монетах?  Крупп  заявляет  о
своей непричастности!"
   В его сон ворвался ветер, пришедший с  севера,  который  принес  с  собой
запах дождя. Крупп начал застегивать вытертое от  носки  пальто.  Он  втянул
живот в попытке застегнуть две последние пуговицы, однако  сумел  застегнуть
лишь одну.
   - Даже во сне грех заметен, - простонал он. Он отворачивался от бьющего в
лицо ветра. "Дождь? Но год ведь только начался! Разве весной идет  дождь?  -
Раньше Крупп никогда не задавался столь приземленными вопросами. - Возможно,
что этот запах - всего лишь дыхание озера. В самом деле, так оно и есть". Он
поглядел на темную гряду облаков над Лазурным озером.
   "Должен ли  Крупп  бежать?  Нет,  конечно!  Где  его  гордость?  Где  его
достоинство? Они не раз проявлялись в снах Круппа. Неужели  нет  укрытия  на
том пути? Ноги Круппа разбиты, ступни изранены и кровоточат. Что это?" Прямо
перед ним был перекресток. Сразу за перекрестком стояло невысокое  строение.
Сквозь ставни на окнах пробивался свет.
   Крупп улыбнулся. "Разумеется, гостиница. Долгим было путешествие, усталый
путник непременно нуждается в месте, где  можно  отдохнуть  и  расслабиться.
Такой путник, как Крупп, оставивший за спиной немало миль, которые  пришлось
преодолеть". Он устремился вперед.
   На перекрестке росло раскидистое дерево с  голыми  ветвями.  С  одной  из
толстых  ветвей  свисало  что-то   длинное,   завернутое   в   холстину,   и
поскрипывало, качаясь на ветру. Крупп  бросил  на  предмет  лишь  мимолетный
взгляд, ступил на дорожку и начал подниматься на холм.
   - Неудачное решение,  -  пробормотал  он.  -  Гостиницы  для  утомленных,
запыленных странников не должны строиться на холмах.  Тяготы  карабканья  на
холм увеличивают расстояние. Владелец гостиницы  должен  знать  это.  Свежее
пиво, чтобы промочить горло, кусок мяса  с  кровью  и  с  ямсом  в  качестве
гарнира, а еще чистые бинты с мазью на ноги. Вот те  вещи,  которые  помогут
перенести свалившиеся на Круппа тяготы.
   Его монолог прервался, он жадно хватал ртом воздух, поднимаясь к вершине.
Когда Крупп достиг двери, его мучила такая одышка, что он даже не огляделся,
а сразу же стал толкать пострадавшую от времени и погоды дверь и толкал  ее,
пока она не поддалась, скрипнув заржавленными петлями.
   - Увы, - воскликнул он, остановившись, чтобы почистить рукава  пальто,  -
кружечка пенного пива для этого...
   Он умолк, заметив окружавшие его угрюмые физиономии.
   - Сдается мне, дело плохо, - пробормотал  он.  Место  действительно  было
гостиницей, то есть было когда-то, лет сто назад.
   - Этот запах дождя в  ночном  воздухе,  -  сказал  он  полудюжине  нищих,
скорчившихся на земляном полу вокруг толстой сальной свечи.
   Один из них кивнул.
   - Мы выслушаем тебя, бедняга.
   Он махнул в сторону соломенной подстилки.
   -  Присаживайся  и  развлеки  нас  рассказом.  Бровь   Круппа   удивленно
приподнялась.
   - Крупп благодарит вас за ваше приглашение. Он  наклонил  голову  в  знак
признательности и шагнул вперед.
   - Не думайте, однако, что  он  пришел  в  столь  благородное  общество  с
пустыми руками.
   Он уселся, скрестив ноги, посапывая от усилия, и обратился к говорившему.
   - Крупп разделит со всеми вами  хлеб.  Он  вытащил  из  рукава  небольшой
ржаной хлебец. В другой его руке появился хлебный нож.
   - Человек, сидящий сейчас перед вами, известен  друзьям  и  знакомым  под
именем Круппа. Житель того самого сияющего Даруджистана, жемчужины побережья
Генабакиса, загадочной звезды.
   Он вынул кусок козьего сыра и широко улыбнулся всем сидящим перед ним.
   - А это - его сон.
   - Вот как, - произнес нищий, и лицо его вытянулось  от  изумления.  -  Мы
чрезвычайно польщены знакомством с тобой, Крупп из  Даруджистана.  Мы  также
восхищены тем, что ты проделал столь долгий путь.
   Крупп положил ржаной хлебец и нарезал его на кусочки.
   - Крупп всегда считал вас не более чем простыми воплощениями его  самого.
Вы - всего лишь несколько голодных.  Что  вы  просите  у  вашего  господина,
обращаясь к нему в нужде? Чтобы он обернулся взглянуть на  вас.  Собственная
жизнь слишком дорога, чтобы обманывать того, у кого  есть  власть,  и  Крупп
уверяет вас, исходя из долгого опыта, что всякий обман зарождается в голове,
пока добродетели погибают от голода.
   Нищий взял кусочек хлебца и улыбнулся.
   - В таком случае, может быть, мы - твои добродетели.
   Крупп помолчал, разглядывал кусок сыра, который он держал в руке.
   - Полагаю, что Крупп не задумывался до сих пор  на  эту  тему,  молчаливо
наблюдая процесс изготовления этого сыра. Однако предмет  разговора  рискует
затеряться в лабиринте подобных метафор. Когда речь заходит о сыре, нищим не
предоставляют выбора. Однажды вы уже вернулись, и Крупп  знает,  почему,  он
уже объяснил это с поразительной невозмутимостью.
   - Монета вращается, Крупп, все еще  вращается,  -  улыбка  сошла  с  лица
говорившего.
   Крупп вздохнул. Он передал ломоть козьего сыра человеку, что сидел справа
от него,
   - Крупп слышит вращение монеты, - произнес он  устало.  -  Он  ничего  не
может сделать, но он слышит это. Бесконечный звон раздается в мозгу. И  все,
что Крупп видит, все, что он подозревает, это то, что он всего  лишь  Крупп,
человек, вызывающий богов поиграть в их собственную игру.
   - А может быть, мы - твои сомнения, - произнес нищий, - те, с которыми ты
раньше не боялся встретиться лицом к лицу, как это  произошло  сейчас.  Даже
если они побуждали тебя вернуться назад, даже если они призывали бороться за
жизнь Даруджистана, за жизнь твоих друзей, за жизнь молодости, к чьим  ногам
должна упасть монета.
   - Она упадет сегодня ночью, - сказал Крупп.  Шестеро  нищих  кивнули  при
этих словах, хотя их занимали, главным образом, хлеб  и  сыр.  -  Должен  ли
Крупп принять вызов? В конце концов,  что  такое  боги,  как  не  подходящие
жертвы?
   Он улыбнулся, вскинув руки с дрожащими пальцами.
   - Для Круппа, ловкость рук которого  равняется  лишь  изворотливости  его
разума.  Жертвы   собственной   самоуверенности,   ослепленные   собственным
высокомерием, заявляет Крупп. Разве не чудо, что они до сих пор живы?
   Говоривший кивнул и произнес с набитым сыром ртом:
   - Может, мы твои таланты, в таком случае? Попусту растраченные?
   - Возможно, - произнес Крупп, и глаза его сузились. - Ведь только один из
вас умеет говорить.
   Нищий проглотил сыр и засмеялся, свет свечи отразился в его глазах.
   - Возможно, остальным еще следует найти свой голос, Крупп. Они ждут  лишь
команды хозяина.
   - Ох, - Крупп вздохнул, словно собираясь встать, -  однако,  Крупп  полон
сюрпризов. Нищий взглянул на него.
   - Ты что, возвращаешься в Даруджистан?
   - Разумеется, - отозвался Крупп, поднимаясь  на  ноги  с  душераздирающим
стоном. - Он ведь просто вышел подышать свежим  вечерним  воздухом,  который
гораздо чище за городскими стенами, разве нет? Круппу необходим  моцион  для
развития его и без того удивительных талантов.  Прогулка  перед  сном.  Этой
ночью, - сказал он, засовывая большие пальцы рук за ремень, - монета упадет.
Крупп должен занять свое место в центре  событий.  Он  возвращается  в  свою
постель, ночь еще юна.
   Он обвел нищих взглядом. Казалось, что  все  они  прибавили  в  весе,  на
посвежевших лицах появился здоровый румянец. Крупп удовлетворенно вздохнул.
   - Был счастлив встретиться с вами, господа, - произнес Крупп. - Однако, в
следующий раз давайте не будем выбирать гостиниц на вершине холма. Ладно?
   Говоривший улыбнулся.
   - Так ведь  таланты  так  просто  не  даются,  Крупп,  равным  образом  и
добродетели и сомнения, а голод едва ли побуждает к подъему на холмы.
   Глаза Круппа сузились, когда он взглянул на нищего.
   - Крупп слишком мудр, - пробормотал он.
   Он покинул общество и мягко прикрыл за собой скрипучую дверь.  Вернувшись
на дорожку, он дошел до перекрестка и остановился  перед  висевшей  на  суку
фигурой, завернутой в простую ткань.
   - Я знаю, кто ты, - сообщил он радостно. - Последнее  воплощение  Круппа,
завершающее сонм глядящих на Круппа лиц, лиц, принадлежащих  самому  Круппу.
Так мог бы ты заявить. Ты смирение, это всем известно. Но, запомни, смирению
нет места в жизни Круппа. Ты останешься здесь.
   С этими словами он повернулся к большому городу, освещающему небо  синими
и зелеными огнями.
   - Ах, этот дивный, переливающийся ярким огнем самоцвет - Даруджистан, дом
Круппа. Это так, - добавил он, трогаясь в путь, - и так и должно быть.

***

   Город начинался от расползающихся  в  разные  стороны  верфей  на  берегу
озера, поднимался по ступеням районов Гадроби и Дару вверх  через  культовые
постройки и высокие здания, доходил до вершины холма  Величественности,  где
собирался городской Совет; Даруджистан топорщился острыми  коньками  крыш  и
конусами башен, показывал совершенно плоские крыши,  колокольни  и  помосты,
причем все они были так  пышно  декорированы,  что  полностью  лишали  улицы
города, за исключением самых главных, солнечного света.
   Фонари освещали самые оживленные  улицы,  их  лучи  выхватывали  из  тьмы
пористые камни мостовых. Питаясь от медных трубок, погнутых от времени,  газ
с шипением светил в шарах фонарей; это неверное сияние было синим и зеленым.
Газ добывался из огромных пещер, расположенных под городом, и передавался по
каналам с массивными вентилями. За работу по добыче  и  передаче  газа  были
ответственны Серолицые - молчаливые мужчины и женщины, которые передвигались
по мощенным булыжником улицам города, подобно призракам.
   Девять сотен лет газ освещал как минимум один городской район.
   Хотя газовые трубки яростно делились арендаторами, огни и частицы пламени
достигали поверхности, а Серолицые продолжали нести  свое  бремя  и  смирять
своего незримого дракона, ставя его на колени.
   Ниже уровня крыш был иной мир, вечно залитый голубым сиянием.  Этот  свет
обозначал главные улицы города, а также наиболее оживленные, узкие и  кривые
подъездные пути к рынкам. Однако, сам город с его двадцатью  тысячами  улиц,
по которым едва могла проехать двухколесная повозка,  оставался  в  темноте,
изредка  освещаемый  факелом  случайного  прохожего  или   круглым   фонарем
городской стражи.
   Днем крыши города ярко блестели и нагревались под солнцем, сохнущее белье
флагами хлопало на ветру, который дул с озера. К ночи звезды и луна освещали
мир, оплетенный паутиной пустых бельевых веревок и хитросплетений их теней.
   Этой ночью среди пеньковых веревок и их  таинственных  отражений  маячила
некая фигура. С небес среди редких  облаков  сияла  бледная  луна,  подобная
кривой сабле бога. Фигура была плотно завернута в замаранную копотью  ткань,
лицо  также  было  спрятано,  оставалась  лишь  щель  для  глаз,   изучающих
близлежащие крыши. Доспех из темной кожи защищал грудь неизвестного, а также
включал в себя карманы и тугие петли,  в  которые  были  засунуты  различные
инструменты: мотки медной проволоки, железные напильники, три  металлические
пилы, завернутые по  отдельности  в  промасленную  бумагу,  кусок  резины  и
квадратный кусок свечного сала, катушка рыболовной  лесы,  остро  заточенный
кинжал и метательный нож. Ножны и  того,  и  другого  помещались  под  левой
рукой, чтобы быть наготове.
   Носки мокасин вора - а это был именно вор - были пропитаны смолой.  Когда
он пересекал крышу, то внимательно следил за тем, чтобы не  переносить  весь
свой вес на носки и не прикасаться к крыше узкой липкой полоской  смолы.  Он
подошел к краю здания и  посмотрел  вниз.  Тремя  пролетами  ниже  помещался
небольшой садик, бледно освещаемый четырьмя газовыми  лампами,  стоящими  по
углам мощенного камнем патио, в центре которого находился фонтан.  Пурпурный
свет заливал листву деревьев, и отражался в воде. На скамье у фонтана  сидел
стражник. Его клонило в сон, свое копье он держал между колен.
   Поместье д'Арля  было  широко  известно  в  высших  кругах  Даруджистана,
особенно если речь шла о возможности замужества  младшей  дочери  владельцев
поместья. Многие просили се руки, множество подношений  в  виде  драгоценных
камней и прочих безделушек нашли приют в спальной юной особы.
   В то время, как представители высшего общества стремились сюда как осы на
мед, в низших  кругах  слухи  о  предстоящем  праздновании  оставляли  людей
равнодушными. Однако, и среди низших  находились  такие,  что  действительно
внимательно и молча прислушивались к  рассказам  о  поместье  д'Арля,  жадно
впитывая все их детали.
   Итак, вор по имени Крокус Маленькие Руки не отводил взгляда от стражника,
дремлющего внизу, в саду. Мысль его лихорадочно работала,  выбирая,  с  чего
начать. Главное - определить, какая из бесчисленных комнат дома  принадлежит
девице. Крокус не любил головоломок, но он знал, что когда  дело  заходит  о
подобных  вещах,  его  мысль  руководствуется  собственной  логикой,  почтив
полностью подчиняясь инстинкту.
   Почти наверняка самой младшей и любимой  дочери  отдан  верхний  этаж.  С
балконом, выходящим в сад.
   Вор  переключил  свое  внимание  со  стражника  на   стену,   находящуюся
непосредственно под ним. Три балкона, но лишь один, слева, был на  последнем
этаже. Крокус отступил от края и бесшумно  заскользил  по  крыше.  Когда  он
решил, что находится как раз над нужным балконом,  он  снова  приблизился  к
краю и посмотрел вниз.
   Самое большое, десять футов. Каждая из сторон балкона  была  декорирована
резными колоннами из расписного дерева. Свет месяца заставил их вытянуться и
образовать причудливую рамку. В последний раз взглянув на стражника, который
оставался неподвижен, и чье копье, вроде бы, не собиралось  в  любой  момент
загрохотать по камням двора, Крокус начал медленно сползать вниз по стене.
   Пропитанные  смолой  носки  мокасин   уверенно   цеплялись   за   карниз.
Углублений, за которые можно было  схватиться  руками,  было  предостаточно,
поскольку резчик по дереву хорошо потрудился над колоннами, а солнце,  дождь
и ветер обработали краску. Вор спускался по колонне до  тех  пор,  пока  его
ноги не коснулись перил балкона в том месте, где они  граничили  со  стеной.
Секундой позже Крокус ступил на блестящие плитки, на которые падала тень  от
кованого стального столика и стула с подушками.
   Ни малейшего огонька не пробивалось из-под створок раздвижной двери.  Два
бесшумных шага  -  и  он  рядом  с  дверью.  Секунда  на  изучение  замка  и
определение его типа. Крокус вытащил пилу с мелкими зубьями  и  приступил  к
работе. Звук, который производил инструмент, был еле слышен, не громче пения
цикады. Прекрасный инструмент, редкий и дорогой. Крокусу повезло, у него был
дядюшка, алхимик-любитель, который использовал подобные удивительно надежные
инструменты при создании своих  причудливых  механизмов  для  конденсации  и
фильтрации различных химических смесей. Еще больше ему повезло  с  тем,  что
рассеянный дядюшка забывал возвращать вещи на свои места.
   Двадцать минут спустя  зубья  пилы  победили  последний  сопротивляющийся
болт. Он вернул инструмент на место, вытер руки и локтем толкнул дверь.
   Крокус заглянул в комнату. В сером свете он  увидел  огромную  кровать  в
нескольких футах слева, изголовьем ко внешней стене.  С  кровати  доносилось
тихое дыхание крепко спящего человека. Комнату наполнял запах дорогих духов,
терпких, возможно, из Долин.
   Прямо напротив него находилось две двери, одна была приоткрыта и  вела  в
ванную комнату, вторая представляла собой могучий заслон  из  дуба,  на  ней
красовался  чудовищных  размеров  замок.  Напротив  стены  справа  от   него
помещались платяной шкаф и туалетный столик с зеркалом из трех  полированных
серебряных створок, скрепленных между  собой  петлями.  Центральное  зеркало
было прислонено к  стене,  два  по  краям  образовывали  такие  углы,  чтобы
создавался бесконечный коридор отражений.
   Крокус огляделся по сторонам и пролез в комнату. Он медленно  поднялся  и
потянулся, расправляя мышцы, затекшие от напряжения последних минут.  Он  на
цыпочках подкрался к туалетному столику.

***

   Дом д'Арля был третьим на  авеню  Старого  К'рула  из  тех,  что  первыми
располагались у подножия холма и выходили на круглый двор, полный сорняков и
полуразрушенных дольменов. Напротив двора высился храм К'рула, древние камни
которого, обнесенные поломанной решеткой, утопали во мху.
   Последний  монах  из  служителей  верховного  бога  умер  в  незапамятные
времена. Квадратная колокольня, построенная во внутреннем дворе храма,  была
выдержана в старинном архитектурном стиле. Четыре колонны розового  мрамора,
установленные по углам высокой площадки, все еще поддерживали остроконечную,
позеленевшую от времени бронзовою крышу.
   С колокольни были видны плоские кровли домов мелкого дворянства. Один  из
домов вплотную подходил к одной из грубо выложенных стен храма,  и  на  него
падала густая тень от башни. На этой крыше замер убийца.  Руки  его  были  в
крови.
   Тало Крафар из клана Юрриг  Денатте  со  свистом  выдохнул  сквозь  зубы.
Струйки пота, стекавшие с бровей, оставляли грязные дорожки,  капельки  пота
падали с широкого кривого носа. Он уставился на свои руки  широко  открытыми
черными глазами, поскольку руки его были запачканы собственной кровью.
   В эту ночь он выполнял функции дозорного, осматривая  крыши  города,  что
являлось прерогативой убийц (если  не  считать  случайных  воров).  Подобный
осмотр позволял в большинстве случаев передвигаться по городу незамеченными.
По крышам пролегали пути тайных политических интриг, целью которых были либо
поддержание  бесконечной  междоусобицы  двух  Домов,  либо  -  наказание  за
предательство. Совет правил днем под непрестанным наблюдением общественности
- Гильдия правила ночью, не видимая никем, не  оставляющая  свидетелей.  Так
было всегда, с появления первых построек Даруджистана на  берегах  Лазурного
озера.
   Тало пересекал вполне заурядную крышу, когда в его  левое  плечо  впилась
стрела арбалета. Он бросился вперед, и неизвестно, сколько он  просидел  под
открытым небом, ошарашенный, пытаясь  понять,  что  же  произошло.  В  конце
концов, когда оцепенение медленно уступило место  боли,  он  перекатился  на
бок. Стрела прошла  насквозь.  Она  лежала  на  вымазанной  дегтем  черепице
недалеко от него. Он начал перекатываться по  крыше,  пока  не  добрался  до
окровавленной стрелы.
   Одного взгляда было достаточно, чтобы  определить,  что  стрела  была  не
воровская. Ею выстрелили из тяжелого оружия, оружия убийцы. Когда этот  факт
дошел до сознания Тало, он встал сперва на колени, а затем поднялся на ноги.
Непослушными ногами он шагнул к краю здания.
   Кровь струилась из раны все время, пока  он  сползал  вниз  по  стене  на
темную аллею. Наконец его мокасины коснулись гладкого, блестящего  булыжника
мостовой. Он помедлил, стараясь собраться с  мыслями.  Этой  ночью  началась
война среди убийц. Но кто из глав клана был настолько глуп или глупа,  чтобы
надеяться занять место Воркейн в Гильдии Убийц? В любом  случае,  он  должен
вернуться к клану, если сможет. Приняв это решение, он побежал.
   Когда он нырнул в тень третьей по счету аллеи, холодок пробежал у него по
спине.  Тало  перестал  дышать  и  замер.  Охватившее   его   чувство   было
безошибочно, оно шло из подсознания: за ним следят. Он взглянул  на  рубаху,
пропитанную кровью, и ясно понял, что шансов уйти у него  нет.  Без  всякого
сомнения, тот, кто выслеживает его, хорошо видел, как он вошел  в  аллею,  и
сейчас держит наготове арбалет. По крайней мере, сам Тало сделал  бы  именно
так.
   Надо  попытаться  выиграть  эту  партию,  устроить  ловушку.  Для   этого
необходима крыша. Тало  повернулся  назад  и  принялся  изучать  близлежащие
здания. Две улицы справа вели к  храму  К'рула.  Его  взгляд  задержался  на
темной громадине колокольни. Туда.
   Едва не потеряв сознание, когда вновь подн