?
     Юноша помедлил, как  обнаженный  пловец  на  берегу  очень  холодного
омута, затем решимость оставила его.
     - Э... Мы не случайно разбили лагерь вне города?
     Это было явно не то, что  он  собирался  сказать,  но  Дженни  только
бросила взгляд на белые кости твердыни, оплетенные тенями и лозами.
     - Да.
     Голос его упал.
     - Ты думаешь... кто-нибудь может прятаться в развалинах?
     Она усмехнулась уголком рта.
     - Нет, насколько я знаю. Но  город  полностью  похоронен  в  зарослях
ядовитого плюща - самых обширных по эту сторону Серых гор. В любом случае,
- добавила она, склоняясь над горкой сухого хвороста, которую  ей  удалось
собрать, и подсовывая под нее березовую кору,  -  я  уже  окружила  лагерь
охранными заклятиями, так что постарайся больше не покидать его.
     В ответ на эту безобидную насмешку Гарет  быстро  наклонил  голову  и
покраснел.
     Слегка позабавленная, она продолжала:
     - Даже если твоя леди Зиерн колдунья (при всем  твоем  нежном  к  ней
отношении), она бы не смогла явиться сюда с юга, сам понимаешь. Волшебники
превращаются в птиц только в балладах, ибо превращение сущности  (а  иначе
ты не обретешь нужного тебе обличья) - дело  весьма  опасное  и  требующее
огромной власти. Когда колдуну надо куда-то добраться, он  пользуется  для
этой цели своими ногами.
     -  Да,  но...  -  Его  высокий  лоб  пошел  морщинами.  Полагая  себя
поклонником столичной ведьмы, Гарет, видимо, не допускал мысли  о  чем-то,
лежащем вне ее власти. - Леди Зиерн делает это постоянно. Я сам видел...
     Дженни застыла с  хворостиной  в  руке,  ужаленная  внезапной,  почти
забытой болью - горькой завистью к  тем,  кто  превзошел  ее  в  искусстве
магии. Всю свою жизнь она старалась подавить это чувство,  зная,  что  оно
искалечит ее и лишит власти. Именно это  заставило  Дженни  момент  спустя
напомнить себе, что раз уж она едет на юг, то  не  грех  поучиться  там  у
других.
     Но на краешке сознания отчетливо звучал голос старого Каэрдина, вновь
говорившего, что  даже  если  ты  обладаешь  достаточной  для  превращения
властью, то все равно пребывание в чужом образе  разрушит  любого,  кроме,
пожалуй, самых великих магов.
     - Тогда она в самом деле весьма могущественна, - с трудом проговорила
Дженни. Мысленным усилием она подожгла кору, и пламя горячо скользнуло под
хворостом. Даже эта маленькая  магия  уязвила  ее,  как  иголка,  беспечно
оставленная в  шитье,  -  уязвила  сознанием  ничтожности  ее  собственной
власти. - И в кого же она превращалась? - Дженни  спросила  об  этом  так,
словно надеялась, что Гарет сейчас ответит, что сам ничего не видел и  что
все это не более чем слухи.
     - Однажды она обернулась кошкой, - сказал он. - Другой раз -  птицей,
ласточкой. И еще она являлась ко мне  во  снах  такой...  Это  странно,  -
продолжил он несколько торопливо. - В балладах о подобном почти ничего  не
говорится. Но это было чудовищно,  самая  ужасная  вещь,  какую  я  только
видел: женщина, женщина, которую я... - он спохватился, - которую я  знаю,
искажает облик и обращается в зверя. А потом  зверь  смотрит  на  меня  ее
глазами.
     Он сутулился, скрестив ноги, перед костром, а Дженни устанавливала на
огонь сковороду и смешивала муку для лепешки.
     - Так вот почему, - сказала она, - ты упросил короля послать тебя  на
север... Ты бежал от нее?
     Гарет отвернулся, потом кивнул.
     - Я не  хочу  предать...  предать  короля.  -  Слова  его  прозвучали
странно. - Но я чувствую, как что-то вынуждает меня это сделать.  И  я  не
знаю, как быть... Поликарп ненавидел ее, - продолжил  он  через  некоторое
время, в течение которого слышимый неподалеку голос Джона бодро  проклинал
развьючиваемых мулов - Кливи и Тыквоголового. - Мятежный господин Халната.
Он всегда говорил мне, чтобы я держался от нее подальше. И он ненавидел ее
за то, что она околдовала короля.
     - И поэтому восстал?
     - Что-то послужило причиной, не знаю, что. - Гарет с несчастным видом
поигрывал чешуйкой засохшего теста, оставшейся в чаше. - Он... он  пытался
убить короля и... и наследника - королевского сына. Поликарп  -  следующий
наследник,  он  племянник  короля,  а  во  дворец  его  взяли  в  качестве
заложника, когда восстал его отец. Поликарп натянул веревку через дорогу в
охотничьем поле. Утро было туманное, и он, наверное, думал, что даже  если
кто ее и заметит на всем скаку, то будет уже поздно. - Голос его  дрогнул,
когда он добавил: - Но я видел, как он это сделал.
     Дженни взглянула  ему  в  лицо,  превращенное  темнотой  и  скачущими
отсветами костра в грубую подвижную мозаику.
     - Ты любил его, не так ли?
     Он заставил себя кивнуть.
     - Я думаю,  это  был  мой  лучший  друг  при  дворе.  Мои  сверстники
(Поликарп старше меня всего на пять лет) обычно смеялись надо мной, потому
что я собираю баллады, потому что я неуклюжий, потому что ношу  очки...  А
над ним смеялись, потому что его отец был  казнен  за  измену,  а  сам  он
увлекается философией. Но ведь многие из владык были  философы!  Халнат  -
университетский город, поэтому они все, как правило,  атеисты  и  бунтари.
Вот и его отец, что был женат на сестре короля... Но Поликарп  был  всегда
королю как родной сын. - Юноша отклеил  ото  лба  мокрую  жидкую  прядь  и
закончил сдавленно: - Даже когда я увидел, что он делает, я не поверил.
     - И ты донес на него?
     Гарет сокрушенно вздохнул.
     - Что мне еще оставалось!..
     "Неужели он  скрывал  именно  это?"  -  подумала  Дженни.  Стоило  ли
утаивать то, что королевство расколото гражданской войной, как во  времена
Усобицы, ради которой короли вывели войска из  Уинтерлэнда?  Может,  Гарет
боялся, что Джон, узнав, как малы шансы  получить  войска  от  короля,  не
согласится на это путешествие?
     Или он скрывал что-то другое?
     Было уже совсем темно. Дженни сняла хрустящие оладьи со сковороды  и,
отложив на деревянное блюдо, занялась солониной и бобами. Подошел  Джон  и
присел рядом, отчасти прислушиваясь к рассказу Гарета, отчасти - к шорохам
за пределами лагеря.
     Приступили к трапезе, а Гарет все говорил:
     - Так или иначе, а Поликарп покинул город. Люди короля ждали  его  на
дороге в Халнат, но он, наверное, ушел через Бездну  Ильфердина,  и  гномы
провели  его  до  Цитадели.  Королевские  войска  они  через   Бездну   не
пропустили, иначе бы мы ударили на Халнат с тыла; но они отказали в этом и
мятежникам, даже перестали им продавать пищу. Говорят, они хотели обрушить
взрывчатым порошком туннель и отрезать Халнат навсегда.  Но  потом  пришел
дракон...
     - Пришел дракон - и что? - спросил Джон.
     - Когда это  случилось,  Поликарп  открыл  ворота  Халната  и  принял
бежавших из Бездны гномов. Множество гномов нашли у него убежище, но Зиерн
говорит, что среди них были  только  те,  кто  поддерживал  его  с  самого
начала. А она должна знать - она ведь воспитывалась в Бездне.
     - Смотри-ка! - Джон кинул в  костер  обглоданную  свиную  косточку  и
вытер пальцы о кукурузную лепешку. - То-то  я  гляжу,  имя  у  нее  как  у
гномов.
     Гарет кивнул.
     - Раньше гномы часто принимали  в  ученики  человеческих  детей,  они
живут...  жили...  в  городке  неподалеку  от  главных  Врат  Бездны,  где
плавилось золото и шла торговля. Но в прошлом году гномы  запретили  людям
входить в Бездну.
     - Запретили? - заинтересовался Джон. - А почему?
     Гарет пожал плечами.
     - Не знаю. Они странные и коварные создания. Никогда не угадаешь, что
они замыслили. Так говорит Зиерн.
     Когда совсем  стемнело,  Дженни  оставила  мужчин  у  костра  и  тихо
двинулась вдоль границ лагеря, проверяя охранный круг заклятий от болотных
дьяволов, шептунов  и  мрачных  призраков,  возникавших  иногда  в  руинах
старого города. Она присела на  межевой  камень  вне  досягаемости  бликов
костра и занялась своей медитацией, которой  столь  часто  пренебрегала  в
последние дни - с того самого утра, когда привела Гарета в Холд.
     Будь она более прилежна, стремись к власти,  как  подобает  настоящей
ведьме, - стала бы она такой же могущественной,  как  эта  Зиерн,  играючи
меняющая облик? Предостережения Каэрдина вновь зазвучали в  мозгу  Дженни,
но, может быть, это говорила зависть к более талантливой колдунье. Каэрдин
был слишком стар, а другого наставника  в  Уинтерлэнде  после  его  смерти
Дженни найти не  смогла.  Подобно  Джону  она  была  ученым  без  должного
образования, подобно всем жителям селения Алин  вынуждена  была  расти  на
скудной каменистой почве.
     В  извивающихся  бликах  пламени  она   могла   видеть,   как   Джон,
жестикулируя, рассказывает  Гарету  что-то  из  огромной  коллекции  своих
душераздирающих историй из жизни Уинтерлэнда. Интересно, о чем он  сейчас?
О Жирном Бандите или о своей невероятной  тете  Матти?  В  первый  раз  ей
пришло в голову, что это ради нее, а не только  ради  жителей  Уинтерлэнда
откликнулся он на призыв короля - - ради того, чего ни она, ни их  сыновья
не могли получить в этих землях.
     "Он собирается платить за это жизнью", -  в  отчаянии  подумала  она,
глядя на Джона. Молчаливые руины Эмбера, казалось,  смеялись  над  ней  из
темноты, и все отчетливей становился шепоток в сердце,  что  это  был  его
выбор, а не ее.  Она  могла  лишь  то,  что  могла  -  бросить  занятия  и
последовать за ним. Король  послал  приказ,  пообещал  награду  -  и  Джон
подчинился королю.


     Еще пять дневных переходов к югу от Эмбера - и местность снова начала
очищаться. Леса сменились пологими наносными  склонами,  скатывающимися  к
Уайлдспэ - северной границе земель Белмари. Страна тянулась пустынная,  но
это  уже  было  не  кладбищенское  запустение  Уинтерлэнда   -   временами
попадались фермы, похожие на маленькие крепости, да и дорога стала  вполне
проходимой.  Стали  встречаться  первые  путники  (в  основном   торговцы,
направлявшиеся на север и на  запад)  с  новостями  и  слухами  об  ужасе,
поразившем землю с пришествием дракона,  и  о  беспорядках  в  Беле  из-за
высоких цен на зерно.
     - А что, не так, что  ли?  -  говорил  тщедушный  торговец  с  лисьей
мордочкой, ведший за собой целый караван груженых мулов. - Урожая теперь с
этим драконом не жди, зерно сгниет на полях, а  гномы,  которых  теперь  в
Беле целые  банды,  перекупят  хлеб  у  честного  люда  с  помощью  своего
жульнического золота.
     - Жульнического? - удивился Джон. -  Они  добывают  его  в  шахтах  и
плавят, где же здесь жульничество?
     Дженни украдкой пнула его  в  лодыжку:  чтобы  выслушать  новости  до
конца, не стоило раздражать рассказчика.
     Торговец сплюнул в канаву на обочине (упаси боже, не  на  дорогу!)  и
вытер рыжеватую седеющую бороду.
     - Это не дает им права отнимать хлеб у простого народа, - сказал  он.
- Кроме того, ходят слухи, что они сообщаются со своей братией в  Халнате,
да-да! Говорят, они снюхались с правителем Халната,  похитили  наследника,
единственного сына короля, и теперь держат его в заложниках.
     - А могло быть такое? - спросил Джон.
     - Еще как могло! Правитель-то - колдун, разве не  так?  А  от  гномов
вообще добра не жди - только и норовят, что учинить  в  столице  мятеж  да
измену.
     - Мятеж да измену? -  не  выдержал  Гарет.  -  Гномы  -  наши  верные
союзники с незапамятных времен! И розни между нами никогда не будет!
     Торговец покосился на него подозрительно, но проворчал только:
     - Оно и видно! Попрошайки они и предатели...
     Дернул за узду первого мула и оставил путников одних посреди дороги.
     А вскоре они встретили и самих гномов -  группу  беженцев  в  набитых
скарбом повозках и телегах, окруженных вооруженной охраной. Они беспокойно
уставились на Джона  близорукими  глазами  янтарного  или  бледно-голубого
цвета из-под низких широких бровей и нехотя ответили на его вопросы о том,
что сейчас происходит на юге.
     - Дракон? Да, он залег в Ильфердине, а король  даже  не  послал  туда
войска, чтобы согнать его! - Глава гномов поигрывал мягкой выпушкой  своих
перчаток, легкий ветер вздувал шелк его странного одеяния.  Охрана  позади
кавалькады посматривала на  незнакомцев  с  подозрением  и  беспокойством,
словно опасалась атаки трех человек.  -  Что  касается  нас,  то,  клянусь
Сердцем Бездны, мы получили  сполна  от  людского  рода,  бравшего  с  нас
вчетверо за жилье, в котором бы устыдились жить даже  слуги,  и  за  пищу,
достойную крыс. - Его голос, высокий и тонкий, как и у  всех  гномов,  был
полон ненависти, порожденной ненавистью.  -  Без  золота,  получаемого  из
Бездны, их город никогда бы не был  выстроен,  хотя  ни  один  человек  не
заговорит  с  нами  на  улице,  разве  что  проклянет.  В  столице  теперь
распускают слухи, что мы вступили в заговор с нашей  братией,  бежавшей  в
Халнат. Клянусь Камнем, это ложь, но только лжи и верят нынче в Беле.
     Со стороны телег, повозок, крытых носилок донесся гневный  шепоток  -
бессильная ярость тех, кому еще никогда в  жизни  не  приходилось  ощущать
беспомощность. Дженни, сидящая  тихо  в  седле  Лунной  Лошадки,  осознала
вдруг, что впервые видит гномов при свете дня. Их широко раскрытые,  почти
бесцветные глаза были плохо приспособлены к сиянию солнца, а чуткий  слух,
различающий шорох крыльев летучей мыши в  темноте  пещер,  был,  наверное,
терзаем гомоном людских городов.
     - А что король? - спросил Джон.
     - Король? - Пронзительный, словно свистулька, голос снова  исполнился
злобы, а сутулые плечи гнома передернулись от  пережитого  унижения.  -  А
королю все равно, что будет с нами! Наше  добро  осталось  в  Бездне,  его
подгреб под себя дракон, и мы теперь  можем  торговать  лишь  под  честное
слово, а ему верят все меньше и меньше в городе, где  хлеб  так  дорог.  А
королевская шлюха тем временем держит голову короля  на  своих  коленях  и
отравляет его разум, как отравляет она все, к чему  прикоснется,  как  она
отравила даже самое Сердце Бездны!
     Дженни услышала сзади свистящий выдох Гарета; глаза  юноши  сверкнули
гневом, но он не сказал ничего. Дженни посмотрела на него вопросительно, и
он отвернулся в смущении.
     Когда гномы снова  скрылись  в  плавающей  над  дорогой  дымке,  Джон
заметил:
     - Шипят, как настоящее  змеиное  гнездо.  А  что,  правитель  Халната
действительно мог похитить наследника?
     - Нет, - с несчастным видом сказал  Гарет,  в  то  время  как  лошади
продолжили спуск к переправе, не видимой  пока  в  поднимающемся  от  реки
тумане. - Он не мог бы покинуть Цитадель. И он вовсе не колдун - он просто
философ и атеист. Я... я не беспокоюсь насчет королевского  наследника.  -
Он снова уставился на свои руки, и лицо у него было как тем вечером, когда
он собирался сообщить что-то важное Дженни в лагере у развалин  Эмбера.  -
Послушайте, - начал он, - я должен...
     - Гар, - тихо сказал Джон, и юноша вздрогнул, как от ожога.  В  карих
глазах Джона светилась ирония, но голос был как зазубренный кремень.  -  А
не мог король призвать меня по какой-либо другой причине, кроме дракона?
     - Нет, - слабым голосом отвечал Гарет, избегая его взгляда. - Нет, он
не мог.
     - Не мог - что?
     Гарет сглотнул, его бледное лицо стало вдруг напряженным.
     - Он... Он не посылал  за  тобой...  по  какой-либо  другой  причине.
Просто...
     - Видишь ли, - негромко продолжил  Джон,  -  если  королю  вздумалось
послать мне свою печать с тем, чтобы я освободил его сына, или  помог  ему
против правителя Халната, о котором я уже  так  много  слышал,  или  чтобы
уладить все эти неурядицы с гномами, то, честное слово, у  меня  есть  чем
заняться дома. В моих собственных землях полно дел куда серьезнее, а  зима
в этом году предстоит свирепая. Я готов драться  с  драконом  в  обмен  на
королевскую  протекцию  над  Уинтерлэндом,  но  если  здесь  замешано  еще
что-то...
     - Нет! - Гарет в отчаянии схватил  его  за  руку,  на  лице  его  был
написан откровенный страх, что сейчас Драконья Погибель  бросит  еще  пару
подобных фраз и, развернув коня, поедет обратно в Вир.
     "И, может быть, - подумала Дженни, вспомнив свое  видение  в  чаше  с
водой, - оно было бы и к лучшему".
     - Аверсин, все не так! Ты здесь для  того,  чтобы  убить  дракона,  а
кроме тебя этого не сможет никто! Это единственная причина, почему  я  был
за тобой послан. Единственная, клянусь! Никакой политики, ничего такого!..
- Серые близорукие глаза Гарета умоляли Аверсина поверить, но было  в  них
некое отчаяние.
     Джон некоторое время пристально смотрел на него, затем сказал:
     - Я верю тебе, мой герой.
     В гнетущем молчании Гарет коснулся каблуками боков  Молота  Битвы,  и
мощный  конь  двинулся  вперед;  заемный  плед  юноши  слился  с  туманом,
превратив всадника в блеклый бесформенный сгусток. Джон придержал лошадь и
поравнялся с поглядывающей задумчиво Дженни.
     - Может быть, ты была и права, милая, отправившись со мной.
     Дженни перевела взгляд  с  Гарета  на  Джона  и  обратно.  Неподалеку
каркнула ворона, словно сама эта печальная земля подала голос.
     - Я не думаю, чтобы он хотел нам зла, - мягко сказала Дженни.
     - Он может погубить нас по глупости с тем же успехом.


     Когда они приблизились к реке, туман сгустился, и теперь они ехали  в
холодном белом мире, где единственными звуками  были  скрип  седел,  удары
копыт, звяканье сбруи да шелестящий треск тростников, растущих  в  залитых
водой канавах. Из этой серой водяной глади каждый камень, каждое  одинокое
дерево выступали тихими сгустками тьмы, словно предзнаменования странных и
мрачных  событий.  Отчетливее,  чем  когда-либо,   Дженни   ощущала,   как
становится все тяжелее молчание Гарета, как нарастает его чувство  вины  и
страха, и она знала, что Джон также понимает это, - он  поглядывал  искоса
на юношу и вслушивался в тишину пустынных земель, как  бы  ожидая  засады.
Наступили сумерки, и Дженни вызвала голубоватый шар ведьминого огня, чтобы
осветить дорогу, но мягкие, полупрозрачные волны тумана отражали свет, так
что двигаться приходилось почти вслепую.
     - Джен, - Аверсин натянул поводья, вскинул голову,  прислушиваясь.  -
Ну-ка послушай.
     -  Что  послушай?  -  шепнул  Гарет,  въезжая  за  ними   на   склон,
обрывающийся в пелену тумана.
     Обострившиеся чувства Дженни как  бы  раздвинулись,  проникая  сквозь
тусклые клубы, уже воспринимая далекий шелест речного тростника. Там  были
и другие звуки, смутные - искаженные туманом, но все же вполне узнаваемые.
     - Да, - сказала она тихо, и ее дыхание заклубилось на секунду в сыром
воздухе. - Голоса... лошади... целая компания на той стороне.
     Джон бросил на Гарета острый взгляд искоса.
     - Они, конечно, могут ждать перевоза, - сказал он, - если им есть что
делать по эту сторону реки на ночь глядя.
     Гарет не сказал  ничего,  но  лицо  его  было  бледным  и  застывшим.
Помедлив, Джон мягко чмокнул губами, и Слониха,  косматая  гнедая,  грузно
двинулась вниз по склону сквозь липкие речные испарения.
     Дженни позволила ведьминому огню разорваться,  когда  Джон  ударил  в
дверь приземистого домика. Они  с  Гаретом  остались  снаружи,  пока  Джон
уславливался с перевозчиком  о  цене  за  переправу  трех  человек,  шести
лошадей и двух мулов.
     - Пенни за ногу, -  сказал  перевозчик,  впиваясь  темными  беличьими
глазками то в одно лицо, то в другое с острым  интересом  человека,  через
порог которого проходит целый мир. - Но через час я бы смог предложить вам
ужин и ночлег. А то ведь скоро  будет  тьма  кромешная,  да  еще  туман  в
придачу.
     - Мы можем проехать еще несколько миль до полной темноты. Кроме того,
- добавил Джон, со странным мерцанием в глазах  оглянувшись  на  молчащего
Гарета, - кое-кто ждет нас на том берегу.
     - А! - Широкий рот перевозчика захлопнулся, как капкан. - Так это вас
они поджидают? Я их давно уж