ндованием. Именно об этом думал смертельно  уставший,  сонный
Дитрих, отпирая свой секретный несгораемый  чемоданчик  и  добывая  из  него
путевой дневник. Записи делать не хотелось по ряду причин: и  лень  было,  и
смеркалось уже. Но майор фон Морунген строго  напомнил  себе,  что  немецкий
офицер - это железные нервы, стальная воля, собранная в  кулак  решимость  и
что-то еще такое же невероятное, что и побуждает его писать всякую дребедень
вечерней порой, вместо того чтобы устраиваться на отдых.
   Усевшись возле теплого мотора,  Дитрих  открыл  пухлый  бортовой  журнал,
достал  остро  заточенный  карандаш  и...  задумался.  Чем  больше   записей
появлялось в дневнике, тем больше это начинало  походить  на  фантастические
романы. Впрочем, ни в одном фантастическом  романе  не  встречал  он  такого
нагромождения несуразных и необъяснимых вещей, ситуаций и явлений.
   Майор все  сильнее  и  сильнее  сомневался  в  том,  что  его  детальные,
скрупулезные до тошноты заметки будут правильно восприняты  начальством.  Он
поставил себя на место потенциального читателя журнала и не мог не признать,
что наверняка бы позабавился, вероятно даже посмеялся от души,  изучая  его,
но затем сдал бы автора текста в психиатрическую  лечебницу.  Ибо  автор  не
указал на титульном листе, что все это  вымысел  от  первого  до  последнего
слова, а утверждал, что изложенное им - правда.
   Свидетельства четверых членов экипажа особенно не помогут и начальство не
переубедят. В крайнем случае в Берлине решат, что танкисты попали в  плен  и
над ними проводились медицинские эксперименты,  что  привело  к  необратимой
потере чувства реальности.
   "Ффу-ты", -  выдохнул  несчастный  барон.  И  что  прикажете  делать?  Он
колебался еще пару минут, но затем  железная  немецкая  дисциплина  все-таки
взяла верх. "Делай, что должен, и будь что будет".  Этот  древний  рыцарский
девиз Морунген всегда уважал.
   Но только он принял решение делать, что должен, и даже успел  вывести  на
чистой странице дату и время записи, как со стороны  башни  раздался  тонкий
смешной голосок:
   - Здравствуй, дружок! Хочешь, я расскажу тебе сказку? Ой,  что  это  я...
Все пишешь да пишешь? На признание потомков рассчитываешь  или  просто  рука
тянется к перу и бумаге? Эх, сладкие муки творчества... Я бы тоже так хотел,
но поверишь ли, мой юный друг, заели суета и хлопоты. Времени нет ни на что,
а о нетленном и вечном вообще могу только мечтать...
   Дитрих застыл, словно памятник самому себе, и просидел так около минуты с
напряженной каменной спиной. Затем медленно-медленно обернулся...
   На  краешке  башни  танка,  болтая  в  воздухе  тонюсенькими  ножками   и
приветливо улыбаясь ему, как старому знакомому, сидел огромный оранжевый  не
то абажур для лампы, не то мандарин, не  то  волейбольный  мяч.  Впрочем,  у
мандарина были милые и  ясные  глазки  и  забавная  физиономия.  Он  потирал
крохотные ладошки и всем своим видом  давал  понять,  что  готов  продолжать
занимательную беседу.
   - О чем задумался, дружок? - доброжелательно спросил мандарин.
   Майор сглотнул комок, застрявший в горле, и сипло спросил:
   - Вы... Э-э... Ты кто такой?
   - Ай-яй-яй,  -  укоризненно  покачался  мандарин  (видимо,  это  движение
заменяло ему качание головой). - Какой же ты невежливый...
   - Кто ты и почему залез на мою машину? - внятнее проговорил Дитрих.
   В глазах у  него  прыгали  цветные  пятна  и  кружились  сотни  крохотных
мандаринчиков, и он с ужасом думал о том, как описать в журнале это существо
и свой разговор с ним.
   Мандарин-абажур ничуть не обиделся на сердитый тон и  вообще  повел  себя
совершенно спокойно, будто он каждый божий день лазил по секретным  немецким
танкам и на него орали недовольные конструкторы.
   - Видишь ли, дружок! Она уже не твоя,  она  принадлежит  истории.  -  Тут
мандарин задумался. - Вместе с  тобой,  конечно.  И  тебе  придется  с  этим
мириться.
   Это и была  соломинка,  которая  сломала  хребет  верблюду.  Принадлежать
истории вместе со своим  танком  фон  Морунген  отчего-то  категорически  не
захотел. И мы можем попытаться его понять. Виданное ли это дело -  обсуждать
свой  сложный  путь  в  истории   с   каким-то   ошеломительным   существом,
относительно которого неясно даже, существует  ли  оно  на  самом  деле  или
является сложной галлюцинацией.
   Майор даже замахнулся на странное создание и воскликнул "кыш!", как вдруг
со стороны пещеры донесся веселый голос Хруммсы:
   - Кого я вижу? Хухичета! Здоров, дружище! Все еще странствуешь по  свету,
собираешь материал для книги?
   Дитрих потряс головой, зажмурился, произнес в пространство: "Хухичета!!!"
Казалось, вот-вот - и из ушей у него повалит дым.
   Хухичета  продолжал  все  так  же  мило  улыбаться.  Затем  майор  строго
воззрился на полиглота и со зверским выражением лица произнес:
   - Скажите своему другу, чтобы он немедленно слез с секретного танка.  Это
приказ! Иначе я буду вынужден принять меры...
   Хруммса отвечал громким шепотом:
   - Тише, тише, майор, не то остальные подумают, что вы  сошли  с  ума.  Вы
что, не слышали? Это Хухичета -  странствующий  дух  философии.  Его  сейчас
никто, кроме нас с вами, не  видит,  так  что  ведите  себя  сдержанно,  как
подобает мужчине, аристократу и немецкому офицеру!
   Морунген прикинул, как напишет, что сгонял с  танка  странствующего  духа
философии ярко-оранжевого цвета и шарообразной формы - с тоненькими  ножками
и ручками, и даже зажмурился от ужаса.
   - Этот абажур - дух философии?
   - Нет, дружок, ты очень  плохо  воспитан,  -  констатировал  Хухичета.  -
Немудрено, что все так закончилось.
   - Относись к этому философски, - посоветовал Хруммса.
   - А я требую, чтобы все  соблюдали  порядок  и  дисциплину!  -  настаивал
Дитрих, не желая даже уточнять, что и чем именно закончилось. Голова у  него
шла кругом.
   Хруммса состроил гримаску и обратился к приятелю:
   - Хухичета, сделай одолжение нашему майору, спустись вниз. А то он  такой
нервный, когда речь заходит о его любимом жлезьпыхе, что я за  него  начинаю
беспокоиться.
   Дух философии исчез с башни - растворился в воздухе и  проявился  уже  на
веточке ближайшего дерева, где и повис, словно огромный плод:
   - Всегда пожалуйста.
   Морунген, все еще сердясь, обратился к Хруммсе:
   - Так-то лучше. Мы ведь все-таки на фронте, а не на ярмарке, к тому же  я
вашего Хухичету вижу в первый раз, слава богу! Почему я должен  верить,  что
он дух философии, а не русский шпион?
   Дух и полиглот весело переглянулись:
   - Хухичета, - спросил Хруммса, - ты готов быть русским шпионом?
   Хухичета с готовностью ответил:
   - Нет! Я не пью, не курю и не ругаюсь матом.
   Хруммса обратился к Дитриху:
   - Вот видите, герр майор, а вы заладили: русский  шпион,  русский  шпион.
Наверное, ни одного живьем не видели?
   Морунген засмущался:
   - Я ученый, конструктор, танкист, наконец, а не разведчик. И я обязан  по
инструкции в каждом проявляющем повышенный  интерес  к  моему  танку  видеть
шпиона. А мнение, что все русские курят, пьют и ругаются,  -  совершеннейшая
ерунда. Такое могут выдумать только сами русские.
   Хруммса задумался:
   - Если судить по моему доброму  знакомому,  господину  Бользену,  то  вы,
вероятно, правы. Некоторые русские в виде исключения  могут  в  совершенстве
владеть лишь одним из трех этих искусств. Правда, если это не приходится  на
день Красной Армии,  9  Мая,  7  Ноября,  собственный  день  рождения,  день
рождения жены, провал резидента, аванс и получку... в общем, всего сейчас не
перечислишь.
   Морунген смотрел на Хруммсу как на знатока и сумасшедшего в одном лице.
   - Надо было перед отправкой сюда пройти курсы  в  разведшколе  СД,  а  то
чувствую себя как младенец, лишившийся матери.
   Хухичета поболтал ножками на веточке:
   - Не огорчайся, мой юный друг.  У  тебя  еще  все-все  впереди.  Если  не
погибнешь, конечно...
   Дитрих печально посмотрел на оранжевый шар:
   - Как у вас тут говорят, спасибо на добром слове.
   Хухичета отчего-то развеселился:
   - Пока с вами Хруммса, бояться нечего. Вот  когда  он  смоется,  то  пиши
пропало.
   Хруммса заинтересовался:
   - А ну-ка, ну-ка, интриган ("Кто  это  ценит?"  -  отмахнулся  польщенный
дух), поведай мне, что нас там ждет впереди такое страшное, что мне придется
сматываться?
   Хухичета спокойно заметил:
   - Да собственно, ничего особенного. Все как обычно - война и немцы.
   Морунген заинтересовался:
   - Что? Где-то рядом есть линия фронта?
   Хухичета подмигнул встревоженному Хруммсе, чтобы Дитрих не заметил:
   - Где-то наверняка есть линия фронта.
   Майор посопел, попыхтел, но все-таки решил уточнить:
   - Может, ты расскажешь, как добраться до Белохаток?
   Хухичета повозился на веточке:
   - Я бы рад, да мне нельзя: я дух философии, а не географии. А  с  поиском
Белохаток  вам  кто-нибудь  другой  обязательно  поможет  -  есть  некоторые
заинтересованные лица...
   Морунген, нахмурившись, подозрительно оглядел карлика:
   - Объясните мне, что нужно от нас вашему философски настроенному другу  и
зачем он сюда пожаловал?
   Хруммса таинственно прошептал:
   - Майор, вы же знаете загадочную русскую душу: кто ее разберет?
   Дитрих проявил настойчивость:
   - А весьма бы хотелось узнать побольше.
   - Не вам одному, - возразил полиглот.
   - Так что, дружок, хочешь, я расскажу тебе сказку? - вопросил Хухичета.
   - Какую сказку?
   - Которая ложь, да в ней намек. И танкистам в ней урок...
   - Майн Готт! Он издевается!
   - Вовсе нет, - вступился за друга Хруммса. - Он хочет помочь.
   - Каким же это образом, позвольте узнать?
   - А сами у него и спросите.
   Майор подумал, что хуже все равно не будет, и потому  спросил  почти  что
спокойным голосом:
   - Господин странствующий дух, так что вы все-таки  здесь  делаете?  Зачем
пожаловали?
   Хухичета  откашлялся  и  перешел  на  официальный  тон,  сразу   перестав
именовать майора "дружком":
   - Все проще простого, господин майор.  Хотя  ни  вы,  ни  я  не  являемся
разведчиками, я мог бы вам кое в чем посодействовать. Например, на некоторое
время стать вашим связным: в моем лице вы  могли  бы  отправить  в  Германию
устное послание возлюбленной или уведомление своему командованию о том,  что
с вами все в порядке и с секретным танком тоже ничего не случилось.
   Дитрих какое-то время переваривал полученную информацию:
   - Это с чего же вдруг такая милость?
   Хухичета философски заметил:
   - С точки зрения истории и философии вы - те солдаты, которым не поставят
памятника, если, конечно, не считать за таковой надгробный крест.
   Морунген поежился:
   - О памятниках, надгробиях  и  истории  говорить  рано  -  война  еще  не
закончилась.
   Хухичета поглядел на него с явным сожалением:
   - Так-то оно так, но мне вас все равно жалко, и мое предложение  остается
в силе.
   Танкист гордо выпрямился:
   - Немецкие солдаты в жалости не  нуждаются.  То,  что  мы  оторвались  от
армии, еще не повод для сожалений. Нас рано хоронить - мы еще посражаемся.
   Хухичета мягко, как душевнобольному, отвечал:
   - Конечно, конечно, извините меня, ради бога, если я вас  чем-то  обидел.
Просто мне не хотелось бы, чтобы на родине о вас думали как о дезертире.
   Дитрих представил себя занесенным в списки гестапо:
   - Насколько я могу вам доверять? Вдруг  вы  коммунистический  провокатор?
Или тайный агент гестапо?
   Хруммса не удержался от комментария:
   - Так и вижу, как Хухичета платит партийные взносы.
   Дух философии никаких эмоций по этому поводу не проявил:
   - Доверять можно на все сто: что пообещал - то выполню, а на  большее  не
рассчитывайте.
   Хруммса решил вмешаться в этот слегка безумный разговор:
   - Майор! Хватит вам вести  расследование,  вы  же  представитель  научной
интеллигенции,  цвет  нации,  можно  сказать,  а  не  полицай  какой-нибудь.
Накалякайте нехитрый текстик исключительно личного содержания, и кто посмеет
вас упрекнуть? Могу из особого расположения  к  вам  предложить  собственный
вариант нежного послания. - И карлик принялся напевно декламировать:
   - "Здравствуйте, моя дорогая Марта Людвиговна.  Сообщаю  вам  из  далекой
России, что жив я, здоров и воюю помаленьку. А еще  скажу  вам,  разлюбезная
Марта Людвиговна, что являетесь вы мне во сне, словно чистая  лебедь:  будто
плывете себе,  куда  вам  требуется  или  по  делу  какому  -  даже  сказать
затрудняюсь. Только дыхание у меня так сдавливает от радости, будто из пушки
кто  в  упор   саданул.   И   знайте,   любезная   Марта   Людвиговна,   что
национал-патриотические  сражения  на  сегодняшний  день  в  общем  и  целом
завершены и час всемирного завоевания настает.  И  придет  мне  черед  домой
возвратиться, чтобы с вами вместе строить новую жизнь в милой сердцу  родной
стороне..." Вы не улыбайтесь, а пользуйтесь,  пока  я  вам  предлагаю.  Этот
текст еще станет классикой. Хотя вы этого, возможно, и не увидите...
   Морунген ошалело поглядел на Хруммсу, затем взял себя в руки и почти  что
спокойным голосом обратился к пожелтевшему Хухичете:
   - А два сообщения послать можно?
   Дух философии нежно улыбнулся:
   - Вам? Лично? Можно. В виде исключения.

Глава, в которой все сталкиваются со странными существами и явлениями

   Если это глупо, но работает - значит, это не глупо.
   Артур Блох. Военные законы Мерфи

   Всякий, кто пытается уклониться от выполнения боевого долга, не  является
подлинным сумасшедшим,
   Джозеф Хеллер. Уловка-22

   Если ты вдруг нашел смысл жизни, утверждают  знающие  люди,  самое  время
проконсультироваться у психиатра.
   Экипажу "Белого дракона" скорое посещение психиатра явно не грозило.  Они
как раз  размышляли  о  тщете  всего  сущего  и  о  бессмысленности  земного
существования.
   Танк куда-то ехал, и ни одна собака (и ни одна  синаруля,  заметим  мы  в
скобках) не могла точно указать направление. Вспоминая о том, что  Советский
Союз занимает одну шестую часть суши, Дитрих вздрагивал и впадал  в  панику,
кляня себя за вредную привычку читать энциклопедии. Если бы он их не  читал,
то сейчас не представлял бы себе, сколько  времени  им  предстоит  бесцельно
блуждать по российским просторам. Иногда  он  уже  мечтал  о  том,  чтобы  в
проклятом танке закончилось горючее и они застряли где-нибудь  в  полях  или
встретили партизан и попали в плен. Да, Сибирь страшна, но еще страшнее  вот
это подвешенное состояние, больше всего похожее на кошмарный сон.
   Здесь мы рискнем спросить у нашего  читателя  -  а  не  надоело  ли  ему,
читателю, постоянное упоминание о неуловимом хуторе Белохатки,  каковой  все
еще является конечной целью путешествия наших героев? Надоело?
   А теперь вообразите, как эти Белохатки допекли  немцев.  Название  хутора
буквально сидело в печенках у всех пятерых членов  экипажа.  Осчастливленный
личной встречей с оранжевым абажуром - пардон!  пардон!  -  духом  философии
Хухичетой, командир чувствовал себя подавленно,  но  и  остальные  не  могли
похвастаться бодростью духа и уверенностью в завтрашнем дне.
   Наполовину торчавший из башни барон фон Морунген более всего  походил  на
несчастного благовоспитанного грифа в офицерской фуражке. Генрих,  ворчавший
что-то себе  под  нос,  -  на  громадного  взъерошенного  русского  медведя,
которому так и не дали угомониться в его берлоге, и теперь  он  с  тоской  и
изумлением взирает на окружающий мир. Ганс Келлер сам себе напоминал рыцаря,
заблудившегося в крестовом походе и обреченного вечно блуждать  среди  диких
сарацинов. Если использовать для сравнения персонажи  легенд  и  сказок,  то
Клаус Гасс, обитавший в недрах танка, походил на гнома или кобольда -  такой
же насупленный, сердитый и брюзжащий; а Вальтер Треттау в таком случае -  на
недовольную жизнью Медузу Горгону.
   Хруммса был похож на Хруммсу. Мир цвел и благоухал, равнодушный к  мелким
человеческим проблемам. Всевысокий Душара постарался на славу: широкие поля,
усыпанные крупными яркими цветами, густые шелковистые травы в рост человека,
мотыльки, птички... Благодать!
   Морунген и Хруммса искренне наслаждались этим пейзажем.
   Внезапно гармония была нарушена некой странной деталью, которая просто не
могла не приковать к себе изумленный  взор  наблюдателя.  То  была  какая-то
серенькая невзрачная постройка, жутко похожая  на  вертикально  поставленный
гробик. Мелькнула и узенькая, вытоптанная в травах тропинка, ведущая прямо к
строеньицу.
   Морунген не мог проехать мимо такого чуда, тем более что вот уже  полтора
дня ничего, кроме мотыльков, бабочек и  цветочков,  он  не  видел,  и  явная
примета цивилизации  вызвала  в  нем  волну  нежных  чувств.  Даже  в  горле
защипало. Он поплотнее прижал к горлу ларингофон и заголосил:
   - Клаус, стоп машина! Там что-то есть!
   Затем свесился вниз, в башню, и призывно помахал рукой Генриху:
   - Генрих! Выдай мне бинокль!
   Диц покопался в доверенном ему имуществе и пророкотал  басом,  протягивая
командиру драгоценную оптику:
   - Всегда пожалуйста.
   Морунген жадно припал к окулярам и стал крутить настройку.
   - Так, так, так... Что же это такое?
   Вопрос, надо признаться, был  вполне  риторический,  просто  майор  любил
поговорить сам с собой - приятно же пообщаться с  умным  человеком.  Но  тут
Хруммса автоматически ответил:
   - Туалет "Голубая мечта"!
   Дитрих  в  недоумении  опустил  бинокль  и  вопросительно  уставился   на
всезнающего карлика:
   - Не понял?..
   Хруммса поправил свои мотоциклетные очки и виновато пожал плечами. Указал
костлявой ручкой на крохотный указатель у дороги, торчавший в том месте, где
от нее ответвлялась тропинка.
   - Всего двести пятьдесят метров, если верить тому, что они тут  написали.
Вполне приличное заведение - с вывеской и рекламой.
   Морунген  машинально  повернул  голову  в  указанном  направлении  -  там
действительно  маячил  неприметный   столбик   с   табличкой,   на   которой
каллиграфически было выведено:
   "ТОЛЬКО У НАС! WC "Химмель-блау Траум", 250 м."
   В самом низу красовалась маленькая приписка,  видимо  сделанная  позже  и
другим цветом: фюр Гельд (что  означает  -  платный).  Дитрих  нахмурился  и
поправил головной убор.
   - Это как же прикажете понимать? Кому здесь платить?  -  И  принялся  еще
пристальнее рассматривать в бинокль странный домик.
   Действительно, больше всего  этого  напоминало  недоброй  памяти  полевые
сортиры и на укрепленную огневую точку противника никак не тянуло. С  другой
стороны, думал Морунген, вполне может  быть,  что  там  затаился  снайпер  с
винтовкой... И командир на всякий случай пригнулся.
   Хруммса тем временем торопливо вылез из люка и  обошел  башню  по  кругу.
Остановившись прямо перед Дитрихом, он с некоторым оттенком грусти в  голосе
произнес:
   - Ну что, майор, мне пора.
   Морунген,  поглощенный  размышлениями  о  снайперах,  засадах  и   прочих
вражеских хитростях, тупо переспросил:
   - Что "пора"?
   Карлик широко развел маленькие ручки, словно пытаясь обнять весь танк,  и
улыбнулся:
   - Вернее было бы спросить не что, а куда, - и растолковал доходчиво,  еще
раз потыкав когтистым пальчиком в сторону домика:
   - Вон туда! А вам огромное спасибо за то, что заметили сие  заведение!  Я
мог бы и проморгать. Ну что, всем привет!
   Он крепко пожал руку опешившему Дитриху и мигом очутился на земле.  Затем
засеменил по тропинке в  сторону  туалета.  Пробежав  несколько  метров,  он
внезапно остановился, обернулся и помахал руками неподвижно торчащему в люке
Морунгену:
   - Майор, было приятно с вами сотрудничать! Как  говорится,  не  поминайте
лихом, может, еще свидимся! - Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая
не раз вгоняла в дрожь впечатлительного супецкого посла. -  Не  смотрите  на
меня так серьезно, улыбнитесь! Улыбайтесь почаще, потому что все глупости на
земле делаются с серьезным выражением лица!