оружии Сантьяго, был не охотничий, а боевой - возможно, что-то из арсенала спецподразделений. Маленький, весом едва ли больше килограмма, покрытие-хамелеон - металлизированная пленка, меняющая цвет в зависимости от преобладающей вокруг цветовой гаммы, - тончайшая, почти невидимая струна тетивы из биостали, крохотный значок Intel Inside на ложе, свидетельствующий о встроенной компьютерной системе наведения. Сложная и дорогая игрушка, выглядевшая в руках этого явно принадлежавшего к дворовой челяди паренька более чем странно.
     - Ведь ты же его, мерзавец, наверное, украл, - задумчиво произнес Сомов, словно прочитав мысли Мондрагона. - Украл, а?
     Гибкий прут коротко свистнул в воздухе, и среди зеленых пятен краски, украшавших лицо паренька, расцвела сочная красная полоса. Прут рассек кожу в сантиметре под левым глазом, и Сантьяго ахнул, представив, что бы случилось, если бы удар пришелся чуть выше.
     Мальчишка вздрогнул, но не отшатнулся. Когда Сомов опустил руку, он шмыгнул носом, осторожно приложил тыльную сторону ладони к рассеченной щеке и внимательно посмотрел на оставшийся на коже кровавый след.
     - Больно лупите, барин, - сказал он недовольно. - Не крал я его, говорю же - брат подарил. Брат у меня десантник, в войсках наций в Африке воевал. Месяц назад в отпуск приезжал, вот арбалет привез...
     - Так ты, значит, Сашки Кондратьева младший сын. - Сомов, казалось, сменил гнев на милость, и Мондрагон облегченно перевел дух. - Как зовут?
     - Иван Кондратьев, барин, - четко, по-военному ответил мальчик. - А про арбалет у кого хотите спросите, все подтвердят...
     Сомов еще раз рассеянно посмотрел на арбалет. Потом, не выпуская из рук прут, поднял оружие на уровень груди, подергал тетиву.
     - Стрелы, - приказал он, протянув руку.
     Иван расстегнул висевший на поясе кожаный чехол и достал оттуда четыре толстых арбалетных болта с раздвоенными наконечниками.
     - Все, барин, - он вложил стрелы в ладонь Сомова. - Пятую я вниз обронил, когда вы меня окликнули...
     Хозяин поместья внимательно осмотрел наконечники.
     - Парфянская стрела, - негромко проговорил он. - Понятно.
     Мондрагону не понравилась интонация, с которой Антон произнес свое любимое слово. Как будто почувствовав замешательство шурина, Сомов резким жестом протянул ему болты.
     - Видишь, какая насечка? Такие стрелы вытащить невозможно, их вырезать надо вместе с мясом. Старая придумка, но действенная...
     Сантьяго с некоторым волнением поднес стрелу к глазам. Внешние края раздвоенного наконечника были усеяны крохотными сверкающими шипами. Он попробовал осторожно надавить на один такой шип и тут же отдернул палец, почувствовав болезненный укол. На пальце выступила крохотная рубиновая капелька.
     - Аккуратней, Саня, - предостерег его Сомов. - Сейчас они свернуты, как пружинки, только острия торчат, а при сильном ударе пружины распрямляются и каждая такая хреновина входит в тело жертвы сантиметра на два. Не завидую я тому, в кого эта стрела попадет. - Он вновь повернулся к Ивану. - Рысь, говоришь, выслеживал? С такими-то стрелами?
     Свистнул прут. На этот раз удар пришелся мальчику по губам, и Иван охнул, не в силах вытерпеть боль.
     - Кого ты тут поджидал, сволочь? Отвечать быстро, не задумываясь!
     Мальчик отступил на шаг, и Сантьяго заметил, что на этот раз он действительно испугался.
     - Барин, на рысь охотился, богом клянусь! Рысь здесь ходит, многие видели!.. Что ж вы думаете, я на человека охотиться стану?
     - Врешь ты, мерзавец, - равнодушно сказал Сомов и вновь поднял руку. Но ударить не успел. Сантьяго неожиданно для самого себя выхватил у него прут и отбросил в сторону.
     - Аньтон, - закричал он, - немедленно прекрати это! Мальчик охотился на рысь! Ты что, не видел, куда он смотрел? Он даже не заметил, как мы подошли!
     Сомов обернулся к шурину, и в глазах его впервые загорелось что-то похожее на интерес.
     - Ага, вот и правозащитные организации проснулись... Спокойно, Саня, все под контролем. Во-первых, с такими стрелами на дичь не охотятся...
     - Где ж я другие возьму, если брат только такие привез! - всхлипнул Иван