Андре Моруа.
    Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с фр. - Н.Немчинова, М.Трескунов.
   В кн.: "Собр.соч. в шести томах. Тт.5,6". М., "Пресса", 1992.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 28 March 2002
   -----------------------------------------------------------------------



ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

   Почему Гюго? Мне нечего искать заступников. К Жорж  Санд  меня  привели
Марсель Пруст и Ален, но я не помню  такого  времени,  когда  бы  меня  не
восхищал Виктор Гюго. Я еще не знал грамоты, но уже  с  волнением  слушал,
как мать читала нам "Бедных людей",  в  пятнадцать  лет  я  был  потрясен,
прочитав "Отверженных"; всю жизнь я открывал новые стороны его гения.  Как
и  многие  читатели,  я  лишь  постепенно  постиг  красоту   его   больших
философских поэм. И наконец, я прочел и полюбил  последние  стихи  старого
Орфея и нашел в сборниках "Все струны лиры", "Мрачные годы"  и  "Последний
сноп" прежде неведомые мне шедевры.
   Почему Гюго? Да  потому,  что  он  самый  большой  французский  поэт  и
необходимо узнать его жизнь,  чтобы  понять  противоречивую  натуру  этого
гениального художника. Как этот осторожный, бережливый человек был  вместе
с тем щедрым; как этот целомудренный юноша, этот примерный отец  семейства
стал на склоне лет  старым  фавном;  как  этот  легитимист  превратился  в
бонапартиста, а затем в патриарха Республики; как этот пацифист лучше всех
воспел  знамена  Ваграма;  как  этот  буржуа  предстал  в  глазах   буржуа
мятежником, - все это должен объяснить каждый  биограф  Виктора  Гюго.  За
последние годы прояснился ряд обстоятельств его жизни,  было  опубликовано
много писем и записных книжек; я задумал обобщить разрозненные документы и
попытался добиться, чтобы из них возник облик человека.
   В моей книге содержится множество неизданных  текстов  (письма  Гюго  к
госпоже Биар, к его снохе Алисе,  к  его  внукам,  к  графу  Сальванди,  к
полковнику Шарра, письма Адели Гюго к Теофилю Готье и письма к ней  Огюста
Вакери, выдержки из записных  книжек  Сент-Бева,  письма  Эмиля  Дешана  к
Виктору Гюго, Леопольдины Гюго к отцу, Джеймса Прадье к Жюльетте Друэ -  и
так далее), но привлечение новых материалов не было главной моей целью.  Я
отказался ввести в свою книгу многие письма, сами по себе  интересные,  но
не  прибавляющие  ничего  существенного.  Надо  остерегаться,  как  бы  не
похоронить  своего  героя  под  грудой  свидетельств.  Я  не  хотел  также
отяжелять рассказ исследованиями поэтики Гюго, его религиозных  убеждений,
истоков его творчества - все это уже сделано другими,  и  сделано  хорошо.
Словом, я описывал жизнь Виктора Гюго, не больше и не меньше, стараясь  не
забывать того, что в жизни поэта творчество занимает столько же места, как
и внешние события.
   Я многим обязан исследованиям и комментариям тех людей, которые  сейчас
лучше всех знают Виктора Гюго, - Раймону Эшолье, Анри Гиймену, Дени  Сора.
Когда я собирал материалы в Доме Виктора Гюго, хранитель музея Жан  Сержан
и его помощница Мадлен Дюбуа руководили моими поисками в  их  великолепных
коллекциях; в каталогах их выставок я почерпнул  новые  и  очень  полезные
сведения. Мои друзья в Национальной библиотеке - Жюльен  Кэн,  Жан  Порше,
Жак Сюффель. Марсель Тома, Жан Прине -  предоставили  в  мое  распоряжение
рукописи, записные  книжки  и  бумаги  Виктора  Гюго.  Жан  Помье  любезно
разрешил  мне  опубликовать  отрывки  из  посмертной   статьи   Сент-Бева,
находящейся в собрании Шпельбера де Лованжуля, а Марсель Бутерон  разрешил
мне воспользоваться материалами из пятого (еще не  изданного)  тома  писем
Бальзака к Чужестранке.
   Щедро  снабдили  меня  документацией  госпожа  Андре  Гаво  (урожденная
Лефевр-Вакери), госпожа Люсьенна Дельфорж и господа  Жорж  Блезо,  Альфред
Дюпон, Жан Монтаржи, Филипп Эриа, Франсис Амбриер, Габриель Фор,  Пьер  де
Лакретель, чья мать была подругой Алисы Гюго-Локруа, охотно рассказал  мне
то, что он знал о среде, в которой Виктор Гюго провел последние годы своей
жизни. Наконец, моя жена, с обычной своей добросовестностью,  собрала  для
меня драгоценную переписку. Без нее мне бы не справиться с задуманной мною
работой, самой обширной и самой трудной из всех, какие я  предпринимал  до
сих пор. Что касается меня, то я приложил все усилия  к  тому,  чтобы,  не
погрешив ни против благоговейного своего отношения к  великому  поэту,  ни
против  правды,  последовательно  рассказать  все  то,  что  при  нынешнем
состоянии исследований известно о его жизни.
   А.М.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОЛШЕБНЫЕ ФОНТАНЫ


1. ПО КРОВИ ОН СЫН ЛОТАРИНГИИ И БРЕТАНИ...

   О память! Слабый свет среди теней!
   Заоблачная даль тех давних дум!
   Прошедшего чуть различимый шум!
   Сокровище за горизонтом дней!
   Виктор Гюго

   Около 1770 года в Нанси жил мастер ремесленного столярного  цеха  Жозеф
Гюго,  пользовавшийся  привилегией  покупать  для   своих   поделок   лес,
сплавляемый по Мозелю,  имевший,  кроме  мастерской,  несколько  небольших
домов в городе. Он был человек суровый,  с  крутым  характером.  Отец  его
пахал землю  в  Бодрикуре,  "по  соседству  с  лотарингскими  лугами,  где
родились Жанна д'Арк  и  Клод  Желе".  В  молодости  он  служил  в  легкой
кавалерии в чине корнета, то есть аджюдана. Променяв  плуг  на  саблю,  он
затем  расстался  с  саблей   ради   рубанка:   фамилия   Гюго   немецкого
происхождения, довольно часто встречающаяся в Лотарингии. В XVI веке некий
Жорж Гюго состоял капитаном гвардии и получил дворянское звание; некий Луи
Гюго был аббатом в Эстивале, а затем епископом Птолемаидским.  Состоял  ли
столяр Гюго в родстве с епископом? Никто этого не знал,  но  дети  столяра
охотно уверовали в это и рассказывали,  что  Франсуаза  Гюго,  графиня  де
Графиньи в письмах к их отцу называла его "брат мой". Жозеф Гюго  имел  от
первой жены, урожденной  Дьедонне  Беше,  семь  дочерей,  а  от  второй  -
Жанны-Маргариты Мишо - пять сыновей, и все  пошли  добровольцами  в  армию
Революции. Двое из них погибли под  Висамбуром,  а  трое  уцелевших  стали
офицерами. После падения  монархии  военная  карьера  стала  новой  формой
перехода из одного класса в другой, а  членов  семейства  Гюго,  казалось,
инстинктивно тянуло к военному поприщу.
   Третий сын - Жозеф-Леопольд-Сигисбер Гюго - родился в Нанси  15  ноября
1773 года. Густая пышная шевелюра и низкий лоб,  глаза  навыкате,  толстые
чувственные  губы  и  слишком  яркий  румянец  -  все  это  придавало   бы
вульгарность его внешности, но выражение доброты, глаза, блестевшие  умом,
и очень ласковая улыбка делали его обаятельным. Образование он  получил  у
каноников нансийского капитула, но рано прервал учение, так как в возрасте
пятнадцати лет пошел волонтером  в  армию.  Он  знал  латынь,  математику,
довольно хорошо писал в стиле своего века, и не только военные рапорты, но
и мадригалы, песенки, письма в духе Руссо, а позднее - причудливые романы,
полные всяких ужасов и катастроф. Человек веселый, приятный собеседник, он
был, однако, подвержен приступам мрачного настроения  и  тогда  воображал,
что его преследуют враги. В 1792 году, будучи капитаном Рейнской армии, он
познакомился с Клебером - в ту пору командиром  батальона,  с  лейтенантом
Дезексом и генералом Александром Богарнэ, первым мужем будущей императрицы
Жозефины. Солдаты любили капитана Гюго, находили, что  он  славный  малый,
хоть и вспыльчивый, но отходчивый и, в сущности, при всей  своей  телесной
мощи, человек мягкий, правда, блиставший отвагой в сражениях.
   Он действительно отличался храбростью, несколько раз был ранен, под ним
в боях были убиты две лошади.  В  1793  году  его  послали  на  подавление
Вандейского восстания и назначили старшим  адъютантом  его  лучшего  друга
Мюскара, командовавшего  батальоном.  Гюго  было  тогда  двадцать  лет,  а
Мюскару тридцать четыре. Мюскар был офицер кадровый, выслужился из солдат,
по национальности  баск.  В  1791  году,  прослужив  в  королевской  армии
семнадцать лет, он имел только чин старшего сержанта.  Революция  и  война
дали  ему  наконец  возможность  выдвинуться.  У  него   имелись   данные,
необходимые в смутные времена для  того,  чтобы  стать  военным  трибуном:
высокий рост, зычный голос, красноречие, прямота и, разумеется, отвага. За
шесть месяцев кампании он получил три повышения в чине. В  1793  году  8-й
батальон Нижнерейнской армии избрал его своим командиром.
   Мюскар и Гюго были созданы для взаимного понимания. Оба крепко верили в
принципы  1789  года,  были  жизнерадостны,   свободомыслящи,   отличались
пылкостью и честностью. Как это бывает во всех гражданских войнах,  война,
которую Конвент предписал им вести в Вандее, была жестокой. Какие  приказы
они получили? Сжигать одиноко стоящие дома и, главное,  замки,  уничтожать
все сельские пекарни и  мельницы,  превратить  мятежный  край  в  пустыню.
Упорный, неуловимый враг, скрывавшийся  то  в  перелесках,  то  за  живыми
изгородями,  то  в   канавах,   то   в   оврагах,   непрестанно   тревожил
республиканцев, и они нервничали. И синие, и белые расстреливали  пленных.
Леопольд Гюго, который был всем обязан Революция, разделял ее страсти;  он
даже подписывался санкюлот Брут Гюго, но сердце его оставалось человечным,
и "разбойники Шаретта" скоро узнали,  что  этот  синий  не  лишен  чувства
жалости. Быть может,  благодаря  своей  репутации  человека  великодушного
республиканский офицер Леопольд Гюго и встретил довольно  благожелательный
прием у бретонки Софи  Требюше,  на  старинной  ферме,  почти  что  замке,
Ренодьере в кантоне Пти-Оверне, когда он попросил там приютить на час  его
измученных солдат.
   Юная  и  стройная,  миниатюрная  девушка-бретонка  с  большими   карими
глазами, энергичным и даже надменным личиком, с прямой линией носа, как  у
античных  греческих  статуй,  "могла   похвастаться   крепким   здоровьем,
великолепным цветом лица, радовала взгляд  своим  решительным  и  задорным
видом. В легкой ее поступи, в гармоничных движениях было что-то изящное  и
вместе с тем сельское..." Отец ее, имевший еще двух дочерей, был капитаном
корабля, приписанного  к  Нанту,  торговал  неграми,  ее  дед  по  матери,
господин Ленорман дю Бюиссон,  занимал  пост  прокурора  в  гражданском  и
уголовном суде Нантского судебного округа. Семейство Требюше  и  Ленорманы
при монархии были, "как все", монархистами. Буря Революции их разделила. У
Софи Требюше одни родственники стали белыми, а другие - синими; ее  дед  -
Ленорман дю Бюиссон, - судейский чиновник по своему положению и сутяга  по
призванию, согласился стать членом Революционного трибунала в  Нанте,  что
не вызывало уважения у его внучки, возмущавшейся крайностями террора.
   Софи Требюше, осиротевшую в детстве, воспитала ее тетка, госпожа Робей,
вдова нотариуса, - особа решительная, роялистка и вольтерьянка,  привившая
свои взгляды и девочке. Госпоже Робен было шестьдесят лет, когда ей в 1784
году доверили воспитание  племянницы.  В  1789  году  она  благожелательно
смотрела  на  созыв  Генеральных  штатов,  но  в  1793  году,   напуганная
жестокостями, имевшими место в Нанте, и казнями уважаемых  ею  людей,  она
решила укрыться вместе с племянницей в маленьком городке Шатобриане, где у
них были родственники. Близ  него,  в  самой  середине  края,  охваченного
восстанием, находилось поместье Ренодьера, уже два столетия принадлежавшее
семейству Требюше.
   Как все девушки, выросшие без матери, Софи Требюше обладала  характером
решительным и независимым, вдобавок она не верила в  Бога,  была  добра  и
великодушна; она смело скакала верхом на лошади в окрестностях  Шатобриана
по дорогам  с  высокими  откосами;  защитой  ей  служило  свидетельство  о
благонадежности, выданное девице  Требюше,  несомненно  благодаря  старику
Ленорману, якобинцем Карье, ужасным проконсулом Нанта, и она  пользовалась
этим талисманом для  того,  чтобы  спасать  священников,  не  присягнувших
новому уложению о духовенстве, или устраивать побеги шуанам.
   Ведь она тоже стала "горячей вандейкой, питавшей ужас перед деспотизмом
Конвента".  По  правде  сказать,  обеим  этим   женщинам,   укрывшимся   в
Шатобриане, оставалось  только  выбирать  между  двумя  видами  террора  -
террором якобинских солдат  и  террором  "разбойников",  то  есть  шуанов.
Красный террор или белый  террор.  Поэтому  Софи  предпочитала  маленькому
городу, раздираемому ненавистью, свой простой дом на ферме  Ренодьере.  Ей
нравилось ходить в сабо,  работать  в  саду.  В  Пти-Оверне  "мужики"  еще
называли  ее  "наша  барышня",  как  в  старые  времена.  Эта  независимая
амазонка, немало  гордившаяся  своими  родственными  связями  с  окрестным
мелким дворянством, стоическая душа, всегда занятая цветами, погруженная в
грезы, видевшая себя в смутных мечтах невестой  некоего  героя,  с  каждым
днем все больше привязывалась к таинственному краю, где она поселилась.
   Маленькая армия синих, голодная,  измученная,  доведенная  до  отчаяния
ненавистью, которая ее окружала, в отместку грабила и убивала  мятежников.
Бравый Мюскар - прекрасный человек, отнюдь не отличавшийся кровожадностью,
говорил со вздохом: "Прискорбно командовать войсками,  когда  они  позорят
своих начальников". Тем не менее  он  проклинал  "всех  фурий,  вероломных
негодяев, мегер", которые поддерживали отношения с шуанами и  помогали  им
устраивать засады на патриотов. Софи Требюше принадлежала к этой категории
вандейцев и разделяла их злобные чувства, тем более что в Ренодьере  синие
однажды дали волю "кровавому разгулу и разврату".
   И  все  же,  когда  в  один  прекрасный  летний  день  1796  года  она,
возвращаясь с верховой прогулки в Шатобриан, встретила на дороге  веселого
капитана    Гюго,    который    "прочесывал"    перелески    в     поисках
"разбойников-шуанов", у нее нашлось достаточно причин быть с ним любезной.
Во-первых, молодой офицер не нес ответственности за  происходившую  резню.
Она  слышала,  что  он  имеет  влияние  на  Мюскара,  и   притом   влияние
благотворное. А главное, подошедший крестьянин только что  сообщил  "своей
барышне": "Синие нагрянули. А тут совсем близко наши  священники.  Займите
остолопов".  Она  принялась  (и   очень   успешно)   кокетничать,   тотчас
согласилась принять  капитана  Гюго  с  его  солдатами  и  увела  отряд  в
Ренодьеру.
   Подали фрукты и  прохладительные  напитки.  Начался  разговор.  Молодой
капитан  произвел  впечатление.  Он  имел   некоторое   образование,   мог
цитировать Тита Ливия  и  Тацита,  декламировать  стихи  Вольтера,  элегии
Парни, сам сочинял мадригалы и акростихи "в  таком  стиле,  какой  приятен
красоткам".  Кроме  того,  он  отличался  грубоватой,   но   заразительной
жизнерадостностью, всегда готов был и петь, и сражаться. Мюскар сочинил  в
его адрес следующую шутливую эпитафию:

   Здесь спит краса и гордость батальона;
   От смеха умер он и умирал, смеясь,
   За мрачным Стиксом рассмешил Плутона,
   И мертвые теперь признали смеха власть.

   Завязать добрые отношения с могущественным в краю офицером было на руку
барышне Требюше, и она еще раз  встретилась  с  ним.  Она  с  любопытством
наблюдала за  этим  двадцатитрехлетним  капитаном  с  чувственным  ртом  и
ласковыми глазами. А его самого, хоть он и возил за собою  в  походах,  по
примеру своих начальников, доступную девицу, "пышногрудую, но скудоумную",
Луизу Буэн, именовавшую себя "женою Гюго", хоть он и  хвастался,  довольно
грубо, своими любовными  победами,  -  его  привлекала  молодая  бретонка,
обладавшая мужским умом и мужской храбростью. С ее стороны  было  искусным
политическим ходом пригласить  Гюго  и  Мюскара  к  тетушке  Робен.  Двери
большинства домов в Шатобриане были закрыты  перед  офицерами  Республики.
Тем более их тронуло радушное приглашение.  Мадемуазель  Требюше  блистала
умом и такой  свежестью,  что  казалась  прелестной.  Вскоре  оба  офицера
называли ее запросто - "Софи", а  госпожу  Робен  -  "тетушка".  Со  своей
стороны, Софи, испанская  душа,  заинтересовалась  молодым  капитаном.  Он
спасал женщин, заложников, детей. Ей приятно было совершать с ним верховые
прогулки по дорогам Бокажа, идущим меж высоких откосов, и в беседах храбро
доказывать ему, что война против шуанов несправедлива. Гюго горячо защищал
Республику, но восхищался  твердым  характером  очаровательной  девушки  и
гордился тем, что не посягает на ее честь, а она гордилась, что так  смело
говорит с противником.
   Недолго длилась  эта  странная  идиллия.  Мюскар  поссорился  со  своим
генералом и из 8-го батальона Нижнерейнской армии был отозван  Директорией
в Париж. Санкюлот Брут Гюго грустил, расставаясь с юной бретонкой. Тетушка
Робен тоже жалела об этой разлуке. Она была в достаточной мере  философом,
чтобы принять новые  времена,  и  не  стала  бы  противиться  браку  своей
племянницы с офицером республиканской армии. Но Софи, мнение  которой  она
постаралась выпытать, заявила, что "брак нисколько ее не привлекает".  Она
уехала в Ренодьеру возделывать свой сад. Однако Гюго и в Париже не забывал
"маленькую Софи из Шатобриана" и продолжал писать ей письма, хотя и держал
при себе для временного сожительства пышногрудую девицу Луизу  Буэн.  Гюго
писал Мюскару: "Я часто  прижимаю  ее  к  сердцу  и  чувствую  сквозь  два
прелестных  полушария,  как  нарастает  волнение,  воодушевляющее   мир!..
Задернем занавес..."
   Удивительное дело -  этим  веселым  и  распутным  офицером  при  всяких
неприятностях овладевала  какая-то  странная  мания  преследования.  Когда
Мюскар, командир батальона, получил другое назначение, Гюго  надоел  штабу
жалобами на нового своего  начальника,  называл  его  "негодяем,  которого
следует не только заковать в  кандалы,  но  и  предать  смерти",  "грязной
душой",  "крокодилом,   извергнутым   водами   Рейна".   От   недовольного
постарались  избавиться,  назначив  его  докладчиком  военного  совета   -
должность, дававшая ему право получить  квартиру  на  Гревской  площади  в
здании ратуши. В этой официальной резиденции он  не  имел  права  поселять
свою наложницу. Луиза Буэн немедленно исчезла,  проявив  и  скромность,  и
внезапно возникшее равнодушие, что было обычным в те  времена,  и  капитан
мог на досуге мечтать о  Софи  Требюше.  Она  отвечала  на  его  письма  с
"крайней сдержанностью" и "целомудрием  чувств",  совсем  не  похожими  на
"забавное  краснобайство  и  шутливый  тон",  характерные   для   посланий
капитана. Но, может быть, сама эта сдержанность и пленяла его.  Во  всяком
случае, он сделал Софи Требюше предложение.
   Она была круглой сиротой, была на полтора года старше жениха, нуждалась
в поддержке. Однако ее, по-видимому,  совсем  не  соблазнял  этот  брак  -
понадобились настояния всех ее друзей в Нанте, чтобы  она  дала  согласие.
Она приехала в Париж в  сопровождении  своего  брата;  Гюго  "ошеломил  ее
своими  любовными  восторгами",  и  15  ноября  1797  года  их   соединили
гражданским браком в мэрии IX  округа,  на  улице  Фиделите.  Из  брачного
контракта явствует, что у капитана Гюго, кроме жалованья,  было  некоторое
недвижимое имущество и доходы, невеста же выходила замуж без  приданого  -
поместье Ренодьера ей лично не принадлежало.  Однако  великодушный  солдат
согласился заключить контракт на основе общности имущества, и, хотя  жизнь
в годы Директории была очень дорога,  он  никогда  на  это  не  жаловался.
"Деньги, - говорил он, - это нерв войны, но только войны. А  того,  что  я
имею, - для мирной жизни достаточно, я в долги не влезаю и забот не знаю".
   Супруги прожили в Париже два года; Гюго был  страстно  влюблен  в  свою
умненькую бретоночку, а ей немного  надоедали  шумные  разглагольствования
мужа и его вольные шуточки, ей  досаждал  чрезмерный  любовный  пыл  этого
могучего мужчины с бычьей  шеей.  Но  она  все  терпела,  будучи  ж