н гораздо лучше понимал великого русского писателя  Достоевского.
Если бы ему  пришлось  провести  здесь  несколько  лет  подряд,  кто  знает,
возможно, и он, барон фон Морунген, написал бы какое-нибудь "Преступление  и
наказание".  Однако  чувство  ответственности  было  сильнее  меланхолии   и
растерянности. И Дитрих взял себя в руки, а взяв, ответил громко и внятно:
   - Со слов русской фрау, где-то здесь поблизости протекает  река.  Нам  не
помешало бы немного помыться и запастись водой. К тому же тут  прохладнее  -
что лучше и для нас, и для машины. Русских пока что не видно, а в  лесу  нас
не обнаружит вражеская авиация.
   Клаус хотел было запротестовать, но им завладела какая-то новая мысль.  И
он примолк, пытаясь разобраться, что именно так его беспокоит.
   Вместо него заговорил Вальтер:
   - Меня преследует неотвязная идея, господин майор, что  каким-то  образом
мы оказались глубоко в красном  тылу.  И  хотя  это  кажется  совершенно  не
правдоподобным на первый взгляд, все же есть множество фактов в пользу  этой
теории. Заметьте, как здесь странно: нет ни одной артиллерийской воронки, не
слышно канонады боя, не видно следов эвакуации. Это не похоже на то, что нам
рассказывали об Иванах: дескать, пока все не уничтожат, не отступают. К тому
же и радио молчит до сих пор.
   - А меня больше беспокоит то, что мы оказались совершенно неинформированы
о том, что в действительности происходит на  восточном  фронте,  -  вмешался
Генрих. - Либо наши службы сами не ведают, что творят,  либо  они  намеренно
искажают факты - а это уже саботаж, и за такое расстреливать мало.  Впрочем,
- с сомнением произнес он, - не могут же абсолютно все быть агентами врага и
злостными саботажниками.
   - Не могут, - согласился Вальтер.
   - И тем не менее, - воскликнул Генрих, - взять хотя бы это  черт-те  что,
которое  свалилось  в  люк.  Выходит,  что  большевики   не   только   собак
натренировали под танки  с  гранатами  кидаться,  но  еще  и  кошек  обучили
ближнему бою с превосходящими силами противника.
   - Может, это была не совсем кошка? - с сомнением протянул  Вальтер.  -  А
скажем, гибрид обезьяны и кошки?
   - Боевая кошка русских! - не унимался  заряжающий.  -  Что  ж  я,  совсем
слепой?
   - Генрих! - изумился майор. - Вслушайся, что ты несешь?
   - Никак нет! - рявкнул Диц. - Не несу, герр майор. Посудите сами, мы ее с
Гансом сколько времени не могли  скрутить.  Она  несколько  раз  пнула  меня
головой и совершила попытку укушения в  районе  седалища.  Хорошо  еще,  что
глаза не повыцарапала...
   - Хорошо, что она тоже не была обвязана гранатами, - вставил до  сих  пор
молчавший Ганс.
   - Ну, это вполне объяснимо, - сказал Вальтер. - Это гораздо более  ценный
кадр, явно владеющий боевыми искусствами, и было бы неразумно пускать его  в
расход. Такие силы нельзя использовать как одноразовую салфетку.
   - Майн Готт! - возвел глаза к небу Дитрих.
   - Если бы она сама не вышмыгнула из танка, - упрямо продолжал  Генрих,  -
нам бы туго пришлось. Такая прилипучая, зараза...
   Майор понял, что ситуация вышла из-под контроля и приближается к  абсурду
и что его задача как главнокомандующего - немедленно прекратить  обсуждение,
пока еще хоть кто-то остался в здравом уме и твердой памяти.
   - Ладно, ладно! - строго, но добродушно произнес он. - Хватит рассуждать!
Наше дело не рассуждать, а воевать, с чем мы на  данный  момент  справляемся
неважно. Белохатки до сих пор не взяли, а ведь они были под самым носом. Что
я буду в штабе докладывать? Что на мой танк красноармейцы сеть  набросили  и
уволокли к себе в тыл для забавы? И что  патриотически  настроенная  русская
кошка чуть было не взяла в плен  экипаж  из  пяти  человек,  но  нам  крупно
повезло - и она убежала в лес охотиться на  мышей?  Чтобы  Сталин  рассказал
анекдот Жукову и Ворошилову: в наших лесах не только русские медведи,  но  и
секретные танки фюрера развелись, не отправиться ли нам, господа, на охоту?!
Да, мы остались без поддержки! Да, мы остались без связи! Но мы до  сих  пор
живы, и у нас хватит  боеприпасов,  как  сказал  Генрих,  Москву  сокрушить.
Значит, фюрер надеется на нас и ждет выполнения поставленной  задачи.  -  Он
расстегнул воротник и крепко потер ноющую шею. - К тому же здесь красиво,  и
мне тут нравится... воевать.
   Ганс, которого пережитые волнения сделали не в  меру  саркастичным,  счел
возможным съязвить:
   - Вы, господин майор,  надеетесь  красивыми  русскими  лесами  до  Москвы
добраться? Так  ведь  в  них  не  только  бурые  медведи  и  немецкие  танки
скрываются. Вы  сами  говорили:  от  лесов  держимся  подальше,  ибо  лес  -
рассадник партизанской заразы.
   - Ганс, ты же в  закрытом  танке  -  расслабься!  -  попытался  разрядить
обстановку Клаус.
   К тому же ты у нас самый смелый, с тобой рядом уже не страшно!
   - С закрытым верхом... - пробурчал Ганс, - вот  попадешь  в  партизанскую
засаду, тогда сделают тебе открытый верх.
   - Довольно вам ссориться, - прикрикнул Дитрих. -  Мы  в  лесу  ненадолго.
Наберем воды и обратно в степь. Пить небось  все  хотят,  а?  Или  только  я
один?
   Экипаж промолчал, но молчание было выразительное и красноречивое.
   - То-то же, и нечего  ворчать.  Вы  солдаты,  а  не  дамы  в  очереди  за
маргарином.

***

   Нана-Булуку пребывал в растрепанных чувствах.
   Чудовищный зверь,  которого  так  ловко  поймали  в  сеть  его  охотники,
оказался на поверку не вкусным, а коварным и подлым противником. Вначале  он
вроде бы испугался нападения и издавал  жалобные  звуки  при  каждом  метком
попадании камня или стрелы. Он оцепенел на месте и не делал никаких  попыток
сбежать или сопротивляться. Бруссы уже торжествовали победу,  заколачивая  в
землю последние  колышки,  и  Нана-Булуку  Кривоногий  Медведь,  вооруженный
ритуальным ножом для свежевания туш, карабкался по неподвижному телу  зверя,
ощущая под ногами мелкую дрожь и гудение - очевидные признаки страха.  Самые
храбрые и удачливые охотники других брусских племен  не  могли  похвастаться
столь внушительным трофеем. Нана-Булуку уже мечтал о том, какую  женщину  он
выменяет у соседей на кусок бронированной шкуры этого зверя, когда мерзкая и
хитрая тварь стала поднимать свой длиннющий нос. Во всяком  случае,  варвары
решили считать это носом, хотя на самом деле это могло быть что угодно.
   Прочнейшая ловчая сеть, которая некогда удержала брыкающегося  мечезубого
пумса, заскрипела, а колышки повылетали из земли, словно  потревоженные  осы
из гнезда, и ошарашенный Нана-Булуку кубарем скатился с рассерженного зверя.
Затем тварь недовольно заворчала, зарычала и внезапно  выплюнула  яркий  ком
огня. Он устремился вверх, описал плавную дугу и с диким грохотом вонзился в
землю. Приблизительно в этот же момент бруссы кинулись  наутек,  предпочитая
бедную и голодную жизнь страшной смерти, грозившей им из-за страсти к сытому
благополучию.
   Ватага охотников смылась моментально, даже  и  не  подумав  остановиться,
оглянуться и внимательнее рассмотреть невиданного зверя. Так поступили  все.
Все - но не Нана-Булуку.
   Кривоногий  Медведь  мужественно  залег  в  неглубокой   влажной   балке,
укрывшись за круглым и колючим кустом спуххи. В руках  он  судорожно  сжимал
трофейную  нупатянскую   саблю,   доблестно   слямзенную   у   зазевавшегося
пригамутрийского рыцаря после славной Турхипхойской  битвы.  Он  намеревался
изучить повадки жуткой твари  и,  вооружившись  знаниями,  одолеть-таки  ее,
чтобы прославить свое имя и укрепить авторитет среди людей племени. И он был
как никто другой близок к раскрытию тайны бронированной твари и мог бы стать
первым специалистом Вольхолла по "Белому дракону", но судьба решила иначе.
   Переменчивая и ветреная, как все женщины, судьба  возникла  перед  ним  в
облике большого болотного плевуна.
   Об этом существе стоит рассказать поподробнее.
   Большой болотный плевун - тот еще цветочек, - видимо, задумывался творцом
именно как насмешка судьбы. Это было не слишком крупное животное размером  с
упитанную свинью и приблизительно такой же комплекции. А уж характер у  него
наверняка был истинно свинский. Голова его состояла в  основном  из  круглых
щек,  похожих  на  тыквы,  отчего   большой   болотный   плевун   приобретал
поразительное сходство с тромбонистом, дующим изо всех сил в свой тромбон. У
него были крохотные глазки, качавшиеся на  подвижных  гибких  стебельках,  и
уши-локаторы, поворачивавшиеся во  все  стороны  без  малейшего  напряжения.
Собственно, это и все, что известно о внешности плевуна.
   Большой болотный плевун, вопреки своему названию, мог обитать где  угодно
- только бы поблизости была влага. Правда,  в  болотах  его  встречали  чаще
всего, но жил он и в низинах, и в поймах речушек и ручьев, и по берегам озер
и  прудов.  Это  было  неприхотливое  и  общительное  создание,  обладавшее,
впрочем, одним свойством, делающим его самым опасным животным на континенте,
а также и малоизученным.
   Большой болотный плевун плевался.
   Делал он это с душой и большим мастерством. Плевок его достигал  цели  на
расстоянии до пятидесяти метров и  бил  с  точностью  снайперской  винтовки.
Жертве доставалась доза жидкости объемом  в  литр  -  а  крупные  экземпляры
выплевывали и  побольше,  -  которая  на  воздухе  моментально  застывала  и
превращалась спустя несколько секунд в невообразимо  клейкую  резинообразную
массу, которую потом было  практически  невозможно  отодрать  от  пораженной
поверхности. Ни водой, ни иными известными жидкостями - даже крепким вином -
эта субстанция не растворялась, и ее приходилось счищать ножом, скребками  и
прочими жесткими предметами, отчего процедура приобретала сходство с пыткой.
   Большого  болотного  плевуна  боялись  панически.  Даже  известные  своей
склонностью к самопожертвованию во имя процветания и развития  науки  ученые
мужи из Шеттского университета не  смогли  описать  это  животное.  Их  перу
принадлежали  энциклопедии  и  учебники  о  драконах  и  циклопах,  коварных
каннибалах  и  злобных  хаббсах  они  рассмотрели  и  описали   прожорливых
жарликов, пульчазную вульсянтию, Лысеющего  Выхухоля  Хвадалгалопсу  и  даже
Хваталку-Проглота Шахуху - существо, отнюдь не склонное к сотрудничеству,  -
но плевун им не дался.
   Прицельно заплеванный приват-доцент Шеттского университета  был  вынужден
прервать свое наблюдение за мерзкой тварью уже на шестнадцатой  минуте  -  и
эти шестнадцать минут он вспоминал потом всю оставшуюся жизнь
   Одним словом,  в  тот  момент,  когда  Дитрих  приподнимал  крышку  люка,
выбираясь  наружу,  и  Нана-Булуку  был  уже  на  волосок  от  цели,  плевун
принюхался к ароматам, исходившим от вождя бруссов,  естественно,  обиделся,
надул щеки, набрал полную пасть  слюны,  вытянул  рот  длинной  трубочкой  и
виртуозно плюнул.
   Клейкая  масса  залепила  все  лицо  и  грудь  Нана-Булуку,  после   чего
Кривоногий Медведь, лишенный даже возможности  сыпать  проклятиями,  напрочь
забыл о диковинной твари, начихал на ловчую сеть и вплотную занялся собой.
   Вот почему, когда отдышавшиеся варвары  вернулись  на  место  неудавшейся
охоты  посмотреть,  что  стало  с  их  добычей,  они   оказались   вынуждены
отковыривать  от  своего  вождя  липкое  месиво,  и  это  занятие  настолько
захватило их, что о преследовании чудовища речь уже не  шла.  К  тому  же  и
самая лучшая ловчая сеть племени была  безнадежно  испорчена:  ее  обрывками
было усеяно все вокруг. Зубы чудища  перерезали  поваленное  дерево  на  две
части, и место среза говорило о том, что клыки у  него  острые  как  бритва,
гораздо острее ножей и топоров бруссов. А вдавленная и вывороченная почва  и
сломанные  по  обе  стороны  широкой  просеки  кусты  -  след,   оставленный
бронированным зверем, - прозрачно  намекали  на  то,  что  тварь  эту  лучше
оставить в покое и заняться более безопасным делом - грабежами и  убийствами
уппертальцев.
   Что до Нана-Булуку, то теперь он  прилипал  ко  всему  на  свете  и  даже
изрядная доза приватомного зелья из запасов шамана  почти  не  улучшила  его
паскудного настроения.
   И пока экипаж танка подозрительно прислушивался и присматривался,  ожидая
нападения,  бруссы  целеустремленно  двигались   в   прямо   противоположном
направлении, стремясь увеличить расстояние между собой и ползучим чудовищем.
   Что же касается слухов и сплетен, то они, как известно,  распространяются
гораздо  быстрее  звуковых  волн  и  совершенно  независимо   от   носителей
информации - феномен, который не может объяснить ни одно светило науки.  Так
или иначе, весь юго-восток Тимора, а вскоре и северо-запад Упперталя гудели,
захлебываясь последними новостями.

***

   Танк выбрался на участок леса, который с  полным  правом  можно  было  бы
охарактеризовать как грязный. Почва здесь была значительно темнее, и  теперь
из-под гусениц сочилась мутная вода Кое-где сквозь  опавшую  листву  и  хвою
проступали тоненькие ручейки, собирающиеся во впадинах в  довольно  обширные
лужи, в которых кто-то активно плескался и разбегался во все стороны, почуяв
приближение неизвестного гиганта. Продвижение заметно замедлилось.
   - Не кажется ли вам,  господин  майор,  -  заговорил  Клаус,  старательно
подбирая выражения, - что эта русская фрау отправила нас  не  к  реке,  а  в
болотную трясину? Вы  сами  неоднократно  говорили,  что  время  от  времени
вариант "Иван Сусанин" дает осечку  и  может  принять  крайне  нежелательный
болотный оборот, вызывающий частичное поредение войск вермахта, особенно  же
на топких участках...
   Майор,  давший  себе  клятву  с  оптимизмом  смотреть  в  будущее  и   не
поддаваться на провокации, прервал его:
   - Жми лучше на педали да следи за дорогой, Клаус, а то ни  русская  фрау,
ни генералитет никогда не узнают, отчего немецкие танки  пропадали  в  лесах
под Белохатками. И у Гиммлера появится еще один повод порассуждать  на  тему
российской мистики.  А  все  потому,  что  у  некоторых  механиков-водителей
Четвертой танковой дивизии повышенная склонность к болтливости во время езды
по русскому бездорожью. Кстати, слева небольшой  овраг.  Если  тебе  его  не
видно - открой форточку.
   Не то чтобы механик-водитель Гасс был каким-то уж  чересчур  мстительным,
да и командира своего он любил, как мы уже упоминали  выше,  но  есть  такие
удовольствия, в которых человек просто не может отказать себе.  Танк  сделал
резкий поворот, и Дитрих еле-еле успел схватиться за  край  люка,  чтобы  не
вывалиться.
   - Так точно, герр майор! - бодро  сообщил  Клаус.  -  Обхожу  препятствие
справа.
   - Хорошо, хорошо, Клаус! Еще правее, сейчас  начнется  спуск.  Думаю,  он
приведет нас прямо к реке.
   - Если мы раньше не свернем себе шею, - прозвучало в его наушниках.
   Внезапно деревья расступились, и впереди забрезжил свет, такой же  яркий,
как и тот, что царил на равнине. Сумрак, царивший под плотным  шатром  леса,
стал медленно отползать назад, а берег реки становился все ближе и ближе.
   Он оказался неожиданно крутым, но влажная глинистая  почва  была  слишком
мягкой, чтобы выдерживать вес многотонной машины, и  потому  Клаусу  удалось
довольно легко справиться с управлением. "Белый дракон" не то сполз,  не  то
соскользнул вниз, оставив за собой глубокий вдавленный след от гусениц.
   Морунген оглянулся, созерцая образовавшиеся канавки,  которые  немедленно
стали заполняться водой.
   - Да, если нас и найдут,  то  по  этим  чудным  отметинам...  Точно,  что
рожденный ползать летать не может.
   - Интересная мысль, - сказал Ганс.
   -  Русский  сказал,  -  поделился  Морунген.  -  Писатель.   Тоже   очень
интересный. Фамилия у него такая  запоминающаяся  -  то  ли  Кислый,  то  ли
Пересоленный. Словом, что-то невкусное.
   - Поразительный народ, - вздохнул Ганс.
   Наконец они очутились на берегу реки. Она была не  слишком  велика,  если
сравнивать ее с Рейном или Одером, и даже несколько уступала  Сене  в  самом
широком ее течении, однако для лесной местности была довольно большой.
   Деревья остались вверху, на обрыве, а здесь расстилался широкий  песчаный
берег, и солнце  искрилось  на  светлых  песчинках,  делая  их  похожими  на
алмазную  пыль.  Поверхность  воды,  подернутая  мелкой  рябью,   невыносимо
сверкала. Легкие волны с тихим шелестом, накатывались на берег,  оставляя  у
самой  кромки  ломкую  корочку  пены.  Сохли  выброшенные  водой  водоросли,
распространяя специфический, но  не  неприятный  запах  реки.  Перламутровые
створки раковин, похрустывающие под ногами,  свидетельствовали  о  том,  что
здешние моллюски процветают, достигая  небывалой  величины  форма  их  тоже
показалась немцам немного странной. Такие раковины они видели в  музеях,  но
те были привезены с Атлантического и Тихоокеанского побережья.
   Клаус, который боготворил воду и все, что с ней было связано,  начиная  с
рыбалки и заканчивая коллекционированием  коралловых  веточек  и  высушенных
панцирей морских ежей, завистливо вздохнул,  наткнувшись  на  витую  голубую
раковину  в  розовую  полоску.  Если  бы  в  Германии  встречалось  что-либо
подобное! "И почему, - подумал он, -  Господь  дает  чудеса  тем,  кому  они
совсем не нужны?"
   Два ярких сиреневых мотылька  протанцевали  в  воздухе  сложный  танец  и
упорхнули куда-то вверх.
   Невероятной чистоты небо сияющим куполом  выгнулось  над  рекой,  тонкие,
прозрачные, как  батист,  бело-розовые  облака  плавно  проплывали  по  нему
небольшой стайкой.
   - Благодать, - вздохнул Дитрих, жмурясь от солнечных лучей.

***

   Следующий час промелькнул незаметно.
   Пока Дитрих и Клаус, вооружившись автоматами, стояли на карауле, стараясь
не отвлекаться на окружающие их  красоты  и  не  поддаваться  расслабляющему
воздействию  солнечных  лучей,  остальные  члены  экипажа   развили   бурную
деятельность. Первым делом они выстирали все  вещи,  пострадавшие  за  время
этого недолгого путешествия, и разложили их сохнуть  на  раскаленной  броне.
Затем наполнили канистры, сочтя, что пресная вода - это редкость и не  стоит
играть с судьбой в орлянку, рассчитывая на авось. Возможно, предосторожности
эти были чрезмерными, но африканский поход научил  экипаж  "Белого  дракона"
трепетно относиться к драгоценной  влаге.  Затем  Генрих  сменил  Клауса  на
боевом посту, и тот принялся возиться с двигателем. Наконец  с  делами  было
покончено.
   -  Искупаться,  что  ли?  -  задумчиво  спросил  Дитрих,   трогая   рукой
прозрачную, теплую, как парное молоко, воду. - Освежиться...
   Он оглянулся на своих подчиненных и по  мечтательному  выражению  их  лиц
понял, что затронул самую чувствительную струну.
   - Понятно, понятно. Слушай мою команду: на две группы стройсь! Первая под
моим руководством заходит в реку для  принятия  водных  процедур,  а  вторая
несет охрану на берегу. Затем меняемся.
   Разделить пять на два, чтобы получилось поровну, без остатка, и никому не
обидно, - дело практически невыполнимое.  Несколько  минут  на  пляже  царил
полный хаос и неразбериха - члены экипажа углубились в воспоминания, пытаясь
разобраться, кому именно первым идти купаться, а кому нести постылую  службу
на берегу. Даже подброшенная Дитрихом идея о том, что охранять  отдых  своих
товарищей по оружию - это дело почетное и не всякому доступное, не  возымела
должного действия. От почета отказаться было куда легче, чем от вожделенного
купания.
   Наконец майор не выдержал и зверским голосом проревел имена тех  любимцев
Фортуны, которым предстояло первыми вступить в контакт с водной стихией.  По
счастливой случайности, не иначе, сам он входил в их число.
   Когда вдоволь наплававшийся и нанырявшийся Клаус выбрался на теплый песок
и принялся попеременно прыгать то на одной, то на другой  ноге,  выбивая  из
ушей воду, до него донесся тяжелый вздох - будто где-то поблизости  тосковал
одинокий слон. Пристально изучив окрестности, Клаус обнаружил  в  нескольких
шагах от себя Г