реченный с распростертыми объятиями командир  заказал  выпивку  на  всех,
после чего попойка приобрела строго определенную цель.
   Спустя два или три часа бледно-зеленый, но  все  еще  стоявший  на  ногах
Морунген строго спрашивал у Ганса:
   - Как тебе кыньях?
   - Ыы-ыт... ыыт-вры-ыыт... тительный, - заикаясь, поведал Ганс.
   - Пр... должим, - предложил Морунген.
   - Так точно, герр майор!
   - Ыстыльные? - поинтересовался Дитрих
   - Угу, - твердо отвечал за остальных Вальтер.
   Таким образам к утру  они  насосались  до  полного  отупления,  и  только
седьмое и восьмое чувства (каковыми у немцев, я  полагаю,  являются  чувство
долга  и  исполнительность)  привели  их  к  воротам,  за  которыми  ожидало
неизбежное будущее.
   Поскольку  первые  шесть  чувств,  включая  и  чувство   юмора,   начисто
отключились еще до рассвета, то ни один из членов экипажа экспериментального
танка  "Белый  дракон"  не  мог  впоследствии  восстановить  полную  картину
событий. Железная логика и метод исключения  подсказывали  им,  что  если  в
результате они оказались не под трибуналом, не в тюрьме, не в Париже и не на
Лазурном берегу, а в пункте назначения, то, значит, их каким-то образом сюда
переправили. А жуткая головная боль, мутная зелень перед глазами  и  привкус
старых носков  во  рту  наводили  на  мысль  о  таком  быстром  транспортном
средстве, как самолет.
   Что касается трибунала: вообще-то людей, явившихся  на  выполнение  особо
важного задания в таком, мягко говоря, невменяемом состоянии,  действительно
следовало судить, однако давешняя встреча с фюрером  и  врученный  им  лично
крест окутывали Морунгена легким флером вседозволенности и ненаказуемости, а
отблеск его ложился и на команду.
   Словом, одним не самым радостным и не самым светлым утром в своей  жизни,
омраченным похмельем,  барон  Дитрих  фон  Морунген  прибыл  в  расположение
танковой части под командованием доблестного генерала Карла фон  Топпенау  -
прославленного героя многих военных кампаний. Прибыл - это,  конечно,  смело
сказано.  Скорее  был  бережно   доставлен   в   качестве   особо   ценного,
стратегического груза в горизонтальном положении.  Мундир  на  нем,  как  на
истинном аристократе,  был  с  иголочки  и  идеально  отутюжен,  пуговицы  и
свежеприкрепленный рыцарский крест сверкали и слепили глаза,  сапоги  сияли
зато зрачки разбегались в разные стороны, отчего на месте одного  начальника
он видел одновременно двоих, в соответствии с чем и пытался  переговорить  с
этими кошмарными, зелеными, качающимися близнецами, как положено по уставу.
   Близнецы, выглядевшие  несколько  недовольными,  мелькали  и  мельтешили,
норовили упорхнуть под потолок.  Проикав  приветствие,  Дитрих  приступил  к
наиболее сложной части своего  выступления.  Он  постарался  открепиться  от
ненадежной стены, которая выскальзывала из-под него (не уступая в этом подло
брыкающемуся полу), принял гордую позу и молвил торжественно:
   - Я н-ндеюсь,  гнералы,  мы-с-с-с,  ч-черт!  мы-с-с-с...  мы  с-с-с  вами
ссработаемся! Я ндеюсь... - добавил он для пущей важности.
   - Я тоже, - процедил фон Топпенау сквозь зубы.
   Он бы с огромным удовольствием прямо здесь  же  и  расстрелял  нахального
майоришку, но, кроме него, вести клятый экспериментальный танк было  некому.
Видит Бог, он бы и этим  пренебрег,  однако  фон  Морунгены  происходили  из
Восточной Пруссии и могли похвастаться титулом и гербом не менее древними  и
знатными, чем его собственный. Такие люди в вермахте всегда были  редкостью,
а с 1942 года - и подавно. Правда, люди знатного  происхождения  не  идут  в
изобретатели, с другой стороны, черт знает, какие прихоти могут взбрести  им
в голову. Каждый немецкий рыцарь имеет право на собственное хобби  в  конце
концов, император Рудольф был алхимиком,  а  престарелый  князь  Гюнтер  фон
Кольдиц коллекционировал пуговицы -  что  еще  полбеды  -  и  с  этой  целью
наловчился ловко срезать их с верхней одежды знакомых  и  даже  малознакомых
людей, попадавшихся ему навстречу во время ежевечерних прогулок, -  что  уже
несколько хуже.
   Представив себе этого дородного старика с лезвием в руках, охотящегося  в
парке преимущественно на дам, у которых, как известно, пуговицы и  красивее,
и разнообразнее, генерал невольно заулыбался.  В  защиту  переминавшегося  у
стенки майора выступил голос крови,  и  Топпенау  быстро  сдался.  Церемонию
расстрела пришлось отложить на неопределенно долгий срок. Впрочем,  как  все
истинные аристократы, генерал был терпелив и кроток.
   Что касается самого экспериментального танка - да,  это  был  неописуемый
красавец.   Плоский,   тяжелый,   мощный,    достижение    техники,    взлет
конструкторской мысли - что и говорить. Немного раньше, воюя в  Европе,  или
немного позже, когда закончится вся эта неразбериха здесь, в этой варварской
стране, Топпенау и сам бы порадовался тому, что такая  машина  существует  в
действительности. Но именно  сейчас,  когда  все  выходит  из-под  контроля,
глазом  моргнуть  не  успеешь,  экспериментальный  танк  (читай   -   лишняя
ответственность) в бригаде ему был на дух не нужен. Однако этому  болвану...
то есть фюреру, не возражают. И если  он  лично  препоручает  вашим  заботам
какого-то  молодого  майора-изобретателя,  то  вы  обязаны  принимать  этого
протеже наиразлюбезнейшим образом, невзирая на то как вы лично относитесь  к
изобретателям, их изобретениям и самому рейхсканцлеру Великой Германии.
   Но об этом даже думать лучше в звукоизолированном месте.
   Сам генерал фон Топпенау - как ему представлялось - не уступал ни  в  чем
легендарному Зигфриду и от своих подчиненных требовал  того  же.  Правда,  в
войне с Советами он не понимал почти ничего, хоть и не  осмеливался  в  этом
признаться даже самому себе.
   Советские военачальники  воевали  более  чем  странно,  доводя  врага  до
полного ошумления и привычки заниматься не противником, а собой, потому  что
противник все равно  поступит  против  всех  и  всяческих  законов  здравого
смысла. "Что  это  значит?"  -  наверняка  поинтересуетесь  вы.  Постараемся
объяснить.
   Предугадать, что начнут вытворять  советские  войска  на  данном  участке
фронта, - дело безнадежное, и если ты не Нострадамус и не Гермес Трисмегист,
то лучше скромно и, главное, своевременно уйти в  тень,  чтобы  твое  личное
мнение не было никем зафиксировано. Это единственный способ сохранить голову
на плечах. Точнее, это может быть удачным способом,  но  вообще  лучше  быть
готовым к тому, что все равно чего-то не предусмотришь.
   Судьба Паулюса и Гейдриха снилась в кошмарных снах абсолютно всем  высоко
-  или  даже  среднепоставленным  офицерам,  с  которых  могли  спросить  за
какое-либо событие на их участке фронта. А что можно отвечать?
   Русские могут упорно атаковать какую-нибудь высотку, губя десятки и сотни
людей, хотя любому ясно, что единственное, чего они добьются, - это  полного
уничтожения  своей  части,  пущенной  в  расход  каким-нибудь   ополоумевшим
комиссаром, который додумался сказать им, что Москва находится как раз  там.
Географию они в большинстве своем знают  из  рук  вон  плохо,  а  вот  слово
"Москва" действует на русских магически: они способны пробиться через любые,
самые невозможные преграды, если стремятся в этот населенный пункт. Не стоит
даже пытаться угадать, зачем им это. Если, скажем, немцу сказать:
   - Там Берлин...
   То он либо спросит:
   - Ну и что?
   Либо скажет:
   - Вы ошибаетесь, Берлин там-то и там-то, - в зависимости от того, указали
вы верное направление или же нет.
   Русские же, следуя своей непостижимой логике, не  станут  ориентироваться
на  стороны  света  или  реагировать  на  милое  их  сердцу  слово,  как  на
определенный географический пункт. Москва для них -  символ,  причем  символ
драгоценный. У них даже песня есть с такими странными строками:

   Друга я никогда не забуду,
   Если с ним повстречался в Москве.

   Если кто-то считает, что эти слова  звучат  нормально,  значит,  он  тоже
русский. И его действия невозможно просчитать, будь ты семи пядей во лбу или
трижды дипломированный психиатр, что  до  некоторой  степени  отличается  от
узкой военной специализации.
   До  1941-го  вермахт  воевал,  а  не  копался  в  тонкостях  национальной
психологии. В 1941 году немецких военных несколько  удивило,  что  в  России
военная стратегия и психологический диагноз ничем существенно друг от  друга
не отличаются.
   Невероятная российская безалаберность создает  удивительно  благоприятные
условия для совершения подвигов и  почти  все  русские  как-то  сами  собой
рождаются и растут героями. Героизм у них в генах, в крови, и  еще  изрядную
часть его они впитывают с материнским молоком.
   Например, они могут отбиваться вдвоем-втроем от бесконечно  превосходящих
сил противника до последнего патрона. Просто так. Не  почему-то,  а  потому,
что "не отдадим врагу ни пяди родимой земли", хотя отступить и  разумнее,  и
со всех сторон выгодней. Но родимая березка зачастую бывает дороже жизни,  и
по этой причине никогда не угадаешь, что именно придется  брать  с  боями  -
хорошо укрепленный пункт, занятый советскими войсками,  или  полуразваленный
сарайчик с парой копен сена, сгнившего в позапрошлом году. И если защищаемый
ими пункт  стратегически  важен,  то  тут  уж  изволь  класть  своих  солдат
штабелями и при этом быть готовым к тому, что все равно  ничего  путного  не
добьешься.
   Что можно  ответить  ставке,  если  даже  русские  собаки  отличаются  от
уважающих себя европейских псов?  Обвязанные  гранатами,  они  кидаются  под
танки, и этот факт просто не  укладывается  в  стерильных  немецких  мозгах.
Единственное, за что остается  благодарить  Господа,  так  это  за  то,  что
человекообразные обезьяны не выносят северных холодов и снега, иначе русские
и их бы обратили в  свою  необъяснимую  веру  и  те  маршировали  бы  с  ППШ
наперевес,  распевая  гимн  страны,  сделавшей  их,  мартышек,   свободными,
счастливыми и вполне равноправными.
   Все эти желчные, скорбные и едкие мысли медленно  крутились  в  голове  у
генерала, который час уже сидевшего над картой района. Он  тупо  смотрел  на
обведенную жирным красным карандашом точку, обозначенную  как  высота  6,  и
старался выбирать выражения поприличнее.
   Положение было серьезным.
   Препаршивое местечко под неописуемым названием  Белохатки  грозило  стать
тем самым камнем преткновения в карьере фон  Топпенау,  каким  оказался  для
Паулюса Сталинград, Покрышкин для Люфтваффе и вся  эта  чертова  страна  для
немецкой нации в целом...
   Белохатки следовало взять еще две недели  назад,  и  теоретически  ничего
невозможного в этом не было. Разведка настаивала на правильности добытых  ею
сведений, а из них явственно вытекало, что а)  эта  деревенька,  стоящая  на
самом краю леса буквально в болоте, никаким стратегически важным пунктом  не
является и б) особенно и отбиваться-то там некому да и нечем.
   Тем  не  менее  злосчастные  Белохатки  -   то   есть   десятка   полтора
полуразрушенных домишек, в каких в Европе обитали  обычно  гуси,  -  яростно
отплевывались пулеметным и минометным огнем, кричали в несколько  хриплых  и
сорванных  глоток  "ур-ра-а-а!"  и  даже   предлагали   в   громкоговоритель
сдаваться, пока не поздно.
   Немецкие солдаты, окоченевшие вусмерть на лютом морозе  и  по  самые  уши
пресытившиеся красотами русской зимы, переглядывались с  сомнением,  которое
Карл фон Топеннау истолковывал решительно не в пользу фатерланда и фюрера.
   Все яснее становилась необходимость  стремительнейшим  образом  атаковать
эти загадочные Белохатки и стереть их танками с лица земли, пока собственные
солдаты не посдавались к черту.
   Дикие крики:
   - Жабодыщенко, огонь, етит твою мать!!!
   - Маметов, окружай!
   - П... захватчикам, слава Сталину, - доносившиеся с  непокорной  высотки,
уверенности генералу отнюдь не добавляли. В сложившейся  ситуации  секретный
супертанк был ему нужен, как  заднице  дверца,  ибо  ничем  существенным  не
выделялся - в смысле, что и его, не приведи Господи, в суматохе  наступления
могли подорвать, а потом отчитывайся перед гестапо за проявленную преступную
халатность.
   С другой стороны, танк был прислан сюда для испытаний,  и  испытания  эти
можно было провести  исключительно  в  бою.  Генерал  недоверчиво  похмыкал,
прикидывая, какое решение будет наиболее верным. Конечно, в  случае  провала
можно все валить на Морунгена, и он бы так и сделал, будь  это  какой-нибудь
вялый  баварец  или  легкомысленный  эльзасец.  Однако  судьба  немилосердно
отнеслась к бригадному генералу, прислав к нему вот такой вот крепкий орешек
совсем не для его старых зубов - пруссака, арийца, потомка не менее славного
рода, чем тот, к которому  принадлежал  сам  фон  Топпенау.  И  солидарность
аристократии, ее духовное родство - а может, и не только духовное,  ибо  все
прусские князья были в каком-то дальнем родстве друг с  другом,  -  все  эти
соображения, не менее важные, чем мысли о карьере и личной безопасности,  не
давали генералу просто так взять и отмахнуться от майора фон Морунгена с его
секретным танком.
   Все решил еще один взгляд, случайно брошенный на карту.  Белохатки  стоят
на болотах, и еще не хватает, чтобы  этот  драндулет  застрял  в  них,  став
приманкой для русских, которые не преминут  воспользоваться  предоставленной
возможностью и уж точно  положат  здесь  несколько  дополнительных  немецких
полков, пытаясь раздобыть это чудо техники - будь оно трижды неладно. А ведь
и раздобудут еще, и тогда...
   Что будет тогда, фон Топпенау даже додумывать до конца не хотел.
   В лучшем случае он успеет поднести пистолет к виску.
   И Карл фон Топпенау  уж  совсем  было  решился  запретить  фон  Морунгену
участвовать в сражении и даже собирался послать за ним ординарца на  предмет
ознакомить с этим приказом, но человек  только  предполагает.  Тот  же,  кто
располагает, обычно своими планами на будущее не делится, и  потому  будущее
чаще всего является для любого жителя Земли самой что ни на есть  пикантной,
свеженькой неожиданностью.
   Голый и непреложный факт, свидетельствующий, что 2-я танковая бригада уже
двинулась в атаку на отчаянно  матерящиеся  Белохатки,  а  во  главе  ее  не
кто-нибудь, а лично майор фон  Морунген  и  его  супертанк  "Белый  дракон",
явился для генерала именно той новостью, которая способна подкосить во цвете
лет и кого-нибудь покрепче здоровьем.

Вторая первая глава

   Что такое тетя?
   Эпидемия.
   Если она не разразится тут, она разразится там.

   -  Ваше  величество!  Ваше   величество!   Ее   величество   вдовствующая
королева-тетя...
   - Склизкая жаба, - моментально отреагировал король.
   - Как будет угодно вашему величеству, так вот...
   - Пупырчатое чудовище, - изрек король.
   - До некоторой степени это правда, ваше величество, но...
   - Крыса пыхотская. И слышать о ней не хочу, - сказал король.
   - Как пожелает сир, хотя...
   - Надо было ее прикончить еще тогда, - задумчиво молвил король. -  Почему
я ее не казнил при восшествии на престол, а?
   - Прецедента не было, ваше величество. А без него, сами  знаете,  неловко
как-то - вдовствующую королеву-тетю возраста безопасного...  хм...  хм...  в
смысле производства славного потомства короля Хеннерта, можно сказать  даму,
всячески пекущуюся о благе...
   - Молчать! - рявкнул король. - "Пекущуюся!" "О  благе!!"  Ну  сказал  так
сказал!!! Почему не создали прецедента?! А?! У меня что,  теть  не  хватает?
Могли достать для такого случая! Боги, боги, какие дураки мне служат...
   Вот ответь, не кривя душой: почему не удавили подушкой, втихаря?..
   - Ваше величество не были в восторге от этой идеи тогда, в  самом  начале
своего правления, и осмелюсь доложить...
   - Молодой был, глупый, - растолковал  король  доходчиво.  -  Для  того  и
существуют министры, советники, наушники и эти - как их? - духовные пастыри,
во! Чтобы не допускать своего повелителя до таких вот  глупостей.  А  теперь
что? А... - безнадежно махнул рукой. - Почему не уболтали  меня  под  вторую
бутылочку санвийского?
   - Потому что ваше величество временами одолевают приступы любви  к  тете.
Так вот...
   - Идиот, - запальчиво перебил его король. - И  вы  тоже  хороши,  господа
министры! Казнили бы сами я бы вам после только спасибо сказал.  Может,  ее
теперь казнить?
   - Теперь неловко, ваше величество, ибо именно сейчас...
   - Вы правы, казнить прямо сейчас уже неудобно, но ведь можно отравить, э?
- И король с надеждой поглядел на собеседника.
   - Отравить ее величество вдовствующую королеву-тетю значительно  сложнее,
чем казнить, ибо,  осмелюсь  напомнить,  она  только  этого  и  ждет,  и  ее
собаки... Ваше величество помнит, что у  ее  величества  тети  много  собак,
которые пробуют ее пищу и питье? А важнее всего, что...
   - Собаки-пьяницы, -  буркнул  король.  -  Помню.  Зверушки  не  виноваты,
отравление  отпадает.  А  если  убить?  Нанять  злодея   поопытней   -   мне
государственной казны не жалко!
   - Ваше величество, вряд ли в  вашем  королевстве  кто-либо  возьмется  за
столь опасное поручение. К тому же ее...
   - Да, кстати, по поводу убийцы. А что с тем здоровым дармоедом,  как  его
там... ну, этим,  который  умом  тронутый,  -  король  нетерпеливо  пощелкал
пальцами, припоминая  подробности,  -  ну  тот,  который  своим  самодельным
топориком всех односельчан это...  в  капусту?  Еще  до  сих  пор  у  нас  в
подземелье прикованный сидит?  Может,  предложить  помилование  в  обмен  на
подобную услугу лично мне? Тем более что он, кажется, это дело  любит  А  мы
ему намекнем на то, что станем смотреть  сквозь  пальцы  на  его  предыдущие
художества, если нас удовлетворит качество работы.
   - Сумасшедший лесоруб Кукс, ваше величество, отпадает сразу. Он отказался
принять любые наши условия еще в прошлый приезд ее величества королевы-тети.
Сказал, что хоть он и ненормальный, но  не  настолько.  Ему,  видишь  ли,  в
подвале, в цепях, веселее, а главное -  безопаснее,  чем  в  обществе  нашей
обожаемой королевы. Простите за подробности.
   - А чем вы его кормите?
   -  Овсянкой,  мой  повелитель...  Разрешите   все-таки   уведомить   ваше
величество...
   - Это правильно, это хорошо, - задумчиво перебил король. - Продолжайте  в
том же духе. И никаких послаблений. А вдруг согласится, кто его знает?
   - Боюсь, что не согласится. Ваше величество, прислушайтесь же!...
   - Змея подколодная, - постановил король.  -  Так  прославилась,  что  уже
убийцы ее боятся. Нечего сказать, дожили!  Может,  в  монастырь?  Только  не
напоминай мне, что она уже там  была!  Помню,  помню...  Скажи-ка,  господин
министр, а с какой такой радости ты вот взял и испортил мне напоминанием  об
этом мерзком существе такое прекрасное утро? Ты настоящий извращенец, как  я
погляжу.
   - Нижайше прошу простить, ваше величество, но именно об этом...
   - Простить не могу, - твердо сказал король. - И ты  это  прекрасно  знал,
когда заводил свою песенку. Но  могу  постараться  забыть,  в  связи  с  чем
объявляю свою королевскую волю: ну ее, эту ведьму! И чтобы мне ни гу-гу о об
этом кошмаре. У тебя были какие-то новости? Вот и излагай их. А  то:  "тетя!
тетя!" Прямо голова кругом!
   - Мой повелитель, вынужден с прискорбием  сообщить,  что  сегодня  у  нас
всего две новости. И обе плохие...
   - Что, опять нашествие Шеттских Термитов? - недовольно поморщился король.
   - Нет, ваше величество, еще хуже.
   - Что же может быть хуже? Загадка.  Хотя...  постой-постой,  дай  угадаю:
наверное, снова этот чертов морской змей сожрал мою торговую флотилию?
   - Нет, ваше величество, еще хуже.
   - Ты меня начинаешь пугать, голубчик. Ведь не сама же?! А  ну  докладывай
по порядку!
   -  Мой  повелитель,  я  осмелюсь  доложить,   что,   во-первых,   полчища
бруссов-варваров перешли границы нашего королевства и н