ну  когда-то
разорвали на куски.
   Женщина  подняла  голову,   ее   глаза,   лишенные   всякого   выражения,
сфокусировались на Круппе. Она замерла, рот ее открылся, но ни звука не было
слышно.
   Крупп тайком наложил на себя оберегающее заклятье и еще раз  взглянул  на
нее. Над женщиной тоже облаком висело заклятье, и тоже оберегающее, но с ним
что-то произошло, что-то изменило его форму.
   - Детка! - проорал Крупп. - Я знаю, что ты слышишь меня.
   Этого он не знал, но решил в любом случае настаивать на этом.
   - Твоя душа смущена чужим телом, в котором она оказалась. Это не ты. Меня
зовут Крупп, я приведу тебя туда, где тебе помогут. Идем! - он отвернулся  и
пошел. - Секунду спустя он услышал движение у себя за спиной и улыбнулся.
   - Ага! - прошептал он. - У Круппа и впрямь бездна обаяния. Но  он  еще  и
умеет проявить твердость, когда это необходимо.
   Огонь опять появился,  он  светил  впереди,  Крупп  увидел  два  силуэта,
ожидавших их  приближения.  Остатки  заклятия,  которое  использовал  Крупп,
затенили фигуры Тлана и Рхиви, так сильно оно было. Крупп и женщина  подошли
ближе.
   Пран Шоль выступил вперед.
   - Благодарю тебя, Крупп.
   Он поглядел на женщину и медленно кивнул.
   - Я вижу на ней следы действия  Аймассов.  Но  есть  кое-что  еще,  -  он
повернулся к Рхиви. - Она когда-то была волшебницей?
   Рхиви подошла к женщине совсем близко.
   - Послушай меня, заблудившаяся душа. Твое имя Порванный Парус, ты  пришла
Путем Тюра. Путь и сейчас ведет тебя, делает тебя живой, защищает, - тут она
опять обнажила живот. - Настало время вернуть тебя в мир.
   Порванный Парус в испуге отшатнулась.
   - В тебе прошлое. Ты знаешь настоящее, а Рхиви даст тебе будущее. В  этом
месте все смешалось. Плоть, в которую ты облачена, носит следы  оберегающего
заклятья, умирая, ты открыла Путь под влиянием Телланна. А теперь  ты  идешь
по сну смертного. Крупп поможет тебе измениться. Позволь нам помочь тебе.
   Беззвучно закричав, Порванный Парус упала в объятия Прана.  Рхиви  быстро
подошла к ним.
   - Бог мой, - выдохнул Крупп, - сны Круппа приняли  странное  направление.
Если у него и были собственные планы и идеи, от них следует отказаться.
   К'рул внезапно оказался рядом с ним.
   - Ни в косм случае. Я не собираюсь использовать тебя, ничего не  оставляя
взамен.
   Крупп поглядел в лицо верховному богу.
   - Крупп ничего не просит. Во всем происходящем есть доля откровения, и  я
рад быть частью его.
   К'рул кивнул.
   - Все равно. Скажи, что беспокоит тебя.
   - Раллик и  Мурильо  затеяли  исправить  старую  несправедливость,  -  со
вздохом ответил Крупп. - Они полагают, что я не догадываюсь о их планах,  но
я оберну их планы себе на пользу. Решение пришло под влиянием вины, но они в
этом нуждаются.
   - Ясно. А что Несущий Монету?
   - Защита у него есть, хотя ее окончательная форма еще не определилась.  Я
знаю, что Малазанская империя уже добралась до Даруджистана, пока тайно. Что
они ищут...
   - Они сами не знают,  Крупп.  Сами.  Используй  это  преимущество,  когда
повстречаешься с ними. Союзники могут появиться с неожиданной  стороны.  Вот
что я скажу тебе: сейчас двое идут к городу, один  из  них  -  Тлан  Аймасс,
второй - проклятье  для  магии.  Они  идут  разрушать,  но  против  них  уже
действуют некие силы. Разузнай о них все, но не открывайся сам. Они  опасны.
Сила привлекает силу, Крупп. Пусть они действуют, как собирались.
   Крупп кивнул согласно.
   - Крупп  не  дурак,  К'рул.  Он  не  открывается  никому  и  он  избегает
столкновения с силой.
   Пока они беседовали, женщина Рхиви взяла Порванный Парус  на  руки.  Пран
Шоль присел рядом, глаза его закрылись, а  губы  что-то  беззвучно  шептали.
Рхиви ритмично покачивала иссохшее тело,  тихонько  напевая.  По  ее  бедрам
струилась вода.
   - Ого, - прошептал Крупп, - она и впрямь собирается рожать.
   Рхиви резко отбросила тело. Оно опустилось на землю бесформенной кучей.
   Луна теперь висела прямо над головой и сияла так ярко, что Крупп  не  мог
на нее смотреть.
   Рхиви присела на корточки, продолжая ритмично двигаться в такт  схваткам,
по ее лицу струился пот. Пран Шоль оставался недвижим, хотя его  тело  свело
судорогой,  а  лицо  было  искажено  от  боли.  Его  янтарные  глаза  широко
распахнулись, он, не отрываясь, глядел на луну.
   - Верховный бог, - тихо спросил Крупп, - как много помнит Порванный Парус
из своей прежней жизни?
   - Неизвестно, - отозвался К'рул. - Переселение душ  -  дело  тонкое.  Эта
женщина пережила огромный пожар. Первый полет ее душа совершила  на  крыльях
боли и ярости. После этого она вошла в другое несчастное  тело,  у  которого
были свои травмы. Ребенок, который  родится,  не  будет  похож  ни  на  что,
виденное ранее. Его жизнь - тайна, Крупп,
   Крупп заворчал что-то.
   - Если учесть, кто ее родители,  она  действительно  должна  быть  чем-то
исключительным. Внезапно его осенило.
   - К'рул, а что будет с тем ребенком, которого носила Рхиви?
   - Не было никакого ребенка. Женщина Рхиви сделала то, что не известно  ни
одному мужчине, - тут он хихикнул. - Включая меня самого, - с этими  словами
он посмотрел в небеса. - Это волшебство принадлежит Луне.
   Они продолжали следить за родами. Круппу казалось, что прошло уже гораздо
больше времени, чем длится нормальная  ночь.  Луна  по-прежнему  висела  над
головой, будто бы она нашла свое любимое место или,  предположил  он,  чтобы
защитить их.
   Потом неподвижный воздух разрезал плач, Рхиви подняла на  руках  ребенка,
одетого в серебряный мех.
   Крупп видел, как мех исчез. Рхиви перевернула ребенка и  приблизила  свой
рот к его животу. Ее челюсти сомкнулись, и остатки пуповины отпали.
   Пран Шоль подошел к Круппу и верховному богу. Он казался изможденным.
   - Ребенок высосал из меня силу, несмотря на мой контроль, - пояснил он.
   Когда Рхиви снова опустилась на корточки, чтобы  избавиться  от  последа,
держа ребенка на груди, глаза Круппа широко  раскрылись.  Живот  матери  был
абсолютно гладким, татуировка с белой лисицей исчезла.
   - Я боюсь, - сказал Пран, - что я могу не вернуться в ближайшие  двадцать
лет и не узнаю, что стало с ребенком.
   - Ты вернешься, - тихо произнес К'рул, - но не как  Т'лан,  а  как  Т'лан
Аймасс Бросающий Кости. Дыхание со свистом вырвалось изо рта Прана.
   - Сколько? - спросил он.
   - Триста тысяч лет, Пран Шоль.
   Крупп положил свою руку на плечо Прана.
   - Тебе есть, чего ждать, - сказал он.
   Т'лан поглядел на Круппа, затем откинул голову назад и захохотал.

***

   Часы, проведенные Круппом перед  сном,  были  полны  событий,  начиная  с
беседы с  Баруком,  допустившим  разоблачение  Несущего  Монету,  прерванной
красивым, хотя и несколько драматическим представлением с висящим в  воздухе
слепком монеты. Все чуть не пропало.
   Вскоре после разговора, со следами опять застывшего  слепка  на  груди  и
рукавах пальто, Крупп остановился у двери алхимика.
   - Бог мой, - выдохнул Крупп, утирая пот со  лба.  -  Почему  имя  Крокуса
показалось знакомым мастеру Баруку? А, Крупп, глупец! Дядя  Маммот,  конечно
же. О, небо, все чуть не пропало! - Он начал спускаться по лестнице.
   К этому моменту сила Опоннов значительно возросла.  Крупп  улыбнулся.  Но
улыбка была рассеянной. Он должен избегать подобных контактов. У  силы  была
привычка проявлять свои собственные таланты,  а  он  и  так  уже  чувствовал
внутри себя зов Крыла Дракона.
   Он побежал вниз по ступенькам, пересек холл перед входной  дверью.  Вошел
Роулд с грузом покупок. Крупп заметил пыль, покрывавшую одежду старика.
   - Роулд, похоже, что ты только что пережил пылевую бурю. Не нужна ли тебе
помощь Круппа?
   - Нет, - буркнул Роулд. - Спасибо,  Крупп,  я  справлюсь.  Разве  что  ты
будешь так добр, чтобы закрыть двери, когда будешь выходить.
   - Конечно, старина Роулд! - Крупп потрепал старика по плечу  и  вышел  во
двор. Ворота на улицу были распахнуты, за ними клубилась  пыль.  -  Ах,  да,
ремонт дороги, - пробормотал Крупп.
   Головная боль застилала тьмой глаза, и  солнце,  сияющее  в  небесах,  не
помогало. Он уже прошел полпути к воротам,  когда  вдруг  вспомнил:  "Двери!
Крупп забыл закрыть двери!"
   Он развернулся и пошел к дверям в холл, посмотрел, как они  сомкнулись  с
удовлетворенным чмоканьем. Когда он стал  выходить  во  второй  раз,  кто-то
закричал на улице. Затем раздался громкий треск, но его Крупп не услышал.
   В его голове бушевала, завывая,  магическая  буря.  Он  упал  на  колени,
голова его дернулась, глаза широко раскрылись.
   - Это, - прошептал он,  -  действительно,  малазанское  проклятье.  Иначе
почему образ Аркана Теней огнем горит в мозгу Крупна?  Кто  нынче  ходит  по
улицам Даруджистана? Сколько неразвязанных  узелков...  Загадка  разрешенная
порождает массу неразрешенных загадок!
   Боль прошла. Крупп встал на ноги и смел с одежды пыль.
   -  Хорошо,  что  эта  неприятность  случилась  вдали  от   подозрительных
наблюдателей, - с облегчением заявил Крупп. Все благодаря обещанию,  данному
Роулду. Старый мудрый Роулд. Здесь пригодилось бы дыхание Опоннов.
   Он проковылял к воротам и  выглянул  на  улицу.  Перевернулась  телега  с
булыжниками. Два человека спорили, кто из них виноват, пока  ставили  телегу
на колеса и нагружали ее по новой. Крупп понаблюдал за ними. Они говорили на
языке Дару хорошо, но если слушать внимательно, можно было заметить  акцент,
акцент странный.
   - О боже, - простонал Крупп, отступая назад. Он поправил  пальто,  сделал
глубокий вдох, затем открыл ворота и вышел на улицу.

***

   Маленький толстенький человечек  вышел  из  ворот  -  рукава  его  пальто
хлопали на ветру и повернул налево. Он торопился.
   Сержант Вискиджак утер пот со лба рукой со шрамом, глаза его превратились
в узенькие щелки из-за яркого солнца.
   - Вот один, сержант, - сказала Горечь.
   - Ты уверена?
   - Да. Я уверена.
   Вискиджак поглядел вслед человечку, пробирающемуся через толпу.
   - А чем он так важен? - спросил он.
   - Я понимаю, - ответила Горечь, - что  имеется  некоторое  несоответствие
вида и сути. Но он очень важен, сержант.
   Вискиджак закусил губу и повернулся к фургону, где была  разложена  карта
города, углы которой прижимали булыжники.
   - Кто живет в доме?
   - Человек по имени Барук, - ответила Горечь, - алхимик.
   Он поморщился. Откуда она знает?
   - Так этот маленький толстяк и есть Барук?
   - Нет. Он работает на алхимика. Не  слуга.  Возможно,  шпион.  Среди  его
умений - воровство, и еще у него имеется... дар.
   - Он провидец? - поднял голову Вискиджак.
   Горечь почему-то смутилась. Сержант глядел на нее в удивлении. Она сильно
побледнела. "Черт, что творится с этой девчонкой?"
   - Судя по всему, да, - ответила она с дрожью в голосе.
   Вискиджак выпрямился.
   - Ладно. Иди за ним.
   Она тряхнула головой и скрылась в толпе.
   Сержант прислонился к стенке фургона. Выражение  его  лица  делалось  все
более кислым по мере того, как он разглядывал  свой  отряд.  Троттс  работал
киркой с такой яростью, будто они  были  на  поле  битвы.  Повсюду  валялись
камни. Прохожие пытались лавировать между ними и ругалась,  когда  им  плохо
это удавалось. Еж и Скрипач возились с колесом тачки, вздрагивая каждый раз,
когда кирка Троттса  вонзалась  в  землю.  Маллет  стоял  поодаль,  указывая
прохожим обходные пути. Он уже не ревел на прохожих, поскольку потерял голос
в споре со старикашкой, который вел осла, нагруженного горой  дров.  Вязанки
дров сейчас валялись по веси  улице,  создавая  непреодолимую  преграду  для
колесных экипажей; ни старикашки, ни осла нигде не было видно.
   Как  бы  то  ни  было,  заключил  Вискиджак,  все  они  вжились  в   роль
темпераментных рабочих с легкостью, которая его даже  несколько  беспокоила.
Еж и Скрипач приобрели телегу, нагруженную булыжниками, когда с  момента  их
полуночной высадки в  порту  не  прошло  и  часа.  Вискиджак  побоялся  даже
спросить, как им это удалось. Но все это чудесно  укладывалось  в  их  план.
Какой-то осадок Вискиджак чувствовал, но  предпочитал  не  задумываться.  Он
солдат, а солдат подчиняется приказам. Когда придет время, все улицы  города
превратятся в такое же безобразие, как и эта.
   - Мины будет заложить не просто, - заметил Скрипач, - мы ведь  собираемся
сделать это у всех на виду. Починка дороги.
   Вискиджак покачал головой. Как и предсказывал Скрипач, никто их ни о  чем
не спросил. Они продвигались по улицам, заменяя старые булыжники на мины  со
взрывоопасной глиной Морантов. Все ли пройдет так же гладко?
   Его мысли вернулись к Горечи. "Не похоже". Быстрый Бен и  Калам  в  конце
концов убедили его, что они свою задачу  лучше  выполнят  без  нее.  Она  же
пыталась помогать всем. Сейчас он ощущал некоторое облегчение от  того,  что
услал ее следить за толстяком.
   Но как семнадцатилетняя девчонка оказалась на войне? Он не понимал, он не
мог абстрагироваться от ее молодости, не мог увидеть холодного убийцу за  ее
мертвыми глазами. Он долго убеждал отряд, что она такой же  человек,  как  и
вес, но при каждом вопросе о ней, на который он не мог ответить,  подозрения
вновь появлялись. Он почти ничего о ней не знал.  Открытие,  что  она  умеет
управлять рыбацкой лодкой, ни к чему не вело.  Здесь,  в  Даруджистане,  она
едва ли вела себя как девушка, выросшая в рыбацком поселке. У нее была такая
осанка, которая заставляла предположить, что она происходит из более высоких
слоев общества. И не важно, в каких кругах она  вращается  теперь,  выглядит
она именно так.
   Похожа ли она на семнадцатилетнюю девушку? Нет, но  так  говорил  Быстрый
Бен. Но как соотнести этот образ с той женщиной с ледяной кровью,  что  сама
пытала заключенных в тюрьме Натилога? Он глядел на нее и  часть  его  разума
говорила: "Юная, довольно приятная с виду, в ней есть  обаяние".  Другая  же
часть рассудка восклицала:  "Юная?"  Он  слышал  собственный  саркастический
смех. "О, нет, не она. Она стара. Она бродила под  кровавой  луной  на  заре
времен - это была она. В ее лице все непостижимо. Она глядит тебе  в  глаза,
Вискиджак, а ты не можешь понять, о чем она думает".
   Он ощутил, как пот струится по лицу и шее. Чушь.  Эта  часть  его  разума
терялась перед собственными страхами и взирала на неведомое в отчаянии и  не
могла узнать лица. "Отчаяние, говорил он себе, нуждается в  точке  опоры,  в
месте для жизни. Найди эту точку, и отчаяние пройдет".
   Конечно, это не просто.  Отчаяние,  которое  охватило  его,  было  лишено
определенности. Причиной его была и не Горечь, и не бесконечная война, и  не
постоянные предательства внутри империи. Он нигде не мог найти ответов, а он
уже устал задавать вопросы.
   Когда он видел Горечь в Сером Псе,  источник  его  страхов  заключался  в
очевидности  того,  кем  он   становился:   убийцей,   лишенным   сожалений,
вооруженным холодным железом бесчеловечности, освобожденным от необходимости
задавать вопросы, искать ответы, вести обычную жизнь -  он  был  островом  в
океане крови.
   В пустых глазах этого ребенка он видел отображение его собственной  души.
Ясное отражение, у него не было сомнений в том, что он видит то, что есть на
самом деле.
   Пот, что  струился  по  его  спине  под  доспехами,  казался  горячим  по
сравнению с охватившим его ознобом. Вискиджак поднес ко лбу дрожащую руку. В
ближайшие дни и ночи люди пойдут на смерть по его команде. Он думал об этом,
разрабатывая свои планы, успех мерялся в них соотношением  потерь  врагов  к
его собственным потерям. Город  (его  жители  были  единой  массой,  они  не
делились на маленьких и больших, храбрых и трусливых) представлял собой поле
для игры, игры, где кто-то выиграет.
   Он разрабатывал планы так, словно его ничто не волновало. Даже его друзья
могут погибнуть (он наконец-то назвал их  так),  друзья  других  тоже  могут
погибнуть, и их сыновья, дочери, родители. Список погибших будет бесконечен.
   Вискиджак сильнее вжался спиной  в  стенку  фургона,  силясь  привести  в
порядок спутанные мысли. Он случайно оторвал взгляд  от  улицы  и  посмотрел
вверх. В окне третьего этажа особняка стоял человек. Человек смотрел на них,
руки его были ярко-красного цвета.
   Сержант вздрогнул и отвернулся. Он прикусил губу изнутри и сжимал зубами,
пока не почувствовал острую боль и вкус крови во рту. - "Внимание, -  сказал
он себе. - Отойди отсюда. Внимание, или ты покойник. И не  только  ты,  а  и
весь твой отряд. Они верят, что ты вытащишь их отсюда живыми. Ты  не  можешь
их подвести, - он с шумом потянул носом воздух, потом отвернулся  и  сплюнул
кровь. Он уставился на отливающий красным булыжник. - Вот, - прошипел он,  -
смотреть на это легко, правда?"
   Послышались шаги, подошли Еж и Скрипач. Оба выглядели встревоженными.
   - Ты в порядке, сержант? - поинтересовался Скрипач. Вслед за ними подошел
Маллет, он оценил обстановку и внимательно посмотрел на Вискиджака, белого и
истекающего потом.
   Сержант поморщился.
   - Мы выбиваемся из графика. Долго еще?
   Они переглянулись, и Еж ответил.
   - Часа три.
   - Мы решили, что заложим семь мин, - пояснил Скрипач.
   - Какое-нибудь из  этих  зданий  рухнет?  -  спросил  Вискиджак,  избегая
взгляда Маллета.
   - Естественно. Нет лучшего способа разбить город на части, -  ухмыльнулся
Скрипач.
   - Ты хочешь выбрать какое-то? - спросил Еж.
   - Особняк алхимика у тебя за спиной.
   - Ладно, - согласился Еж. - Фейерверк получится славный.
   - У вас два с половиной часа, - распорядился  Вискиджак.  -  А  потом  на
перекресток у Зала Величия. Маллет подошел ближе.
   - Опять голова? - мягко поинтересовался он.  Вискиджак  прикрыл  глаза  и
быстро кивнул. Целитель поднял руку и провел по лбу Сержанта.
   - Успокоим ее немного, - произнес он. Сержант невесело усмехнулся.
   - Это уже было, Маллет. Ты даже слова говоришь те же,  -  холодная  волна
успокоила его мысли.
   Лицо Маллета оставалось бесстрастным. Он опустил Руку.
   - Когда будет время, я найду причину, Вискиджак.
   - Хорошо, - ухмыльнулся сержант. - Когда будет время.
   -  Надеюсь,  у  Калама  и  Быстрого  все  в  порядке,  -  сказал  Маллет,
поворачиваясь лицом к улице. - Ты отослал Горечь?
   - Да. Мы заняты свои делом. Они знают, где нас искать, все трое, - тут он
поглядел на окно особняка. Человек с красными руками все еще стоял  там,  но
теперь он глядел вдаль, на крыши. Его закрывало  облако  пыли,  и  Вискиджак
сосредоточился на карте города, где большие здания, казармы  и  Зал  Величия
были обведены красными кругами.
   - Маллет?
   - Сержант?
   - Я опять прикусил щеку.
   Лекарь подошел ближе и опять поднял руку.

***

   Крокус Маленькие Руки брел на юг по Траллитской миле.  Появлялись  первые
признаки начинающегося праздника Гедерон. На  улицах  висели  флажки,  двери
домов были украшены цветами и ветками, пучки сухих растений были воткнуты  в
стены домов на перекрестках.
   Улицы заполняли толпы  приезжих:  пастухи  из  Гадроби,  торговцы  Рхиви,
катлинские ткачи - все они  двигались,  вопили,  суетились.  Запах  животных
смешивался с запахами людей,  узенькие  улочки  были  так  переполнены,  что
пройти по ним казалось невозможным, толпа все прибывала и выплескивалась  на
главные улицы.
   В прежние годы Крокус частенько  участвовал  в  праздновании,  пробиваясь
через полуночную толпу и наполняя свои карманы тем, что удавалось извлечь из
карманов других. Страхи перед вторжением Малазанской  империи  с  севера  на
время праздника поутихли. Дядюшка в таких случаях обычно говорил, что  смена
времен года дает еще  один  повод  для  проявления  человечности.  "Вся  эта
муравьиная суета, Крокус, - говаривал он, - бессильна перед Великими Кругами
Жизни".
   Пока он шел домой, ему пришли на ум эти слова Маммота. Он  всегда  считал
дядюшку мудрым, хотя и странноватым, стариком. Однако  с  возрастом  он  все
больше проникался его на