странице точек. Кто-то  взял книгу и банку  после  того,  как он
заснул, и положил на стол.
     Кто-то, благоухающий духами "Мой грех".
     Воздух просто пропитался этим ароматом.
     Долгий вдох через ноздри, рта Генри не раскрывает.
     -  Нет. -  Он думает вслух. -  Я чувствую запах  цветов..,  шампуня для
ковра.., жареного лука,  оставшегося со вчерашнего  вечера. Очень слабый, но
он есть. Нос знает.
     Все верно. Но аромат  духов  тоже был. Он ушел, потому что ушла она, но
она  вернется.  И  внезапно он хочет, чтобы она вернулась. Если он и боялся,
так то был страх перед неизвестным, не так ли? Боялся только неизвестного, и
ничего больше. Он не  хочет быть  здесь  один, не хочет, чтобы компанию  ему
составляли только воспоминания об этом жутком сне.
     И пленки.
     Он должен прослушать эти пленки. Обещал Джеку.
     Генри с трудом поднимается, идет к контрольной панели гостиной. На этот
раз его приветствуют голосом Генри Шейка,  по мнению слушателей, развеселого
парня.
     - Всем привет, котикам и кошечкам,  обожающим боп  <Боп - сокращение
от бибопа.>.
     Время семь часов четырнадцать минут, дело идет к вечеру.
     Снаружи температура  семьдесят  пять  градусов,  здесь, в бальном  зале
"Наши сладкие  грезы", приятные душе и телу семьдесят. Самое  время  достать
деньги, прикупить меду и заняться магией!
     Семь  четырнадцать! Когда  последний раз он спал днем чуть  ли  не  три
часа?  А  когда  видел сон, в  котором становился  зрячим? На  второй вопрос
ответить проще простого: насколько он помнит, ни-ко-гда.
     Где эта тропа-просека?
     Кто шел за ним?
     Что за дом стоял впереди?
     - Не  важно, - сообщает Генри пустой гостиной.., если она пустая. - Это
ведь был сон, ничего больше. Пленки, с другой стороны...
     Он  не хочет их  слушать, никогда в  жизни не испытывал  столь сильного
желания  не  слушать (за  исключением,  возможно,  одной  чикагской  группы,
поющей:  "Знает  ли  кто-нибудь,  который  сейчас час?"),  но  должен.  Если
прослушивание поможет спасти жизнь Тая  Маршалла или любого другого ребенка,
должен.
     Медленно, с  огромным  трудом  передвигая  не желающие  слушаться ноги,
Генри  Лайден идет  в студию,  где  на  звуковом пульте  его дожидаются  две
кассеты.

        "x x x"

     -  На небесах  пива  нет, - бесстрастным, монотонным  голосом  сообщает
Мышонок.
     На его щеках выступили отвратительные  красные пятна, нос  заваливается
набок, как атолл после подводного землетрясения.
     - Вот почему мы пьем пиво здесь. А  когда.., мы уйдем.., отсюда.., наши
друзья выпьют все пиво.
     Все  это  продолжается  не  один  час:  философские  изречения,  советы
начинающему пивовару-любителю, строки из песен.
     Свет, пробивающийся сквозь одеяла, заметно потускнел.
     Мышонок замолкает, глаза закрыты. Затем вновь начинает говорить:
     - Сотня бутылок пива  на стене, одна сотня бутылок пива... если хотя бы
одна свалится...
     - Я должен идти, - говорит Джек. Он оттягивал этот момент, сколько мог.
Убежденный, что Мышонок скажет что-то очень важное, но больше не может здесь
оставаться. Потому что где-то совсем в другом месте его ждет Тай Маршалл.
     - Подождите, - останавливает его Док. Роется в саквояже, достает шприц.
Поднимает иглой вверх, несколько раз щелкает по пластиковому корпусу.
     - Что это?
     Док смотрит на Нюхача, на Джека, мрачно улыбается.
     - Подгоняло, - отвечает он и втыкает иглу в руку Мышонка.
     Мгновение  ничего  не  происходит. А потом, когда  Джек уже  собирается
повторить,  что ему надо уходить,  глаза Мышонка широко раскрываются. Теперь
они   целиком   красные...   цвета  ярко-алой  крови.  Однако,   когда   они
поворачиваются  в  сторону  Джека,  он  понимает,  что  Мышонок  его  видит.
Действительно видит, впервые с того момента, как он зашел в гостиную Нюхача.
     Медведица   убегает  за   дверь,   оставляя  за   собой   шлейф  одного
повторяющегося слова: "Хватит хватит хватит хватит..."
     - Черт, - хрипит Мышонок. - Черт, я в жопе, да?
     Нюхач на мгновение, но нежно касается головы своего Друга:
     - Да. Мы думаем, что да. Ты нам поможешь?
     -  Укусила меня один раз. Только раз, и  вот.., вот... - Красные  глаза
поворачиваются к Доку. - Едва тебя различаю. Гребаные глаза ничего не видят.
     - Ты уходишь, - отвечает Док. - Не собираюсь тебе лгать.
     -  Нет, еще  не ухожу, - говорит Мышонок. - Дайте мне чем писать.  Надо
нарисовать  карту.  Быстрее. Не знаю, что ты мне вколол, Док, но это собачье
дерьмо-сильнее. Долго я не протяну. Быстрее!
     Нюхач перегибается через изножье дивана и берет  со стел) лажа книжку в
обложке. Джек с трудом подавляет смешок.
     "7  ПРИВЫЧЕК ЛЮДЕЙ,  ЭФФЕКТИВНО ИСПОЛЬЗУЮЩИХ СВОЕ ВРЕМЯ". Нюхач срывает
обложку, протягивает Мышонку пустой стороной.
     - Карандаш, - хрипит Мышонок. - Скорее. У меня все здесь.., здесь. - Он
прикасается ко лбу. С пальцем отходит кусок кожи размером с квадратный дюйм.
Мышонок вытирает палец о плед.
     Нюхач вытаскивает обгрызанный карандаш из  внутреннего кармана жилетки.
Мышонок берет его и пытается улыбнуться.
     Черной  слизи в  уголках глаз становится  все больше, она уже  лежит на
щеках, как протухшее  желе. Сочится  гной  и  из пор на лбу Мышонка.  Черные
точки  напоминают  Джеку  пупырышки   в   книгах  Брайля,  которых  у  Генри
предостаточно. Когда Мышонок в задумчивости прикусывает  нижнюю  губу,  кожа
тут же лопается.  Кровь стекает в  бороду. Джек полагает, что запах гниющего
мяса никуда не делся, но прав был Нюхач: к нему привыкаешь.
     Мышонок рисует несколько загогулин.
     - Смотри, - говорит он Джеку. - Это Миссисипи, так?
     -  Так, - кивает Джек. Наклонившись к дивану, он вновь чувствует запах.
Это  не просто вонь, запах осязаем, он  пытается вползти в горло. Но Джек не
отшатывается.  Он  знает,  каких усилий стоят Мышонку  эти  каракули.  Вот и
проходит свою часть пути до конца.
     -  Это  прибрежная   часть  города...  "Нельсон",  "Лакиз",   кинотеатр
"Эджинкорт", "Гриль-бар".., здесь  Чейз  переходит в Лайлл-роуд, потом шоссе
номер тридцать пять.., это Либертивилль...  "Дом ветеранов"...  "Гольц".., о
господи...
     Мышонок начинает метаться  по дивану. Язвы на лице и верхней части тела
открываются, из них текут гной и кровь.
     Он кричит от боли.  Рука, без карандаша, поднимается  к лицу, тычется в
него.
     Джек вдруг  слышит внутренний голос, тот самый голос, который он слышал
много  лет  назад,  когда  спешил  к  матери.  Он  полагает,  что это  голос
Талисмана, той его части, что осталась в теле и душе.
     "Что-то не хочет, чтобы он говорил, что-то  пытается убить его до того,
как он скажет все, эта гадость в черной слизи, возможно,  в черной слизи, ты
должен избавить его от..."
     Иной раз сделать что-либо можно, только не думая, на автопилоте, следуя
инстинкту.  Вот и Джек, не  думая, протягивает руку, пальцами хватает черную
слизь,  ползущую  из  внутренних  уголков  глаз Мышонка,  и тянет  на  себя.
Поначалу  слизь растягивается, как резина. При этом  Джек чувствует, как она
извивается в его пальцах, будто старается вырваться да еще и укусить.
     Потом  с  резким звуком  отрывается от  лица  Мышонка. Вскрикнув,  Джек
сбрасывает черную гадость на пол.
     Она пытается уползти под диван. Джек это видит, вытирая руки о рубашку.
Но Док  опускает  свой  саквояж  на  одну черную кляксу. Нюхач  давит вторую
каблуком сапога. Клякса пищит.
     -  Что это за говно?  -  спрашивает Док. -  срываясь на фальцет. -  Что
это...
     - Не  из этого  мира,  -  отвечает  Джек.  -  Сейчас  речь не  об этом.
Посмотрите на него! Посмотрите на Мышонка!
     Красный  блеск ушел из его  глаз.  На мгновение они  кажутся совершенно
нормальными. Он, безусловно, их видит, боль ушла.
     - Спасибо, - выдыхает он. -  Я бы хотел, чтобы ты вытащил из меня и все
остальное, но оно уже возвращается. Слушай внимательно.
     - Я слушаю, - кивает Джек.
     -  И правильно. Ты думаешь, что  знаешь. Ты думаешь,  что сможешь найти
место, даже если эти двое не смогут, и, возможно, сможешь,  но  ты не знаешь
всего,  что  тебе  нужно  знать..,  о  черт.  -  Под  пледом  что-то  словно
разрывается. Пот  бежит по лицу  Мышонка, смешиваясь с  черным ядом, который
сочится  из пор  и превращает бороду  в грязно-серую мочалку. Глаза начинают
закатываться, и Джек видит, как в них возвращается красный блеск.
     - Из меня высасывают жизнь,  - стонет  Мышонок. - Никогда не думал, что
придется  так уходить.  Смотри,  Голливуд...  -  Умирающий  рисует  на карте
маленький прямоугольник. - Это...
     - "Закусим у Эда", где мы нашли Ирму, - говорит Джек. - Я знаю.
     - Да, - шепчет Мышонок. - Хорошо. Теперь смотри.., на другой стороне...
Шуберт и Гейл-стрит.., и на западе...
     Мышонок  проводит линию,  уходящую  на  север от  шоссе No  35.  Рисует
маленькие кружки с каждой стороны. Джек понимает, что это деревья. А поперек
линии пишет: "ПОСТОРОННИМ ВХОД..."
     - Да, - выдыхает Док. - Это там, все так. "Черный дом".
     Мышонок  не  обращает  внимания на  его слова. Затуманенный  взгляд  не
отрывается от Джека.
     - Слушай меня, коп. Слушаешь?
     - Да.
     - Господи, лучше тебе послушать, - говорит ему Мышонок.

        "x x x"

     Как всегда, работа захватывает Генри, поглощает до конца,  отключает от
тревожных  мыслей.  Скука   и  печаль  не  способны   встать  между   ним  и
притягательностью звуков  зрячего  мира. Вероятно,  страху  это  тоже не под
силу. Самое трудное  -  не  слушать пленки, а  вставить первую  из кассет  в
большой студийный магнитофон.  В этот момент он уверен, что чувствует аромат
духов жены  даже  в звуконепроницаемой, кондиционированной атмосфере студии.
Он  уверен,  что в  доме есть кто-то еще и этот кто-то стоит у двери студии,
наблюдает за ним через стеклянную верхнюю половину. И это абсолютная правда.
У нас-то со  зрением  полный порядок,  поэтому  мы  можем видеть недоступное
Генри.  Мы  хотим сказать  ему, кто  стоит  за  дверью,  хотим  посоветовать
запереть дверь  студии,  запереть  немедленно,  но,  увы,  мы  можем  только
наблюдать.
     Генри тянется к кнопке "PLAY" на панели магнитофона.
     Потом его палец перемещается и включает громкую связь.
     - Эй? Есть там кто-нибудь?
     Человек, который смотрит  на  Генри через стеклянную  половину  двери в
студию, ухмыляется. В одной руке держит секатор для подрезки живой изгороди.
     -  Последний шанс, - добавляет Генри и, не получив ответа, превращается
в  Висконсинскую крысу, орет в  микрофон, стараясь застигнуть врасплох того,
кто  не  хочет обнаружить  свое присутствие.  -  Выходи, сладенький,  выходи
немедленно, сукин ты сын, поговори с Крыской!
     Человек, всматривающийся  в  Генри, отшатывается, как может отшатнуться
змея, когда жертва имитирует атаку, но не  издает ни звука. Меж ощеренных  в
ухмылке зубов  появляется старый, выдубленный временем, изрезанный морщинами
язык,  облизывает  губы,  исчезает. Этот незваный гость  нашел флакон духов,
который  миссис Мортон  не  хватило  духу  убрать  с  туалетного  столика  в
маленькой гардеробной, примыкающей к хозяйской  спальне, и теперь благоухает
"Моим грехом".
     Генри решает,  что его  воображение выкинуло  очередной фортель  и  это
ошибка, на что обязательно указал бы  ему Моррис Розен, окажись он  рядом, и
на этот раз давит на кнопку "PLAY".
     Слышит  откашливание,  потом  Арнольд  Храбовски называет  себя.  Рыбак
прерывает его, не дает закончить: "Привет, подтиральщик".
     Генри прокручивает пленку назад, слушает вновь: "Привет, подтиральщик".
Да, он уже слышал этот голос. Он в этом уверен.
     Но  где?  Ответ  найдется,  как со  временем  находятся ответы  на  все
подобные  вопросы,  но  найти  его  - не  самое главное.  Генри  внимательно
слушает. Его пальцы  бегают по панели управления, совсем как пальцы пианиста
-  по клавиатуре "Стэйнвэя". Ощущение, что за ним наблюдают, пропадает, хотя
человек за дверью студии стоит на прежнем  месте, в шлепанцах в желто-черную
полоску,  как  у шмеля, и с секатором  в  руке. Ухмылка сошла. Состарившееся
лицо стало мрачным. Во  взгляде некоторое замешательство, может, даже первые
признаки  страха.  Старику  не  нравится, что  эта  слепая  рыба,  сидящая в
аквариуме, может распознать  его голос.  Разумеется, значения  это не имеет,
может,  это  даже  забавно, но  забава  эта  мистера  Маншана -  не  его.  А
забавляться они должны вместе, не так ли?
     "Чрезвычайное произошло у вас. Не у меня. У вас".
     -  Не у  меня, у вас, - повторяет Генри,  имитируя интонации. - Немного
баварских колбасок в твоем салате, mein <мой  (нем.).> друг, ja <да
(нем ).>?
     "Твой самый жуткий кошмар.
     Аббала.
     Я - Рыбак".
     Генри  слушает  очень  сосредоточенно. Дает  пленке покрутиться,  потом
четыре раза  слушает одну  фразу: "Поцелуй меня  в зад,  обезьяна.., поцелуй
меня в зад, обезьяна.., обезьяна.., обезьяна..."
     Обезьяна, значит. При чем тут обезьяна?
     - Я не знаю, где ты жил  потом, но вырос ты в Чикаго, - бормочет Генри.
- В Саут-Сайде. И...
     Лицо ощущает  тепло. Внезапно он вспоминает тепло,  которое ощущало его
лицо. Почему так, друзья и соседи? Почему так, о мудрейшие?
     "Ты всего лишь обезьяна на шестке.
     Обезьяна на шестке.
     Обезьяна..."
     -  Обезьяна, - говорит  Генри.  Потирает виски  подушечками пальцев.  -
Обезьяна на шестке. Кто это сказал?
     Он включает запись: "Поцелуй меня в зад, обезьяна".
     Задействует память: "Ты всего лишь обезьяна на шестке".
     Тепло на лице.
     Жара? Свет?
     То и другое?
     Генри  вынимает полицейскую  пленку,  вставляет  в  магнитофон  вторую,
привезенную Джеком в его отсутствие.
     "Привет, Джуди.  Ты сегодня Джуди или Софи? Аббала шлет тебе  наилучшие
пожелания, а Горг говорит: "Кап-кар-кар!" - Хриплый, старческий  смех. - Тай
тоже шлет привет. Твоему маленькому мальчику очень одиноко..."
     Когда  слышится  плач  Тайлера  Маршалла,  усиленный динамиками,  Генри
морщится и прокручивает пленку вперед.
     "Быть нофые убийштфа".
     Акцент  вдруг  резко усиливается, становится гротескным. От английского
языка остаются рожки да ножки.
     "Маленькие дети я быть кошить как пшенишу. Как пшенишу. Кошить как..."
     - Косить, как обезьяна на шестке,  - говорит Генри. - Обезьяна. Косить.
Кто же ты есть, сукин ты сын?
     Вновь - к полицейской пленке.
     "Кнуты в аду и цепи в Шеоле".
     Кнуты. Цепи. Обезьянка на шестке.  Шесток.  И в этих словах чувствуется
акцент.
     - Ты не лучше, чем... - начинает Генри, и тут наконец-то на ум приходит
еще одна фраза.
     "Кошмар леди Магоуэн" в исполнении Вуди Эрмана".
     Какой кошмар? С кнутами в аду? С цепями в Шеоле?
     - Боже мой, - выдыхает Генри. - Боже.., мой. Танцы. Он был на танцах.
     Теперь все встает на свои места. Как же они были глупы!
     Преступно глупы! Велосипед мальчика.., он же прямо там и остался. Прямо
там, Господи Иисусе! Они все слепцы, все!
     - Но он такой старый, - шепчет Генри. - И слабоумный.
     Как можно было догадаться, что этот человек - Рыбак?
     Другие  вопросы  следуют  за  первым.  Если  Рыбак  - резидент  "Центра
Макстона по уходу  за престарелыми", где он мог спрятать Тая Маршалла? И как
этот мерзавец перемещается по Френч-Лэндингу? У него есть автомобиль?
     - Не важно, - бормочет Генри. - Сейчас, во всяком случае, не важно. Кто
он и где он? Это главное.
     Тепло  на  лице..,  его  разум  пытается  сопоставить голос  Рыбака  со
временем и местом.., прожектор, разумеется, прожектор Симфонического  Стэна,
розовый,  цвета  зреющей   клубники.  И  какая-то  женщина,  какая-то  милая
старушка...
     "Мистер Стэн, ей, мистер Стэн?"
     ...и спросила, принимает ли он заказы.
     "Я пришел сюда первым, старуха".
     Тут  же раздается суровый, скрипучий  мужской  голос, с легким немецким
акцентом  уроженца  чикагского  Сайт-Сайда,  сына  или  внука  приехавшего в
Америку эмигранта.
     -  Обезьяна, -  говорит Генри, глядя  прямо перед собой. Глядя прямо на
Чарльза Бернсайда, но не зная этого. - На шестке.
     Кошить как пшенишу.
     Что  же   такое  получается?  Старый  маньяк,  говорящий,  как  Арнольд
Шварценеггер?
     Кто  была эта  женщина?  Если он сможет  вспомнить ее имя, то  позвонит
Джеку.., или Дейлу, если телефон Джека по-прежнему  не отвечает.., и положит
конец кошмару Френч-Лэндинга.
     "Кошмар леди Магоуэн" в исполнении Вуди Эрмана".
     - Кошмар, - говорит Генри.  Потом чуть изменяет голос, чуть растягивает
слово - как старик:
     - Кошмар.
     Голос  он имитирует здорово. Слишком здорово  - по  мнению старика, что
стоит за дверью с секатором в руке и мрачно смотрит на  Генри. Каким образом
этому  слепому удается так точно  копировать  его  голос? Нехорошо  это.  Не
правильно. Старому маньяку хочется вырезать голосовые связки из  горла Генри
Лайдена. Он обещает себе, что сделает это в самом скором времени.
     И съест их.
     Сидя на вращающемся стуле, нервно барабаня  пальцами по дубовой панели,
Генри вспоминает короткую стычку у эстрады.
     Вскоре после начала танцев на Клубничном фестивале.
     "Скажите мне, как вас зовут и что бы вы хотели услышать?"
     "Я - Элис Уитерс, и... "Лунный свет", пожалуйста. Бенни Гудмана".
     - Элис Уитерс, -  говорит  Генри. - Это ее имя,  и,  если она  не знает
твоего имени, мой дорогой убийца, тогда я - обезьяна на шестке.
     Он  начинает  подниматься,  и  в  этот момент  кто-то.., или  что-то..,
начинает постукивать, очень тихо, по верхней, стеклянной половине двери.

        "x x x"

     Медведица  подтягивается  ближе, чуть ли не помимо  воли, и теперь она,
Джек, Док и Нюхач сгрудились вокруг дивана, куда наполовину ушел Мышонок. Он
похож на человека, которого медленно, но верно засасывает зыбучий песок.
     "Нет, - думает Джек, - это не  зыбучий песок, но смерть у него ужасная,
это точно. Без всяких сомнений".
     - Слушайте, - говорит  Мышонок. Черная слизь вновь образуется в уголках
глаз. Хуже того, течет из уголков рта. Запах  разложения усиливается по мере
того, как  внутренние органы Мышонка один за  другим прекращают борьбу. Джек
искренне поражен их столь долгому сопротивлению.
     - Говори, - кивает Нюхач. - Мы услышим.
     Мышонок смотрит на Дока:
     - Когда я закончу, сделай мне хороший укол. "Кадиллака".
     Понимаешь?
     - Хочешь опередить смерть?
     Мышонок кивает.
     - Согласен. Уйдешь с улыбкой на устах.
     - В этом я сомневаюсь, братец, но буду стараться.
     Он переводит покрасневшие глаза на Нюхача.
     - Когда все закончится, заверните меня в один из нейлоновых тентов, что
лежат у тебя в  гараже. Положите  в ванну. Готов спорить, что к полуночи вам
останется  только  смыть  меня  в  трубу,  как..,  пивную  пену.  Но  будьте
осторожны. Не касайтесь.., того, что останется.
     Медведица начинает рыдать.
     - Не плачь, дорогая, - говорит ей Мышонок. - Я уйду раньше. Док обещал.
     - Я все сделаю, дружище.
     - Помяните меня, хорошо? Прочитайте стихотворение...
     Одена  <Оден  Уистен  Хью  (1907  -  1973)  -  известный  английский
поэт.>.., то самое, от которого мороз пробирал до яиц...
     -  "Не  читайте  Библию ради  прозы". -  Нюхач  плачет. -  Обязательно,
Мышонок.
     - Послушайте... "Риппл" <"Риппл" - рок-группа 70-х гг. из  Мичигана,
играющая  соул-фанк, не оставившая  заметного  следа в  музыкальной  истории
Америки  (один хит  1973 г.),  но,  должно быть, запавшая  в  память Стивена
Кинга.>.., и выпейте  много-много  "Кингслендского"... Достойно проводите
меня в следующую жизнь.
     Полагаю, могилы, на которую вы могли бы отлить, не будет.., но сделайте
все, что в ваших силах.
     Джек смеется.  Ничего  не может с собой поделать. И вот тут взгляд алых
глаз Мышонка упир