Последовало мгновенное молчание,  и  Дженни  вдруг  поняла,  что  это
означает. Потом сказала:
     - То есть если пропорции - обычные, то в нем почти сорок футов?
     - Да, - сказал Дромар. - Рыночный Зал -  первая  пещера  Бездны,  что
лежит сразу  за  Большими  Вратами,  которые  ведут  во  внешний  мир.  От
внутренних дверей Большого Туннеля до Врат - сотня и еще  полсотни  футов.
Дракон занимал без малого треть этой длины.
     Джон  сцепил  руки  на  столе  перед  собой.  Лицо   его   оставалось
бесстрастным, но Дженни почувствовала, как дыхание его слегка  участилось.
Сорок футов. В два раза больше длины того дракона, который чудом  не  убил
его в Вире. И темные извивы туннелей взамен оврага...
     - А карта Бездны у вас есть?
     Старый гном посмотрел так оскорбленно, словно его  спросили,  сколько
будет стоить ночь с его дочерью. Затем лицо его потемнело, стало упрямым.
     - Эти знания запретны для людского рода.
     Джон сказал терпеливо:
     - Глядя, как с вами здесь поступают, я не могу винить вас за то,  что
вы не хотите выдать секреты Бездны. Но мне это нужно знать. Атаковать  его
в лоб бесполезно. Скажите хотя бы, где именно он залег.
     - В храме Сармендеса, на  первом  уровне  Бездны,  -  нехотя  отвечал
Дромар, и бледные глаза его сузились. Маленький слабый народец как  прежде
не  доверял  длинноногим,   кровожадным   родственникам,   загнавшим   его
тысячелетия назад под землю. - Это прямо у выхода из Большого Туннеля, где
он поворачивает вспять от Врат. Владыка света Сармендес был любим  людьми,
живущими в Бездне, королевскими посланниками и  их  домочадцами,  а  также
теми, кто был взят в ученичество. Его храм близок к поверхности, ибо  люди
не любят проникать глубоко в чрево Земли, камень страшит их  своим  весом,
темнота беспокоит. Там залег дракон. Туда он будет стаскивать свое золото.
     - А если как-нибудь с тыла? - спросил Джон. - Должен же быть обходной
путь! Через ризницу или через комнаты священников...
     - Нет, - сказал Дромар, но тут вмешалась карлица:
     - Да. Но тебе не найти его, Драконья Погибель.
     - Во имя Камня! - Старик резко обернулся к ней, в глазах его плавился
гнев. - Умолкни, Мэб! Секреты Бездны не для таких, как  он!  -  Он  злобно
взглянул на Дженни и добавил: - И не для таких, как она!
     Джон поднял руку, прося молчания.
     - А почему я его не найду?
     Мэб  покачала  головой.  Из-под  тяжелых  бровей  ее  круглые,  почти
бесцветные голубые глаза уставились на него сочувственно и печально.
     - Там много ловушек, - просто сказала она. - Пещеры и туннели  -  это
лабиринт. Мы, его обитатели, и  то  начинаем  разбираться  в  нем  лишь  к
двенадцати-четырнадцати годам. Даже если  мы  укажем  тебе  все  повороты,
которые ты должен будешь сделать, все  равно:  один-единственный  неверный
шаг приведет тебя к голодной смерти или к  безумию.  Люди  не  выдерживают
подземной тьмы. В лабиринте было много фонарей, но теперь они все погасли.
     - А карту, значит, не нарисуете? - И когда гномы только посмотрели на
него упрямо и загадочно, Джон сказал: - Проклятье! Я же  ничего  не  смогу
без вашей помощи!  Я  весьма  сожалею,  но  выбор  у  вас  один:  либо  вы
доверитесь мне, либо никогда уже не увидите своей Бездны.
     Брови Дромара тяжко осели.
     - Значит, так тому и быть, - сказал он.
     Однако Мэб повернулась покорно и начала подниматься. Глаза посланника
сверкнули.
     - Нет! Во имя Камня, неужели тебе недостаточно,  что  сыны  человечьи
крадут у Бездны секрет за секретом? Ты хочешь помочь им в этом?
     - Стыдись! - Мэб сморщила лицо в усмешке. - Хватит  с  него  дракона,
почему он должен еще и блуждать в темноте?
     - Карту могут украсть! - настаивал Дромар. - Именем Камня, что  лежит
в Сердце Бездны...
     Мэб поднялась на  ноги,  тряхнула  заплатанным  шелковым  одеянием  и
неспешно  направилась  к  полке  с  пергаментами,  занимавшей  весь   угол
сумрачного помещения. Вернулась она с тростниковым  стилом  и  несколькими
листами потрепанного папируса.
     - Та, кого ты боишься, давно уже вызнала  путь  к  Сердцу  Бездны,  -
мягко заметила карлица. - Если уж этот рыцарь-варвар приехал  сюда  верхом
из Уинтерлэнда, чтобы нас выручить, было бы подло не помочь ему.
     - А как насчет нее? -  Дромар  ткнул  коротким  пальцем,  отягощенным
самоцветом старой огранки, в сторону Дженни. - Это же ведьма! Ты  уверена,
что она не будет шпионить и разнюхивать, выкапывая наши  секреты,  обращая
их против нас, оскверняя их, отравляя, как это уже делалось до нее?
     Карлица  нахмурилась  и  какое-то  время  изучала  Дженни,  задумчиво
сморщив широкий рот. Затем снова опустилась на колени  и  толкнула  писчие
принадлежности через стол Дромару.
     - Вот, - сказала она. - Ты волен нарисовать карту, как  тебе  угодно.
Изобрази на ней все, что сочтешь нужным, а остального - не рисуй.
     - Но она же  ведьма!  -  Подозрение  и  ненависть  звучали  в  голосе
старика, и Дженни  подумала,  что,  видно,  дорого  обошлось  Дромару  его
знакомство с Зиерн.
     - Ах, - сказала Мэб и, дотянувшись,  взяла  маленькие,  исцарапанные,
мальчишески смуглые руки Дженни в свои. Некоторое время она вглядывалась в
ее глаза. Как будто  холодные  пальчики  шевельнули  самое  сокровенное  в
сознании, и Дженни поняла, что карлица проникает в ее мысли, как сама  она
когда-то проникала в мысли Гарета. Мэб тоже была колдуньей!
     Она напряглась невольно, но Мэб только улыбнулась  и  впустила  ее  в
глубины своей души - мягкой и чистой, как вода, но и  упрямой,  как  вода;
души без горечи, без сожалений и сомнений, которых столь много  таилось  в
сердце самой Дженни. Она расслабилась, чувствуя себя  пристыженной  и  еще
чувствуя, как что-то из мучившего ее растворяется бесследно в этой  мудрой
пристальности. Дженни понимала уже, что власть карлицы гораздо  больше  ее
собственной, - теплая и мягкая, как солнечный свет.
     Когда Мэб заговорила, то обратилась она не к Дромару, а к Дженни.
     - Ты боишься за него, - сказала она. - И,  наверное,  правильно,  что
боишься. - Она  протянула  маленькую  округлую  руку  и  погладила  волосы
Дженни. - Запомни только, что дракон - это еще не самое великое зло в этих
землях и что смерть - не самое худшее, что может с  вами  случиться.  И  с
тобой, и с ним.



                                    7

     На следующей неделе Дженни несколько раз  наведывалась  в  обветшалый
дом над каналом. Джон сопровождал ее дважды, а большей  частью  просиживал
весь день вместе с Гаретом в Королевской  Галерее,  ожидая,  когда  король
обратит на них внимание. Вечера он убивал с золотой молодежью из окружения
Зиерн, изображая пляшущего медведя, как он сам это называл, причем  весьма
успешно изображая, особенно если учесть  изматывающее  ожидание  поединка,
который мог стоить Джону жизни. Аверсин оставался верен  себе  и  даже  ни
разу не заговорил об  этом,  но  Дженни  чувствовала,  что  нервы  у  него
напряжены до предела.
     Сама она старалась  избегать  придворных  и  проводила  целые  дни  в
городе, у гномов. Пробиралась она туда потихоньку,  скрыв  себя  охранными
заклятиями от уличного сброда, ибо чуяла  все  яснее  день  ото  дня,  как
ненависть и страх расползаются по городу подобно  ядовитому  туману.  Путь
через  портовые  кварталы  пролегал  мимо  больших  таверн  "Хромой  бык",
"Храбрая крыса" и "Овца в болоте", где  собирались  беженцы  -  мужчины  и
женщины, согнанные с разоренных драконом дворов. И если кому-то были нужны
дешевые рабочие руки, он знал, что эти-то  согласятся  ворочать  мебель  и
чистить конюшни за несколько медяков.  Однако  зимние  штормы,  не  дающие
кораблям выйти из гавани, и растущие  цены  на  хлеб  лишили  завсегдатаев
таверн даже такого скудного заработка. Гномы, которых несмотря ни что было
в городе более чем достаточно, старались не ходить мимо  "Овцы  в  болоте"
после полудня - в часы отчаяния, когда уже ясно, что никто тебя сегодня не
наймет и все, что  тебе  осталось  -  это  потратить  последние  гроши  на
выпивку.
     Итак, с теми же предосторожностями,  какими  она  пользовалась  в  не
знающем законов Уинтерлэнде, Дженни пробиралась к леди Таселдуин, или, как
ее называли на языке людей, мисс Мэб.
     Дженни прекрасно понимала, что власть колдуньи-карлицы по сравнению с
ее собственной - огромна. Однако ни ревности, ни сожаления не возникало на
этот раз в ее душе. Наконец-то,  впервые  за  долгие  годы,  Дженни  нашла
учителя.
     В большинстве случаев  Мэб  охотно  делилась  секретами,  хотя  магия
гномов казалась Дженни такой же странной и чуждой, как  их  мысли.  У  них
совсем не было школ, и такое впечатление, что гномы  передавали  власть  и
знания чуть ли не по наследству  от  поколения  к  поколению  загадочными,
непонятными  Дженни  способами.  Мэб   рассказывала   ей   об   исцеляющих
заклинаниях, которыми  издавна  славилась  Бездна;  о  зельях,  утраченных
гномами с приходом дракона точно так же, как было утрачено все их  золото;
о чарах, способных крепче привязать душу к  плоти.  Шла  речь  и  о  более
опасном колдовстве, когда душа целителя, вливаясь в душу  больного,  могла
спасти того от смерти. Упоминались и другие заклинания подземной  магии  -
заклинания хрусталя, камня, свивающейся темноты, значение  которых  Дженни
понимала  весьма  смутно,  запоминая  чисто  механически  и  надеясь,  что
понимание придет потом. Мэб рассказывала о движении подземных вод, о  том,
как мыслят камни, о бесконечной череде пещер, никогда не видевших света.
     Однажды разговор зашел о Зиерн.
     -  Да,  она  была  когда-то  ученицей  в  Пещерах  Целителей.  -  Мэб
вздохнула, откладывая в сторону трехструнные цимбалы,  с  помощью  которых
учила Дженни мелодике  своих  заклинаний.  -  Пустая  девчонка,  пустая  и
испорченная. Был в ней какой-то талант злой  насмешки  -  еще  тогда.  Она
сидела среди нас, внимала великим целителям, обладавшим властью,  о  какой
она и мечтать не могла, кивала с почтением своей ухоженной  головенкой,  а
потом передразнивала их перед своими друзьями, живущими в Бездне.
     Дженни вспомнился серебряный отзвук смеха колдуньи и то,  как  Зиерн,
ускорив шаги, чуть не вынудила Дромара побежать за ней.
     Был ранний вечер. Несмотря на холод, воздух в  обиталище  гномов  был
спертый,  недвижный.  Шум  на  улице  стих,  слышались  только   перезвоны
множества башенных часов да одинокие крики угольщика, расхваливающего свой
товар.
     Мэб покачала головой, голос ее звучал глуховато.
     - Обожала выведывать секреты, как  другие  девчонки  обожают  сласти;
хотела обрести власть, подглядывая и подслушивая. Изучила все тайные пути,
ведущие в Пещеры Целителей, вынюхивала и шпионила, прячась в  темноте.  За
власть нужно платить, а она прикоснулась к тайнам  более  великим,  нежели
она сама, и осквернила, отравила их, как отравила самое Сердце  Бездны,  -
да, она отравила его! - и обратила нашу мощь против нас самих.
     Дженни была сбита с толку.
     - И Дромар говорил нечто подобное, - сказала  она.  -  Но  как  можно
осквернить заклинание? Исказить  его?  Тогда  заклинание  просто  потеряет
силу. Не понимаю.
     Мэб пристально посмотрела на нее, словно только сейчас вспомнив,  что
Дженни не принадлежит к их народу.
     - А ты и не должна понимать, - прозвучал ее нежный высокий  голос.  -
Это магия гномов. Людей это не касается.
     - Однако Зиерн-то прикоснулась, - сказала Дженни, перенося  вес  тела
на пятки и давая отдохнуть коленям,  болезненно  ощущающим  сквозь  ветхую
подушку твердый камень пола. - Если она, конечно, в самом деле научилась в
Пещерах  Целителей  чему-то  такому,  что  сделало  ее  величайшим   магом
королевства...
     - Ай! - с отвращением сказала карлица. - Целители  Бездны  были  куда
могущественней, чем она! Клянусь Камнем, у меня было больше власти!
     - Было? - ошеломленно переспросила Дженни. - Я знаю, что  большинство
Целителей погибло в Бездне, когда пришел дракон, и думала, что  просто  не
осталось никого, кто бы мог бросить ей вызов. Магия гномов  отличается  от
людской магии, но власть есть власть. Как могла Зиерн уменьшить твою силу?
     Но Мэб только потрясла головой, всплеснув бледными паутинных оттенков
волосами, и сказала яростно:
     - Это дела гномов.
     В последние дни Дженни редко видела Зиерн, но  чародейка  по-прежнему
занимала ее мысли. Влияние  Зиерн  пропитывало  королевский  двор  подобно
аромату  ее  коричных  благовоний.  В  пределах  дворца  Дженни  постоянно
чувствовала присутствие колдуньи. Как бы там ни добыла Зиерн свою власть и
что бы она потом с ней ни делала, но Дженни никогда не забывала, насколько
эта власть велика. Когда, не заглянув даже в фолианты  по  магии,  которые
Джон стянул для нее в дворцовой  библиотеке,  Дженни  сидела  перед  своим
магическим  кристаллом,  наблюдая  крохотные  беззвучные  образы  сыновей,
опасно дурачащихся на заснеженных зубчатых стенах Холда,  она  чувствовала
себя виноватой. Дженни уже не испытывала  чувства  ревности  к  Зиерн,  но
зависть еще оставалась. Правда, это была  зависть  продрогшего  путника  к
тем, кто сидит сейчас в теплых и светлых домах.
     Но когда она спрашивала у Мэб о  том,  каким  образом  могла  достичь
чародейка своей нынешней власти и почему гномы запретили ей  появляться  в
Бездне, карлица лишь твердила упрямо:
     - Это дела гномов. Людей это не касается...
     А  Джон  к  тому  времени  стал  всеобщим  любимцем   среди   молодых
придворных. Они  приходили  в  восторг  от  его  нарочитого  варварства  и
называли своим ручным дикарем, когда он начинал  рассуждать  об  инженерии
или о  повадках  свиней  или  цитировал  классиков  с  ужасающим  северным
акцентом. И каждое утро король, проходя по Галерее, отводил тусклые глаза,
а этикет не позволял Гарету заговорить первым.
     - Чего он тянет? - допытывался Джон, когда они с Гаретом, потеряв еще
один день, вышли из арочного портика Галереи  в  холодный,  расплывающийся
дневной свет. Из безлюдного сада со старенькой  арфой  в  руке  к  ним  по
лестнице тихо поднялась Дженни. Пока мужчины были в  Королевской  Галерее,
она упражнялась в  мелодике  заклинаний  на  пустынном  скалистом  берегу,
наблюдая бег облаков над морем. Был сезон  ветров  и  внезапных  бурь.  На
севере, наверное, вовсю уже лепил мокрый снег, а  здесь  теплые  солнечные
дни перемежались туманом и хлесткими дождями. Бледная дневная луна шла  на
ущерб, причиняя Дженни смутное беспокойство.  В  саду  на  фоне  глинистых
тонов  осенней  почвы  светло  и  ярко  выделялись   костюмы   придворных,
сопровождавших Зиерн на прогулку. Донесся нарочито  пронзительный  голосок
колдуньи, со злобной точностью имитирующий речь гномов.
     Джон продолжал:
     - Или он надеется, что дракон обрушится на Цитадель и избавит его  от
хлопот осады?
     Гарет покачал головой.
     - Не думаю. Я слышал, Поликарп  установил  на  самых  высоких  башнях
катапульты, бросающие горящую нефть, так что дракону  лучше  держаться  от
них подальше.
     И хотя речь шла об изменившем подданном,  Дженни  услышала  в  голосе
принца гордость за своего бывшего друга.
     В отличие от Джона, позаимствовавшего придворный костюм  из  кладовой
за воротами дворца, где просителям  перед  встречей  с  королем  придавали
приличный вид, Гарет имел по меньшей мере дюжину преступно дорогих нарядов
для парадного выхода. Сегодня на нем была мантия из  пронзительно-зеленого
и желтовато-розового атласа, казавшегося лимонным в зыбком послеполуденном
свете.
     Джон насадил очки покрепче на переносицу.
     - Так вот что я тебе скажу. Я не собираюсь больше обивать порог,  как
крысолов, ждущий, когда королю понадобятся его  услуги.  Я  приехал  сюда,
чтобы защитить мои земли и моих людей, которые еще не получили  ничего  ни
от короля, который мог бы их защитить, ни от меня самого.
     Гарет  отсутствующе  смотрел  вниз,  в  сад,  на  маленькую  компанию
придворных рядом с испятнанной желтыми  листьями  мраморной  статуей  бога
Кантирита, потом быстро повернул голову.
     - Ты не можешь уйти! - В голосе его прозвучали страх и беспокойство.
     - А почему нет?
     Юноша закусил губу и не ответил, но взгляд его нервно метнулся  вниз,
в сад. Почувствовав, что на нее смотрят, Зиерн обернулась и послала Гарету
воздушный поцелуй. Гарет тут же отвернулся. Вид  у  него  был  утомленный,
измученный, и Дженни захотелось спросить, является  ли  ему  еще  во  снах
Зиерн.
     Неловкое молчание было неожиданно прервано высоким голосом Дромара.
     - Милорд Аверсин... - Гном ступил на террасу и  заморгал  болезненно,
оказавшись в приглушенном тучами убывающем свете дня. Слова он выговаривал
с запинкой, словно с трудом припоминая их  значение.  -  Пожалуйста...  не
уходи.
     Джон пронизывающе взглянул на него сверху вниз.
     - Не слишком-то распростираешь  ты  свое  радушие.  Как,  впрочем,  и
помощь, разве не так?
     Старый посланник с вызовом встретил его взгляд.
     - Я начертал тебе карту Бездны. Чего же ты еще хочешь?
     - Карты, которая не лжет, - холодно сказал Джон. - Ты оставил пустыми
половину участков. А когда  я  сложил  вместе  чертежи  разных  уровней  и
вертикальный план, будь я проклят, если они хоть где-нибудь совпали!  Меня
не интересуют секреты вашей чертовой Бездны. Прикажешь играть с драконом в
кошки-мышки в полной темноте, да еще и не имея точного плана?
     Услышав в его ровном голосе гнев и  страх,  Дромар  опустил  глаза  и
уставился на свои нервно сплетенные пальцы.
     - То, что в пробелах, не касается ни тебя, ни дракона,  -  сказал  он
тихо. - План точен, клянусь Камнем, что лежит в Сердце  Бездны.  Некто  из
детей человеческих проник однажды к ее Сердцу, и  с  той  поры  мы  горько
сожалеем об этом.
     Он поднял голову, бледные глаза блеснули  из-под  снежных  нависающих
бровей.
     - Я прошу тебя довериться мне, Драконья Погибель.  Это  против  наших
обычаев - просить помощи у людей. Но я прошу тебя помочь нам. Мы  рудокопы
и торговцы, мы никогда не были воинами.  День  за  днем  нас  выживают  из
города. Если падет Цитадель, многие из народа Бездны будут вырезаны вместе
с мятежниками, давшими им не только приют, но  и  пропитание.  Королевские
войска не дадут гномам покинуть Цитадель, если гномы попытаются выбраться,
а попытаются многие, поверь мне. Здесь, в Беле, хлеб стоит все  дороже,  и
мы либо умрем с голоду, либо нас растопчут толпы из  таверн.  Очень  скоро
нас станет так мало, что мы не сможем восстановить Бездну, даже  если  нам
суждено снова пройти через ее Врата.
     Он простер маленькие, как у ребенка,  но  старчески  узловатые  руки,
странно бледные на фоне черных разводов его причудливо скроенных рукавов.
     - Если ты не поможешь нам, кто еще из рода людского сделает это?
     - Да когда же ты удалишься отсюда, Дромар? -  Чистый  и  мягкий,  как
серебряное лезвие, голос Зиерн обрезал последние слова старого гнома.  Она
взбежала по лестнице из сада - легкая, как  миндальный  цвет,  летящий  по
ветру. Ее окаймленная розовым вуаль  отлетала  назад  над  растрепавшимися
каштановыми волосами. - Тебе недостаточно того, что ты ежедневно докучаешь
своим присутствием королю, тебе еще  надо  втянуть  в  свои  интриги  этих
бедных людей? Нет, только гномы  могут  быть  настолько  вульгарны,  чтобы
говорить о делах ближе к вечеру, как будто для этого днем мало времени!  -
Надув губки, колдунья выпроваживающе махнула холеной  рукой.  -  А  теперь
удались, - добавила она с вызовом. - Иначе я позову стражу.
     Старый гном какое-то время смотрел ей в глаза; ветер  с  моря  омывал
его морщинистое лицо облаком паутинчато-бледных волос.  Зиерн  вела  себя,
как избалованный раскапризничавшийся ребенок. Но Дженни,  стоявшая  позади
нее, хорошо видела восторг и высокомерие триумфа, обозначившиеся в  каждом
мускуле этой восхитительно стройной  сп