а отвела глаза и повернулась, чтобы уйти.
     "Колдунья, ты думаешь, что мужчина, ради которого ты жертвуешь собой,
проживет дольше, чем я?"
     Дженни  остановилась,  носки  ее  башмаков  коснулись   края   лунной
простыни, брошенной из Внешних Врат на мощенный плитами пол.  Затем  снова
повернулась к нему. Тусклый полусвет явил перед ней высыхающие лужи  едкой
крови, изможденную плоть дракона, и она осознала, что  вопрос,  поразивший
ее в спину, прозвучал торопливо, почти беспомощно.
     - Надеюсь, что проживет, - глухо проговорила она.
     Гневное  движение   головы   дракона   отозвалось   судорогой   боли,
прокатившейся по всему его телу.
     "Ты уверена в этом? Даже если гномы сказали тебе правду,  уверена  ли
ты, что найдешь путь в этом их  лабиринте,  где  спираль  внутри  спирали,
темнота внутри темноты? Найдешь и успеешь вовремя? Исцели меня,  колдунья,
и я проведу тебя мысленно в то место, которое ты ищешь".
     Какое-то время она всматривалась в  эту  громаду  мерцающей  мглы,  в
спутанную и окровавленную  гриву,  в  глаза,  подобные  металлу,  звенящие
вечной ночью. Он был для нее невиданным дивом -  -  от  острых  когтей  на
сгибе крыльев до увенчанного рогами клюва. Золотой дракон,  убитый  Джоном
на обветренных холмах Вира, казалось, был соткан  из  огня  и  солнца,  но
этот... Дымчатый призрак ночи, черный, мощный и древний, как  время.  Шипы
на его голове разрослись в фантастически изогнутые рога,  гладко-льдистые,
точно сталь; передние лапы имели форму рук, но с двумя  большими  пальцами
взамен одного. Голос его звучал в мозгу Дженни  ровно,  но  она-то  видела
слабость, обозначавшуюся в каждой линии его чудовищного тела, чувствовала,
каких страшных усилий стоят Моркелебу эти последние попытки обмануть ее.
     Против собственной воли она сказала:
     - Я не знаю, как можно исцелить дракона.
     Серебряные глаза сузились,  словно  Дженни  попросила  его  о  чем-то
таком, чего он отдавать не желал. Какое-то время они молча глядели в глаза
друг другу, проницая взглядами черноту пещеры. Мысли о Джоне и  о  бегущем
времени отступили, не исчезая, но сознание Дженни было целиком приковано к
лежащему перед ней чудовищу,  чей  темный,  пронизанный  алмазными  иглами
света разум боролся с ее собственным.
     Внезапно мерцающее тело изогнулось  в  конвульсии.  Дженни  видела  в
серебряных глазах, как подобная воплю боль прошла сквозь его мышцы. Крылья
распустились беспорядочно, когти  растопырились  в  ужасной  спазме  -  яд
просачивался в вены. Голос в ее мозгу шепнул: "Иди".
     В тот же самый миг в мысли Дженни ворвался рой воспоминаний о местах,
в которых она не была ни разу. В сознании ее возник образ тьмы,  огромной,
как ночь  за  порогом  Врат.  Лес  каменных  стволов  обступал  эту  тьму,
возвращая эхом малейший  вздох.  Потолок  терялся  в  неимоверной  вышине;
слышалось  бесконечное  бормотание  воды  в  каменных  глубинах.  В   душе
шевельнулись ужас и странное чувство, что место это откуда-то ей знакомо.
     Дженни уже понимала, что это не она, это Моркелеб полз когда-то  этим
путем, пробираясь в Пещеры Целителей, в Сердце Бездны.
     Шипастое черное тело изогнулось перед  ней  в  новом  приступе  боли,
чудовищный хвост хлестнул,  как  бич,  по  каменной  стене.  Серебро  глаз
плавилось страданием - яд выедал кровь дракона. Затем  тело  его  обмякло,
чешуя опала сухо и звонко, словно скелет рассыпался на каменном полу, и из
неимоверной дали она услышала снова: "Иди".
     Костяные ножи гладко улеглись на его впалых боках. Дженни, собравшись
с духом и не давая  себе  времени  осмыслить,  что  она  делает,  положила
алебарду  и  вскарабкалась  на   эту   мерцающую   черную   груду   бритв,
перегораживающую  вход  в  Большой  Туннель.   Шипы   вдоль   позвоночника
напоминали наконечники копий; драконья шкура дернулась  под  ногой,  лишая
равновесия. Подоткнув юбку, Дженни оперлась рукой на резной каменный косяк
и неуклюже прыгнула, страшась, что чудовищный  хвост  взовьется  сейчас  в
новой конвульсии и хлестнет ее по бедрам.
     Но дракон лежал тихо. Зримое  эхо  его  мыслей  отдавалось  теперь  в
мозгу, как отблеск бесконечно удаленного света. Перед Дженни  простиралась
огромная чернота Бездны.


     Видения слабели, стоило на  них  сосредоточиться.  Но  вскоре  Дженни
сообразила, что если идти не раздумывая, то ноги находят дорогу сами. То и
дело возникало чувство, что она уже пробиралась  этим  путем,  только  вот
угол зрения был несколько иным, как будто раньше Дженни  смотрела  на  все
это несколько сверху.
     Первые ярусы Бездны в  угоду  сынам  человеческим  гномы  оформили  в
людском вкусе. Тридцатифутовой ширины пол  Большого  Туннеля  был  вымощен
черным  гранитом,  истертым  и  истоптанным   ногами   многих   поколений.
Естественная неровность стен была выровнена кладкой  из  каменных  блоков;
сломанные статуи, рассыпанные на полу, как кости, говорили  о  том,  сколь
роскошно выглядел Большой Туннель в дни своего расцвета.  Среди  мраморных
рук и голов встречались и настоящие  кости,  а  также  погнутые  остовы  и
раздробленные стекла огромных бронзовых  ламп,  когда-то  свешивавшихся  с
потолка. Теперь все это  лежало  вдоль  стен  Туннеля,  как  сметенная  на
обочины листва, - здесь проползал дракон.  Даже  в  темноте  Дженни  могла
различить своим колдовским зрением потеки копоти - там, где ламповое масло
было воспламенено драконовым огнем.
     Чем глубже, тем непривычнее человеку становилась Бездна. Сталагмиты и
колонны уже не принимали облик  гладких  прямых  столбов,  столь  любезных
людскому взору, но обретали подобие многолиственных деревьев,  зверей  или
гротескных фантастических созданий; все чаще и чаще встречались среди  них
необработанные, сохранившие ту форму, что придала им когда-то льющаяся  по
капле вода. Прямые и строгие водостоки  верхних  уровней  сменились  внизу
вольно бурлящими потоками; кое-где вода падала с высоты добрых сотни футов
или  проваливалась  куда-то  в  пропасть  сквозь  резные  каменные  черепа
горгулий. Пройдя  через  каверны,  через  систему  пещер,  превращенных  в
обиталища многочисленных кланов и семейств,  Дженни  внезапно  попадала  в
пространство, способное вместить несколько таких  городков,  что  лежал  в
руинах у входа в Бездну.  Дома  и  дворцы  разбросаны  были  здесь  весьма
прихотливо; их причудливые шпили и ажурные мостики,  казалось,  копировали
формы толпящихся тут же сталагмитов и отражались вместе с ними в омутах  и
реках, гладких, как полированный оникс.
     И куда бы ни обращала Дженни взгляд  в  этом  тихом  дивном  царстве,
глаза ее встречали руины, обломки костей и глубокие царапины,  оставленные
шипами дракона. Белые жабы и крысы кишели среди остатков  пищи  и  клочьев
падали; смрад от  бывших  складов  сыра,  мяса  и  овощей  делался  подчас
невыносимым. Бледные безглазые выродки недр поспешно  убирались  с  дороги
или прятались в обугленных черепах и оплавленных сосудах чистого  серебра,
которыми был усеян пол. Имена тварей были  известны  Дженни  из  рассказов
Мэб, хотя кому какое принадлежит, она могла только гадать.
     Чем глубже проникала она в Бездну, тем  холоднее  становился  влажный
воздух; камни уже начинали скользить под ногой. Теперь-то Дженни понимала,
что Мэб была права: без поводыря даже она, с ее ночным зрением, никогда бы
не нашла дорогу к Сердцу Бездны.
     Но она нашла ее. Эхо драконьей памяти  вызывало  некую  раздвоенность
ощущений;  все  время  хотелось  отстраниться  от   чего-то   чужеродного,
вторгающегося в твои мысли. Перед проломленной дверью Дженни почувствовала
запах  лекарств,  сохраненный  неподвижным  воздухом,  и  слабое   дыхание
древнего колдовства.
     Воздух в анфиладе пещер был теплый, напоенный ароматами  пряностей  и
сухой камфоры. Смрад разложения, как и бледные слепые твари, почему-то  не
проникал сюда. Пройдя сквозь проем в большую  куполообразную  пещеру,  где
сталактиты  смотрелись  в  масляную  черноту  центрального  омута,  Дженни
подумала о том, какой же силой  должны  обладать  заклинания,  сохраняющие
тепло на такой глубине, если сами колдуны давно уже убиты!
     Великая магия обитала в этом подземелье.
     Воздух был,  казалось,  пропитан  ею;  пока  Дженни  проходила  через
помещения для медитации, транса, а может быть, и для отдыха, она все время
ощущала  ее  живое  присутствие  -  именно  живую  магию,  а   не   отзвук
отработавших заклинаний.  Ощущение  это  временами  становилось  настолько
реальным, что Дженни несколько раз оглядывалась и  спрашивала  в  темноту:
"Кто здесь?" Как при встрече с шептунами на севере, чувства ее спорили  со
здравым смыслом, и Дженни снова и снова с бьющимся сердцем  распространяла
свое сознание по темной пещере, но улавливала лишь пустоту да капли  воды,
мерно обрывающиеся с каменных клыков в вышине.
     Да, это была живая магия, шепчущаяся сама с собой во  мраке.  И,  как
прикосновение к телу чего-то мерзкого, Дженни  вдруг  ощутила  присутствие
зла.
     В маленьком помещении она  нашла  то,  что  искала:  ряды  стеклянных
фиалов  и  закупоренных  кувшинов  из  бело-зеленого  мрамора,  запасенных
гномами в огромном количестве.  Дженни  разбирала  в  темноте  надписи  на
сосудах, нужные отправляла в сумку. Делала она это  торопливо  -  ей  было
здесь не по себе, но самое главное: убывало время, а вместе с ним и  жизнь
Джона.
     "Он не может умереть, - в отчаянии говорила Дженни себе. - Только  не
теперь..."
     Но кому  как  не  ей,  целительнице,  было  знать,  сколько  раз  она
приходила  к  постели  больного  слишком  поздно!   Кроме   того,   одними
лекарствами сейчас не обойтись. Оглянувшись  напоследок,  Дженни  покинула
тесное  помещение.  Где-то  здесь,  по  ее  предположению,   должна   была
располагаться библиотека: книги и свитки заклинаний -  -  истинное  Сердце
Бездны.
     Подошва скользнула по влажному гладкому полу, и даже этот еле слышный
звук заставил Дженни  вздрогнуть.  Полы  здесь,  как  и  во  всей  Бездне,
располагались не на одном уровне, но представляли как бы ряд террас;  даже
в самом  крохотном  закутке  были  по  меньшей  мере  две  такие  террасы.
Тревожное чувство, что за ней наблюдают, нарастало, и Дженни  уже  боялась
пройти в следующий проем, словно некое зло поджидало ее там, в темноте  за
порогом. Она ощущала колдовскую власть, куда  более  сильную,  чем  власть
Зиерн, более сильную даже, чем власть дракона. Однако, войдя, не  находила
за дверью ничего: ни затаившегося  зла,  ни  магических  книг,  с  помощью
которых гномы должны  были  передавать  свое  искусство  новым  поколениям
магов, - одни лишь травы, скелеты для изучения анатомии, каталоги болезней
и лекарств. Несмотря  на  все  свои  страхи,  Дженни  была  изумлена:  Мэб
говорила, что у гномов нет отдельных школ, но без книг  вообще  невозможно
никакое учение! Значит, библиотека  -  дальше.  И  Дженни  вновь  и  вновь
заставляла себя продолжить путь.
     От изнеможения она чувствовала себя совсем больной. Прошлая бессонная
ночь, и еще одна такая же  ночь  перед  этим...  Разумнее  всего  было  бы
прервать поиски. Но жалкое чувство собственной беспомощности гнало  Дженни
вперед и вниз, к запретному Сердцу Бездны.
     Она переступила порог, и гулкая  темнота  возвратила  эхом  ее  тихое
дыхание.
     Сначала  Дженни  почувствовала  холод,  а  затем  сердце  ее  на  миг
остановилось.
     Она стояла в том самом месте, что  привиделось  ей  когда-то  в  чаше
воды, напророчившей гибель Джону.
     Это потрясло ее - слишком уж неожиданно она здесь  оказалась.  Архивы
или учебный зал - что еще могло быть в  центре  белого  пятна  на  лукавой
карте Дромара! Но сквозь узловатый лес колонн и сталактитов  Дженни  вновь
различала одну лишь пустую  тьму,  слабо  пахнущую  воском  сотен  свечей,
скрюченных, как мертвые пальцы, в каменных нишах. Здесь не было ни  единой
живой души, и, снова ощутив с тревогой  присутствие  некоего  зла,  Дженни
осторожно подобралась к бесформенному каменному алтарю в центре пещеры.
     Положила руки на черно-голубоватый, скользкий на ощупь камень.  В  ее
давнем видении пещера эта была наполнена  бормочущим  шепотом,  но  сейчас
здесь стояла тишина. На секунду Дженни  показалось,  что  какой-то  темный
водоворот шевельнулся в  ее  мозгу,  смутные  шепотки  обрывочных  видений
возникли и сгинули, как лениво прокатившаяся волна.
     Это мимолетное ощущение, казалось, лишило Дженни  последних  остатков
сил и воли. А в  следующий  миг  ей  стало  страшно.  Нельзя  было  больше
оставаться в пещере. Здесь обитало зло, и Дженни  чувствовала  спиной  его
дыхание. Повесив раздувшуюся отяжелевшую сумку на  плечо,  она  двинулась,
как вор, по ступенчатому скользкому полу, ища обратную дорогу во тьме.


     Дженни возвращалась, следуя своим отметкам на стенах - рунам, видимым
ей одной. Моркелеб  молчал.  Поднимаясь  по  темным  каменным  складкам  и
точеным лестницам, Дженни гадала, жив ли еще дракон, искренне  желала  ему
смерти, и все же таилась в глубине души печаль, уже испытанная однажды над
трупом дракона в одной из расселин Вира, хотя было  в  этой  печали  нечто
такое, что заставляло Дженни с новой силой надеяться, что Моркелеб мертв.
     Луна ушла, и Большой Туннель был темен, как  сама  Бездна,  однако  в
темноте гуляли слабые сквозняки, а воздух стал заметно суше и холоднее.
     Ночным зрением Дженни уже различала темный угловатый контур  крестца,
перегораживающего  проем;  дракон  завалился  набок,  и  шипы,  защищающие
позвоночник, были теперь направлены в  ее  сторону.  Чешуя  туго  облегала
чудовищный костяк; казалось, плоть дракона тает на глазах.
     Дженни прислушалась, но Моркелеб по-прежнему молчал. Одна лишь музыка
все еще наполняла Рыночный Зал, щемяще тихая, с плавящейся дрожью гаснущих
звуков.
     "Умирает", - подумала она.
     "Надеешься, что твой мужчина проживет дольше, чем я?" - кажется,  так
спросил он ее тогда?..
     Дженни сбросила плед и, свернув, положила его на  острую,  как  ножи,
чешую. Костяные жала прошли сквозь ткань,  и  к  пледу  пришлось  добавить
тяжелую куртку из овечьей кожи. Дрожа от  ночного  ветерка,  скользнувшего
сквозь тонкие рукава сорочки, Дженни поставила ногу на  самый  большой  из
шипов. Придерживаясь за каменный косяк, вылезла наверх и  какой-то  момент
балансировала, чувствуя податливую стройность кости под стальной чешуей  и
жар, исходящий от тела дракона. Затем спрыгнула вниз.
     Прислушалась еще раз. Дракон не шевелился. Рыночный Зал  лежал  перед
Дженни черно-синий, а местами - цвета  слоновой  кости;  слабые  проблески
звездного света казались ослепительными после вечного мрака Бездны. Каждый
черепок, каждый исковерканный остов  лампы  виделись  светло  очерченными,
каждая тень - густой, как пролитые чернила. Кровь высыхала, хотя запах  ее
был еще силен. В темной луже все так же лежал Оспри, окруженный мерцающими
гарпунами. Ночь  шла  на  убыль.  Забредший  снаружи  ветер  принес  запах
древесного дыма с Холма Кожевников.
     Дрожа от холода, Дженни подобрала алебарду и  на  цыпочках  пересекла
зал. И  только  оказавшись  на  гранитных  ступенях  под  открытым  небом,
пустилась бежать.



                                    11

     На рассвете Дженни почувствовала, как рука Джона ответила  ей  слабым
пожатием.
     Всего  лишь  позавчера  Дженни  творила  заклинания  смерти,  сплетая
воедино руны отравы и разрушения; магические круги,  начертанные  ею,  еще
виднелись в дальнем конце Холма. За все  это  время  она  спала  не  более
одного-двух часов - где-то по дороге  из  Бела,  свернувшись  калачиком  в
руках Джона.
     Плывущий от костерка  дым  напоминал  клок  серого  шелка  в  бледном
утреннем воздухе. Дженни настолько ослабла и промерзла, что  уже  начинало
казаться, будто кожа ее стерта наждаком и нервы обнажены. И в то же  время
странное чувство умиротворения владело ею.
     Она сделала  что  могла:  медленно,  дотошно,  шаг  за  шагом  следуя
наставлениям Мэб, как будто это знакомое  ей  до  мельчайших  подробностей
тело принадлежало незнакомцу. Она пустила в ход фильтры  и  зелья  гномов,
вводя полые иглы прямо в вены, прикладывала к разорванной плоти  припарки,
вытягивающие из крови яд. Она наносила руны исцеления  повсюду,  где  раны
пересекали тропы жизни, вплетала в заклинания  настоящее  имя  Джона,  его
суть. Она звала его, она просила его откликнуться - терпеливо, непрерывно,
не давая душе покинуть тело, еще не восстановленное лекарствами.
     На успех Дженни не надеялась. И когда это все-таки произошло, она уже
не  смогла  почувствовать  ни  радости,  ни  удивления  -  настолько  была
утомлена. Сил хватало только на то, чтобы следить за еле заметным подъемом
ребер и подрагиванием почерневших век.
     - Ему лучше? - сипло спросил Гарет, и Дженни  кивнула.  Поглядела  на
неуклюжего юного принца, горбившегося рядом с ней у огня, и была  поражена
его молчаливостью. Соседство со смертью и бесконечная усталость этой ночи,
казалось, отрезвили Гарета навсегда. Все это время он терпеливо, как  было
велено,  нагревал  камни  и  обкладывал  ими  тело   Джона.   Изматывающая
необходимая работа, и только благодаря ей Джон был еще жив,  когда  Дженни
вернулась из драконьего логова.
     Медленно, ощущая боль в каждой косточке,  она  стащила  с  плеч  алый
тяжелый плащ. Больная, изломанная, Дженни хотела сейчас  только  одного  -
спать. И все-таки она встала, зная, что ничего еще не  закончилось  и  что
сейчас ей предстоит самое худшее. Дотащившись до  своей  лекарской  сумки,
Дженни отыскала связку высушенных  коричневых,  кожистых  листьев  табата.
Разломив пару из них на кусочки, положила в рот и принялась жевать.
     Одна только вяжущая горечь этого зелья могла разбудить  мертвого,  не
говоря уже о других достоинствах.  Она  жевала  табат  и  нынешней  ночью,
борясь с  изнеможением.  Гарет  наблюдал  за  Дженни  неодобрительно;  его
длинное лицо, обрамленное висячими волосами, кончики которых были окрашены
в зеленый цвет, казалось, вытянулось еще больше; и Дженни вдруг  осознала,
что юноша, пожалуй, устал не меньше ее самой. Морщины, появлявшиеся раньше
лишь при оживленной мимике, теперь ясно обозначились возле глаз,  пролегли
от крыльев носа к уголкам  рта.  Гарет  постарел  лет  на  десять.  Отведя
тяжелые волосы обеими руками за спину, Дженни решила, что лучше не  думать
о том, как выглядит сейчас она сама и как будет выглядеть вскоре.
     И Дженни снова стала укладывать лекарства в сумку.
     - Куда ты идешь?
     Дженни нашла один из пледов Джона и  завернулась  в  него  поплотнее;
каждое движение давалось с трудом. Она чувствовала  себя  изношенной,  как
тряпичный лоскут, но горькие коричневые листья табата  уже  начинали  свою
работу - сила вливалась в жилы. Дженни знала, что надо бы  поосторожнее  с
этими листьями, но другого выхода не было. Влажный воздух холодил  легкие,
душа немела.
     - Выполнить обещание...
     Юноша устремил на нее серьезные серые глаза, с  трепетом  глядя,  как
Дженни вновь вешает на плечо лекарскую  сумку  и  направляется  к  повитым
туманом развалинам.


     - Моркелеб!
     Голос ее рассеялся подобно струйке тумана в молчании Рыночного  Зала.
Долина в проеме Врат куталась в дымку и голубые утренние  тени,  здесь  же
стоял болезненный серый полумрак. Дракон лежал перед Дженни, как брошенное
на пол одеяние из черного шелка, распяленное выпирающими суставами.  Крыло
как упало тогда после судороги, так и осталось  распластанным;  беспомощно
уроненные длинные усы были недвижны. Слабое пение еще дрожало, замирая,  в
воздухе.
     "Он указал мне путь к Сердцу Бездны, -  говорила  себе  Дженни.  -  Я
обязана ему жизнью Джона..." Ей очень хотелось увериться в мысли, что  это
единственная причина, почему она вернулась сюда.
     Ее голос отозвался эхом среди каменных клыков потолка:
     - Мо