ошлого,  услышанный по телефону, который в
год их встречи казался выдумкой писателя-фантаста: "Привет, Странник Джек...
Скажу  тебе,  как  один копписмен  -  другому, сынок,  я  думаю,  тебе  надо
заглянуть в личную ванную чифа Гилбертсона. Немедленно".
     Как один копписмен другому, именно так.
     И  чаще  всего,  снова  и  снова,  Джуди  Маршалл:  "Не  говорить,  что
заблудилась, и не знаю, как вернуться.., а продолжать идти".
     Да, продолжать идти, но куда? Куда?
     Наконец, он поднимается, выходит на крыльцо с подушкой под мышкой. Ночь
теплая.  В  Норвэй-Вэлли  последние  остатки тумана, который там  так  и  не
сгустился,  унес  легкий  восточный  ветерок. На мгновение  замявшись,  Джек
спускается по ступенькам, в нижнем белье. Крыльцо его  не устраивает: там он
нашел дьявольскую посылку с вырезанными из пакетиков сахара птичками.
     Он  проходит мимо пикапа, мимо кормушки для птиц, на северное поле. Над
ним  миллиарды  звезд.  В траве  стрекочут цикады.  Тропа, проложенная им  в
траве, исчезла. Но возможно, он зашел на поле в другом месте.
     Чуть  отойдя,  он ложится  на  спину, подкладывает  подушку под голову,
смотрит  на небо. "Побуду здесь немного, - думает он. - Побуду немного, пока
голоса-призраки не покинут мою голову. Побуду здесь немного".
     С этой мыслью он начинает дремать.
     С этой мыслью засыпает.
     Над   его   головой   рисунок   созвездий  меняется.  Он   видит,   как
образовываются  новые   созвездия.  Какое  заняло  то   место,   где  прежде
располагалась Большая  Медведица?  Священный Опопанакс? Возможно. Он  слышит
приятный, мерный скрип и  знает, что это ветряная мельница, которую он видел
этим самым утром,  тысячу  лет  тому назад. Ему нет  нужды поднимать голову,
чтобы убедиться в этом, ему нет нужды смотреть туда, где стоял его дом. Он и
так знает, что увидит там всего лишь сарай.
     Скрип.., скрип.., скрип: широкие деревянные  лопасти вращает все тот же
восточный ветерок.  Только теперь  ветер  этот  неизмеримо  более  приятный,
неизмеримо более чистый. Джек касается пояса своих  трусов и  ощущает грубую
ткань. В этом мире нижнее белье совсем другое. Изменилась и его подушка.
     Поролон  превратился в  гусиный пух, но подушка от  этого  стала только
мягче. Так что голове на ней куда удобнее.
     -  Я  поймаю его, Спиди, -  шепчет Джек новым созвездиям.  - Во  всяком
случае, попытаюсь.
     Он спит.
     Просыпается  ранним  утром.  Ветра нет. Там, откуда он пришел на  поле,
вдоль горизонта тянется яркая оранжевая полоса: солнце вот-вот встанет. Тело
затекло, ягодицы болят,  все влажное  от росы. Мерного скрипа нет, но  Джека
это не удивляет.  Едва раскрыв  глаза, он  понимает, что вновь  находится  в
Висконсине.
     Он знает кое-что еще: можно  вернуться. В любой момент. Настоящий округ
Каули, параллельный округ Каули,  перебраться  из одного в другой  труда для
него не составляет. Сознание этого наполняет его радостью и ужасом. В равных
долях.
     Джек встает и босиком идет к дому, с подушкой под мышкой.
     По его прикидкам,  всего  пять утра. Три часа сна,  и он будет готов на
любые  подвиги.  На  ступеньках крыльца  он  прикасается  к хлопчатобумажным
трусам. Хотя кожа влажная, трусы практически сухие.
     Большую часть  тех часов, которые  он проспал  под открытым  небом (как
проводил многие  ночи той  осенью, когда ему было двенадцать),  их на нем не
было. Они находились в другой реальности.
     - В Земле Опопанакса, - говорит Джек и входит в дом.
     Когда он просыпается  в восемь утра,  солнечные  лучи уже вовсю бьют  в
окно. Джек готов поверить, что его последнее путешествие было сном.
     Но в глубине сердца знает, что нет.

        "Глава 18"

     Помните  фургоны  телевизионщиков,  въезжающие  на  автостоянку   около
полицейского участка?
     Попытку  Уэнделла-Грипа  повести  за  собой  толпу,  прерванную  ударом
ручного  фонаря  патрульного  Храбовски?  Удар,  который  вырубил газетчика?
Репортеры,  сидевшие  в фургонах, конечно  же,  свое  дело знали  и,  увидев
происходящее  на автостоянке, не стали терять  времени. Утром  события  того
безумного вечера заполняют  телевизионные экраны всего штата. С девяти  утра
жители Расина и Милуоки, Мэдисона и Делафилда, фермеры северной части штата,
которым   требовались  спутниковые  антенны,  чтобы   увидеть  что-нибудь  в
телевизоре, отрываются от  оладий,  овсянки, яичницы, горячих булочек, чтобы
посмотреть,  как  маленький,  явно  нервничающий  полисмен  обрывает карьеру
крупного,  высокого  журналиста,  специализацией  которого давно  уже  стала
демагогия,  ударив  его  тупым,  тяжелым  предметом. Но  конечно,  с  особым
вниманием приникали к  экранам жители  Френч-Лэндинга и соседних Сентралии и
Ардена.
     Обдумывая  сразу  несколько  дел,  Джек  Сойер  видит  хронику вечерних
событий на экране маленького телевизора, стоящего на разделочном столике. Он
надеется,  что  Дейл  Гилбертсон не  аннулирует свое решение  об отстранении
Арнольда Храбовски  от  службы, хотя  вероятность, что  Бешеный Мадьяр вновь
вернется  к исполнению своих обязанностей, очень велика. Дейл только думает,
что хочет окончательно  отделаться от никудышного сотрудника: у него слишком
мягкое  сердце,  чтобы  устоять  перед  слезной  просьбой  Арни..,  а  после
вчерашнего  вечера  даже  слепой  видит,  что  Бешеный  Мадьяр   обязательно
обратится с такой  просьбой. Джек также надеется,  что этого отвратительного
Уэнделла Грина уволят  или он сам  с  позором уедет.  Журналисты  не  должны
вплетать себя  в свои  репортажи, а Уэнделл Грин громогласно требовал крови,
прямо-таки как вервольф. Но и здесь у  Джека  есть веские причины  полагать,
что Уэнделл Грин  как-нибудь вывернется (пудрить  мозги  - его профессия)  и
останется серьезной помехой. Размышляет  Джек и о старике, которого подробно
описал Энди Райлсбек, ощупывающим ручки на третьем этаже отеля "Нельсон".
     То был он, Рыбак, который наконец-то обрел конкретность.
     Старик в  синем  халате  и одном шлепанце,  в  желтую и черную  полосы,
похожем на  окрас шмеля.  Энди  Райлсбек  еще подумал, а не прибрел ли  этот
старикан  из "Центра Макстона по уходу  за престарелыми". "А ведь интересная
идея",  -  думает Джек. Если Чамми Бернсайд  - тот  самый  человек,  который
подбросил  Джорджу  Поттеру полароидные  фотографии, "Макстон"  для  него  -
идеальное укрытие.
     Уэнделл Грин смотрит выпуск новостей по "Сони" в своем номере отеля. Не
может оторвать глаз от экрана, хотя "картинка" вызывает у него вихрь чувств:
злость, стыд,  унижение.  Желудок  жжет, шишка на голове болит и пульсирует.
Всякий   раз,  когда  Уэнделл  Грин  видит,  как  эта  жалкая  пародия  копа
подкрадывается  к нему с  поднятым ручным фонарем,  его пальцы  зарываются в
густые, курчавые волосы на затылке и осторожно касаются шишки. Размером  она
с  помидор,  и  такое ощущение, что  вот-вот  лопнет. Ему  еще повезло,  что
обошлось без сотрясения мозга. Этот мозгляк мог его убить!
     Ладно, возможно,  он  чуть перегнул  палку,  возможно, на малую  толику
заступил за черту профессиональной этики, но ведь он не идеальный журналист,
да и  кто сейчас такой? Местные телевизионщики, как же  они его  злят своими
похвалами Джеку Сойеру. Кто был главным спецом по Рыбаку? Кто изо дня в день
занимался этим делом, рассказывая читателям все, что они хотели узнать?  Кто
каждое утро выходил  на линию огня? Кто вообще дал монстру  эту прозвище? Не
эти тупоголовые Баки и Стейси, так  называемые  репортеры  и ведущие выпуска
новостей, которые  только  и могут, что  улыбаться  в  камеру,  демонстрируя
отменную работу  дантистов.  Уэнделл Грин  - легенда местной прессы, звезда,
гигант журналистики, каких в  Западном  Висконсине  еще не было и, наверное,
уже не будет. Даже в Мэдисоне, если говорят "Уэнделл Грин", подразумевают..,
знак  качества.  А  если  Уэнделл  Грин -  все  равно что золотой  стандарт,
подождите,  пока  Рыбак  на   забрызганных  кровью  плечах  Донесет  его  до
Пулитцеровской премии.
     Да, в  понедельник  утром  ему придется  поехать  в газету и  успокоить
редактора. Велика важность.  Не в первый, да и не в  последний раз.  Хорошие
репортеры делают тираж.  Никто в этом  не признается, но это  так, никуда не
деться. Войдя в кабинет редактора, он скажет только одно: "Это сенсация дня,
есть у  тебя кто-то еще,  кто может адекватно ее осветить?" А когда редактор
снова станет ручным (максимум через десять минут), он собирается заглянуть к
продавцу из  "Гольца",  Фреду  Маршаллу. Один из  наиболее ценных источников
информации   сообщил   Уэнделлу,  что   мистер   Маршалл  располагает  очень
любопытными  сведениями,  касающимися  его  единственного   сына,  возможно,
четвертой жертвы Рыбака.
     Арнольд Храбовски,  сияющий герой в глазах  любящей жены  Полы, смотрит
новости с чувством  глубокого удовлетворения  и  думает, что  она,  пожалуй,
права: ему следует позвонить чифу Гилбертсону и  попросить восстановить  его
на службе.
     Размышляя  о том,  где  найти  старого  недруга  Джорджа Поттера,  Дейл
Гилбертсон наблюдает,  как Баки  и  Стейси  вновь  показывают эпизод, в ходе
которого Бешеный Мадьяр укладывает на асфальт Уэнделла Грина, и думает, что,
пожалуй,  ему  следует  отменить свой приказ  об  отстранении  Храбовски  от
работы. Ударил-то Арни  от души. Дейл ничего не может с собой поделать: этот
удар  разом поднимает ему настроение. Такое случается, когда он наблюдает за
игрой Марка Макгуайра или Тайгера Вудса.
     Пребывающая в  одиночестве в  своем  маленьком доме, чуть отстоящем  от
шоссе, Ванда Киндерлинг, о которой  мы время от времени  упоминали,  слушает
радио. Почему она слушает радио?
     Несколько  месяцев  назад  перед  ней  встала  дилемма:  оплатить  счет
кабельного телевидения или купить  бутылку, вполгаллона, водки "Аристократ".
Очень жаль, Баки и Стейси, но вы проиграли: Ванда последовала  велению души.
А без кабельного телевидения на экране видны в основном помехи. Ванда всегда
ненавидела  Баки и Стейси, да  и практически всех,  кто появлялся на экране,
особенно  если  выглядели эти люди  довольными  жизнью  и ухоженными (особое
презрение  вызывали  у  нее  ведущие утренних  новостей,  что  мужчины,  что
женщины).  Ванда  лишилась  и первого,  и  второго  с  тех  самых  пор,  как
выскочка-детектив   Джек  Сойер   обвинил   ее  мужа,   Торни,   в   ужасных
преступлениях,  которые тот, конечно же, не  совершал. Джек Сойер погубил ее
жизнь, и Ванда не собиралась ни забывать об этом, ни прощать.
     Этот человек заманил ее мужа в ловушку. Подставил его.
     Измазал  честное имя  Торни грязью и упрятал  в тюрьму, чтобы никто  не
узнал, что он - гнусный лжец. Ванда надеется, что полиция никогда не поймает
Рыбака,  потому  что Рыбак  воздает  им  по  заслугам,  этим  отвратительным
мерзавцам. "Против копов все средства хороши, - думает  Ванда  Киндерлинг. -
Рыбак  - это наказание, -  думает Ванда.  - Пусть он  убьет сотню  маленьких
засранцев,  пусть  убьет  тысячу,  а  потом  ему  следует  переключиться  на
родителей. Торни не мог убить тех шлюх  в Лос-Анджелесе. То были убийства на
сексуальной почве, а Торни, слава богу, секс не  интересовал. С детства  все
части тела  у него  выросли, за исключением детородного  органа:  его штучка
размерами не превышала мизинец. Нечем ему было заниматься сексом. А вот Джек
Сойер жил  в  Лос-Анджелесе, не так ли? Так может, он сам убил этих  шлюх, а
вину  возложил  на  Торни?"  ,  Репортер  все  расписывает действия  бывшего
лейтенанта Сойера прошедшим вечером,  и  Ванда  Киндерлинг, шипя  от  злобы,
хватает  стакан  со столика  у кровати.  Заливает вспыхнувший в животе огонь
большим глотком водки.
     Горг, которому  бы  самое  время  заглянуть в  гости  к Ванде,  она  бы
встретила его  с распростертыми объятиями, новости не смотрит и не  слушает,
потому что находится далеко-далеко, в Запределье.
     В своей кровати в "Макстоне" Чарльз Бернсайд  наслаждается снами, но не
собственными, а другого существа, из другого мира,  которого ему никогда  не
увидеть. Одетые  в лохмотья, истощенные дети бредут на  окровавленных ножках
мимо  языков пламени, вращают  гигантские  колеса, которые, в свою  очередь,
вращают колеса еще  большего  размера,  а  уж  те питают  энергией двигатели
уничтожения, вознесенные в черно-кровавое небо. В воздухе стоит резкий запах
расплавленного  металла, чего-то  отвратительного,  вроде  мочи  дракона,  и
отчаяния.  Ящероподобные  демоны с  длинными  хвостами  немилосердно  хлещут
детей.
     Грохот,  треск, тяжелые  удары  рвут барабанные  перепонки. Таковы  сны
лучшего  друга и любящего хозяина Берни, мистера Маншана,  и они  бесконечно
радуют старика.
     Пройдя  коридор  крыла  "Маргаритки",  миновав уютный  холл и маленькую
приемную,  где  стоит  стол Ребекки  Вайлес,  заглянем  в  кабинет  Шустрика
Макстона.  Последнего  волнуют куда  более  прозаичные  проблемы.  Маленький
телевизор на  полке над  сейфом  показывает, как карикатурный  коп,  Бешеный
Мадьяр Храбовски, молодецким  ударом ручного фонарика укладывает на  асфальт
Уэнделла Грина, но  Шустрик не наслаждается этим незабываемым  зрелищем.  Он
должен найти тринадцать тысяч долларов, которые задолжал своему букмекеру, а
у него  - только  половина  необходимой суммы.  Вчера очаровательная Ребекка
Вайлес  съездила в Миллер и сняла со  счета большую  часть денег, и он может
использовать  две тысячи  долларов с  собственного счета,  при условии,  что
вернет  их  до  конца месяца. Остается добрать  еще шесть  "штук", ради чего
придется серьезно поработать с бухгалтерскими книгами. К счастью, творческое
отношение  к  бухгалтерии  - хобби Шустрика,  и, начав обдумывать  возможные
варианты, он видит, что возникшие трудности определенно можно преодолеть.
     В конце концов,  он пришел в  этот  бизнес прежде всего, чтобы воровать
как можно больше,  не  так ли?  Помимо  услуг, оказываемых ему мисс  Вайлес,
воровство  -  единственное  занятие,  которое  приносит  ему  радость. Объем
украденного значения не  имеет: как мы  видели,  Шустрик одинаково счастлив,
кладя  в  карман и полторы сотни долларов,  отобранных у родственников своих
пациентов в  день  Клубничного фестиваля,  и десять или  пятнадцать долларов
государственных денег. В  компьютере у него двойная  бухгалтерия,  и  он без
труда может снять деньги со счета  компании, не вызвав подозрений аудиторов,
которые  должны  прийти  с проверкой примерно  через  месяц.  В случае  если
аудиторы  потребуют сведения о передвижении средств по банковских  счетам, у
него   есть  в  запасе   два-три  отвлекающих  маневра,  которыми  он  может
воспользоваться.  Жаль,  конечно, что аудиторы  приходят так скоро.., будь у
Шустрика побольше  времени, он бы  заштопал все  прорехи. "Потеря тринадцати
тысяч - не проблема, - думает Шустрик.  - Проблема в том, что он проиграл их
в крайне неудачный момент".
     Для  того  чтобы принять  верное  решение,  Шустрик  подвигает  к  себе
клавиатуру,  дает команду компьютеру  распечатать  счета прошлого месяца  по
обеим  бухгалтериям.  К тому времени, как придут аудиторы, бумагорезательная
машина уже превратит эти странички в сечку.

        "x x x"

     Давайте переместимся из одной формы безумия в другую.
     После  того   как   владелец  трейлерного  парка  "Холидей"  трясущимся
указательным  пальцем указал  Джеку, где найти Тэнзи Френо,  Джек направляет
свой пикап  к  ее "Эйрстриму", последнему и  самому неухоженному  в ряду  из
четырех  домов на колесах. Вдоль двух  других растут цветы, около третьего -
ярко-зеленый  навес,  под  которым стоят  стол  и  стулья  из  пластика.  Их
обитатели предприняли  хоть какие-то  попытки благообразить свои жилища. Про
четвертый  трейлер такого не  скажешь. Вокруг  только  вытоптанная земля  да
сорняки.
     Шторы  опущены.  Трейлер окружен аурой  безнадеги,  пустоты и, пожалуй,
соскальзывания. Он даже выглядит не таким,  как остальные. Беда изменила его
обводы,  как изменяет внешность человека, и когда  Джек вылезает из пикапа и
идет к шлакоблокам, лежащим перед дверью, его сомнения усиливаются.  Он  уже
не уверен, что стоило приезжать сюда. Джек вдруг понимает, что не может дать
Тэнзи Френо ничего, кроме жалости,  и от этой мысли ему становится как-то не
по себе.
     Потом в голову приходит мысль, что сомнения маскируют истинные чувства,
дискомфорт, который  он  испытывает, глядя  на дом  на колесах. Он не  хочет
входить в него.  Но  выбора у Джека нет  -  только вперед. Его глаза находят
коврик перед дверью, самый обычный коврик (привет из реального мира, который
уже начинает исчезать вокруг него), поднимается на верхнюю ступень лестницы,
стучит  в  дверь.  Изнутри - ни  звука.  Может, Тэнзи  еще  спит и не  хочет
просыпаться? На месте Тэнзи  он бы как можно дольше оставался в  постели. На
месте  Тэнзи  он  бы  оставался  там  не  одну  неделю.  Борясь  с  желанием
развернуться и уйти, Джек стучит вновь, спрашивает:
     - Тэнзи? Вы встали?
     - В каком смысле? - отвечает ему женский голос.
     -  Проснулись? Я  -  Джек  Сойер, Тэнзи.  Мы виделись вчера вечером.  Я
помогаю полиции и сказал вам, что загляну утром.
     Он слышит приближающиеся к двери шаги.
     - Вы - мужчина, который подарил мне цветы. Очень симпатичный мужчина.
     - Это я.
     Щелкает  замок,  поворачивается  ручка. Дверь  приоткрывается.  В  щели
появляется часть бледного лица и блестящий глаз.
     - Это вы. Заходите,  только быстро. Быстро. -  Она отступает в сторону,
открывает дверь пошире, чтобы он мог протиснуться хотя  бы боком. Как только
он переступает порог, захлопывает дверь, запирает на ключ.
     В  трейлере темно, свет  чуть  пробивается по  периметру  шторок.  Одна
тусклая лампа горит над  раковиной, вторая,  такая же тусклая,  на маленьком
столике. Рядом  с ней - бутылка кофейного ликера, грязный стакан, украшенный
изображением  персонажа мультфильма, и  альбом. В круг света,  отбрасываемый
лампой, попадает половина низкого кресла, стоящего у стола.
     Тэнзи Френо отталкивается от двери, два коротких шага, и она  уже рядом
с Джеком. Вскидывает голову, складывает руки  под подбородком.  Затуманенный
взгляд тревожит  Джека.  Даже если говорить о нормальной психике  в  широком
смысле этого понятия, женщина, которая стоит перед ним, явно не в себе. Джек
не знает, что ей сказать.
     -  Вы  не  хотели бы.., присесть?  -  Гостеприимным  взмахом  руки  она
указывает на деревянный стул с высокой спинкой.
     - Если вы не возражаете.
     - Чего мне  возражать? Я сяду в свое кресло,  так  что вы можете занять
этот стул.
     -  Спасибо. -  Джек садится,  наблюдая, как она  возвращается к  двери,
чтобы  проверить замок.  Убедившись, что дверь надежно заперта, Тэнзи широко
улыбается  и направляется  к  креслу,  грациозно,  как  балерина.  Когда она
устраивается в нем, Джек спрашивает:
     - Вы боитесь, что кто-то может сюда  прийти, Тэнзи? Кого вы  не  хотите
впускать?
     - Да. - Она наклоняется вперед, хмурит брови. - Но это не человек.  И я
никогда, никогда  не позволю  ему войти  в мой дом, никогда. А  вас  я  пущу
всегда,  потому  что  вы очень милый  и подарили мне прекрасные  цветы. И вы
очень красивый.
     - Вы не хотите пускать в дом Горга, Тэнзи? Вы боитесь Горга?
     - Да, - без уверток отвечает она. - Хотите чаю?
     - Нет, благодарю.
     - А я немного выпью. Это  очень, очень  хороший чай. Только пахнет, как
кофе.  - Она поднимает брови, кидая на него  вопрошающий взгляд. Джек качает
головой. Не  вставая  с кресла,  Тэнзи  на треть  наполняет  стакан кофейным
ликером,  ставит бутылку  на стол. Теперь Джек видит, что на  стакане у  нее
забавный  песик  Скуби-Ду. Тэнзи пригубливает ликер. -  Слушайте, у вас есть
подружка? Я  могла  бы стать  вашей подружкой, особенно если бы вы и  дальше
дарили мне такие цветы. Я поставила их в вазу. Видите?
     На