каменного   бордюра   (переднее  колесо
прокатывается по  остаткам мороженого), он мчится к  Чейз-стрит,  согнувшись
над рулем, словно профессиональный гонщик, оставляя  за  собой темную полосу
на мостовой. Она  выглядит как  кровь. Где-то рядом каркает  ворона.  Словно
смеется.

        "x x x"

     Дом 16 по Робин-Гуд-лейн: мы здесь уже бывали. Заглядываем в окно кухни
и видим Джуди Маршалл, которая спит на кресле-качалке в углу. На  ее коленях
книга,  роман Джона Гришэма, которую мы в последний  раз видели на столике у
кровати. Рядом с  креслом  на  полу стоит недопитая чашка с  холодным  кофе.
Джуди прочитала не  больше десяти  страниц. Будьте уверены, Джуди  вогнала в
сон не книга мистера Гришэма. Прошлая ночь выдалась тяжелой, да и предыдущие
тоже. Прошло  уже два месяца  с тех  пор, как  ей удавалось спать  два  часа
кряду. Фред  знает, что с его женой  что-то не так, но и представить себе не
может, как далеко все зашло. Если бы представил, перепугался куда сильнее.
     Скоро,  помоги  ему  Господи,  ему представится  возможность  лицезреть
истинную картину ее душевного состояния.
     Джуди начинает громко  стонать,  мотает головой из стороны в сторону. С
ее губ вновь слетают бессмысленные слова.
     Большинство просто невозможно разобрать, но два мы улавливаем: "аббала"
и "горг".
     Внезапно  она открывает  глаза. В золотистом свете,  которым  наполняет
кухню утреннее солнце, они у нее яркой, насыщенной синевы.
     - Тай! - ахает она,  и ее  ноги конвульсивно дергаются. Она  смотрит на
часы над плитой: двенадцать минут десятого. В голове у нее все перемешалось,
как часто случается, если человек засыпает очень глубоко, но спит  недолго и
пробуждается как от толчка. Сон, вроде бы даже и не кошмар, тянется за ней и
в реальный мир: мужчины в соломенных шляпах, надвинутых на лоб, чтобы скрыть
лица, вышагивают на длинных ногах  в ботинках  с круглыми  мысками. Какой-то
город... Милуоки? Чикаго?., на фоне зловещего оранжевого неба. Саундтрек сна
"Кинг Портер Штомп" в исполнении оркестра Бенни Гудмана.
     Эту мелодию всегда  слушал ее отец, пропустив пару стаканчиков. От  сна
остаются ощущения ужаса и горя: что-то страшное уже случилось, но худшее еще
впереди.
     Облегчения,  которое обычно  испытывают  люди,  пробудившись от дурного
сна,  нет и в помине,  облегчения,  которое  испытывала она сама, когда была
молодой и.., и...
     - И  психически нормальной, - говорит она хриплым спросонья голосом.  -
"Кинг Портер Штомп". Для нее эта мелодия всегда звучала как музыка из старых
мультфильмов, где мыши в белых перчатках с невероятной  скоростью забегали в
норы и выбегали из них.  Однажды, когда отец танцевал с ней под эту мелодию,
она почувствовала, как что-то твердое уперлось в нее.
     Что-то  твердое  в  его   штанах.  После  этого,  когда  он  ставил  на
проигрыватель пластинку с танцевальной музыкой, она старалась поскорее выйти
из гостиной, а то и из дома.
     - Хватит, -  хрипит она.  Это  голос вороны, и она понимает, что видела
ворону во сне. Конечно, видела. Эта ворона - Горг.
     - Горг означает смерть, - говорит она и, не осознавая этого, облизывает
верхнюю губу.  Ее язык вылезает все дальше, теплый, мягкий, успокаивающий. -
Там торг означает смерть.
     Там, в...
     Слово, которое она не произносит, - Запределье. Прежде чем успевает его
произнести, видит  на  кухонном  столе  то,  чего  там не было  раньше.  Это
плетеная корзинка с крышкой. Из нее доносится низкий, усыпляющий звук.
     У Джуди начинает  сосать под ложечкой. Страх  заползает  в  сердце. Она
знает, что это за корзинка. В таких рыбаки носят свой улов.
     В эти дни по Френч-Лэндингу бродит рыбак. Плохой рыбак.
     - Тай? - зовет она, но,  конечно же, ей не отвечают. В доме никого нет,
кроме нее. Фред на работе, Тай гуляет. Само собой.
     Середина  июля,  разгар  летних каникул,  и  Тай  катается по городу на
велосипеде,  занимается  всем  тем,  чем  положено  заниматься мальчишкам  в
бесконечный  летний  день.  И он  не  один.  Фред наказал  ему  держаться  с
друзьями,  пока  Рыбака не поймали, по крайней мере  пока не поймали.  И она
сказала ему то же самое.
     Джуди не  питает особой любви к Эбби  Уэкслеру  (так  же, как и к  юным
Мецгеру  и Ренникеру), но сейчас главное  - безопасность.  Тай,  конечно,  в
такой компании не станет умнее, но по крайней мере...
     - По крайней мере будет в безопасности, - все тот же голос вороны Горг.
Однако плетеная  рыбацкая  корзина, появившаяся на кухонном столе,  пока она
спала, вроде бы  говорит  об обратном, отрицает всю  концепцию безопасности.
Откуда она взялась? И что на ней белеет?
     - Записка, -  говорит она  и встает. Как лунатик, пересекает  небольшой
участок  пола  между креслом-качалкой  и столом. Записка - сложенный  листок
бумаги. Поперек надпись: "Сладкая Джуди Синеглазка". В  колледже так звал ее
один ухажер, до  того,  как она познакомилась с  Фредом.  Она  попросила  не
называть  ее  так,  эта  слащавость  раздражала,  но  он  забывал  (как  она
подозревала,  сознательно), и  она с  ним  рассталась.  И  теперь это глупое
прозвище вновь насмехалось над ней.
     Джуди,  не  отрывая глаз  от  записки,  открывает  кран холодной  воды,
складывает ладони  лодочкой,  наполняет  их  водой,  пьет.  Несколько капель
падают на "Сладкую Джуди Синеглазку", размазывают ее имя. Написано  перьевой
ручкой? Чудеса, да и только! Кто сейчас пишет перьевыми ручками?
     Она тянется к записке,  отдергивает руку. Звук, доносящийся из корзины,
становится громче. Какое-то гудение. Это...
     - Это мухи, - говорит она. Вода смягчила горло, и голос  уже  не  такой
хриплый, но Джуди  кажется, что она по-прежнему говорит, как  ворона Горг. -
Ты знаешь, как гудят мухи.
     Возьми записку.
     Не хочу.
     Да, но  тебе  НУЖНО  ее  взять! Бери! Куда  подевалась  твоя СИЛА ВОЛИ,
трусишка ты эдакая!
     Хороший вопрос. Чертовски хороший вопрос. Язык Джуди облизывает верхнюю
губу и губной желобок. Она берет записку, разворачивает ее.

     Извините,  почка  только одна.  Вторую  я  поджарил  и съел. Вкуснятина
необыкновенная.
     Рыбак.

     Нервы  в  пальцах,  ладонях,  запястьях  и  предплечьях  Джуди  Маршалл
внезапно отключаются. Лицо бледнеет настолько, что на щеках становятся видны
кровеносные сосуды. Записка выпадает из пальцев и планирует  на пол. Вновь и
вновь выкрикивая имя сына, она откидывает крышку рыбацкой корзины.
     Внутри блестящие  красные  "колбаски"  кишок,  по которым ползают мухи.
Морщинистые легкие, насос размером с кулак, который служил ребенку  сердцем.
Лиловый шматок печени и... одна почка.  Внутренности кишат мухами и весь мир
- торг, торг, торг.
     В солнечной  тишине кухни  Джуди  Маршалл  начинает  выть,  и  это  вой
безумия, вырвавшегося из клетки безумия, в которое погрузился ее рассудок.

        "x x x"

     Батч  Йеркса  собирался  быстренько выкурить  сигарету  и  вернуться на
рабочее место: в день Клубничного фестиваля всегда полно  дел (отметим,  что
добросердечный Батч, в отличие от Пита Уэкслера, не питает ненависти к этому
празднику).  Но  тут  из   крыла  "Колокольчик"  вышла   Петра  Инглиш,  они
разговорились о мотоциклах, и двадцать минут пролетели как один миг.
     Он говорит Петре, что ему  пора, она говорит, что нужно во всем  видеть
светлую сторону, а темную стараться не замечать.
     Батч  проскальзывает  в дверь, за которой его  ждет неприятный сюрприз.
Чарльз Бернсайд,  вот  дрянь, стоит  рядом со столом Батча  и держит  в руке
камень, который Батч использует как пресс-папье (его  сын сделал его прошлым
летом, в лагере, во всяком случае, надпись, и Батч  думает, что  это круто).
Батч ничего не имеет против пациентов "Центра", он бы отчитал Пита Уэкслера,
если б узнал,  как тот тушит окурки, насчет того, чтобы заложить - речи нет,
но он не любит, когда трогают его вещи.
     Особенно  этот  старик,  который более чем мерзок, когда  ему  отшибает
остатки ума. Как сейчас. Батч это  видит по глазам  старика. Настоящий Берни
Бернсайд вернулся, возможно, в честь Клубничного фестиваля.
     Что  же  касается клубники, то Берни, похоже,  ею  уже  полакомился. На
губах и в уголках рта алые следы.
     Но на алое Батч и не смотрит. На Берни и другие пятна. Коричневые.
     - Не хочешь убрать с него руку, Чарльз? - спрашивает он.
     - Убрать с чего? - любопытствует Берни и добавляет: - Подтиральщик.
     Батч не хочет говорить: "С моего любимого камня". Звучит глупо.
     - С моего пресс-папье.
     Берни смотрит на  камень, который только  что  положил на стол (на  нем
были  кровь и волосы, когда  он выходил из туалетной кабинки, но раковины  и
нужны для того, чтобы смывать грязь). Опускает руку.
     - Вымой меня, болван. Я обосрался.
     - Это я вижу. Но сначала скажи,  не растащил  ли ты свое дерьмо по всей
кухне. Я знаю, ты там был, поэтому не ври.
     - Ходил мыть руки, - отвечает Берни и показывает руки.
     Они  шишковатые,  но розовые и чистые. Даже под ногтями нет  грязи.  Он
точно их вымыл. Потом добавляет:
     - Дрочило.
     - Пошли со мной в ванную, - говорит Батч. - Дрочило-подтиралыцик вымоет
тебя.
     Берни фыркает, но идет с готовностью.
     -  Приготовился к  танцам?  - спрашивает Батч, чтобы  что-то сказать. -
Начистил ботинки, большой мальчик?
     Берни,  который  может  иногда удивить, если  вдруг  приходит  в  себя,
улыбается, показывая редкие желтые зубы. Они вымазаны красным, как и губы.
     - Да, сэр, я готов поплясать.

        "x x x"

     Хотя лицо  Эбби  остается  бесстрастным,  рассказ  Ти-Джи  о  брошенных
велосипеде  и  кроссовке  Тайлера  Маршалла он  слушает  с все  возрастающей
тревогой. А вот на лице Ронни - просто страх.
     -  Что будем делать, Эбби? -  спрашивает Ти-Джи, доложив  о результатах
своей  поездки.  Он  только-только  восстановил  дыхание  после   того,  как
буквально взлетел на холм, где находится магазин "С семи до одиннадцати".
     -  В каком смысле  - что  будем делать? - переспрашивает Эбби. - То же,
что и всегда. Поедем  вниз,  посмотрим, не найдем  ли бутылок, которые можно
сдать. Потом в парк, меняться картами "Магии".
     - Но.., но.., что, если...
     - Закрой пасть, - обрывает его Эбби.  Он  знает, что  собрался  сказать
Ти-Джи, и  не хочет этого  слышать. Его отец  говорит, что бросать  шапку на
кровать - кликать беду,  и Эбби никогда этого не делает. Если  уж беду можно
накликать брошенной на кровать шапкой, то к чему может  привести  упоминание
психаубийцы?
     Но  тут этот  идиот Ронни Мецгер  все  равно  поминает его...  пусть  и
по-своему:
     - Но, Эбби, а вдруг это Бырак? Что, если Тайлера схватил...
     - Заткнись, твою  мать! - кричит Эбби и поднимает кулак,  чтобы ударить
недоумка.
     В  этот  момент  тряпкоголовый,  продавец  в  тюрбане,  выскакивает  из
магазина, как чертик из шкатулки.
     - Ругаться идите в другое место! А не то я вызову полицию!
     Эбби   медленно   выезжает   со   стоянки,   поворачивает   в  сторону,
противоположную Гомик-стрит (бормочет себе под нос:
     "Паршивый  ниггер", -  тоже  словечки  отца,  хотя  продавец выходец из
Азии), оба мальчика следуют за ним. Миновав  квартал, Эбби останавливается и
поворачивается к ним. Лицо каменеет, плечи расправляются.
     - Он уехал один полчаса тому назад, - отчеканивает он.
     - Что? - спрашивает Ти-Джи.
     - Кто уехал? - спрашивает Ронни.
     - Тай  Маршалл. Если кто-нибудь спросит, он  уехал полчаса назад. Когда
мы были.., м-м-м... - Эбби  пытается вспомнить  недалекое  прошлое, для него
это сложно, сказывается отсутствие практики. В обычной ситуации Эбби Уэкслер
обходится исключительно настоящим.
     -  Когда мы разглядывали витрины  "Универмага"? -  спрашивает Ти-Джи, в
надежде, что удастся избежать индейского ожога Эбби.
     Эбби в упор смотрит на него, потом улыбается. У Ти-Джи сразу улучшается
настроение. В недоумении  только Ронни Мецгер. С  бейсбольной битой в  руках
или на коньках Ронни - король. В остальное время соображает не очень.
     - Совершенно верно, - кивает Эбби.  - Мы разглядывали витрину "Шмитта",
мимо проехал этот  пикап, из кабины которого доносилась дерьмовая панковская
музыка, а потом Тай сказал, что он уезжает.
     - И куда он хотел поехать? - спрашивает Ти-Джи.
     Эбби неумен, но хитер и осторожен. Он интуитивно  чувствует, что лучшая
история - короткая, меньше шансов, что тебя поймают на противоречиях.
     - Он нам не говорил. Просто сказал, что уезжает.
     -  Он никуда  не хотел ехать, - говорит Ронни. - Просто  отстал, потому
что он...  - Замолкает, чтобы  правильно выстроить слоги  в слове, и на этот
раз ему это удается:
     - Копуша.
     - Вот этого не надо, - качает  головой Эбби.  -  Что, если... что, если
этот парень добрался до  него, кретин? Ты хочешь, чтобы люди говорили, будто
все произошло, потому что он не смог ехать с одной скоростью с нами?  Что он
погиб,  потому что мы оставили  его одного? Ты хочешь, чтобы люди  говорили,
что мы виноваты?
     - Да ладно,  - отмахивается Ронни.  - Ты же  не  думаешь,  что Бырак...
Рыбак схватил Тая, не так ли?
     - Я не знаю, и мне без разницы. Даже хорошо, что его нет.
     Он мне уже порядком надоел.
     - Ага, - вроде бы Ронни такое  объяснение устроило. "Какой же кретин, -
думает Эбби. - Полнейший, законченный кретин".
     Если  вы в это не верите, подумайте,  с чего  это Ронни, который силен,
как лошадь, терпит индейские  ожоги Эбби.  Конечно, придет день, когда Ронни
больше  не  станет  терпеть  и от души  вмажет  Эбби,  но последнего это  не
волнует. С попытками заглянуть в будущее у него дело обстоит еще хуже, чем с
прошлым.
     - Ронни, - продолжает Эбби.
     - Что?
     - Где мы были, когда Тайлер уехал?
     - Э... У витрины "Универмага Шмитта"?
     - Точно. И куда он поехал?
     - Он не сказал.
     Эбби  видит,   что  эта  версия   уже  стала  для   Ронни  истиной,   и
поворачивается к Ти-Джи:
     - Ты понял?
     - Понял.
     - Тогда поехали.
     Они едут. Кретин чуть обгоняет Эбби и Ти-Джи, когда  они сворачивают на
обсаженную деревьями улицу, и Эбби этому не мешает. Подъезжает чуть  ближе к
Ти-Джи и спрашивает:
     - Что ты там еще видел? Кого-нибудь? Человека?
     Ти-Джи мотает головой.
     - Только его велосипед и  кроссовку. -  Он замолкает, вспоминая. -  Еще
там валялись листья. С зеленой изгороди. И вроде бы перо. Воронье перо.
     Эбби его не  слушает. Он  ищет ответ на  другой вопрос: неужели Рыбак в
это утро так близко  подобрался к нему? Настолько близко, что  утащил одного
из его друзей. Кровожадной его части мысль эта нравится, приятно представить
себе, как монстр убивает Тая Маршалла, который в  последнее время все больше
раздражал его, и готовит из него  ленч. Но другая его часть детская, в ужасе
(эта часть  обычно  берет  верх поздним  вечером, когда  он  лежит без сна в
кровати, глядя  на тени, обретающие страшные формы и надвигающиеся).  Есть в
нем  и еще одна  часть  -  взрослого,  которая интуитивно и  незамедлительно
принимает меры, дабы избежать внимания властей, на случай, если исчезновение
Тайлера поставит на уши весь город.
     Но самое главное, как и Дейл Гилбертсон, и отец Тая, Фред, Эбби Уэкслер
не  верит,  что  такое может  случиться.  Просто  не  может  заставить  себя
поверить,  что  Тайлера  больше  нет.  Даже  после  Эми  Сен-Пьер  и  Джонни
Иркенхэма,  которого порезали  на  куски, развесив их в старом курятнике. То
дети, о которых  Эбби  слышал в вечерних новостях, выдумки из Телеландии. Он
не знал Эми или Джонни, поэтому они могли умереть, как всегда умирают люди в
кино или на телевидении. Тай - другое  дело. Тай  только что  был рядом.  Он
говорил с  Эбби.  Эбби  говорил с ним.  По разумению  Эбби,  сие равносильно
бессмертию.  Если  Рыбак смог добраться до Тая, он  может  добраться до кого
угодно. Включая его самого. А вот в это, как Дейл и Фред, он поверить просто
не  может.  В  глубине  сердца  он  свято верит,  что  на планете  Эбби  все
прекрасно, нет там ни Рыбака, ни его злодеяний.
     - Эбби, ты думаешь... - подает голос Ти-Джи.
     - Нет,  -  уверенно  отвечает  Эбби.  - Он  появится.  Поехали  в парк.
Бутылками займемся позже.

        "x x x"

     Фред Маршалл  оставил пиджак  спортивного  покроя и галстук в кабинете,
закатал рукава  и  помогает  Роду Тисбюри  распаковать  новенькую почвофрезу
компании  "Хилер". В  ряду  моделей  компании  -  это  новинка, и  смотрится
почвофреза прекрасно.
     - Я ждал такую  машину двадцать лет, - говорит  Род.  Ловко подсовывает
лом под  крышку  большого  ящика, и  одна из стенок  падает  на бетонный пол
ангара  предпродажной  подготовки и технического обслуживания. Род - главный
механик  "Гольца", и в этом ангаре  он - король. - Она  подойдет и фермеру с
небольшим участком земли, и городскому садовнику. Если к осени ты не сможешь
продать дюжину этих красоток, значит, ты плохо работаешь.
     - К концу августа я продам двадцать, - уверенно отвечает Фред. При виде
этого зеленого чуда техники все  тревоги забылись. Она не  только вспахивает
землю, к ней прилагаются еще приспособления, которые  мгновенно навешиваются
на каркас.
     Ему  хочется   запустить   почвофрезу,  послушать,  как  она  работает.
Двухцилиндровый двигатель радует глаз.
     - Фред?
     Он нетерпеливо  оборачивается. Ина  Гейтскилл, секретарь  Теда Гольца и
регистратор Центра.
     - Что?
     - Тебе звонят по первой линии.  - Она указывает на настенный телефонный
аппарат,  где мигают  лампочки.  В стоящем в ангаре грохоте - пневматические
отвертки сражаются  с  винтами  старого трактора  "Кейз"  -  никакие звонки,
разумеется, не слышны.
     - Может, ты запишешь сообщение, Ина? Я помогаю Роду оживить этого зверя
и...
     - Я думаю, тебе лучше поговорить. Звонит Энид Первис.
     Твоя соседка?
     Поначалу Фред не понимает,  о ком  речь.  Но  память продавца,  которая
автоматически складирует имена и фамилии,  приходит на помощь. Энид  Первис.
Жена Дека. Угол Робин-Гуд-лейн к Мейд-Мариан-уэй. Он видел Дека этим  утром.
Они помахали друг другу.
     Одновременно он замечает, что глаза у Ины  слишком  большие, а  вот рот
вдруг стал маленьким. На лице написана тревога.
     - В чем дело? - спрашивает Фред. - Ина, в чем дело?
     - Я не знаю, - потом, с неохотой:
     - Что-то насчет твоей жены.
     - Лучше  поговорите с ней, босс,  - говорит Род, но  Фред уже бежит  по
измазанному маслом полу к телефонному аппарату.

        "x x x"

     Домой  он приезжает  через десять  минут  после отъезда из Гольца".  Со
стоянки  для   сотрудников  он  вылетел  пулей,  веером,  словно  подросток,
заполучивший  автомобиль отца, выбросив гравий  из-под задних колес.  Его до
смерти  напугало  спокойное  изложение  событий  Энид   Первис,  ее  попытки
показать, что она не видит в случившемся ничего тревожного.
     Прогуливая  Потси, она  проходила мимо дома Маршаллов,  когда  услышала
крик  Джуди.  Не один крик - два. Разумеется, Энид поступила, как и положено
соседке: подошла  к  двери.  Постучала,  приподняла  крышку щели  для почты,
позвала. Если бы  ей не ответили, она бы позвонила  в полицию. Даже не стала
бы  возвращаться  домой.  Зашла бы в  дом  Плотски, которые  живут  напротив
Маршаллов, и позвонила бы оттуда. Но...
     - Я в порядке, - ответила Джуди, а потом расхохоталась.
     Визгливо и пронзительно.  Смех встревожил Энид еще больше, чем крики. -
Все это сон. Даже Тай - сон.
     - Ты не порезалась, дорогая? - спросила Энид через щель для почты. - Ты
не упала?
     - Плетеной рыбацкой корзины не было, - отозвалась Джуди. - Она мне тоже
приснилась.  И  тут,  после  заминки  Энид призналась  Фреду,  Джуди  начала
плакать. Эти  звуки,  долетавшие сквозь щель  для почты, бередили душу. Даже
собака заскулила.
     Энид  спросила, не может ли  она войти  и  посмотреть,