нь яркие губы, и хотя они были полными
и красивой формы, однако была в них  та  чувствительность,  скрытность,  что
отмечали ее сына. Мой народ изгнал меня из-за моих ошибок и гордыни, сказала
она. Они наложили путы, связывающие меня. Однажды они пошлют мне весть,  что
время моего изгнания прошло.
   И. должно быть, так они и сделали. Потому что одним горьким осенним днем,
когда ей было одиннадцать, Дженни выбежала из кухни, где спала,  к  комнатам
Госпожи, и обнаружила, что та пропала, она и ее  волк  с  ледяными  глазами.
Пропала, не сказав ни слова,  только  снежный  водоворот  на  полу,  оставив
сбитого  с  толку  рыжеволосого  ребенка  без  матери  и  сложное   любовное
заклинание на человеке, который был ее тюремщиком - такое, что он никогда не
полюбил снова и ни на ком не женился, чтобы  у  сына  появилась  мачеха  или
соперница памяти о Ночной Птице в его разбитом сердце.
   - У Балгодоруса есть  Ледяные  Наездники,  -  робко  осмелилась  заметить
Изулт, разрывая долгое молчание Дженни. - Один или два,  которых  вышвырнуло
их собственное племя. Они говорили мне о Ледяных Ведьмах.
   - Но сами они не колдуны? - Этого,  подумала  Дженни,  нам  только  и  не
хватало.
   Изулт покачала головой.
   - У Балгодоруса нет в банде других магов?
   Снова качание головой. - Только я. Он сказал... - Она облизнула  губы.  -
Он сказал, что я ему нужна. - Это прозвучало тоскливо.
   - Могу себе представить. - Дженни с трудом постаралась удержать сарказм в
голосе.
   - А с командиром Роклис есть еще кто-нибудь, кроме вас?
   Она вздохнула и отметила Четвертую  Стражу,  соединяя  все  линии,  кроме
одной, сквозь которую она должна пройти, когда  уйдет.  Сигл  Розы,  который
черпает энергию луны, общаясь с другими по серебряным линиям. - Нет. Если бы
был, все было бы проще.
   - Я видела одного, - сказала  Изулт,  и  снова  согнула  край  сорочки  в
огрубелых пальцах. - Или он мне приснился - он оживил дракона. А драконы и в
самом деле такие красивые, все разных  цветов  и  с  такими  же  глазами?  Я
думала, они зеленые и страшные, и пахнут серой.
   Рука Дженни застыла в воздухе, а дыхание - в легких.
   - С ним был мальчик, - продолжала девушка, нащупывая  воспоминание.  -  Я
подумала, что это мальчик-волшебник - это был просто сон, и даже не знаю,  с
чего я это взяла - и он втянул его на дракона, и они  все  вместе  понеслись
прочь. Во сне я подумала, что, может, он был с  Роклис,  собирался  скормить
мальчика-волшебника дракону, и поэтому испугалась, когда увидела вас. Что вы
можете сделать это со мной. И там было что-то еще, - добавила она,  хмурясь.
- Что-то, чего я не видела. Что-то плохое.
   - Где? - сказала Дженни. - Ты видела, где это? Или куда они ушли? На кого
похож мужчина?
   Изулт только покачала головой. - Я вообще не видела его лица. Не могла. У
него вроде как нет лица. Или это была маска, и глаза, как у змеи или собаки.
Только мальчик и этот дракон. И я испугалась. Но сейчас по мне так даже быть
скормленной дракону - все лучше, чем  оставаться  с  Балгодорусом,  если  он
собирается так со мной обращаться.  А  вы  не  можете...  Вы  не  можете  не
отдавать меня Роклис, а просто забрать отсюда? Вы не  можете  взять  меня  к
себе домой, может, и учить быть ведьмой и заботиться  о  себе?  От  меня  не
будет никаких неприятностей. Я обещаю, я не буду воровать у вас  или  еще  у
кого. - И она поклялась, как ребенок.
   Дженни  слышала,  как  под  темным  навесом  Лесов  Вира   искали   люди,
перекликаясь друг с другом и ругаясь, когда шагали в лужу или на коряги. Она
подумала, что слышит голос Балгодоруса, вопль ненависти ко всему на свете, и
прежде всего к женщинам. Она начинают очередную  атаку,  подумала  она.  Уже
пора было возвращаться.
   - Когда ты встретишь Роклис, - сказала Дженни, - я дам  тебе  возможность
решать, Изулт. Но между тем, если есть волшебник, который похищает детей,  -
ее голос, казалось, застрял в горле,  -  который  имеет  дело  с  драконами,
думаю, Роклис следует об этом знать.

Глава 11

   Чуждо драконам.
   Это равнодушие, размышлял Джон, видимо, и спасало его.
   Звздные птицы были любопытны, но не пугливы. Принимая в  расчет,  видимо,
что ни один смертный не мог причинить им вреда.
   Бог знает, что такое правда. Он лежал на ладони  смерти,  как  пушинка  в
тихий день. Как дельфины в море, как коровы  на  выпасе,  за  ним  наблюдали
драконы.
   Два из них  присоединились  к  нему  между  островом  Нимра  и  соседним,
зависая, как  и  Нимр,  невесомые,  как  воздушные  змеи  над  головой,  они
передвигались над сонным морем медленными, ленивыми  взмахами  крыльев.  Они
были слишком далеко, чтобы узнать их по старым спискам. В  любом  случае,  в
этих списках были явно не все драконы, и уцелела лишь малая толика  напевов.
Они были многоцветны, переливались, как драгоценные камни: дракон на  севере
- в зелено-желтую полоску, на юге - великолепное смешение  алого,  золота  и
синевы. Позже с востока к ним присоединился третий, цвета бронзы с  голубыми
пятнами, как на павлиньем хвосте.
   На втором острове он бросил якорь, зацепившись  за  скалы  над  маленьким
полумесяцем пляжа, и с  усилием  направил  Молочай  вниз.  Этот  остров  был
размером примерно с треть Нимрова, с ручейком свежей воды,  вокруг  которого
теснились изогнутые сосны, вереск и северные бледно-розовые и золотые маки с
волосистыми стеблями. Тут бродили дикие овцы - Джон заметил их с воздуха - и
бесчисленное  множество  птиц,  чайки,  крачки,  пеликаны  и  жирные   серые
птицы-глупыши, не умеющие  летать,  ростом  ему  по  колено,  что  доверчиво
приковыляли к нему, когда он перевалился через планшир, и попытались  съесть
пряжки на его башмаках.
   Убить их было бы до неприличия просто; так просто, что он  никак  не  мог
заставить себя это сделать. Никогда не видя человека, горные овцы  оказались
бы не слишком трудными мишенями, но у него не было времени, чтобы  подвесить
и закоптить так много мяса, а жарить  его  было  противно.  Он  взял  лук  и
настрелял чаек и крачек; бронзовый с пятнами дракон подлетел ближе, завис  и
некоторое время кружил вокруг Молочая. Он совершенно  не  обращал  на  Джона
внимания, но время от времени вытягивал длинную шею и пихал клювом воздушные
баллоны - как собака, обнюхивающая плавающий пузырь. Джон спросил себя,  что
стало бы с ним, реши один из драконов разрушить судно.
   Наверно, жил бы я рыбой и овцами, пока не  стал  бы  стариком  с  длинной
бородой, подумал он, пораженный этой картиной, хотя подозревал, что по  всем
правилам ему полагалось бы  оцепенеть  от  ужаса.  Интересно,  хватит  ли  у
драконов воображения провести  эксперимент,  просто  чтобы  посмотреть,  что
случится. А пока драконы делали то, что делали и изменить что-то было  не  в
его власти, он растянулся на берегу  и  уснул,  благодарный,  что  не  нужно
ставить парус или прокладывать курс, и не видел снов, не считая  обрывков  о
каких-то нарциссах и Дженни, заплетавшей волосы.
   Когда он проснулся, дракон был тут, сидел на скалах.
   Он убил овцу и поедал ее, разодрав, чтобы вырвать мясо и внутренности,  и
оставляя шкуру, как фруктовую кожуру. Джон видел такие  останки  прежде,  на
севере. Дракон был желтым, черным  и  белым,  с  мельчайшим  сложным  узором
зеленью и пурпуром вдоль спины и по лицу, подобно маске. ??? - вопрос как  о
машине, так и о нем самом.
   - Ну, на лодке через море - это слишком долго, - разъяснил Джон, садясь и
отпив воды из бутылки. Дракон согнул голову и расслабленно припал  к  земле,
наблюдая за ним не шевелясь,  и  только  ветер  трепетал  в  мягком  пухе  у
основания рогов. Поблизости угнездились чайки. По песку  пробежался  молодой
голубок, а жирные серые птицы вразвалочку подошли  ближе  и  клевали  скелет
овцы, словно и вовсе не знали о драконе.
   Спустя  какое-то  время,  настороженно  поглядывая  на  посетителя,  Джон
установил на тлеющие угли костра сковородку с ручкой,  взял  миску  и  начал
смешивать ячмень, воду и  щепотку  соли,  чтобы  сделать  на  ужин  ячменные
лепешки. На бледном небе  взошла  узкая  белая  полоска  новой  луны,  и  на
неглубоком изгибе пляжа начался отлив. Весь мир пах солью.
   - Я ищу Черного Моркелеба, говорят, он величайший из драконов; я хотел бы
кое-что у него узнать. Согласитесь, это самый быстрый способ.
   Дракон снова облизнул усы и расчесал  их  когтями.  Джон  ощутил  странно
расцвеченную чужую путаницу слов в сознании: Спешка всегда спешка до  скорой
смерти. Однодневка обезьяна над головоломкой, ищет  ищет  всегда  без  толку
всегда. Узнать зачем узнать только чтобы так скоро пропасть во тьме?
   - Таков наш путь. - Джон смял лепешки в форму, кинул их на сковородку.  И
постарайся не забыть о них и не дай им сгореть, мерзавец. - Мы строим города
и рассказываем друг другу истории, точно так  же,  как  овцы  взбираются  на
скалы, а птицы летают.
   Глупое чириканье. Моркелеб. Моркелеб.
   И эта мысль вошла в  его  сознание,  не  имя  Моркелеба,  а  музыка,  что
стелилась за ним,  и  с  этой  музыкой  -  темный  силуэт  дракона  на  фоне
бесконечных звезд. Черный, как сама ночь, затуманенный светом.
   Ушел. Ушел. Чуждо драконам.
   - Моркелеб ушел? - его сердце упало. Он готовился  к  смертоносной  атаке
черного дракона, а не к его отсутствию.
   Уже чуждо драконам.
   - Знаешь, почему? И куда он ушел?
   Равнодушие, как и у Нимра. Но окрашенное чем-то еще. До Джона дошло,  что
желтый дракон боится Моркелеба.
   Не приближайся, не приближайся. Всегда опасно глубоко глубоко, падение  к
звездам. Черный колодец в черном лабиринте,  захороненном  в  глубине  горы,
мысли  поднимаются  к  его  разуму,   поднимается   холодная   тьма,   потом
возвращается к колодцу.  Тени  птиц,  тени  драконов,  пустынный  остров  на
западе, западе, западе. Чуждо драконам. Из чего это сделано?
   Дракон распростер шелковистые крылья, кошачьим движением прянул  в  небо.
Сделал круг над Молочаем, и Джон выкрикнул единственное имя, которое знал  -
цветочно-желтый, с  белым  и  черным...  -  Энисмирдал!  -  И  когда  дракон
остановил полет, едва заметно обернувшись, он вскочил на  ноги,  вытащил  из
кармана свистульку и извлек из нее резкую, тонкую пятнадцатую песню дракона,
быструю и говорливую, как дождь.
   Дракон повернул назад. Пламя и жар ореолом очертили его ноздри, он  завис
в воздухе и зашипел.
   - Энисмирдал, - закричал Джон снова, - если это ты. Может, и сами драконы
в опасности. Мне нужно найти Моркелеба или того из вас,  кто  помнит  время,
когда в древности драконов поработили и заставили служить волшебникам.
   Опасность? Дракон не  смеялся,  но  в  воздухе  стоял  звон,  похожий  на
затихающую рябь от гула десяти тысяч серебряных пластин.  Энисмирдал  широко
раскинул сеть драконьих чувств - Джон  ее  чуть  ли  не  видел,  похожую  на
огромное облако золотистых брызг в воздухе - и дрожал всеми защитными шипами
своего тела, от рогатой заостренной головы до  свирепой  булавы  на  кончике
хвоста. Опасность?
   Потом из воздуха вытянулись черные,  покрытые  эмалью  когти  и  как  кот
хватает насекомое, поймали Джона за плечи, подняли и швырнули на песок.
   Опасность, летун? Опасность звездным птицам на Шхерах Света от этого и от
тебя?
   Серебряный  диссонанс  обжигал  воздух,  колол  Джону  череп.  Задыхаясь,
истекая кровью и покрывшись песком. Джон встал на колени  в  бурунах,  когда
Энисмирдал направился к Молочаю, плюясь огнем.
   - Ты глупая ящерица, ты что, думаешь, я бы пришел сюда на  этой  штуке  и
предупредил бы тебя об этом, если бы опасность была от меня  и  от  него?  -
заорал он. Он стер кровь с лица. - Черт тебя возьми, я-то  думал,  что  вам,
драконам, полагается быть мудрыми.
   Змеей на крыльях, похожих на клумбы, дракон дернулся  в  воздухе,  и  все
вокруг замерцало ожогом ярости. Мудрыми? Мудрее  некоторых,  что  утверждают
такое.
   Беззвучным сверкающим облаком он  повис  над  Джоном,  который  стоял  на
коленях в волнах, и его накрыла тень  дракона.  Кислота  капала  изо  рта  и
обжигала его лицо.
   - Скажи мне, остался ли Сентуивир прежним  с  тех  пор,  как  вернулся  с
земель на востоке? - Дыхание Джона скрежетало в легких; он  искоса  взглянул
на это существо. - А потом убей, если хочешь.
   Тишина, последовавшая  за  этим,  была  столь  глубока,  что  крики  чаек
прозвучали оглушительно, а шелест волн, разбивавшихся позади  него,  казался
неспешным барабанным боем.
   Чуждо драконам, сказал голос Энисмирдала в его сознании. Каждый из нас  в
одиночестве на своем острове. Сентуивир, голубой с  золотом  -  и  в  разуме
дракона появились очертания имения дракона,  созданные  музыкой  -  мне  все
равно, все равно, куда он идет или откуда уходит, и  как  он  обитает.  Дети
звезд, летун; сокровища адаманта, а не рабы Времени, как ты. Ни  ты,  ни  я,
никто не скажет, кто мы и что мы делаем. Вокруг  него  зазвенела  серебряная
вспышка драконьего гнева. Бытие каждого из нас - бытие. Помни.
   И он плюнул в него кислотой (пламя вспыхнуло в океане в дюймах от  него),
развернулся в воздухе, а потом брошенным копьем понесся к югу.
   Когда он скрылся из вида, Джон учуял дым от лагерного костра  и  знакомый
аромат сгоревших лепешек. Дрожа от потрясения, он  встал  на  ноги,  зажимая
ладонью кровь, и похромал к лагерю. По крайней мере, подумал  он,  с  дрожью
снимая с себя куртку, камзол  и  рубашку,  чтобы  перевязать  раны,  которые
дракон оставил на руке и боках, он не разрушил Молочай.
   Однако этот случай снова показал ему всю хрупкость его миссии.  Когда  он
складывал лагерь - и съел последний  черствый  хлеб,  что  стянул  со  стола
королей-гномов - то опять и опять изучал горизонт, зная, что  он  глупец,  и
задаваясь  вопросом,  перешел  ли  он  уже  ту  грань  глупости,  когда  она
становится  не  смешной,  а  смертельной.  Давным-давно,  сынок,  сказал  он
смиренно. Давным-давно.
   Он обернул мясо чаек в бурые водоросли с пляжа и бросил сожженные лепешки
птицам-глупышам, которые клюнули их пару  раз  и  с  отвращением  поковыляли
прочь. Хотя солнце уже садилось в море, он снял Молочай с якоря и  взобрался
по лестнице, когда ветер подхватил серебристые воздушные баллоны, качающиеся
над океаном. Как только машины были  налажены,  он  снова  вытащил  карты  и
изучал море  в  телескоп,  зарисовывая  острова  и  архипелаги.  Он  пытался
передать все очертания: куполообразные головы, заостренные обрывы, тут и там
- мелководные пляжи или яркие  блестки  ручьев.  Иногда  он  мог  разглядеть
скальные хребты, соединяющие один остров с другим: смертоносные рифы, убийцы
кораблей.
   Среди  скал  и  между  островами  играли  и  ныряли  киты,  их   огромные
сланцево-голубые сияющие спины ясно выгибались в  воде.  Иногда  с  ними,  а
намного чаще в одиночку, он видел другие фигуры,  извивающиеся,  похожие  на
змей, но до тех пор,  пока  одна  из  них  не  разбила  поверхность  длинной
лебединой шеей и не стала купаться на некотором расстоянии  от  Молочая,  до
него не доходило, что это тоже драконы.
   Он бросил якорь на маленьком пике и потратил  последние  силы,  направляя
Молочай вниз между вершинами этой  расселины.  Потом  он  поел  и  заснул  в
скальной пещере мертвецким сном; проснувшись днем, он снес с судна  телескоп
и устроился с ним на обрыве. Вокруг опоясанного скалами острова  не  слишком
далеко резвилась дюжина морских драконов. Они переливались темным пурпуром и
зеленью. И только когда еще  одни  дракон,  изукрашенный  черным  по  алому,
великолепный, как полуночная радуга, появился в море и нырнул с ними в воду,
до Джона дошло, что это самки драконов.
   Он направился дальше, следуя к Шхерам на северо-запад.  Путешествовал  он
пронизанными светом северными ночами, ища на рассвете и закате  ускользающую
комету, что описал Дотис. Днем он спал, а Молочай стягивал вниз,  как  можно
ближе к скалам, чтобы их тени делали его менее заметным издалека. Однажды он
подумал, глядя в подзорную трубу, что видит Сентуивира, и кажется,  различил
человека, сидящего у него на  спине.  Однажды,  ставя  лагерь  на  островке,
настолько изолированном, что ближайшего  соседа  видно  было,  только  когда
Молочай поднимался высоко над утесами,  он  нашел  следы:  когти  дракона  и
отпечатки обуви человека рядом с изжеванными и разодранными костями чайки  и
пары овец. Тут были осколки, похожие на две морские  ракушки,  сделанные  из
дутого стекла, но изящнее, чем любое стекло, которое он когда-либо видел,  а
рядом с остатками костра, тщательно укрытого  ветками,  отпечаток  поменьше,
башмак мальчика с узором подошвы, характерным для Пег, сапожницы Алин Холда.
   Наконец он добрался до конца Шхер и полетел на запад, над открытым морем.
Целый день он вообще не видел никаких ориентиров, как было, когда он покидал
полуостров, и напрасно окидывал горизонт взглядом. На второй день он  увидел
вдалеке  пики,  омываемые  ветром,  крохотные,  окруженные  со  всех  сторон
утесами. Когда она подошел ближе, то заметил, что на одном из тех  островков
была вода, и именно там он бросил якорь Молочая  и  направил  Молочай  вниз,
поближе к черно-голубым скалам.
   Он отдыхал, ел и искал, пока свет не стал слишком тусклым для безопасного
передвижения - весь остров был из  скал  и  лишь  немногие  были  достаточно
ровными, чтобы на них хотя бы сесть. Тут ничего  не  росло.  Даже  птицы  не
гнездились на высоких обрывах, хотя большой и маленький острова на юге  были
ими заселены. Только причитание ветра в скалах, бормотание воды и  медленные
удары волн нарушали тишину, однако ему  казалось,  что  тут  он  не  одинок.
Временами это пугало, временами он чувствовал, что никогда в жизни не был  в
столь мирном месте. Утром он заметил, как  над  водой  прошло  что-то  вроде
тени, серый мерцающий призрак, что сделал  круг  там,  где  стоял  на  якоре
Молочай. Когда он попытался рассмотреть его, там ничего не оказалось.
   Позже он играл на шарманке напев, которому научила  его  Дженни,  мелодию
драконьего имени, и завывающий голос инструмента отбрасывал ноты от скал и в
небо. Его накрыла тень.
   Он поднял  глаза  и  увидел  в  вышине  Черного  Моркелеба,  похожего  на
кошмарного воздушного змея.
   Джон отложил шарманку и заслонил от света глаза.  Черный  дракон  был  не
таким большим, как некоторые из тех, кого он видел: сорок футов от дымящихся
ноздрей до кончика хвоста с железными колючками,  и  крылья  примерно  вдвое
больше,  распростертые  в  сияющем  воздухе.  Грива,  рога,  ленты,  меховой
хохолок, шипы и сверху и снизу - все,  что  у  других  дарконов  изобиловало
красками - было черным, словно за эти бесконечные годы цвет ему  наскучил  и
он его отложил. Дженни сказала, что глаза у него были прозрачно-серебряными,
бесцветными,  как  алмазы.  Он  старательно  избегал  смотреть  в  них   или
встретиться с ним взглядом.
   Он сказал:
   - Моркелеб, - и дракон вытянул когти и устроился, цепляясь за скалы
   Драконья Погибель. Голос, что раздался в самой середине его сознания, был
таков, что им могли бы говорить вещие приметы во снах. Кто-то заплатил  тебе
книгами или обещаниями войск, чтобы ты искал меня здесь? Когда дракон согнул
голову  набок,  весь  его  худощавый,  гибкий  остов  сместился,   удерживая
равновесие на скалах. Полураспахнутые  крылья  сложились  и  подогнулись  по
бокам, длинный хвост обернулся вокруг вершины.
   Хотя в драконьих словах не было особой интонации - несколько более четкое
произношение слов, чем у остальных драконов, с которыми столкнулся Джон - он
ощутил, как за ними закипает ирония и гнев. Равнодушие и гордость  драконов,
которые защищала его так долго, здесь защитой не были.
   - Мне никто не платил. Я сам пришел.
   В поисках знания, чтобы ты мог лучше сражать драконов?
   - Просто в поисках знания, - ответил Джон. - Но я в общем-то, всегда  так
делаю - и существует знание и знание. Чего я  ищу,  так  это  помощи.  -  Он
поднял руку, чтобы заслонить глаза, л