вершенно затихли.
   Салонюк внимательно на него посмотрел:
   -  Маметов,  видставить  разговорчики,  бо  виддам   юнгою   на   крейсер
"Отважный".

***

   Только дракон Гельс-Дрих-Энн наверняка знал, зачем  партизаны  плывут  по
незнакомой реке весь день и всю ночь, дежуря по очереди.  Дело  в  том,  что
танк "Белый дракон" довольно сильно оторвался от своего антидракона, так что
последнему нужно было наверстывать многие десятки километров. И нагнать  его
по реке было значительно удобнее, нежели по суше, к тому же пешком.
   Пятерых бойцов во все эти хитросплетения не посвящали. Их  просто  смутно
куда-то влекло, и они ни на минуту не задумывались,  куда  и  зачем.  Просто
плыли себе по реке, а потом так же просто решили высадиться на берег.
   На пару километров ниже по течению река внезапно расширялась, превращаясь
в быстрый бурлящий поток, и еще через несколько сотен  метров  обрывалась  с
огромной  высоты  великолепным  водопадом,  в  котором   погибло   множество
доверчивых путешественников. Партизанам было не суждено когда-либо узнать об
этом.
   Они пристали к песчаному берегу, поросшему соснами, передохнули  часок  и
снова двинулись в путь. Теплый летний вечер застал их  на  привале,  который
Салонюк объявил буквально за полминуты до того, как личный состав был  готов
поднять бунт против его тирании и деспотизма.
   Все  партизаны  были  заняты  своими  делами,   только   Маметов   бродил
неприкаянный  и  что-то  бубнил  под  нос,  размахивая  руками.   Но   Тарас
справедливо рассудил, что думать об этом будет немного  погодя,  потому  что
иначе скоро сам станет вести себя таким же образом.
   Маметов тихо подошел к Сидорчуку и робко потрогал его за плечо:
   - Моя стихи сочинять, твоя хотеть слушать?
   Сидорчук деловито чистил пулемет, и его  утомленная  душа  хотела  только
одного - покоя. Именно эту нехитрую мысль он и довел до сведения товарища по
оружию:
   - Маметов, дай мени спокою, отстань вид мене.
   Маметов горестно вздохнул и направил свои стопы  к  Жабодыщенко,  который
сидел  скрестив  по-турецки  ноги  и  что-то  сосредоточенно   латал.   Этот
бесконечный поход, во время которого они так сильно оторвались от своих и от
линии фронта,  плохо  сказывался  на  личном  имуществе  Миколы  -  человека
хозяйственного и  аккуратного.  Он  как  раз  подсчитывал  в  уме  убытки  и
повреждения, нанесенные ему немцами, и вскипал праведным гневом,  который  и
поднимает наш миролюбивый народ на борьбу с захватчиками.
   - А твоя стихи будет слушать? - с надеждой спросил Колбажан.
   Жабодыщенко после войны  вполне  мог  идти  в  профессиональные  критики.
Двухлетнее общение с партизаном Маметовым закалило его и сделало просто-таки
незаменимым человеком для этого вида деятельности. Он сразу ухватывал  самую
суть и задавал единственно правильный вопрос. Вот и теперь Микола не  ударил
лицом в грязь:
   - Про що, знов про Ташкент чи про маму?
   Маметов гордо объявил:
   - Моя партизанские стихи сочинять!
   Жабодыщенко даже бровью не шевельнул. Повел бестрепетной рукой в  сторону
Салонюка и пояснил:
   - Партизаньски - це до товарища Салонюка, а не до мене.
   Эх, не знал про Миколу Жабодыщенко главный редактор литературного журнала
"Заря Полтавщины", пятнадцать лет рыдавший над  лирическими  стихотворениями
начинающих  поэтов  и  многокилограммовыми  рукописями  будущих  Толстых   и
Достоевских. Вот кто должен был писать  рецензии  и  беседовать  с  молодыми
авторами. Жаль, не состоялась  их  встреча,  и  "Заре  Полтавщины"  пришлось
впоследствии  напечатать  многих  желающих,  что  было  гораздо  проще,  чем
объяснить, почему это затруднительно сделать.
   Нетерпеливый Маметов быстрой серной ринулся к командиру:
   - Командира, моя, однако, стихи сочинять, сейчас твоя слушать.
   Это было похоже на ультиматум, и Салонюк не стал уточнять, что его ждет в
случае отказа. Опасаясь, чтобы его не прервали, Маметов затараторил:

   На привале партизана
   Тихо в кустиках сидеть,
   А фашиская шайтана
   Про него совсем не знать...

   Салонюк тоже был неслабый литературовед. По первой же  строфе  понимал  и
сюжет, и  коллизии,  и  литературную  ценность  произведения.  Он  остановил
подчиненного и крикнул:
   - Так, Перукарников, возьми Маметова та давайте в дозор,  бо  хлопец  без
дила зовсем с ума сойдет. Который день ни одного нимця не убили - от  ему  и
погано. Руки в ноги, идить и до вечери не повергайтесь!
   Перукарников был страшно доволен поворотом событий:
   - Есть до ужина, товарищ командир. Маметов, за мной бегом - арш!
   Спустя несколько часов бесплодных шатаний по лесу фортуна  сжалилась  над
нашими героями. Капризная, как и всякая дама, она внезапно решила  подыграть
им и вывела Перукарникова и Маметова к довольно широкой дороге. Судя  по  ее
состоянию,  этой  дорогой  пользовались  часто,  так  что  места   оказались
обитаемыми.
   Партизаны  обрадовались,  потому  что  человеческая  душа,  хоть   бы   и
вражеская, это  гораздо  лучше,  чем  всякие  там  Пульхерии  Сиязбовны  или
трехглавый Гельс-Дрих-Энн, даже если ты о нем и не помнишь.
   Они  прошли  по  дороге  совсем  чуть-чуть  и  увидели  вдалеке  довольно
приличное строение с вывеской. Бойцы шустро нырнули в лес и тихо  прокрались
поближе к зданию. Высунувшись из кустов, они внимательно изучили обстановку,
а обстановка, надо сказать, была не слишком  привычна  советскому  человеку,
пусть даже и выросшему в Ташкенте.
   Здание   это   оказалось   обычной   вольхоллской   харчевней,   носившей
упоительное, хотя и  странное  для  здешних  мест  название  "Дви  ковбасы".
(Напомните нам, чтобы мы как-нибудь на досуге пояснили, откуда взялась такая
вывеска.) На открытом воздухе за грубым дощатым столом сидели  закованные  в
железо рыцари и увлеченно обедали. От  дома  неслись  аппетитнейшие  ароматы
вина и копченого мяса.
   Заведение общепита в этом  строении  признал  даже  Маметов.  Он  толкнул
Перукарникова локтем в бок и прошептал возбужденно:
   - Чайхана, однако.
   - Это я понимаю, - отвечал Иван. - А вот что это за форма у фрицев такая,
не понимаю. Когда ее только успели ввести? Неудобно же таскать на себе груду
железа. Впрочем, скажу только  большое  спасибо.  Такой  бронированный  фриц
будет легкой добычей. Маметов!..
   - Я!
   - Есть какие-нибудь соображения по поводу данного заведения?
   Маметов поднял на товарища мечтательные глаза:
   - Лучше твоя послушать,  какой  моя  партизанский  песня  сочинять,  -  и
шепотом, каким поют обычно юные энтузиасты в застенках врага, затянул:

   Юный беркут в небе реет над моею головой,
   То сиреною завоет, то укусит, как шакал.

   Перукарников строго указал:
   - Нескладно, рифмы нет. Какие же это стихи?
   - Зато правда, однако, - лаконично ответил акын лесов.
   Судя по выражению лица Перукарникова, его посетила  очередная  гениальная
идея. Однако боец Колбажан, на беду свою, был плохим физиономистом.
   -  Маметов,  -  радостно  зашептал  Иван,  -  ты  у  нас  теперь   будешь
поэтом-партизаном,  товарищем  Джань  Хуньямом  из  братского   монгольского
движения освобождения.
   Маметов, в принципе готовый ко всему, уточнил:
   - А кого моя освобождать надо?
   Перукарников неопределенно пожал плечами:
   - Кого угодно, например те "Дви ковбасы" от мнимых японских захватчиков.
   Акын степей и лесов проявил неожиданную рассудительность:
   - Почему мнимых, однако?
   Но у Ивана был готов самый верный и аргументированный ответ:
   - Потому что они еще не знают, что они японские захватчики.
   - Моя готова, - молвил храбрый Маметов.
   -  Значит,  поступаем  так:  я  даю  тебе  гранату,  -  стал  набрасывать
Перукарников свой гениальный план, - уже без кольца.  Ты  держи  ее  крепко,
можешь двумя руками, только смотри не отпусти раньше времени. И быстро  беги
вон к тем придуркам за крайним столиком. Подбегаешь и спрашиваешь: водка или
жизнь?
   Маметов жалобно прошептал:
   - Они над моя смеяться, моя водка не пить.
   Перукарников воззрился на непонятливого узбека с некоторой даже жалостью:
   - Пить не надо, надо со стола бутылку схватить и бегом в кусты.
   Маметов знал, какой ценный продукт водка, хотя сам никогда не  мог  этого
понять. Он попытался образумить Ивана:
   - Захватчики больно драться, моя не хотеть бежать за водка.
   Перукарников убедительно заговорил:
   - На этот случай у тебя и  есть  граната,  драться  не  придется.  Просто
положи им ее прямо на стол и ныряй под заборчик, а я тебя, если что, прикрою
отсюда из автомата.
   Маметов  тоном  человека,  который  сотнями  разносил  гранаты  вместе  с
заказами к столикам посетителей кафе, столовых и ресторанов, произнес:
   - Моя не дурак, сама знать, как надо, - и побежал в сторону харчевни.
   Перукарников закричал вслед:
   - Только не забудь сначала водку взять!
   Маметов, подбежав к столику (опешившие рыцари слова  не  могли  вымолвить
при  виде  этого  явления  партизана  вольхоллскому  народу  и  только  тихо
помыкивали), автоматическим движением  положил  на  стол  гранату,  а  затем
пояснил присутствующим:
   - Моя водка брать!
   Он ухватил бутыль и по-хозяйски потянулся к гранате, чтобы не  транжирить
боеприпасы почем зря, но заметил, что предохранительная дуга уже отлетела, а
со стороны  запала  идет  дымок.  Какую-то  секунду  он  растерянно  метался
взад-вперед, а потом с истошным криком:
   - Ложись! Граната, однако! - упал на землю и быстро пополз вдоль забора.
   Тем вечером в харчевне "Дви ковбасы" обедали на редкость  сообразительные
рыцари. Ни гранат, ни Маметова они до сего дня не видели ни  разу  в  жизни,
однако не потратили лишнего  мгновения  на  выяснение  подробностей.  Дружно
брякнулись кто куда - и только лязг пошел, словно рухнули жестяные  бочки  с
горючим.
   Несколько секунд спустя раздался грохот взрыва и  в  небо  взмыли  доски,
камни, осколки посуды  и  разнообразный  мусор.  Недалеко  от  Перукарникова
тяжело шлепнулась на землю копченая курица. Он хищным  коршуном  кинулся  на
нее, не веря глазам:
   - Молодец Маметов, настоящий герой, прямо вылитый товарищ Джань Хуньям. -
Смахнув с курицы землю, он спрятал ее в мешок. - Водичкой малость  пошуруем,
и будет как новая.
   Из ближайших кустов ползком выбрался  Маметов,  таща  в  руках  увесистую
бутыль с прозрачной жидкостью:
   - Зачем такой громкий граната давать? Моя уши болеть, ничего не  слышать!
Как теперь воевать, однако?
   Перукарников поспешно отобрал у Маметова драгоценный сосуд:
   - Извиняйте, товарищ Джань Хуньям, других не было.
   Маметов недовольно пробурчал:
   - Моя больше так глупо не делать.
   Перукарников уже успел откупорить бутылку и  теперь  вдумчиво  изучал  ее
содержимое:
   - Спиртяга, у-ух ты! Просто замечательно. От  лица  нашего  партизанского
отряда выражаю тебе, Маметов, сердечную благодарность.
   Маметов даже благодарности не обрадовался и огорченно поделился с  Иваном
своими мыслями:
   - Нехорошо выходит: товарищ японский захватчик теперь  о  Маметове  плохо
думать.
   Перукарников, принявший на грудь пару  глотков,  расцветал  буквально  на
глазах:
   - Забудь о захватчиках, Колбажанчик! У нас сегодня в отряде праздник, - и
он торжествующе потряс пухлой копченой птицей. -  Гляди,  чего  нам  с  неба
упало.
   Маметов кисло заметил:
   - Моя плохо слышать, теперь кто хотеть к Маметову красться.
   Иван подбадривающе похлопал его по спине:
   - Ладно, хватит хныкать. Айда в лагерь, к нашим.

Глава, которую так и не сумели назвать

   Если вам все равно, где вы находитесь, значит, вы не заблудились.

   После того как мы окончательно потеряли из виду  цель,  мы  удвоили  свои
усилия.
   Марк Твен

   Каким образом их занесло в пустыню, когда еще пару дней назад пейзаж  был
холмистым, лесистым и радовал глаз изумрудной сочной травой, экипаж  "Белого
дракона" не только не знал, но и знать не хотел.  С  внутренним  содроганием
они думали только об одном: не дай бог, это Средняя Азия.  Других  пустынных
районов в Советском Союзе  они  не  изучали,  да  и  об  этом  имели  весьма
поверхностное представление.
   А  пустыня  была  славная:  с  очень  мелким  песочком  красновато-рыжего
оттенка, из которого то там, то сям выпирали скальные породы  вулканического
происхождения. Они образовывали причудливые арки,  острые  пики  и  шпили  и
странные фигуры, напоминавшие абстрактную скульптуру.
   А вот кактусы здесь были  больше  всего  похожи  на  мексиканские,  если,
конечно,   продолжать   верить   Британской   энциклопедии   -   что   очень
затруднительно в том случае, когда ты уже не веришь  и  собственным  глазам.
Так вот, о кактусах... Они топорщились посреди ровного рыжего одеяла пустыни
- большие, увесистые, словно огурцы-переростки. Некоторые были  колючими,  а
иные - лысыми.
   Очень часто в песке ярко выделялись выбеленные временем и  солнцем  кости
животных  и  людей,  а  обломки   предметов,   явно   созданных   человеком,
свидетельствовали о том, что некогда здесь процветала какая-то цивилизация.
   Танк медленно полз по песку, огибая каменистые выступы, пики и арки, мимо
взъерошенных кактусов. Надсадно ревел двигатель, разгоняя всех змей и ящериц
в округе.
   Внезапно гусеницы тяжелой машины начали тонуть, она замедлила свой ход  и
вскоре вообще остановилась.
   Морунген еще не понял, в чем дело, но уже ощутил смутную тревогу:
   - Клаус, что случилось?! Ты снова заснул? Почему мы остановились?
   - Мы, кажется, все-таки увязли, герр майор,  -  неуверенно  прозвучало  в
наушниках.
   Дитрих забрюзжал, как  старый  папаша,  узнавший  о  том,  что  его  дочь
выскочила замуж за лучшего стрелка в округе:
   - Сколько раз мне повторять, Клаус, что в лексиконе  танкиста  нет  слова
"кажется"! Доложи ситуацию, как положено по уставу!
   Глупо было бы надеяться, что его строгий голос окажет должное воздействие
на поведение непослушной машины. Пока он читал мораль,  танк  засасывало.  И
потому механику-водителю Гассу было легко  докладывать  хорошо  поставленным
звонким голосом:
   - Герр майор! Дальнейшее  продвижение  не  представляется  возможным!  Мы
основательно завязли в песке и с каждой минутой продолжаем  уходить  в  него
еще глубже! Очевидно, это и есть знаменитые зыбучие пески! В  данный  момент
машина сидит  на  брюхе  примерно...  один  момент,  герр  майор,  я  вылезу
посмотреть, чтобы сообщить вам точно!
   - Что же ты сразу мне не сказал!  -  быстро  спросил  Морунген.  -  Всему
экипажу немедленно приступить  к  спасательным  работам!  Клаус,  переключай
двигатель на лебедку! Ганс и Генрих, снимайте буксирные тросы  и  цепляйтесь
за что угодно, лишь бы подольше удержаться на поверхности!  Вальтер,  быстро
выноси из танка оружие,  одежду,  воду,  продукты!  Я  занимаюсь  эвакуацией
документов!
   Мы не станем подробно описывать разыгравшуюся трагедию.
   Скажем только, что если бы здесь рядом проплывал айсберг, то  сходство  с
катастрофой "Титаника" было бы совершенно полным.  Но  поскольку  ни  одного
завалящего айсберга под рукой  не  оказалось,  то  все  выглядело  несколько
скромнее.
   Спустя полчаса Генрих в  отчаянии  доложил  напряженному  и  осунувшемуся
Дитриху:
   - Герр майор! Ничего не выходит! Здешние каменные  породы  очень  мягкие!
Колья не могут вынести вес тонущего танка, а более  прочных  скал,  чем  эти
вулканические образования, поблизости нет. Вокруг одни сплошные кактусы. Что
прикажете делать?
   Морунген понял, что самое время произнести душещипательную  речь,  потому
что другого такого случая может и не предоставиться.
   - Ну что, мои друзья! Пришел час, когда нам всем придется  попрощаться  с
нашим "Белым драконом"! Мы славно воевали с врагами под защитой его  крепкой
брони! Ускользали от опасности благодаря сильному двигателю!  Подбирались  к
противнику через самые труднопроходимые  места  благодаря  надежной  ходовой
части! Наносили  меткие  и  сокрушительные  удары  благодаря  мощной  пушке!
Теперь, в силу  обстоятельств,  мы  должны  расстаться  с  ним!  Но  это  не
расставание навсегда, это временная разлука, которую мы  должны  мужественно
перенести! Я обещаю вам и "Белому дракону": если мы  выживем,  то  рано  или
поздно обязательно придем сюда, чтобы вызволить нашу  машину  и  снова  быть
вместе! А сейчас мы остаемся экипажем  танка  "Белый  дракон"  и  продолжаем
бороться за его безопасность!
   Воцарилось то, что в официальных отчетах называют минутой молчания. После
паузы барон скомандовал:
   - Переходим к запасному варианту "Надежда в могиле". Ганс, поверни  башню
назад и опусти ствол! Клаус, убери лебедку и  заглуши  двигатель.  Генрих  и
Вальтер, раскройте брезент и плотно зачехлите танк. После того как закрепите
брезент, освобождайте тросы.
   - Ты не видел, куда делся мой фотоаппарат? - спросил  Вальтер  у  Генриха
Дица. - Весь танк перевернул - и нигде его нет.
   Генрих честно задумался:
   - Последний раз я его видел... где  же  я  его  видел?  -  Он  осекся  на
полуслове и стал всматриваться в ночное черное небо.  -  Что  это  было?  Ты
видел?
   - Где? - встревожился Вальтер, памятуя о том, что  они  остались  в  этой
стране чудес без мощного танка. - Ты о чем?
   - Да вот только что над нами пролетело, - растерянно  сообщил  Генрих.  -
Очень похоже на птицу, но ведь птицы сейчас спят?
   - А! Это? - облегченно выдохнул Треттау. -  Наверное,  летучая  мышь.  Ты
что, летучей мыши никогда не видел? О! Вон полетела. И еще одна. Они  ночных
насекомых ловят.
   - Насекомых? - переспросил Генрих. - А откуда здесь, в  пустыне,  берутся
летучие мыши? Где они обитают?
   - Они, как какие-то птицы, могут строить свои гнезда в дуплах кактусов. Я
это еще до войны читал в какой-то научно-популярной книженции,  -  просветил
друга Вальтер.
   Морунген вмешался в этот академический спор:
   - Вальтер, Генрих прав: что-то здесь многовато этих мышей. Думаю, они  не
в  кактусах  живут.  Берите-ка  автоматы  и,  пока  полностью  не  стемнело,
отправляйтесь с Генрихом на разведку. Осмотрите все  вокруг  в  радиусе  ста
метров и  возвращайтесь.  Здесь  поблизости  должны  быть  пещеры.  Если  их
обнаружите, внутрь не суйтесь и смотрите под ноги. Сейчас  могут  повылазить
на охоту змеи, скорпионы и прочие ночные твари.
   Дитрих оказался прозорливым военачальником. Не прошло и десяти минут, как
Вальтер и  Генрих  докладывали  ему  о  том,  что  действительно  обнаружили
неподалеку пещеру.
   - Господин майор, вы оказались правы, - подтвердил стрелок-радист. -  Вон
там есть вход, отверстие. Но только это скорее штольня, чем  пещера.  Нам  с
Генрихом не удалось рассмотреть как следует, однако мыши вылетают оттуда.
   Морунген искренне удивился:
   - Штольня, говоришь? Это уже интереснее. Вот будет сюрприз,  если  в  ней
обитают не только летучие мыши, а еще песчаные партизаны с ящиком  гранат  и
пулеметом Дегтярева. Ладно. Завтра посмотрим, что это за  штольня.  Молодцы,
что обнаружили ее, теперь идите отдыхайте. В лагере тишина, один  на  вахте,
остальные спят. Огня не зажигать, громко не  говорить,  стрелять  при  любых
признаках неприятеля. - И забормотал себе под нос:
   - Ну и холодина, хорошо, что зимнее обмундирование сохранилось.
   Ганс, ты дежуришь первым,  потом  Клаус,  потом  Генрих,  потом  Вальтер,
последним дежурю я. Каждый дежурит по часу. Все. Вопросы есть? Если  нет,  я
уже сплю.
   Ганс весело осведомился:
   - Господин майор, а как отсчитывать время, если из всех часов идут только
одни, да и те - в обратную сторону?
   Морунген недовольно зевнул:
   - Ганс, ты задаешь вопрос, недостойный немецкого офицера. Даже  партизану
известно, что один час - в любую сторону - остается часом. Вот попадем к ним
в плен, они тебя научат...

***

   Утром сонного барона растормошил Треттау:
   -  Герр  майор!  Герр  майор!  Просыпайтесь,  уже  утро.   Солнце   скоро
поднимется. Надо отправляться в дорогу, пока не так жарко.
   Мо