енно облетает ту часть лачуги, где лежит
Ирма. Подвешенный на  пребывающих  в  непрерывном  движении  крыльях,  шмель
выглядит  слишком  тяжелым для того, чтобы летать, однако летит, вроде бы не
прилагая к этому  никаких усилий, неспешно кружит над залитым  кровью полом.
Мухи, дворняга и Ирма не обращают на него внимания.
     Для нас, однако, шмель, который продолжает удовлетворенно жужжать, паря
над  камерой  ужасов  в  дальней  части  лачуги, более  не является приятным
отвлечением,  он  встроился   в  окружающую  нас  таинственность.   Он  стал
неотъемлемой  частью упомянутой  выше сцены, тоже требует  от нас смирения и
по-своему  объясняет  случившееся.  Мощное,  густое  жужжание  его  крыльев,
кажется,  является  эпицентром более высокого  звукового  фона, создаваемого
жадными  мухами. Как  солист  с  микрофоном,  стоящий  впереди  хора,  шмель
контролирует  этот  фон.  Звук набирает силу, концентрируется.  Когда  шмель
попадает в  солнечный луч, проникший в лачугу через  щель в восточной стене,
полоски  его туловища блестят черным и золотым, крылышки начинают напоминать
лопасти  вентилятора,  насекомое  превращается  в  удивительное, плывущее по
воздуху чудо природы.
     Убитая девочка распростерта на залитых кровью половицах.
     Наше  смирение,  наше  чувство  ничтожности, наше  осознание значимости
всего того,  что мы  видим, позволяет  ощутить  силы,  которые  нам не  дано
понять,  силы гигантских масштабов,  которые  всегда присутствуют  и  всегда
действуют, но открываются простым смертным лишь в такие знаковые моменты.
     Нам оказана честь, но честь эта - невыносимо тяжелая ноша.
     Говорящий шмель, завершая очередной круг, возвращается к окну и улетает
в другой мир, и мы следуем за ним, в окно, к солнцу и воздушным высотам.
     Запахи говна и  мочи в "Центре Макстона по уходу за престарелыми"; едва
уловимое ощущение соскальзывания в заброшенном доме к северу от шоссе No 35;
жужжание  мух  и  запах крови  в  лачуге, где раньше находилась  забегаловка
"Закусим у Эда". Бр-р! Фу! Есть  ли  во Френч-Лэндинге хоть одно  спокойное,
тихое местечко? Где видимое глазом является именно тем,  что  есть  на самом
деле?
     Ответ короток: нет. На всех дорогах и тропах, ведущих во Френч-Лэндинг,
следует поставить знаки-указатели:  "БУДЬТЕ  БДИТЕЛЬНЫ! ИДЕТ СОСКАЛЬЗЫВАНИЕ!
ВХОДЯЩИЙ СИЛЬНО РИСКУЕТ, ВОЗМОЖНО, И ЖИЗНЬЮ!"
     Здесь действует магия  Рыбака.  Она  пусть временно, но исключает такие
понятия,  как  тихое,   спокойное,  милое.  Но   мы  можем  найти   островок
относительного спокойствия,  потому что нам надо передохнуть.  Мы, возможно,
не сможем убежать от  соскальзывания, но нам  по силам отправиться туда, где
никто  не срет  прямо в постели и не  заливает кровью пол (во всяком случае,
пока).

        "x x x"

     Пусть шмель летит своим путем, а  мы - своим, и наш ведет на юго-запад,
опять  над  лесами,  дарящими жизнь  и  кислород, ведь  нет  другого  такого
воздуха,  как  над  лесом,  во  всяком  случае в этом  мире,  а потом  вновь
возвращаемся к людям.
     Эта часть  города называется Либертивилль. Так  окрестил  ее  городской
совет  Френч-Лэндинга  в 1976  году.  Вы  не  поверите,  но  толстопузый  Эд
Гилбертсон, этот  король хот-догов, в середине прошлого  столетия  избирался
членом  городского совета. Странные то были времена, воистину странные. Хотя
все-таки не столь странные, как эти, рыбные дни Френч-Лэндинга, склизкие дни
соскальзывания в иррациональное.
     Улицы  Либертивилля  носят  названия,  которые  взрослым кажутся  очень
красочными, тогда как  дети их не понимают. Некоторые из  них даже окрестили
эту часть  города Древневилль.  Мы спускаемся вниз, сквозь  сладкий утренний
воздух  (уже  заметно  потеплело,  удачный  выдался  денек  для  Клубничного
фестиваля).  Молча плывем над Камелот-стрит до перекрестка с Авалон, следуем
по Авалон  до  Мейд-Мариан-уэй.  А  уж  Мейд-Мариан-уэй  приводит  нас,  что
неудивительно, к Робин-Гуд-лейн.
     Здесь,  в номере  16 (милый, уютный домик, в  котором может жить только
добропорядочная, трудолюбивая семья, непрерывно поднимающаяся по  ступенькам
благосостояния), на  кухне  открыто  окно.  Из него тянет  запахами  кофе  и
гренок, удивительного сочетания, которое напрочь отрицает само существование
соскальзывания (да только мы знаем,  что оно существует, мы видели дворнягу,
пытающуюся  вытащить  детскую  ногу  из кроссовки, как  ребенок  вытаскивает
сосиску из хот-дога), и летим  на запахи.  Как это здорово, быть невидимыми!
Наблюдать в нашем божественном молчании.  Если  бы только  наши божественные
глаза не видели  столько  ужаса! Но не будем о грустном. Мы  уже  на  кухне,
хорошо это или плохо, но  пора заниматься делом. Не  будем  попусту  тратить
время, в здешних краях таких не жалуют.
     На  кухне  дома  номер  16  мы  видим  Фреда Маршалла,  чья  фотография
красуется  на  стенде  "Продавец  месяца" в  демонстрационном  зале  "Центра
продажи сельскохозяйственной техники"  округа Френч. Фред также три  года из
четырех признавался  "Продавцом  года"  (два года  назад  Тед  Гольц признал
лучшим Отто Эйсмана, чтобы  потеснить его монополию), и на работе он  - само
радушие и  обаяние, без труда предугадывает  желания  клиента.  Вы  желаете,
чтобы вас быстро и качественно обслужили? Господа, позвольте представить вам
Фреда Маршалла.
     Только сейчас располагающая к себе улыбка стерта с  лица, а волосы, для
работы  столь  аккуратно  причесанные,  этим  утром  еще  не  встретились  с
расческой. На нем  шорты  "Найк"  и футболка  с обрезанными рукавами,  а  не
выглаженные брюки цвета хаки и спортивная рубашка. На столике у  плиты лежит
утренний номер "Ла Ривьера геральд", раскрытый на внутренних страницах.
     В  последнее  время  у  Фреда  появились  проблемы.., вернее,  проблемы
появились у его жены, Джуди. Но ведь все то, что ее, одновременно и его (так
говорил священник, связавший их узами  брака), и статья, которую Фред читает
стоя, не поднимает ему настроения.  Скорее, наоборот. Это продолжение статьи
с первой полосы,  и,  разумеется, ее  автор - известный  всем  грязекопатель
Уэнделл  Грин,  пишущий  на  этот  раз,  само  собой,   о  "Рыбаке,  который
по-прежнему гуляет по Френч-Лэндинг".
     Продолжение  посвящено главным образом двум  первым  убийствам;  читая,
Фред  сгибает  и  разгибает сначала  правую ногу, потом левую, готовя  мышцы
бедер к утренней пробежке.
     Утренняя пробежка - какое уж тут соскальзывание? Что может  быть лучше?
Разве  что-нибудь   может   испортить   такое  удачное  начало   прекрасного
висконсинского дня?
     Выходит, что может. Например, это:
     "У Джонни  Иркенхэма были самые обычные мечты,  сообщает нам его убитый
горем отец ("Убитый горем отец, - повторяет про себя Фред Маршалл и думает о
сыне, спящем наверху.  - Господи, спаси меня  от роли убитого горем отца", -
молит  он,  не подозревая, как  скоро он окажется именно в этой самой роли).
"Джонни  хотел  стать  астронавтом.  -  На  мгновение  на  измученном   лице
вспыхивает  улыбка.  -  Когда  не  помогал  тушить  пожары  пожарной команде
Френч-Лэндинга  и  не боролся с  преступностью  вместе с Американской  лигой
справедливости".
     Эти  невинные мечты  оборвал  кошмар,  которого  мы  не  можем  себе  и
представить ("Но ты,  я уверен, пытался",  -  думает Фред, приподнимаясь  на
пальцах и вновь опускаясь  на пятки). В  начале этой недели его расчлененное
тело  нашел  Спенсер  Ховдал,  проживающий  в  Сентралии. Ховдал,  сотрудник
кредитного отдела Первого фермерского  банка, обследовал заброшенную  ферму,
расположенную на территории Френч-Лэндинга и принадлежащую Джону Эллисону из
соседнего округа. Надо было определить, следует ли начинать судебный процесс
по  отчуждению  собственности  за долги.  "Я  вообще не хотел туда  ехать, -
рассказал  Ховдал вашему корреспонденту. - Если я что-то и ненавижу, так это
отчуждение  собственности должников (Фред  достаточно  хорошо  знает  Спенса
Ховдала, чтобы  усомниться,  что  тот ненавидит  забирать  собственность  за
долги).  И  еще  больше  пожалел,  что приехал,  после того, как  заглянул в
курятник. Я бы и не заглянул, коли не назойливое  жужжание пчел. Пчелы - моя
страсть,  вот  я полюбопытствовал, а  чего  они жужжат. Господи,  как  же Ты
наказал меня.
     Навек отбил охоту любопытствовать".
     В  курятнике   он  нашел   тело  семилетнего  Джона  Уэсли   Иркенхэма.
Расчлененное  тело,  фрагменты  которого  свисали  с   полусгнивших  стропил
курятника на цепях. Хотя начальник  полиции не подтвердил  и не опроверг эту
информацию,  надежные  источники в полиции  Л  а Ривьера  сообщили,  что  на
бедрах, торсе и ягодицах обнаружены следы укусов..."
     Этого Фреду  хватает  с  лихвой.  Он складывает  газету  и отодвигает к
"Мистеру  Кофе"  <"Мистер Кофе"  -  товарный знак  популярных  кофеварок,
выпускаемых фирмой "Норт американ  системс".>.  Господи,  во времена  его
детства такого  в газетах не печатали. И  почему, скажите на милость, Рыбак?
Зачем нужно  присваивать звонкое прозвище каждому монстру, превращать  его в
"Психа месяца"?
     Разумеется,   ничего  такого  не  случалось,  когда  он  был  таким  же
мальчишкой, как Тайлер, но принцип.., этот чертов принцип...
     Фред больше не приподнимается на  пальцах, он  твердит  себе, что нужно
поговорить с  Тайлером. Это будет  непростой разговор, похлеще доверительной
беседы,  почему  его штучка иногда  твердеет,  но  без  этого  не  обойтись.
"Дружеская порука, - скажет  сыну Фред. - Круг  друзей. Ты должен  все время
быть с друзьями, Тай. Пока никаких прогулок в одиночку, идет?"
     Однако мысль, что Тая могут убить,  кажется Фреду абсурдной. Это уже из
области  телевизионной   документалистики  или  фильма  Уэса  Крейвена.  Под
названием "Крик-4:  Рыбак". Кстати, а не было ли такого  фильма?  Человек  в
непромокаемом рыбацком плаще  шляется по округе  и  убивает  детей гарпуном.
Может,  не  таких маленьких  детей,  как  Эми  Сен-Пьер  и Джонни  Иркенхэм.
Господи, мир разваливается прямо на глазах.
     Фрагменты тела, подвешенные на цепях в курятнике, - эта картинка теперь
будет  преследовать его.  Неужели  такое  может  быть?  Здесь, прямо здесь и
сейчас, в стране Тома Сойера и Бекки Тетчер?
     Ладно, хватит об этом. Пора на пробежку.
     "А может,  сегодняшней  газете стоит  затеряться, - думает  Фред, берет
газету, складывает  ее  до  формата  книги  в  обложке  (но часть  заголовка
остается  на виду: "РЫБАК ПО-ПРЕЖНЕМУ Г"). - Может,  газета сама по  себе..,
ну, в общем, каким-то образом сразу угодила в мусорный контейнер за домом".
     Да, хорошая  идея.  Потому  что  Джуди  последнее время стала  какая-то
странная, а статьи Уэнделла  Грина о Рыбаке, от которых волосы встают дыбом,
не  способствуют  восстановлению  душевного  равновесия  ("Бедра и  торс  со
следами укусов, - думает  Фред, направляясь к двери  погруженного в утреннюю
тишину дома, - и раз  уж  мы  коснулись этой  темы, официант,  попросите  их
отрезать для меня  сочный кусок ягодицы"). Она просто не может оторвать глаз
от этих  статей, она никак  их  не  комментирует, но  Фреду  не  нравится ее
бегающие глаза  и другие,  вдруг появившиеся  навязчивые привычки: например,
она то и дело касается языком верхней губы.., а еще, в последние два-три дня
он видел, как  она  поглаживала  языком  желобок  верхней губы,  практически
доставая до носа.
     Он бы не поверил, что такое возможно, если бы не наблюдал этот "подвиг"
прошлым вечером,  во время  телевизионного информационного  выпуска "Местное
время".  Она  ложится  спать все раньше и раньше и  иногда говорит во сне..,
произносит  какие-то  странные, тягучие  слова,  вроде бы и  не  английские.
Иногда, когда Фред обращается к ней, не реагирует,  просто смотрит в никуда,
широко раскрыв глаза, шевеля губами,  крепко сцепив руки. Так крепко, что на
них появляются царапины, хотя ногти она стрижет коротко.
     Тай тоже заметил странности в поведении матери. В субботу, когда отец и
сын сидели за ленчем, Джуди ушла наверх, теперь она  частенько спала и днем,
мальчик неожиданно спросил:
     - Что-то не так с мамой?
     - Тай, с мамой все...
     - Не все! Томми Эрбтер говорит, что у нее поехала крыша.
     Он  едва  не  перегнулся  через  тарелки  с томатным супом и сандвичи с
сыром,  чтобы  ударить  сына. Своего  единственного ребенка! Милого, доброго
Тая, который тревожился из-за матери. "Господи, помоги ему", - подумал Фред.
     Выйдя за дверь, уже на бетонной дорожке, ведущей к улице, Фред ускоряет
шаг,  набирая полную грудь воздуха и тут же выдыхая его, вентилируя  легкие.
Обычно для него это лучшее время  дня (не  считая  того,  когда он  и  Джуди
занимаются  любовью,  но теперь это  случается  крайне редко).  Ему нравится
представлять  себе,  что  эта  дорожка  может вывести  его куда  угодно.  Он
стартует  в  Либертивилле,  части  Френч-Лэндинга,  а  финишировать  может в
Нью-Йорке...  Сан-Франциско... Бомбее...на горных  перевалах  Непала. Каждый
шаг за дверью собственного  дома приглашает  его  в  большой  мир (может, во
Вселенную),  интуитивно  Фред  Маршалл  чувствует, что  так оно  и есть.  Он
продает тракторы "Джон Дир" и культиваторы "Кейс", все  так, но  при этом он
не лишен воображения. Когда он и Джуди учились в Висконсинском  университете
в  Мэдисоне, первые  свидания проходили  в кафетерии, расположенном  рядом с
кампусом.  Назывался кафетерий  "Шоколадный  контрабас", и бал  там  правили
эспрессо,   джаз  и  поэзия.   Поэтому   не  будет  сильным   преувеличением
утверждение,  что они влюбились  друг в  друга под  сердитые  пьяные голоса,
читающие стихи Аллена Гинсберга <Гинсберг Аллен (р. 1926) - поэт, один из
лидеров   поколения  битников   50-х  гг.  и   контркультуры  60-х.  Лауреат
национальной  книжной премии (1972).>  или Гэри Снайдера <Снайдер Гэри
(р. 1930) - поэт, представитель поколения битников.> в  микрофон дешевой,
но очень уж громкой звуковой системы "Шоколадного контрабаса".
     Еще один глубокий вдох, Фред переходит на бег. Вниз по Робин-Гуд-лейн к
Мейд-Мариан-уэй, где машет рукой Деку Первису. Дек в халате и  шлепанцах как
раз  поднимает с крыльца утреннюю  дозу обреченности, прописанную  Уэнделлом
Грином.  Потом Том  сворачивает  на Авалон,  прибавляет  скорость, показывая
пятки ясному утру.
     Но он не может обогнать свои тревоги.
     "Джуди, Джуди,  Джуди", - думает он голосом  Гэри Гранта  (их маленькая
семейная шутка, которая уж давно как упрятана в дальний ящик).
     Галиматья, слетающая  с губ,  когда она спит. Метающийся  из стороны  в
сторону взгляд. И опять  же тот случай  (всего-то  прошло три дня), когда он
шел за ней на кухню и не  нашел ее там... А  появилась она у него за спиной,
спустившись по лестнице. Как она это проделала,  не имело особого значения в
сравнении с вопросом: зачем? Она, конечно же, тихонько поднялась по лестнице
черного хода, а потом с грохотом сбежала по основной лестнице  (именно так и
поступила,   по-другому   просто  быть   не  могло).   Постоянные   странные
похлопывания и эти движения языком. Фред знает, что все это означает:  Джуди
ведет  себя  как женщина,  которую  обуял ужас. Только  началось все  это до
убийства  Эми Сен-Пьер, то есть причина ужаса - не Рыбак, точнее,  не только
Рыбак.
     И есть еще нюанс. Двумя неделями раньше Фред сказал бы  любому, что его
жене незнакомо чувство страха. И  пусть  роста в ней  всего пять футов и два
дюйма ("Ой, да она  у тебя просто Дюймовочка", -  высказала свое  мнение его
бабушка, когда он познакомил Джуди со своими родственниками), у Джуди сердце
льва, викинга. Это не чушь, не гипербола, не образное  выражение, это чистая
правда. И контраст  между тем, что он всегда знал, и тем,  что видит теперь,
пугает Фреда больше всего.
     С   Авалона  он  направляется  на  Камелот,  минует   перекресток,   не
притормозив, не посмотрев, не  едет ли кто справа или слева, бежит  быстрее,
чем  обычно,  не  трусцой,  а  прямо-таки   как  спринтер.  Вспоминает  одно
происшествие, имевшее место  быть примерно через месяц  после того,  как они
начали встречаться.

        "x x x"

     Как  обычно, они поехали в "Шоколадный контрабас", только не вечером, а
в три часа дня, чтобы послушать джаз-квартет, который им очень нравился. Как
теперь  вспоминает  Фред, квартет они особо не  слушали, он главным  образом
говорил Джуди,  как ему не  нравится сельскохозяйственный колледж (Му-у, как
называли   его  снобы,  выбравшие  будущей   профессией   научно-технические
специальности  или  искусство),  в  котором ему приходится учиться, а  также
пусть невысказанное, но  твердое желание  семьи видеть  его после  получения
диплома на  семейной ферме во Френч-Лэндинге. Мысль о том, что всю жизнь ему
придется  пахать в одной упряжке  со старшим  братом Филом,  вгоняла Фреда в
депрессию.
     "А что же  ты  хочешь?" -  спросила тогда Джуди, взяв  его за руку. Они
сидели за столом, горела свеча, квартет играл "Я буду там ради тебя".
     "Не знаю, - ответил он, - но вот что я тебе скажу, Джуди.
     Мне  следовало учиться в колледже менеджмента, а не в Му-у. С продажами
у меня дела бы пошли куда лучше, чем с севом".
     "Так почему тебе не перейти?"
     "Потому что моя семья считает..."
     "Твоей семье не придется жить за тебя, Фред.., это твоя жизнь".
     "Разговор-то  был ни  о чем", - думает  он, вспоминая. Зато на обратном
пути произошло событие, которое продолжает изумлять его и теперь, тринадцать
лет спустя.
     Они  по-прежнему обсуждали его и  их общее будущее  ("Я  согласна стать
женой  фермера, - сказала тогда Джуди,  -  но лишь при условии, что  мой муж
действительно хочет  стать  фермером").  Увлеклись разговором.  Шли  и  шли,
позволив выбирать дорогу ногам, а не голове. А потом, на перекрестке Стейт и
Горхэм-стрит  визг тормозов  и грохот металла прервали их  разговор. Фред  и
Джуди оглянулись  и увидели,  что "додж"  - пикап "поцеловался" бампером  со
стареньким "фордом" - универсалом.
     Из   "форда",  который  явно   проскочил  знак  "стоп"  на  выезде   из
Горхэм-стрит  без  остановки,  вылезал мужчина  средних  лет  в  старомодном
коричневом костюме. Выглядел  он  очень испуганным, и,  как подумал Фред, не
без причины. К нему приближался  водитель пикапа, молодой и  здоровый парень
(особенно  Фреду запомнился живот, нависающий над джинсами), с монтировкой в
руке. "Ах ты, гребаный козел! - кричал Молодой и Сильный. - Посмотри, что ты
сделал с моим пикапом! Это пикап моего отца, гребаный козел!"
     Старомодный  Костюм  пятился, широко  раскрыв глаза, подняв руки. Фред,
наблюдая  за  ними (они с  Джуди  стояли  перед витриной магазина  "Скобяные
товары Рикмана"),  думал: "Нет, мистер, это  плохая  идея. Нельзя уходить от
такого парня, как этот, надо идти к нему, пусть он и чертовски зол. А так вы
его провоцируете..,  неужели  вы не понимаете,  что  провоцируете его?"  Его
зачаровало происходящее на перекрестке, и он даже  не заметил, что больше не
держит  Джуди  за руку.  Он слушал  бормотание  все  пятящегося Старомодного
Костюма.  Тот  лепетал,  что  это его вина.., не  посмотрел..,  задумался..,
страховка...
     Фермерский банк.., нарисовать схему.., вызвать полицию...
     И все это время Молодой и Сильный надвигался, похлопывая монтировкой по
ладони левой руки, ничего не слушая.
     Какая страховка, какая компенсация,  если Старомодный Костюм  до смерти
напугал его, когда спокойно ехал, никому не  мешал и слушал Джонни  Пейчека.
Молодой и Сильный намеревался рассчитаться за  испуг.., да и запах  страха и
беззащитности, идущий от  Старомодного Костюма, все больше  превращал его  в
зверя. Классический случай кролика  и  овчарки. Как только  пятиться кролику
будет  некуда...  И  вот мистер Старомодный  Костюм  уперся  спиной  в  свой
"универсал", монтировка начала подниматься.
     Но успела  только