рую он видел..,
ну, в  прошлом. Это гибрид, плод  воображения,  не существующий ни здесь, ни
там.  Но вот о  человеке,  который с гитарой на  коленях сидит  под одной из
застывших лошадок, такого  сказать нельзя. Джеки-бои всегда и везде узнал бы
это лицо, и его сердце вновь переполняется любовью.
     Он  борется  с  ней, но это борьба, в которой очень  немногие  могли бы
выйти победителями, и  уж  конечно, не те, кто внезапно вернулся  в  далекое
детство.
     - Спиди! - кричит он.
     Старик смотрит на него, и его коричневое лицо расплывается в улыбке.
     - Странник Джек! Как мне недоставало тебя, сынок.
     - Мне тоже, - говорит Джек. - Я больше не странствую.
     Осел  в  Висконсине.  Это...  -  Он  указывает  на  волшебным   образом
вернувшееся тело мальчика, футболку и джинсы. - Это сон.
     -  Может,  да, а  может, и нет. Во всяком случае, тебе  предстоят новые
странствия, Джек. Я уже не один день пытаюсь тебе это сообщить.
     - О чем ты?
     Улыбка Спиди по центру остается лукавой, по краям - раздраженной.
     - Не морочь мне голову, Джеки. Посылал тебе перышки, не так ли? Посылал
тебе яйцо малиновки. И не одно.
     - Почему люди  не могут оставить меня в покое? - спрашивает Джек. Голос
его подозрительно дрожит. В нем уже слышатся близкие слезы. - Ты... Генри...
Дейл.
     - Прекрати, - сурово  осекает его Спиди. - Для сюсюканья времени больше
нет. Игра пошла жесткая. Или нет?
     - Спиди...
     - У тебя твоя работа, у меня - моя. Одна и та же, между прочим. Так что
не вздумай хныкать при мне, Джек, не заставляй меня вправлять тебе мозги. Ты
- копписмен, каким всегда и был.
     - Я вышел на...
     -  Хрена  с два! Он уже убил  детей, и это  плохо. Он будет  убивать  и
дальше, если ты ему позволишь, это  еще хуже. Но тот, кто сейчас у него... -
Спиди наклоняется  вперед, черные глаза  сверкают на темном лице. - Мальчика
нужно вернуть, и как  можно скорее. Если  ты не сможешь  привести его назад,
тебе придется убить его, хотя мне не хочется даже думать об этом. Потому что
он - Разрушитель.  И очень могущественный. И ему, возможно, понадобится лишь
еще один, чтобы разрушить ее.
     - Понадобится кому? - спрашивает Джек.
     - Алому королю.
     Спиди смотрит на него, потом отвечает строкой из песни:
     "...И нет  больше слез,  / Где  мерцание  звезд /  Подпевает  в такт ее
песне..."
     - Спиди, я не могу!
     Рука резко проходится  по  струнам. Спиди бросает  на двенадцатилетнего
Джека такой ледяной  взгляд,  что холод  пробирает мальчика до костей. Когда
Спиди  Паркер вновь начинает говорить, в голосе явственнее чувствуется южный
акцент. И презрение.
     - Принимайся за дело, слышишь меня?  Хватит хныкать и канючить! Подбери
силу воли там, где ты ее оставил, и принимайся за дело!
     Джек отступает на шаг. Тяжелая рука ложится  ему на плечо, и он думает:
"Это  дядя Морган. Он или преподобный Гарднер. На дворе 1981 год, и я должен
снова..."
     Но  то  мысль мальчика,  а сон-то - мужчины. Джек Сойер, каким он  стал
теперь, не желает повторять отчаянный путь мальчика. "Нет, никогда. Не хочу.
Эти  лица и  эти места - в  прошлом.  Мне крепко  досталось,  и  я  не  хочу
нарываться на то же самое из-за нескольких воображаемых перышек,  нескольких
воображаемых яиц, одного дурного сна.  Найди себе  другого мальчика,  Спиди.
Этот уже вырос".
     Он  поворачивается,  готовый к  схватке, но никого нет. Лишь  на земле,
словно сдохший  пони,  лежит велосипед  мальчика.  Под  номерным  знаком  за
сиденьем  надпись: "БИГ-МАК" Вокруг  разбросаны  блестящие вороньи  перья. И
теперь  Джек слышит  другой  голос, холодный и скрипучий,  отвратительный и,
безусловно злобный.  Он знает, что голос  этот принадлежит тому, кто касался
его плеча.
     - И правильно, подтиральщик. Держись в стороне. Перейдешь мне дорогу, и
я развешу твои внутренности от Расина до Ла Ривьеры.
     В   земле   перед   велосипедом   появляется   дыра.  Расширяется,  как
открывающийся глаз. Продолжает расширяться, и Джек бросается к ней. Это путь
назад. Это выход. Презрительный голос не отстает.
     - Все так, дрочило. Беги! Беги от аббала! Беги от короля!
     Беги, спасай свою  жалкую, гребаную жизнь!  - Голос переходит в смех, и
смех этот преследует Джека Сойера в соединяющей миры темноте.

        "x x x"

     Много  позже  Джек,  голый, стоит  у  окна  спальни,  почесывает  зад и
наблюдает, как на востоке светлеет небо. Он не спит с четырех утра. Не может
вспомнить большую часть сна (его оборонительные укрепления, возможно, сильно
потрепало,  но они не рухнули), однако одно ему совершенно очевидно: труп на
пирсе Санта-Моники  напомнил ему человека, которого  он когда-то знал, вот и
вывел его  из равновесия до  такой  степени, что пришлось оставить службу  в
полиции.
     - Ничего этого никогда не было, - говорит он нарочито спокойным голосом
нарождающемуся дню.  -  В переходном  возрасте  у  меня  был  нервный  срыв,
вызванный стрессом. Моя мать Думала, что она умирает от рака, схватила меня,
и  мы помчались на Восточное побережье. Бежали  до  самого Нью-Хэмпшира. Она
думала, что возвращается умирать в Самое Счастливое Место. Потом выяснилось,
что болезнь -  плод воображения, результат  творческого  кризиса,  но откуда
ребенок мог об этом знать? Я переживал. Мне снились сны.
     Джек вздыхает:
     - Мне приснилось, что я спас жизнь своей матери.
     Звонит телефон, резкий, пронзительный звук разрывает темноту комнату.
     Джек Сойер кричит.

        "x x x"

     - Я вас  разбудил, - говорит Фред Маршалл, и Джек тут же  понимает, что
тот  не спал всю ночь,  сидя в  одиночестве, потеряв и жену,  и сына. Должно
быть, перелистывал семейные  альбомы,  сидя  перед  включенным  телевизором.
Знал, что сыплет соль на раны, но ничего не мог с собой поделать.
     - Нет, - отвечает Джек, - по правде говоря...
     Он  замолкает. Телефон  стоит  на  столике  у кровати,  рядом  с  ним -
блокнот.  В блокноте -  запись. Должно  быть, сделанная Джеком, поскольку  в
доме он один (элементарно, Ватсон), да вот почерк не его. В какой-то момент,
во сне, он написал пару строк почерком матери.

     Башня. Балки. Если балки рушатся, Джеки-бои, если балки рушатся - башня
падает.

     И все. Есть  только бедный Фред Маршалл, который  на собственной  шкуре
убедился,  сколь  быстро  может  меняться  к  худшему  безмятежная,  залитая
солнечным  светом жизнь  на  Среднем  Западе. Джек  пытается что-то  из себя
выдавить, скорее всего не очень связное, потому что его  мысли сосредоточены
на  этой  подделке, сработанной  подсознанием,  но  Фред, похоже,  его и  не
слушает, что-то бормочет и бормочет, на  одной  ноте,  без пауз, переходя от
предложения  к  предложению, изливает и изливает душу. И даже Джек,  который
сам никак не может прийти в  себя, понимает, что  Фред Маршалл из дома No 16
по Робин-Гуд-лейн уже на пределе и вот-вот сломается.  Если ситуация в самом
ближайшем  времени не изменится  для него к  лучшему, ему  скорее  всего  не
придется навещать  жену  в  отделении  Д в Лютеранской окружной больнице: им
выделят семейную палату.
     Джек  понимает, что речь идет  о предстоящей поездке к Джуди. Больше не
пытается прервать Фреда, только слушает, хмуро глядя на запись  в  блокноте,
которую сам и сделал. Башня и балки. Какие балки? Потолочные  балки? Опорные
балки? Выше стропила, плотники?
     - ..знаю что собирался заехать  за вами  в  девять, но доктор Спайглман
это ее лечащий врач Спайглман его фамилия он сказал что у нее выдалась очень
плохая ночь с  криками  воплями  бросанием на  стену  поэтому  они  дали  ей
какой-то  новый  препарат  он  называется Памизен  или  Патизон я не записал
Спайглман  позвонил  пятнадцать  минут  назад даже  интересно  спят  ли  они
когда-нибудь и сказал что мы можем увидеться с ней в  четыре  часа к четырем
ее состояние стабилизируется и мы сможем поговорить с ней  так  что я  думаю
что заеду за вами в три а если у вас...
     - Три меня устроит, - ровным голосом вставляет Джек.
     -  ..другие планы я конечно пойму но мог бы заехать только не подумайте
будто все дело в том что я не хочу ехать один...
     - Я буду вас ждать, - вставляет Джек. - Мы поедем на моем пикапе.
     - ..я  вот  думал  услышать что-нибудь о Тае или того  кто  его похитил
может требование о выкупе но позвонил только Спайглман  он лечащий врач моей
жены в...
     - Фред, я намерен найти вашего сына.
     Джек  в  ужасе  от   смелости  своего  заявления,  от  самоубийственной
уверенности,  которую   слышит   в  собственном  голосе,   но  определенного
результата  его слова  достигают  сразу: поток мертвых  слов на другом конце
провода обрывается. В трубке устанавливается благостная тишина.
     Наконец Джек слышит дрожащий шепот Фреда:
     - О, сэр. Если бы я только мог в это поверить.
     -  Я прошу вас попытаться, - отвечает Джек. -  И возможно, по  ходу  мы
сможем вернуть рассудок вашей жене.
     "Возможно,  они  оба в  одном  месте", -  думает  он,  но этих слов  не
произносит.
     С другого конца провода доносятся всхлипы. Фред Маршалл заплакал.
     - Фред.
     - Да?
     - Вы приезжаете ко мне в три часа дня.
     - Да. - Опять всхлипывание.  Джек понимает, каким пустым кажется сейчас
Фреду Маршаллу его дом, и ему искренне жаль своего собеседника.
     - Я живу в Норвэй-Вэлли. Проедете мимо "Магазина Роя", через Тамарак...
     - Я знаю, куда ехать. - В голосе Фреда слышится нотка раздражения. Джек
этому только рад.
     - Хорошо. Увидимся.
     -  Будьте уверены. - В  голосе слышится жалкое подобие, тень  интонаций
Фреда-продавца, и у Джека щемит сердце.
     - В котором часу?
     - В т-три? - Потом куда более уверенно:
     - В три.
     -  Совершенно  верно. Поедем на моем пикапе. На обратном  пути,  может,
поужинаем в "Кухне Греты". До свидания, Фред.
     - До свидания, сэр. И спасибо вам.
     Джек кладет трубку. Вновь смотрит на собственноручную запись, сделанную
почерком  матери,  и  думает,  как  это  можно  охарактеризовать,  пользуясь
полицейской терминологией?  Самоподделка? Фыркает, сминает  листок, начинает
одеваться.
     Решает выпить стакан сока, а потом прогуляться час-другой.
     Чтобы выветрить из головы все дурные  сны. Вместе с заунывным, на одной
ноте, голосом Фреда Маршалла. Потом, после душа, он может позвонить, а может
и не звонить, Дейлу Гилбертсону, чтобы  узнать, появилось ли в расследовании
что-нибудь  новое. Если он действительно  хочет  влезть в это  дело,  работы
предстоит  куча..,  побеседовать  с родителями  детей.., осмотреть  дом  для
престарелых, рядом с которым исчез младший Маршалл...
     Весь  в  этих  мыслях  (приятных,  кстати,   мыслях,  хотя,  скажи  ему
кто-нибудь об этом, он  бы начал яростно отрицать), Джек чуть не спотыкается
о коробку, стоящую на коврике  у его входной двери.  Там Бак Эвиц  оставляет
посылки, если приносит их с  собой, но до половины седьмого еще далеко, Эвиц
приедет на своем маленьком синем минивэне только часа через два.
     Джек наклоняется и осторожно поднимает  посылку. Размером она с коробку
для  обуви, обернута  в плотную  коричневую бумагу,  которая удерживается на
месте  не клейкой лентой,  а  большими блямбами красного  пластилина.  Кроме
того,  коробка  перевязана  шпагатом с  большущим детским узлом.  В  верхнем
правом углу  марки  десять или  двенадцать,  с изображениями различных  птиц
(малиновок нет, не без облегчения  отмечает Джек). С марками  что-то не так,
но поначалу Джек не  может понять,  что именно.  Тем более что его  внимание
сосредоточено на  адресе,  который уж точно не такой, каким должен быть.  Ни
номера  дома,  ни почтового индекса,  ни  аббревиатуры БДПВСМ  <БДПВСМ  -
бесплатная  доставка почты  в сельскую местность. Почтовая услуга, введенная
Конгрессом на постоянной основе в 1896  г.>.  Нет  и фамилии.  Весь адрес
состоит  из одного и единственного  слова, нацарапанного большими заглавными
буквами:

        "ДЖЕКИ"

     Глядя  на перекошенные  буквы, Джек представляет себе руку, сжимающую в
кулаке маркер "Шарпи";  прищуренные глаза; кончик языка,  высунутый изо  рта
какого-то лунатика. Сердцебиение учащается вдвое.
     - Мне это не нравится, - выдыхает он. - Мне это совершенно не нравится.
     И  разумеется, на то  есть веские причины,  копписменские  причины,  не
говоря уж об  остальном. Перед ним коробка из-под обуви, он это точно знает,
пусть  ее  и  скрывает  оберточная  бумага, а  психи обожают  класть бомбы в
коробки из-под обуви.
     Надо  быть  сумасшедшим,  чтобы  вскрыть ее,  но  он  догадывается, что
вскроет, при любом раскладе. Если коробка разорвет его на куски, по  меньшей
мере ему не придется участвовать в поисках Рыбака.
     Джек поднимает  коробку, подносит  к уху,  прислушивается, не тикает ли
чего внутри, хотя  полностью отдает  себе отчет в том, что бомбы  с  часовым
механизмом принадлежат прошлому, как и мультфильмы Бетти Буп <Бетти Буп -
персонаж короткометражных мультфильмов 1920 - 1930-гг., кокетливая дамочка с
огромными  удивленными  глазами и  обычно с некоторым непорядком  в туалете.
Стала первым  мультперсонажем,  запрещенным  американской киноцензурой.>.
Ничего не слышит, но понимает, что-то не так с марками. Это вообще не марки.
Кто-то аккуратно вырезал передние боковинки пакетиков с сахаром, какие лежат
во всех кафетериях, и прилепил скотчем на обернутую бумагой  коробку  из-под
обуви. Невеселый смешок слетает с губ Джека. Какой-то  псих прислал ему  эту
посылку.  Псих, которому  легче  добраться  до пакетиков с  сахаром, чем  до
марок.  Но  как  посылка  попала  сюда?  Кто  оставил  ее  здесь  (вместе  с
непогашенными  псевдомарками),  пока он  видел  тревожные сны? И кто, в этой
части  мира, мог знать  его как  Джеки?  Дни, когда он  был  Джеки, давно  и
безвозвратно ушли.
     "Нет, не ушли, Странник Джек, - шепчет голос. - Никуда они не ушли. Так
что хватит кукситься, и принимайся за дело, парень. Для начала посмотри, что
в коробке".
     Решительно   игнорируя   внутренний   голос,   который   убеждает   его
воздержаться  от глупостей, Джек развязывает  шпагат, ногтем большого пальца
отлепляет красный пластилин. Кто  нынче пользуется  пластилином, если  хочет
запечатать посылку? Оберточную  бумагу  он откладывает в  сторону. Она  тоже
может пригодиться экспертам.
     Коробка не  из-под туфель, а  из-под кроссовок. Если точнее,  кроссовок
"Нью  баланс".  Размер 5.  Детский  размер. И вот тут сердце  Джека начинает
биться втрое  быстрее обычного. Он чувствует,  как на лбу выступают капельки
пота. Горло и сфинктер сжимаются. Это тоже знакомо. Такое всегда случается с
копписменом,  которому предстоит  увидеть что-то  ужасное.  Джек в  этом  не
сомневается, знает он и кто отправитель посылки.
     "Это мой последний шанс выйти  из игры,  - думает он. - Потом останется
только одно - гнать лошадей.., уж не знаю куда".
     Но он понимает, что  это ложь. К полудню  Дейл ждет  его в  полицейском
участке на Самнер-стрит, в три часа Фред Маршалл приедет к нему домой, и они
вместе отправятся в  психиатрическое отделение окружной больницы на свидание
с его сошедшей с ума женой. Рубикон уже перейден. Джек не может сказать, как
и  когда это произошло, но он уже вновь впрягся в полицейскую телегу. И если
у  Генри  Лайдена  хватит  наглости  поздравить его  с  этим,  Джек  вряд ли
удержится от того, чтобы дать хорошего пинка этой слепой заднице.
     Голос из его сна нашептывает ему, пробиваясь из подсознания: "Я развешу
твои внутренности от Расина до Ла Ривьеры".
     Джека  эта  угроза волнует  не  больше, чем  псевдомарки  на оберточной
бумаге и с трудом написанные буквы его давнишнего прозвища.  Ему приходилось
иметь дело с психами. Не говоря уже про угрозы.
     Он садится на ступеньки, коробку ставит  на колени. Над северным  полем
серый свет. Банни Ботчер, сын  Том-Тома, неделю назад выкосил его второй раз
за  лето, и  теперь  легкий  туман  висит  над  травой,  едва  доходящей  до
щиколоток.  Над полем  небо  только начинает  светлеть. Его бесцветье еще не
замарано ни  единым  белым  пятнышком  облаков. Где-то  кричит  птица.  Джек
набирает полную грудь воздуха и думает: "Если я умру здесь  и сейчас, это не
самый худший вариант. Далеко не самый худший".
     Затем,  очень  осторожно, он снимает  крышку  и  откладывает в сторону.
Ничего не взрывается. Но впечатление такое, будто  кто-то  наполнил  коробку
из-под кроссовок "Нью баланс" ночью. Тут до Джека  доходит, что  в коробке -
вороньи перья, и по его рукам бегут мурашки.
     Он  протягивает  к  ним руки,  замирает.  Касаться этих  перьев  ему не
хочется, как  нет у  него желания касаться полуразложившегося трупа умершего
от черной оспы, но под перьями что-то  лежит. Он это видит.  Взять перчатки?
Они в стенном шкафу холла...
     - На хрен перчатки, - говорит Джек и выворачивает содержимое коробки на
оберточную  бумагу,  которая  лежит рядом  с  ним  на  крыльце. Поток перьев
колышется,  хотя  утренний ветерок отсутствует  напрочь. Потом на  бумагу со
стуком падает  какой-то  предмет.  А мгновение спустя  в  нос Джеку  ударяет
неприятный запах, словно вонь протухшей колбасы.
     Кто-то прислал мистеру  Сойеру с  Норвэй-Вэлли-роуд  запятнанную кровью
детскую кроссовку. Кто-то обглодал и саму кроссовку,  и то, что находилось в
ней. Он видит когда-то белую,  а теперь скорее бурую материю: остатки носка.
А в носке - лохмотья кожи. Это не просто детская кроссовка "Нью баланс".
     Это  детская  кроссовка "Нью  баланс"  со  стопой  ребенка  внутри,  со
щиколоткой, обглоданной каким-то животным.
     "Посылка от него, - думает Джек. - От Рыбака".
     Рыбак дразнит его. Говорит: "Если хочешь, пожалуйста, залезай. Вода что
надо, Джеки-бои, отличная вода".
     Джек встает. Сердце бьется часто-часто, удары набегают один на  другой,
так что их и не сосчитать. Капли пота на лбу налились и уже катятся вниз, по
щекам, словно слезы,  губы, кисти,  стопы онемели..,  однако он  приказывает
себе  успокоиться.  В  Лос-Анджелесе,  у опор  мостов  и в  путепроводах под
автомагистралями, ему доводилось видеть кое-что и похуже.
     Это не первая в его практике  отрезанная конечность. Однажды, в 1997-м,
он и  его напарник Кирби  Тесье  нашли  яйцо,  лежащее на бачке в  туалетной
кабинке публичной  библиотеки  в  Калвер-Сити.  И  выглядело  оно совсем как
несвежее сваренное куриное яйцо. Вот Джек и приказывает себе успокоиться.
     Встает и спускается по ступенькам  крыльца. Проходит мимо капота своего
"додж  рам"   цвета   темного   бургундского  с   установленной   в   кабине
стереосистемой высшего класса; проходит мимо кормушки для птиц, которую  они
с  Дейлом поставили  на  краю северного  поля  через месяц или два, как Джек
переехал  в  этот  лучший  во  вселенной  дом.  Он  говорит  себе,  что  это
вещественные  доказательства,  ничего больше. Еще одна  часть петли  палача,
которую Рыбак  затянет на  собственной шее. Он  говорит себе, что присланный
ему "подарок" надо воспринимать не как часть тела ребенка, не как часть тела
маленькой  Ирмы, а как "Вещественное доказательство А". Он чувствует, что от
росы  становятся  мокрыми его голые щиколотки и  брючины,  знает, что долгая
прогулка по мокрой траве безвозвратно испортит его туфли от "Гуччи", которые
обошлись  в пятьсот  долларов.  Что с того?  Он достаточно  богат,  чтобы не
обращать внимания на такие мелочи; будь у него  такое желание, в  его шкафах
стояло бы столько же пар обуви, сколько у Имельды Маркое. Главное в том, что
он спокоен.  Кто-то прислал  ему коробку  из-под обуви с человеческой  ногой
внутри,  под   покровом   ночи  положил  на  крыльцо,  но  он  спокоен.  Это
вещественное  доказательство,   ничего  больше.  А   он?   Он  -  копписмен.
Вещественные доказательства -  его  хлеб  и вода. Ему нужно  только  немного
проветриться очистить  нос  от запаха протухше