.
     Он выплевывает  еду и  видит кусок  серой кашицы и  зеленый, наполовину
пережеванный лук.  Несъеденная часть завтрака выглядит не  более аппетитной.
Он не приготовил омлет - испортил его.
     Его голова  падает на  грудь,  он  стонет.  Дрожь, словно  оборвавшийся
электрический  провод, бродит  по телу, высекая искры,  от которых сжимается
горло, легкие, пульсируют  внутренние органы.  "Опопанакс, -  думает он. - Я
разваливаюсь  на  части.  Прямо  здесь и  сейчас. Забудь, что я это говорил.
Дикий   опопанакс   схватил  меня   своими  когтями,   потряс  меня   своими
опопанакскими лапами, собирается бросить меня в бурлящую реку Опопанакс, где
я должен встретить своего опопанакса".
     -  Что  со  мной происходит?  - вопрошает он вслух.  Визгливые нотки  в
голосе пугают его.
     Опопанакские слезы  жгут его опопанакские глаза, он стонет опопанакским
стоном, сбрасывает  испорченный омлет в мусорный  контейнер, моет тарелку  и
решает,  что  ему  пора  возвращаться   в  мир  здравомыслия.  Безо   всяких
опопанаксов. Каждый  делает  ошибки.  Джек  смотрит  на  дверь холодильника,
стараясь вспомнить, осталась у него пара  яиц или нет. Конечно же, осталась.
Яиц было  много, девять или десять, они заполняли весь верхний ряд на двери.
Не мог он перевести их все. Одно-два наверняка остались.
     Джек берется за край дверцы. И тут же видит свет, отражающийся на лысом
черепе чернокожего мертвеца.
     Не ты.
     Персона,  к  которой  обращаются,   отсутствует;  персона,  к   которой
обращаются, вовсе и не персона.
     Нет, нет, не ты.
     Дверь  распахивается  под  давлением  его  пальцев;  лампочка  освещает
лежащие на полках продукты. Джек Сойер бросает взгляд на два ряда углублений
для  яиц.  Вроде бы  пусто.  Но  более  пристальное  рассмотрение  позволяет
обнаружить  в  самом  конце  нижнего  ряда что-то  маленькое,  яйцеобразное,
окрашенное  в   светлый,  нежный  оттенок  синего:  ностальгически   синего,
возможно, синеву утреннего неба, которое видел маленький мальчик, лежащий на
квадратном   акре  травы   за  роскошным   особняком  на  Роксбери-драйв   в
Беверли-Хиллс, Калифорния.
     Кто бы ни владел этим поместьем, в одном сомнений быть  не могло:  этот
человек работал в шоу-бизнесе.
     Джек  знает название этого оттенка синего, спасибо длительному изучению
различных  оттенков  цветов  в  компании  Клер  Эвинруд,  доктора  медицины,
очаровательного онколога,  в тот период, когда они обдумывали ремонт бунгало
в Голливуд-Хиллз, в котором вместе жили. Клер, доктор Эвинруд, наметила этот
цвет для их спальни; он, недавно вернувшийся с курсов усовершенствования для
самых-самых  в  Куантико,  штат  Виргиния,  и  только  что  произведенный  в
лейтенанты,  не согласился  с ее  выбором,  высказавшись в  том  смысле, что
оттенок чересчур холодный.
     "Джек,   ты   когда-нибудь    видел   настоящее   яйцо   малиновки?   -
поинтересовалась  доктор Эвинруд. -  Ты можешь представить себе,  какое  оно
красивое?" -  Серые  глаза  доктора  Эвинруд  широко раскрылись, словно  она
мысленно взялась за скальпель.
     Джек  двумя пальцами  залезает  в выемку и вынимает  из нее  маленький,
яйцеобразный предмет того же цвета, что и яйцо малиновки. Насколько он может
судить,  это  яйцо  малиновки.  Настоящее,  цитируя  доктора  Эвинруд,  яйцо
малиновки, снесенное малиновкой, которую  иногда  называют красногрудкой. Он
кладет яйцо на ладонь левой руки. Там оно  и лежит, светло-синее, размером с
орех пекан. Способность мыслить, кажется, покидает его. Что, черт побери, он
наделал, купил яйцо  малиновки? Извините, нет,  причинно-следственная  связь
здесь  не  срабатывает,  опопанакс  вышел из  строя,  "Магазин  Роя"  яйцами
малиновки не торгует.
     Медленно, неуклюже, словно зомби, Джек переставляет  ноги  по кухонному
полу и добирается до  раковины. Выставляет перед  собой  левую руку, и когда
она  оказывается  над сливным  отверстием  в  центре раковины, сбрасывает  с
ладони яйцо малиновки. Оно летит вниз, в мусороперерабатывающую машину.
     Правая  рука включает  ее, вызывая  привычный  шум.  Рычание,  скрежет,
чудовище наслаждается  легкой закуской. Г-р-р-р. Оборвавшийся  электрический
провод  по-прежнему болтается внутри него,  высекая искры в  тех  органах, к
которым прикасается, но он превратился  в зомби, а потому слабо реагирует на
внутренние сотрясения. Так или иначе, при всестороннем рассмотрении в данный
момент Джеку Сойеру больше всего хочется...
     Когда красные, красные...
     По  какой-то причине он давно,  очень  давно не звонил матери. Не может
вспомнить,  почему  не звонил, но  чувствует, что пора. Даже  со всеми этими
малиновками, несущими синие яйца.
     Голос  Лили Кевинью  Сойер, Королевы  Пчел,  когда-то  единственный его
компаньон в заполненной  восторгом,  необыкновенной, напрочь забытой комнате
отеля в Нью-Гэмпшире, является тем самым голосом, который в настоящий момент
ему просто необходимо  услышать. Лили Кевинью - единственный человек в мире,
кому  он  может  рассказать о своей  нелепой ситуации. И  хотя  где-то  Джек
осознает,  что переступает границу рационального и, таким образом, заостряет
вопрос  о  собственном  психическом  здоровье,  он  подходит  к разделочному
столику,  берет  сотовый  телефон  и  набирает номер  красивого особняка  на
Роксбери-драйв, Беверли-Хиллс, штат Калифорния.
     Телефон в его прежнем доме звонит пять раз, шесть раз, семь.
     Наконец раздается мужской голос, злой, слегка пьяный, сонный:
     -  Кимберли..,  уж  не  знаю, чего  ты  звонишь..,  но,  ради твоего же
блага.., надеюсь, что дело действительно важное.
     Нажатием кнопки Джек обрывает связь. О боже, о дьявол, О, черт  побери!
В  Беверли-Хиллс, в Уэствуде,  в Хэнкок-парк, короче, в  тех  краях. Куда он
позвонил, сейчас пять утра. Он забыл, что его мать умерла. О, черт побери, о
дьявол, о господи, как такое могло случиться?
     Горе Джека, затачивавшее острие, вновь  поднимается, чтобы ударить его,
словно впервые,  поразить в самое сердце. Одновременно мысль о том, что  он,
пусть  и на секунду, мог  забыть о смерти матери,  вдруг, бог  знает почему,
кажется ему невероятно забавной. Каким же нелепым можно быть? Не зная, то ли
он сейчас заплачет,  то  ли расхохочется, Джек чувствует, что голова  у него
идет кругом, и опирается на разделочный столик.
     Вертлявый  индюк, вспоминает он  слова  матери. Так стала называть Лили
недавно  умершего  партнера  ее  покойного мужа после  того, как ее дотошные
бухгалтеры выяснили, что этот партнер,  Морган  Слоут, присваивал  себе  три
четверти доходов  от обширных активов компании "Сойер  и Слоут".  Каждый год
после смерти Фила Сойера в результате так называемого несчастного случая  на
охоте  Слоут  крал  миллионы  долларов, многие  миллионы  у  семьи  прежнего
партнера.  Лили восстановила справедливость, а  потом продала свою  половину
компании новым партнерам, обеспечив сыну полное финансовое  благополучие, не
говоря уже  о  приличном  ежегодном  доходе, который приносил  частный  фонд
Джека. Лили награждала Слоута и  более хлесткими,  в  сравнении  с вертлявым
индюком, прозвищами, но именно это шепчет ее голос в его внутреннее ухо.
     "В мае, - убеждает себя  Джек, - он, должно быть, нашел яйцо малиновки,
когда гулял по лугу, и положил его в холодильник. Чтобы не разбилось. Потому
что в конце концов оно очень уж нежного оттенка синего,  прекрасного синего,
как характеризовала этот  оттенок доктор Эвинруд. И яйцо так долго лежало  в
холодильнике,  что  он про  него  забыл.  Отсюда, теперь  он  это  прекрасно
понимает, и иллюзия: посыпавшиеся на него красные перышки!
     Для всего  находится  причина, даже  если докопаться до нее не так уж и
просто; успокойся, расслабься,  перестань  вести себя как вертлявый индюк, и
причина, возможно, выплывет на поверхность".
     Джек наклоняется над раковиной и, чтобы освежиться  внешне и внутренне,
набирает  холодной воды в сложенные  лодочкой  ладони  и  выплескивает ее на
лицо.  На  мгновение   очищающий   шок  смывает   и  испорченный   омлет,  и
бессмысленный телефонный звонок, и  стробоскопические видения. Пора надевать
коньки  и отправляться в путь. Через  двадцать  пять минут лучший друг Джека
Сойера и единственный  человек,  которому  он полностью  доверяет, выйдет из
блочного здания KDCU-AM  и,  прикурив  от  золотой зажигалки, направится  по
дорожке к Пенинсула-драйв. Обостренные органы чувств подскажут ему, где ждет
пикап Джека Сойера, точным движением руки Генри Лайден найдет ручку, откроет
дверцу и влезет в кабину. Легкость, с какой  ориентируется в окружающем  его
мире  этот слепой, иной  раз кажется  фантастической. Такого  зрелища нельзя
пропустить.
     Джек его и не пропускает, потому что, несмотря на трудности которые ему
пришлось преодолевать все утро, поездка обошлась без происшествий, разве что
красота  окружающей природы  не  столь  радовала  его.  В 7.55  пикап  Джека
остановился   на  Пенинсула-драйв,  напротив  дорожки,  тянущейся  к  зданию
KDCU-AM, за пять минут до выхода его друга в солнечный свет.
     Генри всегда благотворно действовал на него. Одного вида Генри хватало,
чтобы у  Джека  поднималось настроение. Конечно  же, Джек  не был  первым  в
истории  цивилизации  мужчиной  (или женщиной), кто под влиянием стресса  на
мгновение терял  связь  с реальностью и  забывал,  что  его  (или  ее)  мать
закончила  земной путь  и  отбыла  в  высшие  сферы.  Придавленным  стрессом
смертным  свойственно  обращаться к матерям за  утешением и поддержкой. Этот
посыл  закодирован  в нашей  ДНК.  Услышав эту историю,  Генри  посмеется  и
посоветует не сходить с ума.
     С другой стороны, стоит  ли посвящать Генри в столь  абсурдную историю?
То же относится и к яйцу малиновки, тем  более что Джек не рассказывал Генри
об иллюзии обрушившегося на него перышкового урагана  и ему не хочется вновь
пережевывать  эту несуразицу. Живи настоящим;  не тормоши прошлое,  спокойно
лежащее в своей  могиле;  держи  хвост пистолетом  и обходи грязные лужи. Не
обращайся к друзьям за психотерапией.
     Он   включает   радио,   нажимает   кнопку   KWLA-FM,   университетской
радиостанции в Ла Ривьере,  родному дому Висконсине кой крысы и Генри Шейка,
Шейка, Шейка. От  музыки, раздавшейся из скрытых  динамиков, волосы на руках
встают дыбом:
     Гленн  Гулд,  сверкая широко  раскрытым  внутренним  глазом,  наяривает
что-то из Баха, Джек только  не может сказать, что именно. Но Гленн Гулд, но
Бах, это точно. Возможно, одну из фуг.
     С футляром для  си-ди в руке  Генри Лайден  выскальзывает  из  скромной
двери в боковой стене здания  радиостанции,  выходит в солнечный свет и  без
малейшего колебания начинает неспешно шагать по  выложенной плитами дорожке,
четко прикладываясь резиновыми подошвами замшевых темно-коричневых туфель  к
середине каждой последующей плиты.
     Генри... Генри - это нечто.
     Сегодня, отмечает Джек, Генри в  наряде владельца малазийского тикового
леса,  красивая  рубашка  без  воротника,  поблескивающие  на  солнце  узкие
подтяжки, дорогая соломенная "федора".
     Если бы Джек не стал своим в  жизни Генри, он бы не знал, что стабильно
изысканная  безупречность одежды Генри  обусловлена  тщательной, учитывающей
все  мелочи, системы,  с  давних пор разработанной  и внедренной  в огромной
комнате,  служащей ему  гардеробом,  Родой Гилберстон  Лайден, умершей женой
Генри. Все его вещи были разложены соответственно сезону, стилю, цвету.
     Постепенно Генри запомнил, где что  находится. А потому, пусть и слепой
от  рождения, неспособный определить, что к  чему подходит, а что нет, Генри
всегда одет со вкусом и в тон.
     Из кармана рубашки  Генри  достает  золотую зажигалку  и  желтую  пачку
"Американ  спирите",  прикуривает,  выпускает  облачко дыма, которое  солнце
сразу окрашивает в цвет молока, при этом не сбиваясь с шага.
     Розовые кривоватые буквы крика души: "ТРОИ ЛЮБЕТ МАРИАНН! ДА!"  поперек
щита с названием радиостанции на лужайке предполагают, что: 1) Трои проводит
много времени, слушая KDCU-AM, и  2) Марианн  тоже любит  его. Порадуемся за
Троя, порадуемся  за Марианн.  Джек аплодирует  проявлению любви, пусть даже
выраженному розовым спреем,  и  желает влюбленным счастья и  удачи. В голову
приходит  мысль о том,  что  в  данный  момент, если  бы  он и  мог  сказать
кому-нибудь "люблю", то только Генри Лайдену. Не в том смысле,  в каком Трои
любет Марианн или наоборот, но он все равно любет Генри, в чем теперь у него
не остается ни малейших сомнений.
     Плиты дорожки выводят Генри к каменному бордюру.  Его пальцы  сжимаются
на металлической ручке, он открывает дверцу, забирается в кабину, садится на
пассажирское  сиденье.  Чуть  наклоняет  голову, прислушиваясь. Поблескивают
темные стекла его "авиационных" очков.
     - Как тебе это удается?  - спрашивает Джек. -  Сегодня помогала музыка,
но ведь музыка тебе не нужна.
     - Мне это удается, потому что у меня абсолютный, абсолютный нюх. В этом
меня  сегодня еще раз  убедил наш  покуривающий  травку  практикант,  Моррис
Розен. Моррис думает,  что я  - Господь Бог, но мозги у него, похоже, варят,
раз  он  додумался, что Джордж Рэтбан и Висконсинская крыса - один и тот  же
человек.
     Я надеюсь, что юноша будет держать рот на замке.
     -  Я тоже, -  соглашается Джек,  - но я  не позволю  тебе увильнуть  от
ответа. Как  тебе  всегда удается  так ловко открывать  дверь? Не шарить  по
дверце в поисках ручки, а сразу хвататься за нее?
     Генри вздыхает:
     -  Ручка говорит мне,  где  находится. Элементарно.  Мне остается  лишь
слушать.
     - Ручка издает звук?
     - Не такой, как твоя созданная по последнему слову техники радиосистема
или  концертный   рояль,  на   котором  исполняются  "Вариации  Гольдберга",
разумеется,  нет. Больше  похоже на вибрацию. Звук звука. Звук внутри звука.
Разве Даниэль  Баренбойм не великий пианист? Ты только послушай его - звенит
каждая  нота.  Хочется поцеловать крышку  его "стенвея". Ты только представь
себе, какие у него мышцы кистей.
     - Это Баренбойм?
     - Да,  а  кто же  еще? -  Генри медленно  поворачивает голову  к Джеку.
Саркастическая улыбка изгибает уголки его рта.  - Ага.  Понятно.  Ты, должно
быть, вообразил, что слушаешь Глена Гулда.
     - Ничего я не воображал.
     - Пожалуйста.
     - Может, и подумал, а не Гулд ли это, но...
     - Нет, нет, нет. Даже и не пытайся. Твой голос все равно тебя выдает. В
каждом слове слышатся пронзительные нотки.
     Это так трогательно. Мы собираемся ехать в Норвэй-Вэлли или ты и дальше
будешь сидеть и лгать мне? По пути домой я хочу тебе кое-что рассказать.
     Он протягивает Джеку футляр с си-ди.
     -  Позволь мне избавить тебя от необходимости  лгать.  Этот компакт дал
мне любитель марихуаны.  "Грязная сперма" исполняет один из хитов "Супримз".
Лично меня от такого мутит, но для Висконсинской крысы, возможно, очень даже
подойдет. Настрой на трек семь.
     Пианист более не  извлекает из рояля звуков  а-ля  Гленн Гулд, и вообще
музыка  уже не  столь яростная. У Джека  отпадает необходимость лгать, и  он
вставляет си-ди  в щель  под  радиоприемником.  Нажимает  одну кнопку, потом
вторую.  Неистовый  грохот,  крики  безумцев  вырываются из  динамиков. Джек
откидывается на спинку сиденья.
     - Господи, Генри. - Джек протягивает руку, чтобы уменьшить звук.
     - Не смей трогать этот диск, - останавливает его Генри. - Если от этого
дерьма у тебя не кровоточат уши, значит, оно не выполняет своей функции.

        "x x x"

     "Уши", Джек это знает, на джазовом  жаргоне - способность понимать, как
создается музыка,  звуковыми волнами распространяющаяся по воздуху. Музыкант
с  хорошими  ушами  запоминает  песни  и  аранжировки,  которые  его  просят
исполнить, на лету схватывает или  заранее знает гармонию  темы и без  труда
следует вариациям или импровизациям играющих вместе с ним.
     Независимо от того, умеет он читать ноты или нет, музыкант  с  великими
ушами  заучивает  мелодии  и  аранжировки  после  первого же  прослушивания,
интуитивно улавливает гармонию и немедленно идентифицирует ключевые моменты,
обозначаемые  клаксонами такси, колокольчиками  лифтов, мяукающими  кошками.
Для таких людей мир - множество индивидуальных  звуков, и  Генри Лайден один
из  них.  Насколько известно Джеку,  уши  Генри достойны золотой олимпийской
медали, им просто нет равных.
     Именно   уши  Генри  позволили   ему  узнать  величайшую  тайну  Джека,
догадаться, что его мать, Лили Кевинью Сойер, та самая Лили  Кевинью. Вскоре
после  того,  как  Дейл познакомил их,  Генри  и  Джек на  удивление  быстро
сдружились. Каждый помогал скрасить одиночество другого, так что два или три
вечера в неделю они проводили  вместе, обедали,  слушали музыку, говорили на
самые разные  темы,  благо оба много чего знали. Джек то приезжал к Генри  и
оставался у него, то забирал Генри  и  вез к  себе.  По прошествии шести или
семи месяцев Джек спросил, не хотел  бы Генри проводить час-полтора, слушая,
как  он, Джек,  читает книгу, нравящуюся им обоим. Генри ответил:  "Дорогой,
какая  прекрасная  идея.  Как насчет того, чтобы  начать с  триллеров?"  Они
начали с  Честера  Хаймса <Хаймс Честер (1909  -  1984) - чернокожий, как
нынче говорят,  афроамериканец.  В  1928  г, получил двадцать лет тюрьмы  за
вооруженное ограбление. В тюрьме начал писать. Первые романы, слишком черные
и агрессивные,  в Америке 40-х годов популярностью не пользовались.  Уехав в
Париж,  стал  писать  триллеры, которые принесли  ему бешеный успех.  Умер в
Испании.>  и  Чарльза  Уиллфорда  <Уиллфорд  Чарльз  (1919 -  1988)  -
американец,   профессиональный  военный,  непосредственный  участник  боевых
действий Второй мировой, награжден орденами и медалями многих стран. Впервые
опубликовался в  1949  г., еще  находясь  на  действительной  службе.  Автор
шестнадцати  романов,  но  популярность ему принесли  триллеры, объединенные
общим  героем, Хоуком Мосли, первый из которых, "Майамский блюз", появился в
1984  г.>, перешли на современные  романы, затем прошлись  по  творчеству
Сидни  Перелмана  <Перелман  Сидни  Джозеф  (1904 - 1979)  -  американец,
писатель-юморист, драматург.> и Джеймса Тербера  <Тербер Джеймс Гровер
(1894 - 1961) - американец, эссеист, карикатурист, автор  коротких рассказов
и  басен.>   и,  наконец,   решились  штурмовать  литературные  бастионы,
воздвигнутые Фордом  Мэдоксом Фордом <Форд  Мэдокс Форд  (1873 - 1939)  -
англичанин,  настоящее имя  Форд Германн Хуффер. Писатель и издатель. Первый
роман опубликовал в 1892 г.
     Два  романа  написал  в  соавторстве  с  Джозефом   Конрадом.  Активный
сторонник военных методов передела мира, ставший убежденным пацифистом после
того, как напрямую  столкнулся с реалиями войны. Под псевдонимом Форд Мэдокс
Форд стал писать с 1919 г. Автор восьмидесяти книг.
     Упомянутый ниже  роман  "Хороший  солдат" (1915)  считается его  лучшим
произведением.> и Владимиром Набоковым  (был еще Марсель Пруст,  оба  это
понимали, но Марсель Пруст мог подождать; в ближайшее время они намеревались
взяться за "Холодный дом").
     Как-то вечером, после того, как Джек закончил читать намеченный на этот
день отрывок из "Хорошего солдата" Форда, Генри откашлялся.
     - Дейл говорил,  что твои родители работали в  индустрии развлечений. В
шоу-бизнесе.
     - Совершенно верно.
     - Я не хочу совать нос в чужие  дела, но ты не будешь возражать, если я
задам несколько  вопросов? Захочешь  ответить можешь  ограничиться "да"  или
"нет".
     - А в чем дело, Генри? - спросил уже встревожившийся Джек.
     - Хочу проверить одну свою догадку.
     - Ладно. Спрашивай.
     - Спасибо. Твои родители работали в разных сферах шоу-бизнеса?
     - Да.
     - Один занимался менеджментом, другой - непосредственно выступал?
     - Да.
     - Твоя мат