ннерты всегда были не прочь  покушать,
и время суток в этом случае не имело  ни  малейшего  значения.  Короли,  они
вообще выше обстоятельств.
   Сгорбившийся Оттобальт в мягком ночном колпаке  с  помпончиком  сидел  на
постели в обнимку с Аларм  Зуммером,  притаившись,  словно  боялся  спугнуть
редкого зверя. Он искоса взирал на притихшую толпу своих воинов.
   Гвардейцы растерянно осмотрелись.
   В  комнате  воцарилось  гробовое  молчание,  но  не  тишина:   со   двора
по-прежнему доносились ужасный рев и ворчание.
   Первым заговорил Сереион:
   - Ваше  величество,  ради  Всевысокого  Душары,  извините  меня  за  этот
кавардак! -  Он  небрежно  указал  себе  за  спину.  -  Слугам  прислышались
злокумсые канчуленяки у вас в  покоях.  С  два  десятка  примерно...  Честно
говоря, я и сам слышал какие-то страшные и  смутно  знакомые  звуки,  но  не
предполагал, что нарушу сон и покой вашего величества.
   В этом месте Сереион сделал паузу  и  придал  лицу  виновато-почтительное
выражение.
   Затем  обернулся  к  своим  солдатам  и  знаком  приказал   им   покинуть
опочивальню. Обрадованные возможностью оставить поле  несостоявшейся  битвы,
осторожно переступая через обломки бедной двери, гвардейцы неслышными тенями
выскользнули в коридор.
   - Еще раз простите, ваше величество, - уточнил Сереион.
   Король, все это  время  сидевший  молча,  вдруг  откашлялся  и  заговорил
хриплым голосом, будто включенный в сеть радиоприемник:
   - Живу, понимаешь, как в глугабрахских лесах: никого  не  дозовешься,  не
докричишься, когда нужно.
   Сереион попытался аккуратно приставить на прежнее место  остатки  дверей,
но его попытка не увенчалась успехом. Он вздохнул, оглядев  дело  рук  своих
бравых  подчиненных,  развернулся  к  Оттобальту  и  выпрямился  по   стойке
"смирно", готовый хоть до утра внимать родному монарху:
   - Виноват, ваше величество. Больше не повторится, ваше  величество.  -  И
после паузы добавил:
   - Дверь нужно будет укрепить еще основательнее. В целях безопасности.
   - А если слугам опять чего привидится? - уныло спросил Оттобальт. - Или в
самом деле какая конфузия случится, и мне действительно будет нужна помощь.
   - Выставим! - бодро отвечал командир гвардейцев. - Чтобы наши орлы - и не
выломали какую-то там дверь. Да мы от всего  Ландсхута  камня  на  камне  не
оставили, не то что, осмелюсь заметить, от вашей спаленки.
   - Камня на камне - не надо, -  торопливо  уточнил  король.  -  За  службу
спасибо, но меру знать тоже полезно.
   Затем король предпринял несколько разнообразных действий. Прежде всего  с
нескрываемым почтением оглядел Аларм Зуммер - ишь какого переполоху  наделал
- и осторожно положил его на низенький столик возле постели.  Затем  спустил
ноги вниз и начал осторожно нащупывать мягкие ночные пантуфли.
   - Мне снился кошмар, я  проснулся  -  действительно  кошмар.  Что  у  нас
происходит лунной ночью? Эпидемия? Я слышал, бывают  такие  чудики,  которые
при полной луне по крышам и башням  шастают...  Доложи  обстановку  по  всей
форме.
   Сереион тревожно переступил с ноги на ногу:
   - Не знаю, как и рассказать, мой повелитель...
   - Начни с начала, - неожиданно здраво посоветовал король. - Потом перейди
к середине и заверши концом. Говорят, так проще всего.
   Сереион позволил себе улыбнуться.
   - Все как всегда, ваше величество, - начал он. - То есть как обычно,  без
происшествий, - это стало  центральной  частью  его  речи.  Он  задумался  и
рискнул завершить следующим пассажем:
   - В пределах допустимого.
   Король оторвался от окна, в которое  только  что  глядел  с  нескрываемым
интересом, и устремил испытующий взор на своего верного воина:
   - Вот ЭТО ты считаешь допустимым?
   Сереион  обшарил  спальню  встревоженным  взглядом,  даже  приподнял  над
головой светильник, пытаясь рассмотреть, что могло притаиться на потолке.
   - Простите, ваше великолепие, не понял.
   Король на  удивление  спокойно  поманил  гвардейца  к  окну  и  сам  тоже
уставился во двор:
   - Что там происходит такого, что подо мной дрожит даже постель? Ты хочешь
сказать, что так работает антихрапный трон Кукса? А если это  землетрясение,
то отчего из замка не выносят ценные вещи,  включая  меня?  Это,  по-вашему,
нормальное поведение?
   Сереион побледнел и стал оправдываться:
   - Не знаю даже, как доложить вашему величеству...
   Король сделал проницательное и задумчивое лицо:
   - Да уж как-нибудь доложи.
   Сереион потер влажный лоб:
   - Ваш любимый лесоруб Кукс...
   Король занервничал:
   -  Что  мой  любимый  лесоруб  Кукс?  Он  превратился  в  огнедышащего  и
танцующего  дракона  и  теперь  пляшет  нечто  воинственно-зажигательное  во
внутреннем дворе моего замка?
   Гвардеец стал потихоньку заикаться:
   - Если быть абсолютно точным, вашу тетю Гедвигу...
   Когда короля к тому  вынуждали,  он  бывал  просто  великолепен:  сколько
сарказма, сколько горечи, сколько беспощадной остроты. Правда, почти  всегда
в такие моменты на горизонте не видно было и следов придворного летописца, а
потому блеск королевского остроумия не был задокументирован.
   - Превратился в тетю? - съязвил Оттобальт. - Именно поэтому  храп  теперь
звучит с удвоенной силой - ты это хочешь сказать?
   Неожиданно взгляд Сереиона просветлел:
   - Вы, как всегда, почти правы, ваше величество.
   Король разочаровался. По правде говоря, он рассчитывал на несколько  иной
результат. Вот так остришь-остришь,  а  кто  это  оценит?  Потом  войдешь  в
историю как скудоумный и грубый человек, чуждый эдакой легкости и изящества.
Обидно, между прочим.
   - Ну же, хоть ты  не  придумывай  глупостей,  -  попытался  он  урезонить
верного гвардейца.
   Сереион замялся:
   - К сожалению, это правда. Никто не  решался  беспокоить  вас,  когда  вы
наконец заснули... - Тут его речь стала вовсе невразумительной,  ибо  весть,
которую он должен был сообщить обожаемому монарху, и впрямь была какой-то...
такой. Положение в замке сложилось не то чтобы безнадежное или трагичное, но
щекотливое.
   Сереион даже попытался в отчаянии взлохматить волосы. Правда, на нем  был
стальной шлем с пышным плюмажем, но в отчаянии человек способен  взлохматить
что угодно.
   Оттобальт понял, что больше не выдержит:
   - Не томи, выкладывай поскорей!
   Гвардеец набрал полную грудь воздуха:
   - В общих чертах все  обстояло  так:  Кукс,  сработав  антихрапное  ложе,
изрядно напился и - чего никто не ожидал - повалился  рядом  с  оным  и  сам
захрапел так, что с лихвой  компенсировал  вашу  несколько  нейтрализованную
тетю. Одним словом, полный аврал.
   Оттобальт хотел что-то спросить, но обнаружил, что  утратил  дар  речи  и
способен выражать свое отношение  к  происходящему  лишь  гримасами,  словно
горестный сюмрякача, наступивший себе на хвост:
   - Э-э-э... - несколько туманно сообщил его величество.
   - Ох-хо-хо, - поддержал Сереион.
   - А-а-а?.. - уточнил король.
   - У-ух, - отвечал Серерион.
   - О-о-о, - предположил несчастный монарх.
   - О! О! - подчеркнул гвардеец.
   - Ну знаешь! - возмутился Оттобальт, вновь обретая бесценный дар  общения
на вербальном уровне.
   Сереион прояснил ситуацию:
   - Все боятся его трогать по двум причинам:  во-первых,  он  ваш  любимец,
во-вторых, сумасшедший - того и гляди, зарубит спросонья своим топором и  не
заметит, а что с него возьмешь? Ко всему  прочему  рядом  с  тетей  спит  не
только он, но  и  вертикально  стоящий  строй  не  менее  безумного  караула
рыцарей-бесумяков. Они же учились по тетиной книжке, так что я  даже  берусь
предугадать их реакцию. Словом, если не зарубит один  безумец,  так  прибьют
остальные в припадке фанатичного рвения. Вот такие дела.
   Король почувствовал, что ему следует попрочнее утвердиться на земле, а то
уже в глазах темнеет. Он сел, точнее, не сел, а свалился в удобное кресло:
   - А если попросить лекаря Мублапа воскурить  какие-нибудь  успокоительные
дымки? Помнится мне, он проделывал нечто подобное.
   - Мублап уехал на съезд докторов,  посвященный  дырнальным  проблемам,  -
напомнил Сереион.
   Его величество  совершенно  отчетливо  понял,  отчего  он  так  ненавидит
дырнальные проблемы.
   - А что Мулкеба вещает?
   - Говорит, что хуже сделать может, а лучше  -  не  надеется.  Даже  если,
говорит, казнить будут.  Против  тети  и  лесоруба  в  одиночку  не  потяну,
говорит.
   - А Марона?
   - Господин министр бегает с веревочкой, измеряет.
   - Что?!
   - Размеры.
   - Какие?!
   - Площади, где стоит вся эта композиция. И считает.
   - Что считает?
   - Прибыли и убытки. Если выйдет прибыльно, то решится. Если нет - оставит
как есть.
   - Сереион!
   - Я имел в виду, что господин министр решил основать  нечто  вроде  музея
или памятника и взимать с посетителей  скромную  плату.  Если  строительство
окупится в течение недолгого времени,  то  он  явится  к  вашему  величеству
нижайше просить соизволения на осуществление проекта. А если  расходы  будут
большие - непременно откажется.  Они  ведь  все  могут  проснуться  в  любую
минуту, так что мыслимое ли дело так тратиться?
   Сложно выглядеть величаво и непреклонно в ночной рубашке с  кружевами,  в
колпаке с помпончиком  и  пуховых  пантуфлях,  но  Оттобальту  это  каким-то
образом удалось.
   - Он собирается выставить мою тетю на всеобщее обозрение?
   - Ее величество и так уже там. На обозрении.
   - Мамочки! - охнул король. - Об этом я как-то  не  подумал.  А  ведь  мне
придется отвечать, когда эта сте... тетя проснется!
   - Скажем, что она - народное достояние. Героиня. Народ должен знать своих
героев и всегда иметь возможность прийти к ним. Напомним,  что  Нучипельская
Дева живет не в заоблачном замке, а для  людей  и  среди  людей.  Вот  мы  и
постарались...
   - Сереион, ты гений, - восхитился король. - Но только шум стоит зверский.
Музей - это еще туда-сюда, хотя опять же шляться будут всякие, с  кухни  еду
воровать. Но как мы дальше жить собираемся? Что теперь делать? Не сходить же
с ума  на  пару  с  лесорубом,  надо  что-то  предпринимать...  Кстати,  как
антихрапный трон? Работает?
   Сереион скривился:
   - Вначале казалось, что звук вроде бы  стал  приглушеннее.  Ну  да  разве
разберешь в этой какофонии? Орденоносцы приняли на грудь заодно с лесорубом,
поэтому сейчас завывают дружным хором. Не так, как солисты, конечно,  но  не
намного тише.
   Оттобальт с интересом воззрился  на  гвардейца,  который  произнес  массу
высокоученых слов  с  невероятной  легкостью.  Это  вызывало  уважение.  Это
вызывало даже восторг. Но сейчас было  не  до  восторгов.  Да,  приезд  тети
никогда не являлся для Дарта порой цветения, и молоко и мед не изливались  с
небес на сию многострадальную землю, но нынешние хлопоты перекрыли все,  что
было до того.
   Предыдущие неприятности, связанные с тетей, представлялись Оттобальту  не
только мелкими и незначительными, но чуть ли и не желанными.
   Многоголосый храп травмировал  его  тонкую  и  возвышенную  душу.  Он  же
побуждал соображать побыстрее.  Вообще-то  Оттобальт  все  эти  мыслительные
процессы не любил, особенно по ночам. По  ночам  приличный,  уважающий  себя
король должен спать с чистой совестью, а днем - есть,  ну  и  править  своей
страной. Когда-то от дяди Хеннерта он услышал мнение, что толковый правитель
- тот,  кто  назначит  таких  министров,  что  и  без  его  участия  дела  в
государстве будут только процветать. Мысль показалась Оттобальту  неожиданно
здравой и крайне полезной. Он ее запомнил и все время  пытался  воплотить  в
действительность.
   Однако сейчас он отчетливо понимал, что  никто  не  примет  на  себя  всю
полноту ответственности за дражайшую королеву Гедвигу. Нет  такого  безумца.
Точнее, был - лесоруб Кукс, и что из этого вышло?
   Внезапно короля озарило:
   - А может, нам Кукса затолкать на ночь на трон рядом  с  тетей  Гедвигой,
чтоб они оба потише храпели? Пока он себе отдельную антихрапную  кровать  не
смастерил.
   Сереион не слишком восхитился идеей повелителя:
   -  Эх,  да  кто  же  на  это  решится?   Такая   ответственность,   такая
ответственность, и даже неизвестно, перед кем - перед вами или перед  тетей?
- Ему стало  страшно  от  ужасной  мысли  об  ответственности  перед  обоими
Хеннертами одновременно, но об этом он благоразумно умолчал.
   Король печально огляделся в поисках моральной  поддержки  и...  обнаружил
ее. С достоинством, не спеша направился  к  ночному  столику  с  фруктами  и
напитками.
   - Покушать, что ли, раз не получается выспаться?
   Сереион проследовал за королем, передергивая плечами. И было отчего. Храп
сводного хора тети, лесоруба и бесумяков обрел классическую  стройность.  Он
то достигал самых высоких октав, то оглушительно рокотал в нижнем регистре.
   Если бы здесь был знаток русских обычаев Дитрих фон Морунген,  он  бы  не
преминул заметить королю, что сбылась еще одна его мечта. Дело в том, что  в
некоторых русских храмах - это Дитрих знал наверняка - пели могучие дядьки с
голосом мощнее, чем у прославленного Шаляпина. Сей  голос  так  и  звался  -
октава. И вот эту самую октаву он мог бы  сейчас  услышать,  кабы  не  искал
Душара знает где свои несчастные Белохатки.
   Время от времени лесоруб Кукс принимался свистеть,  а  тетя  -  виртуозно
подсвистывать. Вольхоллская концептуальная музыка пошла, очевидно,  от  тех,
кто был свидетелем и невольным участником событий этой памятной ночи.
   Хеннерты, как неоднократно упоминалось, теряли многое:  порой  -  войска,
порой - деньги, реже - отвагу и  присутствие  духа;  но  аппетит  -  аппетит
никогда! Король взял со стола гроздь сочных набанцев, отделил  от  нее  один
плод и принялся вдумчиво очищать его от пятнистой темно-синей шкурки.
   - У тебя, наверное,  тоже  голова  болит?  -  участливо  обратился  он  к
Сереиону. - Не стесняйся, налей себе яздулейного  юккенского  мора.  Великая
вещь - мертвого на ноги поднимет.
   Гвардеец вздохнул с нескрываемым сожалением:
   - Мне нельзя, я на службе.
   - Тогда виски, - проговорил Оттобальт, смутно сознавая, что имеет в виду.
   - На два пальца, - отвечал не менее ошарашенный Сереион. - Без содовой.
   Оба тревожно воззрились в темноту. Что такое виски и почему именно на два
пальца, они не знали, да  и  знать  не  могли.  Содовая  вызывала  отдельное
недоумение и вполне понятную при данных обстоятельствах настороженность.
   - Колдовское наваждение,  -  выдохнул  наконец  король.  -  С  появлением
дракона все переменилось, все стало каким-то странным...
   - Все смешалось в доме Облонских, - испуганно подтвердил Сереион.
   Оттобальт согласно покивал, и очаровательный помпончик  заскакал  на  его
колпаке.
   - И не говори. Я сам все чаще и чаще замечаю, что меня как  будто  кто-то
подменил: по крышам больше не гуляю...
   - Ваше величество!
   - А? Что?
   - Какие крыши?!
   - Откуда мне знать, Сереион. Знаю, что не гуляю, а по каким  не  гуляю  -
кто же мне скажет. Не гулял я никогда в жизни ни по  каким  крышам.  Я  что,
сумасшедший, с такой высоты брякнуться?
   - Наваждение, не иначе, - выдохнул Сереион.
   - А то...
   Оттобальт откусил кусочек набанца  и  сиротливо  примостился  на  краешке
кровати.
   - Выпей, чего уж там. Какая здесь, к Ампетрусу, служба?
   В этот скорбный миг реальность снова изменилась.
   В реве, свисте и рокоте явственно послышались новые  звуки.  Да  что  там
звуки?  Жуткая  брань,  изрекаемая  громким,   пронзительным,   незабываемым
голосом, который, однако, никто не ожидал услышать в ближайшее время.
   И вот теперь король и его верный гвардеец, не в силах прийти  в  себя  от
нового потрясения, судорожно пытались  понять:  к  лучшему  оно  все  или  к
худшему?
   - Ах ты пичкамут сильзяшный!!! - верещал этот нездешний голос. - А вы что
стоите, как стадо тумчепегих суричей?!  (Снаружи  донесся  лязг  и  брязг  -
очевидно, проснулись и неактивно задвигались  рыцари-бесумяки,  поставленные
на автопилот, который включался в любом состоянии.) Сделайте же что-нибудь с
этим небритым язьдрембопом!!! - неистовствовала тетя. -  Какая  сватихабская
сволочь додумалась положить его рядом со мной?!
   Здесь  дивная  женщина  полностью  переключилась  на  своего  соседа   по
спальному месту, обличая все его пороки  и  грозя  карами,  по  сравнению  с
которыми смерть на костре показалась бы вполне приятным пикничком с барбекю.
   - А ну вставай, сейчас я тебе устрою тупичельский восход!! Разлегся,  как
у себя дома!
   Звон и грохот свидетельствовали о том,  что  под  горячую  руку  королеве
попался кто-то из закованных в железо верных  охранников  и  что  последнему
крупно в связи с этим не повезло.
   - Перегаром разить? - приступила Гедвига к излюбленной теме  об  этике  и
эстетике поведения в обществе отдельно взятой личности.  -  Не  позво-о-олю!
Где это видано, чтоб люди так храпели?! За это кто-то ответит! В этом  замке
можно когда-нибудь выспаться?!
   Наконец зашевелилось и второе главное действующее лицо  этой  симфонии  в
криках. Лесоруб Кукс не привык, чтобы ему перечили.  Нет,  тетю  Гедвигу  он
боялся не меньше, чем остальные, но сейчас, когда даже звездный  свет  падал
на каменные плиты двора с диким шумом и грохотом,  а  пробирающаяся  в  свою
норку крохотная мышка - казалось ему - издавала писк, способный  оглушить  и
раздавить обычного человека, этот вот дикий крик  находился  уже  за  гранью
добра и зла.
   По опыту лесоруб Кукс знал,  что  раскалывающуюся  после  попойки  голову
нужно какое-то время крепко сжимать в  руках,  чтобы  она  не  распалась  на
несколько частей, - и это вам не фигушки воробьям  показывать,  а  важнейший
жизненный этап. Но попробуй подержи голову в руках, когда тебя  трясут,  как
грущу.
   Вообще же напился он до кристальной чистоты биографии - в том смысле, что
ничего ни о себе, ни об окружающих в данный момент не знал, да  и  знать  не
хотел. В таком состоянии у человека остаются только условные рефлексы.
   Король и Сереион, затаив дыхание и не приближаясь к окну, ждали, чем  это
закончится.
   - Ты на меня топором позамахивайся, позамахивайся!  Я  тебе  покажу,  как
несчастной женщине не давать спать!
   Очищенный набанец безнадежно шлепнулся на пол.
   Король - отрешенный и далекий от мирской суеты, как памятник нутичемскому
выпускнику, - застыл в неудобной позе.
   Сереион вслушивался в возню, доносившуюся с улицы,  боясь  обронить  хоть
слово. Замок гудел, как растревоженный улей: опять бежали куда-то  стражники
и слуги, верещали что-то герольды, лаяли все  без  исключения  псы  и  ржали
лошади. Основной темой в эту грандиозную симфонию вплеталось пьяное ворчание
Кукса, действительно похожее на ворчание язьдрембопа, которого  разбудили  в
самый разгар летней жары. И вторили ему звонкие  тумаки  и  шлепки,  которые
щедрой рукой раздавала бодрая и отдохнувшая королева-тетя.
   - Это похоже прямо на надругательство, прямо  на  покушение  какое-то!  -
излагала она свеженькую мысль. - А ну отдай топор! Что ты в  него  вцепился,
как в лялехинский пафитон!! Я не знаю, что я сейчас с тобой сделаю!

   (СПРАВКА: скрипка Страдивари и  альт  Гварнери,  вместе  взятые,  не  так
почитаемы в нашем мире, как в Вольхолле - драгоценный  лялехинский  пафитон.
Этот волшебный музыкальный инструмент, по слухам, способен двигать  камни  и
скалы и заставлять бессловесных тварей  говорить.  Он  может  пробудить  все
лучшее в человеческой душе  и  исторгнуть  из  ее  глубин  неведомые  прежде
чувства. Правда, для этого нужно,  чтобы  кто-то  сыграл  на  нем.  Проблема
заключается в том, что никто не знает, каким  именно  инструментом  является
лялехинский пафитон - щипковым, струнным, смычковым,  духовым  или  ударным.
Многократные  попытки,  выяснить  это  пока  что  не   дали   положительного
результата,  так  что  бесценная   вещь   по   сей   день   ожидает   своего
виртуоза-исполнителя.
   Р. S. (что в Вольхолле обозначает - по секрету). Вооб