ительно лучшее, что у них есть. Поужинав, Хокмун попросил, чтобы ему
показали комнату. Оставшись один, он снял доспехи,  умылся,  забрался  под
грубые простыни и вскоре уже крепко спал.
     Ночью он почему-то проснулся и,  не  совсем  осознавая,  что  делает,
вылез из постели и выглянул в окно. Ему показалось, что в лунном свете  он
увидел темную фигуру всадника. Это был воин, с ног до головы закованный  в
доспехи; опущенное забрало шлема закрывало его лицо.  Хокмун  был  уверен,
что заметил блеск золота и что-то черное на латах незнакомца.  Затем  воин
повернул коня и исчез.
     Чувствуя, что это неспроста, Хокмун  вернулся  в  постель.  Он  снова
уснул, так же крепко, как и прежде, а утром никак не мог решить, приснился
ему воин или нет. Со времени своего пленения Хокмун ни разу не видел снов.
Какие-то слабые ростки любопытства заставили его слегка  задуматься,  пока
он одевался, но он быстро все забыл и, спустившись в главный зал трактира,
попросил завтрак.


     Хокмун  добрался  до  Пари  только  к  вечеру.   Хрустальный   город,
выстроенный из чистейшего кварца, был залит светом, и  кругом  стоял  звон
стеклянных украшений, которыми жители  Пари  щедро  увешивали  свои  дома,
городские здания  и  памятники.  Город  был  настолько  красив,  что  даже
военачальники Темной Империи не осмелились тронуть его, предпочтя быстрому
разрушительному штурму многомесячную осаду.
     Но  следы  оккупации  были   заметны   повсюду,   начиная   с   важно
расхаживающих по улицам воинов  и  страха,  застывшего  на  лицах  местных
жителей,  и  заканчивая  боевыми  знаменами,  что  развевались  на  домах,
принадлежавших когда-то важным вельможам Пари.  Сейчас  здесь  были  флаги
Йорика Нанкенсена, магистра Ордена Мухи;  Адаза  Промпа,  магистра  Ордена
Собаки;  Мигеля  Хольста,  эрцгерцога  Лондры,  и  Азровака   Микосеваара,
наемника из Московии, командира Легиона Стервятников, предателя и  убийцы,
служившего Гранбретании, еще когда планы завоевания Европы были только  на
бумаге. Этот сумасшедший московит был под стать своим хозяевам. Знаменитое
знамя наемника, с вышитым на нем алыми шелковыми нитями  лозунгом  "Смерть
во имя Жизни" вселяло ужас в сердца его врагов. Хокмун решил, что  Азровак
Микосеваар, должно быть,  отдыхает  сейчас  в  Хрустальном  городе.  Трупы
притягивали московита, как розы - пчел, и он всегда старался быть  в  гуще
сражения.
     Солнечный закат, казалось, залил городские улицы  кровью,  и  Хокмун,
слишком  утомленный  для  того,  чтобы  продолжать  путь,   вынужден   был
остановиться в гостинице, о которой говорил  ему  Мелиадус,  и  заночевать
там. Проснулся  он  к  полудню  и,  позавтракав,  отправился  дальше.  Ему
оставалось преодолеть еще больше половины пути.


     За городом Лионс наступление Империи  было  приостановлено,  но  сама
дорога туда казалась дорогой в  ад.  По  ее  обочинам  стояли  виселицы  и
деревянные кресты, на которых висели  мужчины  и  женщины,  дети  и  даже,
вероятно для забавы - домашние животные:  кошки,  собаки,  кролики.  Можно
было видеть людей, целыми семьями  (от  крошечного  младенца  до  дряхлого
старика) распятых на стоящих в ряд крестах.
     Лошадь Хокмуна едва тащилась по Лионской дороге, и запах гниения  жег
герцогу ноздри и мутил рассудок. Огонь спалил города и деревни и превратил
поля и леса в пепелища. Тяжел стал воздух от гари и пепла. Уделом выживших
в этом кошмаре людей, несмотря на  их  прежние  заслуги  и  звания,  стало
нищенство. Правда, для молодых женщин еще оставалась возможность сделаться
шлюхами, а мужчины могли, униженно стоя на  коленях,  принести  клятву  на
верность Королю-Императору.
     Как чуть раньше любопытство, так  сейчас  слабое  чувство  отвращения
зашевелилось в душе Хокмуна. В маске Волка он  ехал  к  Лионсу.  Никто  не
останавливал его, и никто его ни о чем не спрашивал. Солдаты, служившие  в
Ордене Волка, воевали, в основном, на севере, и поэтому Хокмун  чувствовал
себя более или менее спокойно, не опасаясь, что какой-нибудь его  "собрат"
обратится к нему на тайном языке Ордена.
     Дорога за Лионсом патрулировалась отрядами гранбретанцев,  и  Хокмун,
решив не рисковать, свернул с нее  в  поле.  Он  убрал  маску  в  одну  из
опустевших седельных сумок и стремительно поскакал  вперед.  Он  находился
сейчас на свободной земле, и воздух был удивительно душист и свеж. Но  все
же в самой атмосфере  уже  чувствовался  затаенный  страх  -  страх  перед
будущим.
     В городе Валенсе,  жители  которого  готовились  дать  отпор  войскам
Темной Империи, многословно обсуждая стратегию  и  строя  иллюзии,  Хокмун
получил возможность проверить, насколько достоверно звучит его рассказ.
     - Я - Дориан Хокмун из  Кельна,  -  сказал  он  капитану,  когда  его
привели в переполненный трактир.
     Капитан, поставив  ногу  на  большую  деревянную  скамью,  пристально
рассматривал его.
     - Герцог Кельнский попал в плен к гранбретанцам  и  должен  быть  уже
давно мертв, - сказал он. - Я думаю, что ты - шпион.
     Хокмун  особо  не  возражал.  Он   рассказал   историю,   придуманную
Мелиадусом, описав свой плен и то, как ему удалось бежать, и странный  тон
его голоса  убедил  капитана  в  правдивости  рассказа  больше,  чем  сама
история. Затем сквозь толпу, выкрикивая имя  Хокмуна,  пробрался  какой-то
мужчина в изорванной кольчуге. Обернувшись, Хокмун узнал эмблему на  плаще
воина. Это был герб Кельна. Похоже, этот  солдат  оказался  одним  из  тех
немногих, кому удалось уцелеть в сражении под Кельном.  Мужчина  рассказал
капитану  и  всем  собравшимся  о  Хокмуне,  особенно  останавливаясь   на
храбрости и мастерстве герцога, и Дориан Хокмун в тот вечер в Валенсе  был
провозглашен героем.
     Этой ночью, во время празднования  его  возвращения,  Хокмун  поведал
капитану, что направляется в Камарг с  надеждой  убедить  графа  Брасса  в
необходимости выступить против Империи.
     Капитан покачал головой.
     - Граф Брасс не хочет участвовать в этом, - сказал он. -  Но  вас  он
может и выслушает. Надеюсь, вам улыбнется удача, дорогой герцог.
     На следующее утро Хокмун покинул Валенс и отправился по дороге на юг.
Навстречу ему шли и ехали воины, готовые сражаться с Темной Империей. Лица
их были суровы.
     По  мере  того  как  Хокмун  приближался  к  конечной   цели   своего
путешествия, - ветер дул все сильнее и сильнее. И вот, наконец, он  увидел
знаменитые болота Камарга. Блестела в озерах вода, и  камыш  клонился  под
напором мистраля.
     Когда он подъехал к одной из высоких старинных башен и увидел вспышки
гелиографа, ему стало ясно, что в замке  Брасс  узнают  о  прибытии  гостя
задолго до того, как он сам туда доберется.
     Лошадь не спеша брела по петляющим в  болотах  тропинкам,  и  Хокмун,
крепко держась в  седле,  бесстрастно  рассматривал  красоты  Камарга.  По
болотной воде бежала рябь, и несколько птиц  парили  в  тусклом  выцветшем
небе.
     Уже наступали сумерки, когда Хокмун увидел замок Брасс, его террасы и
изящные башенки, что выделялись серыми силуэтами в предзакатном небе.



                        Глава 5. ПРОБУЖДЕНИЕ ХОКМУНА

     Граф Брасс передал Дориану Хокмуну еще один  кубок  с  вином  и  тихо
произнес:
     - Пожалуйста, продолжайте, милорд.
     Хокмун уже второй раз рассказывал свою историю. В парадном зале замка
Брасс его собрались послушать: сам граф, прекрасная  Иссольда,  Богенталь,
хранящий глубокомысленное  молчание,  и  фон  Виллах,  который  все  время
приглаживал усы и безучастно смотрел на огонь.
     - И поэтому, граф Брасс, я ищу помощь в  Камарге,  зная,  что  только
здесь буду в безопасности, - закончил свой рассказ Дориан Хокмун.
     - Добро пожаловать, - сказал граф. - Если убежище - это все, что  вам
нужно.
     - Это все.
     - И вы не просите нас выступить против Гранбретании? - раздался голос
Богенталя.
     -  Я  достаточно  настрадался,  сделав  эту  глупость,  и  не   желаю
уговаривать других столь бессмысленно рисковать жизнью, - ответил Хокмун.
     Иссольда выглядела  почти  разочарованной.  Было  очевидно,  что  все
собравшиеся  в  зале,  за  исключением  мудрого  графа,  желали  войны   с
Гранбретанией. Хотя,  возможно,  они  хотели  этого  по  разным  причинам:
Иссольда, вероятно, надеялась отомстить Мелиадусу, Богенталь  считал,  что
зло должно быть уничтожено, фон Виллах - хотел размяться и помахать мечом,
как в старые добрые времена.
     - Замечательно, -  ответил  граф,  -  а  то  я  устал  от  всех  этих
многочисленных просьб. Ну, а  сейчас...  Вы  выглядите  очень  утомленным,
милорд. Боюсь, мы своими расспросами  совсем  замучили  вас.  Пойдемте,  я
покажу ваши комнаты.
     Обман удался, но Хокмун не испытывал от этого ни малейшей радости. Он
лгал, как ему и было приказано.
     Граф показал его аппартаменты - спальню, ванную комнату  и  небольшой
кабинет.
     - Надеюсь, вам подойдет это, дорогой герцог.
     - Совершенно, - ответил Хокмун.
     Граф собрался было уходить, но у двери остановился.
     - Этот камень, - сказал он, -  что  у  вас  во  лбу...  Вы  говорите,
Мелиадусу не удался эксперимент?
     - Да.
     - Ага... - сказал граф и задумчиво посмотрел на пол.  -  Возможно,  я
смог бы помочь вам удалить его, если он вас беспокоит...
     - Да нет, не беспокоит, спасибо, - ответил Хокмун.
     - Ага, - снова сказал граф и вышел из комнаты.
     Ночью Хокмун неожиданно проснулся. Это походило на то, что  произошло
с ним несколько дней тому назад в трактире. Ему показалось, что он  увидел
в комнате фигуру человека - того самого  воина,  закованного  в  черные  и
золотые доспехи. Но его тяжелые, сонные веки сомкнулись на секунду-другую,
и когда он снова открыл глаза, в комнате никого не было.
     В душе Хокмуна стал зарождаться конфликт - возможно,  конфликт  между
человеколюбием  и  его  отсутствием,  а  возможно,  -  между  совестью   и
отсутствием ее, если, конечно, такие конфликты вообще возможны.
     Но что бы ни послужило причиной  тому,  несомненно  одно  -  характер
Хокмуна снова начал меняться. Это был уже не тот Дориан  Хокмун,  что  так
бесстрашно сражался в битве под Кельном, и не тот, что, впав  в  состояние
апатии, готов был сгинуть в вонючем подземелье Лондры, а совершенно  иной,
словно рожденный заново человек.
     Но признаки  этого  перерождения  были  пока  еще  едва  заметными  и
нуждались в своего рода  катализаторе,  как,  впрочем,  и  в  определенной
питательной среде.
     Однако Хокмун проснулся ранним утром с  одной-единственной  мыслью  в
голове - как бы побыстрее выкрасть Иссольду и  вернуться  в  Гранбретанию,
дабы избавиться там от  Черного  Камня  и  получить  обратно  земли  своих
предков.
     В коридоре его встречал Богенталь.
     - Ах, мой дорогой герцог, - начал философ, взяв его под руку, - может
быть, вы могли бы рассказать мне немного  о  Лондре.  Я  достаточно  много
путешестововал по миру, но там побывать мне не пришлось.
     Хокмун обернулся и посмотрел на него, прекрасно зная, что лицо  поэта
сейчас  видят  лорды  Гранбретании.  Но   в   глазах   Богенталя   читался
неподдельный интерес, и Хокмун  решил,  что  в  просьбе  философа  -  лишь
простое человеческое любопытство.
     - Огромный, мрачный город, - ответил Хокмун. - Сложная архитектура  и
много непонятного.
     - А его дух? Дух Лондры? Ваше впечатление?
     - Сила, - сказал Хокмун. - Уверенность...
     - Безумие?
     - Боюсь, я не тот человек, кто способен определить,  что  безумно,  а
что - нет, господин Богенталь. Хотя,  кажется,  вы  меня  самого  находите
довольно странным, не так ли?
     Застигнутый врасплох таким поворотом разговора,  Богенталь  удивленно
посмотрел на Хокмуна.
     - Ну, я... Почему вы спрашиваете об этом?
     - Потому что я нахожу ваши вопросы абсолютно бессмысленными. Я говорю
это, не желая обидеть вас... - Хокмун потер  подбородок.  -  Поверьте,  я,
правда, нахожу их бессмысленными.
     Они начали спускаться по лестнице в парадный зал, где уже был  накрыт
для завтрака стол и где старый фон Виллах уже перекладывал себе в  тарелку
с принесенного слугой подноса большой кусок жареного мяса.
     - Смысл... -  пробормотал  Богенталь.  -  Вы  не  знаете,  что  такое
безумие. Я не знаю, что такое смысл.
     - Мне нечего вам сказать, - ответил Хокмун.
     - Вы замкнулись в себе. Это неудивительно - столько всего вынести,  -
с симпатией в голосе сказал Богенталь. - Такое случается.  В  душе  словно
что-то отмирает. И вам сейчас просто необходимы хорошая  пища  и  приятная
компания. Это замечательно, что вы приехали именно сюда,  в  замок  Брасс.
Возможно, само провидение послало вас.
     Хокмун слушал философа без всякого интереса, наблюдая за спускающейся
по противоположной лестнице и улыбающейся им Иссольдой.
     - Вы хорошо отдохнули, герцог? - спросила она.
     И опережая Хокмуна, Богенталь сказал:
     - Ему досталось больше, чем мы предполагали, и мне  думается,  нашему
гостю   понадобится   неделя-другая,   чтобы   полностью   оправиться   от
перенесенного.
     - Вы не хотите  составить  мне  компанию  сегодня  утром,  милорд?  -
предложила Иссольда. - Я покажу вам сад. Даже зимой он прекрасен.
     - С удовольствием, - ответил Хокмун.
     Богенталь улыбнулся, поняв, что пылкое сердце Иссольды  было  тронуто
жалким состоянием Хокмуна. И он подумал, что не может быть ничего  лучшего
для  герцога,  чем  живое  внимание,  проявленное  к  нему   этой   милой,
очаровательной девушкой.
     Они не  спеша  брели  по  террасам  сада.  Здесь  росли  вечнозеленые
растения, зимние цветы и овощи. Небо было ясным, и  ярко  светило  солнце.
Тяжелые меховые плащи защищали их от  холодного  ветра.  Они  смотрели  на
крыши домов. Кругом царили тишина и покой. Иссольда взяла Хокмуна под руку
и все время о чем-то весело болтала, не ожидая ответа от своего красивого,
но печального спутника. Сначала, правда, ее немного смущал Черный  Камень,
но потом она  решила,  что  он  едва  ли  отличается  от  той  диадемы  из
драгоценных камней, которую она иногда носит,  чтобы  волосы  не  лезли  в
глаза.
     Юная душа Иссольды жаждала любви, и страсть, зажженная  в  ее  сердце
бароном Мелиадусом, требовала выхода. И Иссольда рада была  предложить  ее
этому молчаливому и суровому герою Кельна, не без основания  надеясь,  что
это поможет исцелить его израненную душу.
     Вскоре она заметила, что в глазах герцога  появляется  хоть  какое-то
выражение, лишь когда она упоминает о его родине.
     - Расскажите мне о Кельне, - попросила она. - Не о  том,  во  что  он
превращен сейчас, а о том, каким он был раньше или каким в один прекрасный
день он снова будет.
     Ее слова напомнили Хокмуну об обещании Мелиадуса.  Он  отвернулся  от
девушки и, сложив на груди руки, стоял и смотрел на чистое зимнее небо.
     - Кельн, - спосила она тихо. - Он похож на Камарг?
     - Нет... - Он посмотрел на крыши домов далеко внизу. - Нет...  Камарг
- дикий, и он всегда был таким. В  Кельне  же  повсюду  видно  присутствие
человека - возделанные поля,  прорытые  каналы,  узкие  петляющие  дороги,
фермы, деревни... Кельн -  это  маленькая  страна  с  тучными  коровами  и
откормленными овцами, заливными лугами с мягкой сочной травой, дающей прют
кроликам и полевым мышам,  и  стогами  душистого  сена.  Жители  Кельна  -
добрые, скромные люди и очень любят детей. Дома  там  старые  и  такие  же
простые, как и их хозяева. В Кельне не было ничего мрачного, пока туда  не
пришли гранбретанцы. Это было похоже на лавину огня и  металла.  И  Темная
Империя оставила свой след на теле Кельна - след от лезвия меча и  пламени
факела.
     Он вздохнул. В его голосе слышалась тоска.
     - Огонь и меч вместо плуга и бороны, - он повернулся и по смотрел  на
нее. - Кресты и виселицы были сделаны из оград и заборов,  трупы  коров  и
овец заполнили каналы и отравили землю, камни домов  стали  снарядами  для
катапульт, и люди стали трупами или солдатами - и у них  не  было  другого
выбора.
     Она коснулась его плеча.
     - Вы так говорите, словно это было очень давно.
     Его глаза снова погасли.
     - Так оно и есть. Так оно и есть. Как давний сон. Сейчас это мало что
для меня значит.
     Но Иссольда почувствовала, что нашла способ проникнуть в его  душу  и
помочь ему.
     В свою очередь, Хокмун вспомнил, чего  он  может  лишиться,  если  не
доставит  девушку  лордам,  и  с  готовностью  принял  ее  внимание,  хотя
совершенно по иным причинам, нежели она себе представляла.
     Во дворе их встречал граф. Он осматривал старую лошадь и разговаривал
с конюхом.
     - Она свое отслужила, - сказал граф. - Пусть  пасется  на  травке.  -
Затем он подошел к дочери и к Хокмуну. - Господин  Богенталь  сказал  мне,
что вы более слабы, чем мы думали, - сказал он, обращаясь к Хокмуну. -  Но
вы можете оставаться в замке Брасс  столько,  сколько  вам  будет  угодно.
Надеюсь, Иссольда не слишком утомила вас своими разговорами.
     - Нет, что вы. Я отдыхаю, гуляя с ней.
     - Отлично! Сегодня вечером  у  нас  будет  небольшое  развлечение.  Я
попросил Богенталя почитать нам что-нибудь из его последних сочинений.  Он
обещал нечто легкое и остроумное. Надеюсь, что вам понравится.
     Хокмун заметил, что граф смотрит на него с каким-то особым вниманием.
Мог ли граф догадываться о цели его визита? Брасс славился  своим  умом  и
тонким знанием людей. Но уж если сам барон Калан  не  смог  разобраться  в
характере герцога, то это, несомненно, должно привести в замешательство  и
графа. Хокмун решил, что бояться нечего, и позволил Иссольде увести себя в
замок.
     В этот вечер был устроен торжественный ужин, и граф не поскупился  на
угощение.  За  столом  собрались  наиболее  почтенные  граждане   Камарга,
несколько самых  известных  скотоводов  и  несколько  тореадоров,  включая
сейчас уже полностью оправившегося от травм Мэтана Джаста, чью  жизнь  год
назад  спас  граф  Брасс.  Рыба  и  дичь,  красное  вино  и  белое   мясо,
всевозможные овощи, разнообразнейшие напитки, эль и множество превосходных
соусов и гарниров - все это было выставлено на длинном широком  столе.  По
правую руку от графа сидел Дориан Хокмун, по левую - Мэтан Джаст,  ставший
победителем в последней корриде. Джаст просто обожал графа и  относился  к
нему с таким уважением, что тот, кажется, иногда чувствовал себя  неловко.
Рядом с Хокмуном сидела Иссольда, а напротив ее  -  Богенталь.  На  другом
конце стола расположился одетый  в  пышные  меха  старый  Зонзак  Элькарэ,
величайший из всех известных  быководов  Камарга.  Он  много  ел  и  часто
смеялся. Рядом с ним сидел фон Виллах,  и  эти  почтенные  мужи,  кажется,
получали огромное удовольствие, находясь в компании друг друга.
     Когда пиршество уже подходило к концу, и уже были съедены и пирожные,
и  конфеты,  и  знаменитый  камаргский  сыр,  перед  каждым  гостем   было
поставлено по три кувшина с вином разных сортов, маленький бочонок  эля  и
большой кубок для питья.  Только  перед  Иссольдой  стоял  один  кувшин  и
маленький кубок, хотя за ужином она пила наравне с мужчинами. Похоже,  она
решила, что ей хватит.
     Вино немного раскрепостило Хокмуна, и он стал  выглядеть  чуть  более
оживленным. Раз или два он даже улыбнулся, и если уж не отвечал  на  шутки
других, то во всяком случае не утомлял гостей своим угрюмым видом.
     - Богенталь! - раздался голос графа. - Ты обещал нам балладу!
     Богенталь, улыбаясь, поднялся. Лицо его, как, впрочем, и лица других,
раскраснелось от выпитого вина и обильной пищи.
     - Я назвал балладу "Император Глаукома" и надеюсь, что она  позабавит
вас, - сказал он и начал читать.

          Император Глаукома
          Миновал безмолвных стражей,
          Что застыли вдоль аркады,
          И спустился в гул базара.
          Там в тиши храмовых пальм
          Властелины Альказара
          И великий От