Виктория УГРЮМОВА и Олег УГРЮМОВ
   ДРАКОН ТРЕТЬЕГО РЕЙХА 1-2

   ДРАКОН ТРЕТЬЕГО РЕЙХА
   ЗМЕИ, ДРАКОНЫ И РОДСТВЕННИКИ



   Виктория УГРЮМОВА и Олег УГРЮМОВ
   ДРАКОН ТРЕТЬЕГО РЕЙХА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  htt://www.etlirary.ru


Анонс

   "Дракон Третьего Рейха" - первая книга новой  дилогии  В  Угрюмовой,  чьи
романы в жанре фэнтези уже стяжали заслуженный успех у читателей.
   В    центре    повествования     удивительные     приключения     экипажа
экспериментального немецкого танка "Белый дракон", который с  поля  битвы  у
русского хутора Белохатки попадает в фантастическое королевство Упперталь  и
оказывается в эпицентре невероятных событий.

   Любимому дракону посвящается

ЧАСТЬ 1

Глава,
которая случайно попала сюда из середины и только поэтому считается прологом

   Там, на неведомых дорожках,
   Следы невиданных зверей...
   А. С. Пушкин

   В нарядном ярко-синем  небе,  подсвеченном  золотыми  солнечными  лучами,
самозабвенно выписывали круги большие птицы. Кажется, они собирались  летать
так до второго пришествия, а тут,  нужно  заметить,  и  о  первом  никто  не
подозревал.
   Торжественный в своей дремучей древности лес раскинулся прямо под ними. В
данный момент он не шелестел, не звенел и  не  жужжал,  не  стрекотал  и  не
чирикал,  как   это   бывало   обычно,   а   оглашался   истошными   криками
неестественного для здешних мест происхождения.
   - Этот мед буду есть я! Я первым пчелиное гнездо заметил!
   - Нет, я, я, я, я, я!!! Без меня ты бы пчел не выкурил.
   Два невероятно лохматых и чумазых существа спорили  между  собой  в  тени
раскидистого дуба. Различить  их  было  не  только  трудно,  но  практически
невозможно. Правда, при ближайшем рассмотрении  обнаруживалось,  что  нос  у
одного из этих чудаков украшала резная раскрашенная  палочка,  а  у  другого
зато короткая мохнатая юбочка была  сшита  из  мягкой  пятнистой  шкурки  и,
очевидно, являлась изделием "от-кутюр" здешних мест.
   От нетерпения и злости оба высоко подпрыгивали и переминались на  плоских
широких ступнях, вытягивали губы трубочкой и таращили глаза.  Они  были  так
взволнованы судьбой изрядной порции меда,  буквально  чудом  доставшейся  им
этим прекрасным солнечным утром, что даже не смотрели по сторонам,  и  любой
уважающий себя хищник  мог  бы  запросто  ими  пообедать.  Но,  очевидно,  у
хищников как раз наступил тихий час, потому что спорщики были в  этой  части
леса совершенно  одни  с  тех  самых  пор,  как  разогнали  целое  семейство
разъяренных и растерянных из-за их внезапного вторжения  пчел.  Длинные  уши
этих диковинных существ  возбужденно  шевелились,  выдавая  крайнюю  степень
желудочной неудовлетворенности, а носы  совершали  уж  и  вовсе  неописуемые
движения, каковые под силу разве что слону или  муравьеду,  у  которых,  как
известно, именно эта часть тела развита совершеннее всего
   - Зато у тебя от  меда  потом  живот  болит,  -  наконец  нашлось  первое
существо
   - А у тебя - зуб, когда ты ешь, -  торжествующе  заявило  второе,  обходя
соперника с правого фланга и пытаясь встать между ним и вожделенной  сладкой
грудой.
   Мед источал такие ароматы, что у обоих в глазах зеленело.
   - Ты и так прошлый раз все яйца слопал, а со мной  не  поделился,  теперь
моя очередь одному есть, - попытался отстоять свои ущемленные права первый.
   - Ты сам виноват, нечего было за лягушками столько гоняться.
   - Отдай мой мед!  -  заголосило  оскорбленное  в  лучших  своих  чувствах
существо в пятнистой юбочке, наступая на  супостата  и  подпрыгивая,  словно
кузнечик.
   - Нет, мой! - возопил тот, кто являлся счастливым обладателем  палочки  в
носу.
   - Мо-о-о-ой!!! - издал модник душераздирающий рев.
   От  его  крика  впору  было  оглохнуть,  и  поэтому  оба  какое-то  время
ошарашенно мотали головами, пытаясь избавиться от назойливого шума в ушах.
   Однако шум, как это ни странно, не утихал,  а  напротив  -  усиливался  и
усиливался, заполняя собой все пространство вокруг лохматых любителей  меда.
Дикий грохот и клацанье неизвестного происхождения, рев и  завывания  -  вся
эта несусветная  какофония  ударила  по  несчастным  барабанным  перепонкам,
заставив обоих спорщиков повалиться  ничком  на  землю  и  обхватить  голову
руками.
   Предмет их спора так и лежал у подножия векового дуба, и в него  сыпалась
древесная труха и пыль. Земля легко заколебалась, словно хотела сбросить  со
своей поверхности и мед, и тех, кто так стремился его заполучить. Да  еще  и
пол-леса в придачу.
   - Что это может быть, Усан? - громким шепотом спросил Пятнистая Юбочка.
   - Съешь мою маму, если я хоть  на  коготь  Бабуты  догадываюсь,  что  это
такое. Никогда ничего подобного не слышал. Наверное, это духи  гневаются  на
нас за то, что мы мед поделить не можем, -  предположил  тот,  кого  назвали
Усаном.
   Юбочка  какое-то  время  неподвижно  лежал,  прислушиваясь  к  грохоту  и
завываниям  неведомой  твари,  с  треском  ломившейся   через   лес   где-то
неподалеку. Надо было убегать, однако тело дрожало и не слушалось. С  духами
не шутят - это всем известно.
   - На тебе твой мед, ешь его сам! - выдохнуло это мудрое дитя  природы.  -
Пусть духи на тебя гневаются.
   - Нет уж, бери его себе. Я что-нибудь другое отыщу, - вздохнул Усан.
   - Нет, не хочу. Сам ешь!
   - Нет уж, - рявкнул Усан.
   Земля вздрогнула в последний раз и затихла.
   Лес успокоился, и разгневанные духи, кажется, удалились в чащу  по  своим
собственным делам, оставив без внимания и кучу истекающих  прозрачным  медом
сот, и двух лохматых медоедов, в ужасе ожидающих развязки.
   Пятнистая Юбочка поднял голову и  осторожно  повертел  ею  из  стороны  в
сторону.
   Прислушался.
   Принюхался.
   Ветерок донес до него чудовищный запах,  каковой  подсказал  ему,  что  у
духов  налицо  несварение  желудка  и  гоняться  по  чаще  за  двумя  своими
непослушными чадами сегодня они, похоже, не намерены.
   - Ладно, давай свой мед сюда, так уж и быть, съем его, -  сказал  он  как
можно небрежнее. И подполз поближе к сладкой груде.
   - Чего это я его буду тебе давать? - возмутился сообразительный  Усан.  -
Мне он тоже нравится
   - А ну давай мед сюда!
   - Не дам - он мой!
   - Нет, мой!
   - Нет, мой...
   - Стой! Стой! Отдай мой мед!..

***

   Недоуменная улитка с достоинством пересекла маленькую полянку и  скрылась
в густой зелени, избегая назойливого солнечного луча.

***

   Лес был чудовищно древний. В связи с этим живых  тварей  водилось  в  нем
неописуемое множество, и все они самым  естественным  образом  считали  себя
законными его детьми и наследниками. И так и звались на всех языках  мира  -
дети Леса или Лесной народ.
   Правда, дитя дитю рознь.
   Изо всех разношерстных, разномастных и разноразмерных  отпрысков  природы
люди - самые непоследовательные, непредсказуемые, капризные и  избалованные.
Их надо бы время от времени ставить в угол носом, но, как известно,  природа
вообще и лес в частности углов не терпят, а посему неугомонные отпрыски рода
человечьего становились в нем с каждым годом все  распущеннее.  Правда,  они
интеллектуально  развивались,  но  странным  образом   -   чем   умнее   они
становились, тем невоспитаннее. Мечезубых пумсов боялись только вблизи, а на
расстоянии даже позволяли  себе  неприлично  о  них  отзываться  кротких  и
ласковых длинношеев запугали своими охотничьими плясками до  того,  что  эти
милые звери решили переселиться к подножию  горного  хребта  -  подальше  от
шумных соседей, реку и лесное озеро вконец возмутили постоянными  купаниями,
стиркой и рыбной ловлей, и даже сам Лысеющий Выхухоль Хвадалгалопса - хозяин
озерных  берегов  -  согласился  с  Хваталкой-Проглотом   Шахухой,   который
верховодил в воде, что людей нужно окоротить, пока не поздно.
   Короче, распространенное в наше время мнение о том, что дети - это  цветы
жизни... на могиле родителей, здесь еще не полностью оправдало себя  однако
развитие шло в известном направлении.
   Поэтому, прислушиваясь к рычанию и треску, фырчанию и скрежету,  а  также
поглощая отвратительный запах гари, который просто невозможно  описать,  лес
тяжко вздыхал: что ж, этого следовало рано или поздно ожидать.  Люди!  Опять
люди! Что еще нужно им здесь в моей глуши, их полного человеческого счастья?
   Но на сей раз он глубоко заблуждался...
   Пятеро высоких мужчин, одетых в кожаные безрукавки  и  облегающие  штаны,
сплетенные из сотен  тонких  кожаных  ремешков,  мягкие  сапоги  и  короткие
пятнистые плащи с капюшонами, расшитые узорами  из  игл,  пробирались  среди
зарослей густого кустарника. Они были вооружены круторогими луками с двойной
тетивой и обоюдоострыми прямыми ножами, рукоять  которых  была  выполнена  в
форме пятипалой когтистой лапы, покрытой короткой серой шерсткой.
   Это были дети Упитанного Ежа, и шли  они  по  своим  исконным  охотничьим
угодьям, куда не имели права забираться ни чужаки, ни даже  близкие  родичи,
такие как дети  Кривоногой  Крысы,  Линяющего  Барсука  и  Летучей  Пещерной
Собаки.  Нарушение  установленных  границ  было  чревато  столь   серьезными
последствиями, что ни  одно  из  многочисленных  племен  Лесного  народа  не
решалось на подобный проступок просто так, без веских причин.  Но  и  тогда,
когда в погоне за дичью или сбежавшей от  своего  семейного  счастья  глупой
женщиной либо в поисках подгулявших сородичей  случалось  попасть  на  чужую
территорию, старались, по возможности, скрыть все  следы  своего  пребывания
здесь.
   Лесные люди были не просто искусными, но  прирожденными  охотниками  они
вырастали здесь бок о бок с дикими зверями и птицами, понимали  их  зачастую
лучше, чем городских людей, которых между собой, в чаще, называли  не  иначе
как посланцами Каменного или Мертвого народа. Искусство таиться, скрываться,
сливаться с листвой, водой, землей, кустарниками и деревьями было  у  них  в
крови а всяким уловкам и охотничьим  приемам  просто  не  было  числа.  Они
читали самые запутанные следы, словно раскрытую книгу но след, который  они
разглядывали в эту минуту, запутанным  не  назвал  бы  никто  -  даже  самый
бесталанный следопыт, какой когда-либо рождался под этим небом.
   Этот кто-то настолько откровенно вломился на чужую  территорию,  что  сам
факт его нахождения здесь не мог бы укрыться ни от слепого, ни  от  безумца.
Охотники просто вывалились из кустов на открытое пространство, которого  еще
вчера здесь и в помине не было. Кто-то разворотил землю, растоптал,  смял  и
сломал кусты и  большие  деревья,  оставив  позади  себя  огромную  просеку.
Исполинское тяжелое тело проволоклось с заката на восход солнца и  удалилось
в земли детей Линяющего Барсука.
   Охотники присели на корточки и стали  перебирать  землю,  перемешанную  с
травой и обломками кустарника. Судя по глубине следа, здесь был не кто иной,
как сам Змей Аэтор, прародитель всех ползучих гадов. Грязная земля  остро  и
отвратительно пахла змеиной слизью, и охотники едва не задохнулись от  этого
жуткого смрада. Даже разлагающееся мясо пахнет слаще и приятнее.
   Дети Упитанного Ежа издревле враждовали со всеми потомками Змей,  сколько
их ни было  на  свете.  Врожденная  неприязнь  была  сильнее  любых  доводов
рассудка. Правда, потомки Аэтора в большинстве  своем  являлись  опасными  и
жестокими противниками, с которыми не стоило воевать в открытую  и  поэтому
хрупкое и шаткое равновесие  кое-как  сохранялось  на  границах  их  земель.
Спасало и то, что дети Змей предпочитали селиться по большей части в горах и
степях, где всем им хватало солнечного света и тепла, которое они так любили
и без которого их жизнь была бы просто невообразимой лишь немногие из них -
к тому же самые безобидные - не хотели покидать лес
   Внезапно охотников поразила страшная мысль: что если люди  Черной  Лошади
нашли общий язык с детьми Песчаной Земли и снова объединились с ними? Прежде
кочевники-степняки воевали со всеми и каждым, в  том  числе  и  с  потомками
Аэтора. Степняки предпочитали нападать на города и селения, но в лес до  сих
пор  не  совались.  Их  обожаемые  лошади,  без  которых  эти  кривоногие  и
плосколицые люди немногого стоили, не могли выжить в темной  чаще  но  если
они и Змеи вместе двинутся против Лесных людей, гоня впереди себя покоренное
степняками Пламя, то лесу несдобровать.
   Древние легенды гласили, что сам Аэтор с незапамятных времен спал в норе,
вырытой в холме  над  широкой  и  быстрой  водой.  Разбуженный  неизвестными
силами, он мог наделать много бед.
   Дети Ежа покрутились над чудовищным следом. Все в нем было  диковинным  и
непривычным, и то, что с обеих сторон,  по  краям,  шли  широкие  вдавленные
канавы с отпечатками странной чешуи, какой не было ни у одной  змеи  в  этом
мире и то, что между канавами сильно пострадали лишь  крепкие  деревья  или
густой, непроходимый кустарник, а вот трава и тонкие деревца, напротив,  так
и стояли нетронутыми. Через равные промежутки кто-то выдрал из  почвы  целые
пласты дерна и мха, отбросив их в сторону. А вот перед  огромными,  вековыми
замшелыми дубами и соснами он  все  же  отступал  и  сворачивал  в  сторону.
Правда, и поворотом такое движение, судя по  тому,  как  оно  было  сделано,
назвать было нельзя: огромный веер смятой, вспаханной земли, в которую  были
вдавлены вывороченные с корнем деревья с содранной корой. По обеим  сторонам
просеки свисающие на высоту в два человеческих роста ветви были  поломаны  и
искорежены.
   Пятеро охотников переглянулись и заторопились обратно,  в  свое  селение,
чтобы предупредить Мудрейшего из Упитанных Ежей о грозящей беде.

Первая первая глава

   Умом Россию не понять...
   Ф. М. Тютчев

   Это на западном фронте без перемен, как сказал классик.
   Побывал бы он на восточном!
   На восточном фронте творилось нечто невообразимое еще  задолго  до  того,
как  выпал  снег.  Но  после...  Любая  армия  запросто  увязла  бы  в  этих
заболоченных сугробах и заснеженных болотах, погибла бы посреди бездорожья и
дремучих лесов, затерялась бы в этих бескрайних просторах и сгинула.  Причем
история утверждает, что это не беспочвенные паникерские настроения,  которые
нужно лечить доброй порцией немецкого  свинца  высшего  качества,  а,  можно
сказать, скорбная реальность. Загадочная русская  душа  и  суровые  северные
морозы не идут ни в какое сравнение с загадочной и уму непостижимой  русской
логикой и суровыми партизанами, которые любого военного гения могут привести
в состояние глубокого ступора.
   Особняком стоят и русские дороги вернее - полное  их  отсутствие  в  тех
местах,  где  им  полагалось  бы  находиться,  исходя  из  самых  несложных,
примитивных соображений.
   Прав был Фридрих, прав был Наполеон и прав был Бисмарк, хоть  об  этом  и
нельзя говорить вслух.
   Отдельные романтики и идеалисты полагались, правда, на то,  что  немецкая
целеустремленность,    собранность,    а    также    превосходно    развитый
военно-промышленный комплекс помогут Германии выиграть эту войну, но к  1943
году таких оставались считанные единицы, и солдаты и офицеры вермахта к  ним
явно не относились. Возможно, грубая действительность как-то  влияла  на  их
умы, а может, виновен во всем был страшный  воздух  России,  который  -  как
теперь уже научно доказано - пагубно воздействует на иностранцев и  особенно
европейцев, слабая психика которых не  приспособлена  к  реалиям  необъятных
российских просторов
   Там, в Берлине,  в  ставке,  еще  можно  было  мечтать  о  блицкриге,  об
ошеломительной победе над неуклюжим и туповатым русским медведем и о захвате
богатых и плодородных восточных земель.
   На фронте все эти мысли странным образом переплавлялись в горниле  будней
и  возникало  страстное  желание  НЕ  стать  владельцем  или  хуже  того   -
совладельцем  какого-нибудь  участка  русского  чернозема  площадью  два  на
полтора метра, произвольной глубины, в каком  бы  заманчивом  районе  он  ни
находился.
   По этой причине Дитрих фон Морунген - младший и самый талантливый отпрыск
старинного  прусского  рода,  отправлявшийся  сейчас  на  передовые  позиции
восточного фронта,  был  не  слишком  обрадован  ни  оказанным  ему  высоким
доверием,  ни  тем,  что  именно  на  него  возлагались  серьезные   надежды
командования. Даже выданный авансом Железный крест с  дубовыми  листьями  не
улучшил его паскудного настроения.
   Надо сказать, что Дитрих фон Морунген - истинный ариец  и  аристократ,  в
жилах  которого  текла  кровь  настолько  древняя,  что  в  ней  можно  было
заподозрить  лягушачью  голубизну,  -  сам   по   себе   являлся   личностью
прелюбопытной, а потому заслуживающей отдельного разговора. Если же  принять
во внимание, что именно ему судьбой было уготовано стать  одним  из  главных
действующих лиц  той  головокружительной  истории,  которую  мы  как  только
раскачаемся, так сразу и поведаем, - то  сам  Бог  велел  углубиться  в  его
биографию.
   Дитрих с младых  ногтей  увлекался  техникой,  плаванием,  фехтованием  и
верховой ездой, чем немало радовал своего отца,  прочившего  сыну  блестящую
военную карьеру по примеру предков, чьи потемневшие от  времени  портреты  в
золоченых тяжелых рамах  украшали  бесконечные  переходы,  галереи  и  узкие
коридоры неприступного  замка  Морунген,  нависавшего  над  пропастью  среди
отвесных скал. Впрочем, веселое и беззаботное детство, проведенное в родовом
гнезде, мы опустим. В нем было много шалостей, много открытий и озарений,  и
- куда же без этого - огорчений и первых разочарований.
   Уже лет в двенадцать-тринадцать в юном баронете проснулся романтический и
гордый  дух  предков-разбойников.  Дитриху  отчаянно   захотелось   оседлать
любимого коня и куда-нибудь поскакать под  покровом  ночи,  чтобы  под  оным
покровом кого-нибудь умыкнуть, с кем-нибудь  обвенчаться,  а  кого-нибудь  и
заколоть длинной и тяжелой шпагой с витой гардой. Но  времена  были  другие,
"цивилизованные" - как с непередаваемым сарказмом  произносил  его  отец,  и
Дитрих мог переживать приключения только с книгой в руках. Этим неотъемлемым
правом грамотного человека  он  пользовался  вовсю  и  уже  через  пару  лет
познакомился с содержанием почти всех книг необъятной  замковой  библиотеки.
Блестяще образованный Аксель фон Морунген радовался, что сын  пошел  по  его
стопам,  и  выписал  ему  из  Берлина  лучших  преподавателей,   справедливо
рассудив, что домашнее  воспитание,  поставленное  на  научную  основу,  еще
никому в жизни не помешало.
   Сюда  же  необходимо  добавить  и  тот  факт,  что  учитель   математики,
расставшийся с местом доцента в Боннском  университете  исключительно  из-за
того, что жалованье, предложенное Морунгенами, было выше всех известных  ему
реальных цифр, связываемых в сознании с преподавательской  зарплатой,  сумел
на первом же занятии  ненавязчиво  рассказать  юному  баронету  об  Эваристе
Галуа. История блестящего математика и дуэлянта потрясла воображение Дитриха
настолько, что он принялся со всем пылом юности изучать алгебру и геометрию.
   Математика и стала его первой любовью.
   Впрочем, нет - уже второй, ибо с двенадцати лет  Дитрих  был  отчаянно  и
безнадежно влюблен в портрет одной  из  своих  прабабушек  -  не  по-арийски
черноволосой и черноглазой, но оттого  еще  более  прекрасной.  Портрет  был
нетребовательной возлюбленной она всегда  находилась  на  одном  и  том  же
месте, внимательно глядя на  юного  воздыхателя  с  пропыленного  холста,  и
молодой Морунген экономил, таким образом, массу сил и времени,  которые  его
сверстники обычно тратили на свидания, для занятий со своими учителями.
   Отец, проведавший о тайной страсти сына,  с  проницательностью  человека,
прошедшего тот же тернистый путь, мешать юноше не стал.
   Таким образом, Дитрих не испытал потрясений  в  первой  любви,  и  первая
измена также была ему неведома, а  потому  в  шестнадцать  лет  он  блес