. Какие-то они незаинтересованные.
   - Ладно, пошли отсюда, пока бока не намяли. Ну и  клиент  нынче  -  такой
нервный, такой дерганый...
   Вбежал, растолкав всех, разгоряченный Жабодыщенко:
   - Мого кроля нихто не бачив? Все молча переглянулись.
   - Наверное, он в лес убежал, травки пощипать, - скрипучим голосом  сказал
Перукарников. - Жабодыщенко, ну куда твой заяц мог деться? Поищи хорошенько.
   Жабодыщенко произнес с надрывом:
   - Во падлюки, зайця сперли!

***

   Огорченный потерей почти что приготовленного зайца, Жабодыщенко углубился
в лес далее положенного по всем правилам безопасности и выживания в чужом  и
незнакомом месте. Поэтому его дикие крики  и  вопли  были  принесены  ветром
только отчасти.
   - Ай, щоб тоби!... - удалось расслышать его товарищам.
   Они бросились на звук с хорошей начальной скоростью - хоть  на  Олимпиаду
посылай отстаивать честь и достоинство державы, - а потому  довольно  быстро
достигли места событий.
   События были озвучены  со  вкусом:  нечленораздельное  бормотание,  треск
ломающихся веток, пыхтение и отчаянный поросячий визг.
   Поспешив на звук, партизаны вскоре стали свидетелями большой человеческой
драмы - на краю огромной ямы-ловушки висел, ухватившись  за  торчащие  корни
деревьев, покрасневший от напряжения Жабодыщенко, а на дне  метался  крупный
лесной кабан, визжавший от испуга.
   Первым  к  пострадавшему  приблизился  Салонюк,  склонный  философски   и
критически оценивать ситуацию:
   - Ну що, мысливець, догрався?
   Жабодыщенко оборотил к командиру отчаянное лицо с молящими глазами:
   - Ой, хлопци, допоможить! Скорише, бо впаду зараз!
   Сидорчук с Перукарниковым и Маметовым  бросились  на  выручку,  но  очень
быстро обнаружилось, что вытащить Жабодыщенко - дело не  простое  и  требует
крайнего напряжения всех сил. Далее разыгрывается следующая постановка.
   Сидорчук, покрасневший от напряжения, держит Жабодыщенко за шиворот:
   - Ще трохи, и я лопну.
   Маметов, с выпученными, как у бешеной креветки, глазами:
   - Трактор, однако, надо!
   Перукарников, звенящим от усилия голосом:
   - Как же это тебя угораздило-то, Микола?
   Жабодыщенко, пытаясь упереться во что-нибудь ногами  и  по  этой  причине
болтаясь над ямой, словно шарик на веревочке:
   - Чую - хрюкотыть. А де воно,  не  бачу...  шукаю,  шукаю...  ось  так  и
звалывся.
   Салонюк довольно озирает картину со стороны:
   - Ну що, верхолаз?З горы далеко, на гору высоко?
   Наконец общими усилиями  Жабодыщенко  вызволили  из  этого  сомнительного
положения, после чего неугомонный кулинар  и  гурман  снова  стал  развивать
наполеоновские планы относительно "свинки":
   - Товарищу командир, та вы подывиться: яка свыня гарна знайшлась! Зараз и
сала, и мьяса буде до биса!
   Салонюк заинтересованно посмотрел на сало-мясо, хрюкавшее внизу:
   - Одне порося вытяглы, теперь треба помозгувати, як другого вытягты.  Але
то вже дило.
   Бедному кабанчику так и не удалось встретить  следующий  рассвет.  Спустя
несколько часов над лесной поляной витали упоительные запахи жареного  мяса,
дымился костер, партизаны сыто  икали  и  упаковывали  остатки  кабанчика  в
вещмешки.
   - Какая жалость,  что  соли  нет,  -  вздохнул  Перукарников.  -  Так  бы
присолили, и был бы что надо, и в дороге не испортилось бы.
   - Воно и так то, шо надо, - сообщил Жабодыщенко с набитым ртом.
   - Не бийся, -  успокоил  Перукарникова  добродушный  Салонюк,  в  котором
сытный обед разбудил все лучшее. -  Це  мьясо  с  нашим  Миколою  николы  не
пропаде, вирно я кажу, Жабодыщенко?
   В ответ раздалось утробное урчание.
   - Вирно? - уточнил Тарас.
   - Угу, а як же.
   В отличие от своих неугомонных товарищей, Василь Сидорчук уже успел уютно
устроиться на ночлег, подсунув под голову вещмешок. От сытости и  тепла  его
разморило, и он стал уже медленно уплывать в сон,  когда  почувствовал,  что
"подушка" стала потихоньку уползать из-под  него.  Надо  бы  повернуться  да
задать трепку этому горе-шутнику, но Сидорчуку было чересчур  хорошо,  чтобы
он решился хотя бы пальцем шевельнуть
   Мешок тем временем утягивался куда-то, и Василь слабо запротестовал:
   - Перукарников, це ты? Кинчай дурня валять, бо зараз не до гумору,  треба
трохи подремати.
   Перукарников, который, как позже выяснилось,  к  этим  событиям  никакого
прямого отношения не имел, охотно поддержал разговор о свинье:
   - Что, Василь, и тебе без соли вкуснее? Не верю, так не бывает, разве что
с голода. Ладно, посмотрю я денька через два, какую вы песню запоете.
   Поскольку голос Перукарникова доносился совсем с другой  стороны,  нежели
та, куда упорно ползла его "подушка", Сидорчук неохотно приподнялся на локте
и крайне недовольным голосом объявил:
   - Ну хто це робыть? Кажу ж - зараз не до смиху... - И осекся,  заприметив
незнакомую костлявую руку, владельца которой скрывали кусты и которая упорно
тянула в свою сторону его вещмешок.
   Когда дело доходит до кражи съестного, партизаны проявляют чудеса реакции
и смекалки. Сидорчук стремительным  ястребом  бросился  на  родную  торбу  и
обеими руками стал рвать ее на себя. Не выдержав этого неистового напора, из
кустов вывалился чумазый человечек в  юбочке  из  листьев  и  с  причудливой
прической на голове. Оказавшись на полянке, он недовольно заголосил:
   - Якамота бурну-бурну?!
   Между тем Тарас Салонюк как раз решил приступить ко второй перемене  блюд
и как раз положил в рот аппетитный кусочек сала. Все эти панськи вытребеньки
насчет  отсутствия  соли  его  мало  волновали,  и  он  собирался   вплотную
насладиться ужином, когда взъерошенный и  чумазый  "бурну-бурну"  в  листьях
чуть не врезался прямо в него.
   Салонюк перестал жевать и какое-то время сидел с открытым ртом.
   Однако  нирвана  его  длилась   недолго.   Прямо   над   ухом   командира
партизанского отряда зашелестели кусты, и  оттуда  с  воинственными  криками
посыпались индейцы, похожие на "бурну-бурну" как две капли воды. Их, правда,
было всего двое, однако истрепанные нервы Салонюка не позволяли ему  реально
оценивать происходящее.
   Но еще хуже стало партизану тогда,  когда  один  из  атакующих,  потрясая
угрожающе копьем, подскочил к нему, бесцеремонно выхватил у него недоеденный
шмат сала и рванул обратно, в заросли. Следом устремился и его менее  ловкий
товарищ.
   При этом урвавший добычу туземец-индеец вопил что было мочи:
   - Эмбасааба смока, ук амба снуп-снуп!
   А его незадачливый товарищ:
   - Бурнуса ута муну кукута?
   Салонюк выдохнул полной грудью и произнес:
   - "Муну кукута"? Все, у цирку антракт закинчився, почалась друга частына.
   На противоположной стороне поляны, где расположились Маметов, Жабодыщенко
и  Перукарников,  происходили  вещи  не  менее  интересные.  Там  из  кустов
действительно высыпало не меньше двух дюжин папуасов. Всех их  категорически
интересовали останки несчастного кабана - съестное отбиралось с  грозными  и
воинственными воплями,  шло  по  рукам,  после  чего  счастливчики,  которым
привалила  еда,  пытались  скрыться.  На   маленьком   пространстве   такому
количеству людей было явно тесно. Они бегали взад и вперед, визжали,  орали,
верещали. Шум стоял неимоверный.
   Началась свалка, в центре которой оказались Перукарников и Маметов. Они с
трудом отдавали себе отчет, что является конечной  целью  этой  потасовки  -
мясо или их собственные аппетитные персоны.
   Перукарников колошматил незваных гостей и приговаривал'
   - Ща, я тебе врежу, как надо, индейцы, понимаешь!
   Маметов лягался и пронзительно верещал:
   - Ой, моя щекотно! Ой, моя щекотно!
   Жабодыщенко, рыча, как раненый медведь, рванул от кучки галдящих  дикарей
куда-то в лесную чащу, выкрикивая лозунг
   - Не виддам ридной свыни поганым папуасам!
   Сидорчук, не растерявшись,  выдернул  из  гранаты  чеку  и,  выругавшись,
швырнул ее в копошащиеся кусты, где скрылись те двое, что  похитили  мясо  у
Салонюка.
   - А хай тоби грець! Ложись!
   Дикий грохот взрыва потряс пространство, явно не привыкшее к такому шуму.
Как только эхо его прокатилось  по  окрестностям,  на  мгновение  воцарилась
мертвая тишина, но  ее  скоро  разорвали  вопли  контуженных,  оглушенных  и
напуганных дикарей. Уцелевшие набросились на  самую  привычную  и  доступную
пищу - своих неудачливых товарищей.
   Пятеро  туземцев  пробежали  мимо  Салонюка,  торопясь   на   неожиданное
пиршество.
   - Угунда каюка! Амба снуп-снуп! - выкрикивали они на ходу.
   Нельзя утверждать, что грохот взрыва не произвел  на  дикарей  совершенно
никакого впечатления, но чувство голода приглушало страх до  тех  пор,  пока
дикарь не хватал добычу и не покидал опасной поляны. А еще  их  подстегивала
злоба на партизан, которые увели их законную свинью из сооруженной ими лично
ловушки.
   Салонюк, держась за уши, крикнул Сидорчуку.
   - Кидай ще, зараз воны вси туда втикуть!
   Сидорчук, довольный удавшейся местью, швырнул в том же направлении вторую
гранату, кровожадно выкрикивая при этом:
   - Мьясо! Свиже мьясо для людоедив! Налетай скорише, бо всим не хватыть!
   Дикари ответили воплями:
   - Чванугунда! Саматака шмунипа юк-юк!
   Однако разбегались, сверкая пятками, и на поляне  их  с  каждой  секундой
оставалось  все  меньше  и  меньше.  Что  явно  свидетельствовало  о  полном
превосходстве боевого духа и военного  мастерства  доблестных  партизан  над
превосходящими силами противника.
   Только последний "папуас" все еще цеплялся за ногу Маметова,  пытаясь  ее
укусить, понимая, что это его последний  шанс  прихватить  с  собой  лакомый
кусочек. Перукарников обрушился на него,  как  карающий  меч  правосудия,  и
принялся пинать сапогом в задний фасад.
   - Я тебе покажу, образина, как партизан жрать!
   Маметов тоже перешел в наступление, орудуя  направо  и  налево  прикладом
жабодыщенской винтовки и тараторя:
   - Не можна моя забижать, не можна моя забижать!
   На поляну, нарезая второй круг, вырвался улепетывающий Жабодыщенко, а  за
ним с явным отставанием - ватага туземцев.
   - Ну шо вы до мене причепылысь! - надрывался Микола.
   Дикари подвизгивали:
   - Мемека джагобумба! Смакота мунуп! Укаюка чоп-чоп смока!
   Тут Жабодыщенко споткнулся о корень дерева и грохнулся на землю. При этом
он выпустил кусок мяса из рук, дикари завопили еще громче, подхватили его  и
метнулись назад, в заросли.
   Жабодыщенко, едва не плача, проговорил:
   - Ой, моя свыня... Чи хто повирыть, що сперва якась мерзота такого  зайця
сперла, а зараз ось свыню якись нещасни папуасы слямзилы?
   - Мунапа каюка! Смока о!... - донеслось из леса. Судя по  крикам,  свинья
действительно пришлась похитителям по вкусу.
   Салонюк вздохнул с невыразимым облегчением:
   - Кажись, все.
   Сидорчук с интересом спросил у него:
   - Товарищу командир, а чого вы не стрелялы,  у  вас  така  гарна  позиция
була?
   Салонюк растерянно ответил:
   - Та зрозумиешь тут, хто це таки. Я спочатку  думав,  шо  це  диты  якись
оголодали, мабуть з пионерського табору, чи в индейцив грают. Хиба  можно  в
дитыну стриляты?
   Сидорчук почесал в затылке:
   - Це иноземни диты, бо у нас на Сели так не говорять и себе не поводять.
   Перукарников собирал разбросанные вещи и бормотал под нос:
   - Да теперь и ежу понятно, что это не дети, а племя каких-то  недомерков,
к тому же людоедов.
   Жабодыщенко, все еще лежа на земле, продолжал стонать:
   - Позор на мою голову, таке нижне та смачне мьясо загубыв. Шо ж мы  тепер
исты будемо?
   - Не стогни, Микола, ще  знайдеться  для  теби  мьясо,  -  подбодрил  его
Сидорчук, помогая встать на ноги и отряхнуться.
   - Та де ж ще таку гарну свынку взяти? - не унимался Жабодыщенко.  -  Таку
красыву, та таку... ну таку, як ото сон в литню нич.
   Салонюк счел необходимым вмешаться и прекратить это безобразие.
   - Дывись на Маметова, - укорил он, - вин, наприклад, зовсим не йив  и  не
хныче.
   Маметов охотно разъяснил свою жизненную позицию:
   - Моя не можно такое есть, моя другое любить.
   Жабодыщенко это утешить не могло, и пример Маметова совсем не освещал ему
путь в радостное будущее, наполненное откормленными свиньями:
   - Та вин же чучмек, ему все одно, що папуаси свыню вкралы.
   Салонюк понял, что теперь ему предстоит до скончания века слушать сагу  о
похищенной злобными туземцами свинье и об умирающем от  голода  Жабодыщенко.
Нервы его не выдержали подобного испытания, и он полез в свой  мешок.  Добыв
оттуда порцию своего жаркого, Тарас протянул его несчастному Жабодыщенко:
   - Ось тоби мое мьясо, тримай, тильки не плач, бо тошно на тебе дывыться.
   - Дякую, товарищу командир, - расцвел Микола. -  Оце  справжний  поступок
командыра и коммуниста.
   - Ой! - замахал на него руками Салонюк. - Ой, тильки цего  з  мене  годи.
Треба швыдше збиратысь, поки бисовы папуасы знов не поверталысь.

***

   Была в Дартском замке главная секретная комната.
   Любой психиатр признал бы в ней комнату для буйнопомешанных,  склонных  к
членовредительству. Прелестная такая комнатенка, обитая  стегаными  розовыми
матрасиками. Высидеть в ней долгое время было не под силу никому, потому что
даже воздух проникал сюда с трудом. Зато и звукоизоляция была гарантирована.
   Именно сюда Оттобальт наведывался во дни  приездов  драгоценной  тетушки,
чтобы отвести душу и поорать в свое удовольствие всякие  неприличные  слова.
Это был не выход, но  хоть  какое-то  облегчение.  Иначе  несчастный  король
все-таки сбежал бы в какие-нибудь пещеры и заделался настоящим отшельником.
   В секретную комнату полагалось приходить со своей подушкой, чтобы было на
что сесть.
   Итак, секретная комната Дартского  замка.  И  в  ней  мы  наблюдаем  трех
заговорщиков. Короля Оттобальта Уппертальского - сидящего на красной подушке
с вышитым на ней золотисто-коричневым жильцутриком мага  Мулкебу,  сидящего
на                 произведении                 искусства                  в
красно-сине-серо-зелено-желто-оранжево-малиново-сиреневую           узенькую
полосочку а также полиглота Хруммсу, взгромоздившегося на голубую в розовый
горошек маленькую подушечку.
   - Значит, так, Хруммса, - заговорил  его  величество  Оттобальт,  -  тебе
предстоит ответственная миссия -  гостей  наших  сопроводить  по  дороге  из
королевства, все им растолковать,  но  по  мере  необходимости.  Лишнего  не
болтать, а сообщать только то, что в наших интересах. Понятно?
   Хруммса даже несколько обиделся:
   - Понятно, не вчера родился.
   - Раз дракон ищет Белохатки, - вздохнул король, - будут они ему.  Вот  же
приспичило  разыскать  эти  никому  не  нужные  Белохатки,  теперь  придется
ругаться с Мароной из-за лишних расходов. - Оттобальт несколько  отвлекся  и
горячо заговорил:
   - Иногда у меня складывается такое впечатление, что моя собственная казна
мне не принадлежит. На рыцарей тратиться нельзя, на  дракона  -  нельзя,  на
редкостных разводных мульчапликов - тоже нельзя.  Скоро  он  начнет  считать
каждый лишний кусочек пыр-зик-сана, который я кладу себе в  рот.  Это  разве
жизнь?
   Хруммса и маг сочувственно покивали головами. Они не понаслышке  знали  о
рачительности министра Мароны. Каждому из них в среднем  два  раза  в  месяц
приходилось выслушивать длинные и скучные нотации, в которых первый  министр
указывал на недопустимо большие размеры положенного им  жалованья.  Особенно
страдал от него Мулкеба, которого Марона то и дело пытался  приспособить  по
хозяйству и сэкономить на этом тысячу-другую тулонов.
   - Этой частью займется Мулкеба, -  внезапно  сказал  король,  возвращаясь
мыслями в загадочные Белохатки. - От тебя же, Хруммса, зависит,  удастся  ли
убедить  его  драконоподобие,  что  их  огнедышество  ползет  в   правильном
направлении и творит уместные вещи. - Король яростно  почесал  встопорщенную
бороду. - Кто его знает, что опасный зверь ищет в этих Белохатках и что  оно
вообще такое? Может, там девственницы собираются примерно раз в году,  чтобы
отпраздновать чего-то такое. - Он пошевелил пальцами. - А может,  это  место
встречи драконов, которое нельзя изменить.
   Хруммса не удержался от комментария:
   - Тогда мое  путешествие  пройдет  под  лозунгом:  "Драконы  всех  стран,
соединяйтесь!"
   - Чего? - рявкнул Оттобальт.
   Полиглот застенчиво улыбнулся:
   - Да это я так, к слову пришлось.
   Король настороженно поглядел на своего подданного:
   - Ты гляди мне - "драконы, соединяйтесь".
   - Не волнуйтесь, ваше  величество,  -  вежливо  и  уклончиво  промурлыкал
карлик. - Это в далеком прошлом и вообще не из нашей истории.
   - А!.. - облегченно вздохнул Оттобальт. - Ну, тогда поговорим о деле.
   Хруммса весь обратился в слух.
   - Я само внимание, ваше требовательное величество. И поскольку  выбора  у
меня все равно нет, то я готов по  мере  своих  скромных  сил  служить  делу
укрепления славы и силы Упперталя.
   - Это правильная позиция, - согласился король. - Деваться тебе и на самом
деле некуда. Я, к слову, вообще до сих  пор  не  понимаю,  откуда  ты  такой
взялся.
   - И не стоит, ваше величество.
   - Твоя задача заключается в том, чтобы дракон исчез  на  время  из  наших
краев, - он угрожающе помахал указательным пальцем, -  но  не  насовсем!  Не
ровен час, он снова нам понадобится. Подзайми его пока чем-нибудь, повоюйте,
что ли. К примеру, в Гунухе или Буресье, но не увлекайтесь, а то охотники на
драконов со всего Вольхолла к  вам  сбегутся  или  парламентеры  заманчивыми
предложениями замучат.
   В разговор вмешался Мулкеба:
   - Мы бы сами не прочь держать монстра на довольствии, но  он  пока  ни  в
какую.
   Король горестно поддакнул:
   - Вот незадача - подданство ему не нужно, денег тоже не берет, на  службе
состоять не желает, подавай только эти Белохатки, и все.
   Хруммса понимающе заморгал своими огромными глазищами:
   - Если я правильно вас понял, эти самые Белохатки мы должны искать  ровно
столько, сколько понадобится вашему величеству.
   - И нашей великой стране. Это  дело  государственной  важности!  -  важно
кивнул король.
   Хруммса укоризненно взглянул на драгоценного повелителя:
   - Ясно, значит, мою жизнь можно в расчет не брать?
   - Ну что ты снова за свое! Прямо как Нишманс-дурачок,  который  со  своим
ведром все время бегал к колодцу ловить говорящую мульчипею. Смешно то,  что
она все время  в  это  ведро  ловилась,  хотя  в  остальном  была  мудрая  и
волшебная, как наш Мулкеба. Тебе же ясно сказано, дело это временное, сам не
заметишь, как все закончится.
   Карлик печально заметил:
   - С драконами на войне, ваше величество, только  умирать  хорошо.  Там  я
точно не замечу, как все закончится.
   - О Всевысокий Душара! - взмолился король. -  Ну  не  воюйте,  просто  по
лесам  пошляйтесь,  на  мир  посмотрите,  устрой  себе,  в   конце   концов,
недолгосрочный отпуск. Мулкеба, как это по-волшебному называется?
   - Туристический отдых.
   - Да, с вашим железным чудом передового волшебства только в  турпоходы  и
отправляться, - скептически хмыкнул полиглот.
   - Чем тебе не угодили новые магические технологии? - возмутился Мулкеба.
   - Эти новые технологии просто хорошо забытые старые! Их практиковали  еще
государственные деятели второй половины смутного периода.
   - Что проверено веками, то никогда не плохо - ни сегодня,  ни  завтра,  -
примирительно сказал маг, опасливо поглядывая  на  короля.  Кто  его  знает,
какие выводы сделает его  величество  из  услышанного?  Может,  распорядится
обновить все  чародейство  оптом  может,  удумает  чего-нибудь  такое,  что
нормальному чародею двухсот пятидесяти лет от роду даже в голову не придет.
   Но король незамысловато стукнул кулаком по столу.
   - Хватит! Хватит пререкаться, сейчас вы оба в одной команде и оба делаете
одно дело, так что нечего попусту тратить время. Его и так нет. Эту ночь даю
вам на подготовку. Все свободны.
   Хруммса и Мулкеба устремились к выходу, но король изрек.
   - А тебя, Мулкеба, я