зам он  видит, что  она, во-первых, не понимает  слово
"английский", а во-вторых, точно знает, о чем он толкует.
     - Софи.
     - Да.
     - Софи-Софи-Софи.
     Стараясь привыкнуть к ее реальности. Стараясь  убедить себя, что это не
сон.
     Улыбка освещает ее лицо. Джек думает, как приятно поцеловать ее губы, и
у  него подгибаются  колени. Внезапно ему  четырнадцать  лет,  и он  гадает,
посмеет  ли  поцеловать свою  девушку при расставании, когда проводит  ее до
дому.
     -  Да-да-да,  -  отвечает  она, и  улыбка гаснет.  -  Ты понимаешь?  Ты
понимаешь, что уже здесь и как сюда попал?
     Над головой и вокруг полощится и как бы вздыхает белая ткань. Полдюжины
ветерков обдувают его со всех сторон, и до него доходит, что из другого мира
он  принес  пленку  пота  на  коже  и  от него может плохо пахнуть.  Быстрым
движением  руки он стирает пот  со  лба и щек, не  желая  даже  на мгновение
упускать Софи из виду.
     Они в  каком-то  шатре. Он огромный.., состоит из многих помещений.., и
Джек думает  о  павильоне,  в котором  умирала  королева Долин, Двойник  его
матери.   Но  там   стены  были  из  дорогих,  многоцветных  тканей,   пахло
благовониями и  печалью (смерть  королевы  казалась неизбежной). Этот  шатер
ветхий и рваный. В стенах и потолке полно дыр, а там, где  материал остается
целым, он такой тонкий, что Джек  видит сквозь него и землю,  и  растущие на
ней деревья. При  порывах ветра  некоторые  из  дыр расползаются  на глазах.
Прямо над головой Джек видит муаровый силуэт. Вроде бы крест.
     - Джек, ты понимаешь, как ты...
     -  Да. Я перескочил.  - Хотя с  его губ срывается  совсем другое слово.
Литературное  значение  этого  слова -  горизонтальная дорога. -  И захватил
многое  из кабинета Спайлгмана. - Он наклоняется, поднимает плоскую каменную
пластину с высеченным  на ней цветком. - Как я понимаю, в моем мире это была
репродукция картины Джорджии О'Киф. А это... - Он  указывает на почерневший,
потухший  факел,  прислоненный к белой стене. - Я думаю, это..,  галогеновая
лампа.
     Софи хмурится:
     - Га-ло-хеновая...
     Он чувствует, как его онемевшие губы раздвигаются в улыбке.
     - Не важно.
     - Но ты в полном порядке.
     Он понимает: ей нужно,  чтобы он  был в полном порядке, и отвечает, что
да, конечно, хотя до  полного порядка далеко.  Он болен, и  рад  этому.  Его
болезнь  называется любовью,  и от нее ему  никогда  не излечиться. Если  не
считать  его чувств  к  матери,  а это совсем  другая любовь, что  бы там ни
говорили  фрейдисты, у него  такое впервые. Да, конечно, он и раньше  думал,
что  влюблялся, но только  сейчас  понял,  что  все было  не то.  В этом его
убеждают голубизна ее глаз, улыбка, даже тени, отбрасываемые на  лицо рваным
шатром. В  этот момент, -  если  б  она попросила,  он бы попытался сдвинуть
гору,  пройти сквозь горящий  лес  или принести с полюса лед, чтобы охладить
чашку чая, и, учитывая все это, он, конечно же, не в полном порядке.
     Но ей нужно, чтобы он был в полном порядке.
     Это нужно и Тайлеру.
     "Я  -  копписмен",  - думает  он.  Сначала  идея  кажется  ничтожной  в
сравнении  с красотой Софи, в  сравнении  с тем, что она есть,  но потом она
начинает набирать силу. Как всегда. В конце концов, что, собственно, привело
его сюда? Привело против воли, против желания.
     - Джек?
     - Да, я в порядке. Мне уже приходилось перескакивать... переноситься из
одного мира в другой.
     "Но никогда в присутствии такой ослепительной красавицы, - думает он. -
В этом проблема. Вы - проблема, моя милая леди".
     -  Да.  Приходить и уходить - твой талант.  Один из твоих талантов. Так
мне сказали.
     - Кто?
     - Скоро  узнаешь, -  отвечает она. - Скоро. Нам многое надо успеть, но,
думаю,  мне  нужна  короткая  передышка. Ты..,  при  виде  тебя  у  меня  аж
перехватило дыхание.
     Джек страшно этому рад. Он замечает, что по-прежнему держит руку Софи и
целует ее, как  Джуди целовала его  руки  в мире,  расположенном  по  другую
сторону стены, разделяющей тот мир и этот. При этом видит аккуратные повязки
на кончиках трех пальцев. Ему очень хочется обнять Софи,  он не решается: на
такую красоту можно только молиться.  Она  чуть  выше  Джуди, и волосы у нее
чуть  светлее,  цвета  меда,   вытекающего  из  разломанных  сотов.  На  ней
простенькое  белое  платье   из  хлопчатобумажной  ткани,  отделанное  синей
тесьмой, под цвет  глаз. С воротником-стойкой и маленьким V-образным вырезом
на шее.
     Подол прикрывает колени. Ноги голые, на одной серебряный браслет, такой
тонкий, что его практически не видно. Грудь у нее больше, чем у Джуди, бедра
шире. Казалось бы, сестры, но россыпь веснушек на переносице одинаковая, как
и белая линия шрама на тыльной стороне ладони левой руки.  Причины появления
шрама разные, Джек в этом  не сомневается, но абсолютно точно знает, что они
повредили руку в один и тот же час и день.
     -  Ты - ее  Двойник. Двойник Джуди  Маршалл. -  Только  с губ срывается
другое слово - не Двойник. Вроде бы  странно, глупо, но что поделаешь, арфа.
Потом он подумает  о том, как  близко расположены  струны  арфы, разделенные
только на толщину пальца, и решит, что, возможно, не так уж и глупо.
     Она смотрит в землю, рот ее чуть приоткрывается, потом поднимает голову
и пытается улыбнуться.
     -  Джуди.  По  другую  сторону  стены.   В  детстве  мы  с  ней   часто
разговаривали.  Даже  когда  выросли,  разговаривали  в  наших  снах.  -  Он
встревожен, увидев, как слезы наполняют глаза и текут по щекам. - Я свела ее
с ума? Она обезумела? Пожалуйста, скажи, что нет.
     -  Нет,  - отвечает Джек. - Она,  конечно,  идет по канату,  но пока не
упала с него. Джуди - женщина крепкая.
     - Ты должен вернуть ей Тайлера, - говорит ему Софи. - Ради нас обоих. У
меня никогда не было детей. Я  не могу  родить. Я.., надо мной  надругались,
понимаешь. В молодости. Надругался человек, которого ты хорошо знал.
     Ужасная догадка озаряет Джека. Вокруг полощутся рваные стены шатра.
     - Морган? Морган из Орриса?
     Она наклоняет голову, может, это и  к  лучшему. Потому  что лицо  Джека
перекашивает злобная гримаса. В этот момент он сожалеет о том,  что не может
вновь убить Двойника Моргана  Слоута. Он думает, а  не  спросить ли, как это
случилось, потом понимает, что не стоит.
     - Сколько тебе было лет?
     -  Двенадцать, -  отвечает она.., как он и ожидал.  Произошло это в тот
самый год, когда Джеки исполнилось двенадцать и он пришел сюда, чтобы спасти
свою мать. Но сюда ли он приходил? Это Долины? Вроде бы ощущения другие.
     Похожие.., но не совсем.
     Его  не  удивляет,  что  Морган изнасиловал  двенадцатилетнюю  девочку,
изнасиловал так,  что она  лишилась возможности  иметь детей. Отнюдь. Морган
Слоут, кое-где  известный как Морган  из Орриса, хотел  править не одним или
двумя мирами, а всей вселенной.  Если  у мужчины столь честолюбивые замыслы,
несколько  изнасилованных  девочек  -  мелочевка,  на  которую  не  обращают
внимания.
     Она  осторожно проводит  подушечками  больших пальцев по коже  под  его
глазами. Подушечки нежные, как перышки. В изумлении смотрит на него:
     - Почему ты плачешь, Джек?
     - Воспоминания, - отвечает он. - Основная причина слез, не так ли? - Он
вспоминает  мать,  сидящую  у  окна, с сигаретой  в руке, слушающую  "Крейзи
армз".  - Да,  именно  прошлое  - основная причина. Там боль, которую нельзя
забыть.
     - Возможно,  - признает Софи. -  Но сейчас не  время думать  о прошлом.
Сегодня мы должны думать о будущем.
     - Да, но если бы я мог задать несколько вопросов...
     - Хорошо, но только несколько...
     Джек  пытается  заговорить, но с  губ  не  слетает ни  одного звука. Он
смеется:
     -  Когда я смотрю на тебя, у меня тоже перехватывает дыхание.  Должен в
этом признаться.
     Щеки  Софи  загораются румянцем, она  опускает глаза.  Тоже  собирается
что-то  сказать..,  потом  плотно сжимает  губы.  Джеку хочется,  чтобы  она
заговорила, и при этом он рад ее молчанию.
     Он мягко сжимает ей руку, она поднимает  голову, ее синие  глаза широко
раскрыты.
     - Я знал тебя? Когда тебе было двенадцать?
     Она качает головой.
     - Но я тебя видел.
     - Возможно. В большом павильоне.  Моя мать была одной из фрейлин Доброй
Королевы. Я тоже.., самой младшей. Ты мог меня видеть.  Я думаю, что  видела
тебя.
     Джеку требуется несколько секунд, чтобы переварить смысл ее слов, потом
он продолжает.  Время поджимает. Они оба это знают. Он чуть  ли не физически
чувствует его бег.
     - Ты и Джуди - двойники, но путешествовать вы не можете. Она никогда не
была в твоем сознании здесь, а ты в ее - там.
     Вы.., говорите через стену.
     - Да.
     -  Когда  она  что-то писала,  это  была ты, шепчущая по другую сторону
стены.
     -  Да. Я знала, как сильно я  давлю  на  нее, но ничего другого  мне не
оставалось. Не оставалось!  Дело не в том, чтобы  вернуть ей  сына, хотя это
тоже важно. Есть более серьезные причины.
     - Например?
     Она качает головой:
     -  Не  мне  рассказывать тебе  о них.  Это  сделает  другой человек,  в
сравнении с которым я - пылинка.
     Он  смотрит  на аккуратные повязки на кончиках пальцев  и думает о том,
как  яростно  Софи и Джуди пытались прорваться сквозь стену  друг  к  другу.
Морган  Слоут,   похоже,  становился   Морганом  из  Орриса  усилием   воли.
Двенадцатилетним  мальчиком  Джек  встречал  и  других,  обладающих  тем  же
талантом.
     Он был не из их породы. Оставался Джеком в обоих мирах.  А  вот Джуди и
Софи не могли перемещаться  в сознание друг друга. Что-то им препятствовало,
они  лишь  перешептывались  через  стену  между  мирами.  И  Джек  не  может
представить себе более печальной повести.
     Джек оглядывает рваный  шатер, непрерывное движение пятен света и тени.
Хлопают полотнища. Через дыру в стене  он видит в соседней комнате несколько
перевернутых коек.
     - Где мы?
     Она улыбается:
     - Для некоторых это госпиталь.
     -  Да?  -  Он  вскидывает голову,  вновь  смотрит  на очертания креста.
Муаровый,  но когда-то точно  был красным.  "Красный крест,  глупенький",  -
думает он. - Ага! Но он.., несколько.., э.., древний?
     Улыбка Софи становится шире,  и Джек понимает, что она ироничная. Каким
бы ни был этот госпиталь,  здесь, похоже,  пациентам оказывают  совсем не ту
помощь, как в клинической больнице.
     -  Да,  Джек.  Очень  древний. Когда-то  таких  госпиталей было  больше
десятка, в Долинах, в Верхнем мире, в Срединном мире.
     Теперь они наперечет. Может, это последний. Сегодня он здесь.
     Завтра... - Софи вскидывает руки,  опускает. - Где угодно! Может, по ту
сторону стены, что и Джуди.
     - Прямо-таки странствующий медицинский цирк.
     Должно быть, она воспринимает его слова как шутку, потому что смеется и
хлопает в ладоши:
     - Да! Да, конечно! Хотя ты едва ли захотел бы здесь лечиться.
     "Что означают ее слова?"
     -  Наверное,  не  захотел   бы,   -  соглашается  он,  окинув  взглядом
расползающиеся стены, порванные потолки, шесты-стойки, которые того  и гляди
сломаются. - Со стерильностью здесь не очень.
     - Однако, будь ты пациентом, - Софи говорит очень серьезно, но ее глаза
весело поблескивают, - ты бы подумал, что лучше госпиталя просто не найти. В
заботе  и  внимании  Смиренным  сестрам  <Подробнее  в  повести  С. Кинга
"Смиренные  сестры  Элурии",  опубликованной  на русском  языке  в  сборнике
"Легенды" издательством ACT.> равных нет.
     Джек вновь оглядывается:
     - А где они?
     - Смиренные  сестры не показываются на  глаза, когда  светит  солнце. И
если  мы  хотим  остаться  в  живых,  Джек,  каждый из  нас  должен покинуть
госпиталь и продолжить свой путь задолго до наступления темноты.
     У него  щемит сердце при мысли о том, что каждому  из них действительно
придется идти своим, отдельным путем, пусть он и знает, что другого не дано.
Но любопытство заставляет задать следующий вопрос. Копписмен всегда остается
копписменом.
     - Почему?
     -  Потому  что  Смиренные  сестры - вампиры, и их  пациенты  никогда не
выздоравливают.
     Джеку становится не по себе. На лице - тревога.  Софи он верит: в мире,
где есть место вервольфам, вполне могут быть и вампиры.
     Она касается его руки. По телу Джека пробегает дрожь желания.
     - Не бойся, Джек. Они тоже служат Лучу <Английское  слово beam имеет
несколько значений  Основные  -  балка и  луч.  Отсюда и некоторая путаница.
Ранее, прочитав письмо, в котором упоминалась  башня,  Джек решил, что  речь
идет о  балках несущие балки разрушаются,  башня падает. Софи же определенно
говорит  о  Лучах,  тех  самых,  что  играют  важную роль  в  цикле  "Темная
башня".>. Все живое служит Лучу.
     - Какому лучу?
     -  Не важно. - Ее  пальцы сильнее сжимают  запястье Джека.  - Тот,  кто
ответит на твои вопросы, скоро будет здесь, если уже не пришел. - Она искоса
смотрит на  него, улыбается.  - Когда ты выслушаешь его,  тебе  станет проще
задавать вопросы.
     Джек понимает, что ему указывают на его невежество, но  указывает Софи,
а потому не чувствует обиды. Он  с готовностью идет следом  за  ней из одной
комнаты  большого и древнего госпиталя в  другую.  Переходя  из помещения  в
помещение, понимает, какое огромное это сооружение. Еще он ощущает, несмотря
на свежий ветерок, слабый, но неприятный запах, смесь запахов бродящего вина
и испортившегося мяса.  Что это за мясо, Джек знает. Он сотни раз выезжал на
место преступления,  где  его поджидал очередной труп, так что догадаться не
трудно.

        "x x x"

     Мы бы допустили  бестактность,  покинув  Джека в тот момент,  когда тот
встретил любовь всей  своей  жизни,  вот мы этого и  не сделали.  Но теперь,
когда  Джек  и  Софи шагают по госпиталю, давайте выскользнем за  его тонкие
стены. Снаружи нас  встречают сухая  земля, красные скалы, кустарник, цветы,
чем-то  напоминающие  калохортус,   невысокие  сосны,   несколько  кактусов.
Откуда-то доносится журчание воды.  Полотно стен и  крыши госпиталя шуршит и
хлопает,  как   паруса   торгового  корабля,  поймавшего  ветер.   Легко   и
непринужденно  скользя   вдоль   восточной  стены   госпиталя,  мы  замечаем
набросанные вдоль  нее  предметы. Тут и  каменные  пластины  с  рисунками, и
прекрасная медная роза, которая, судя по всему,  побывала в раскаленной печи
и оплавилась, и маленький коврик,  мясницким тесаком разрезанный надвое. Все
это  вещи, которые вместе с Джеком перенеслись  из одного  мира в другой. Мы
видим  обугленную телевизионную электронную трубку,  лежащую среди  осколков
стекла,  несколько  батареек  "Дюраселл  АА", расческу  и,  что  уже  совсем
странно,  женские  белые нейлоновые  трусики  с розовой  надписью  "Sunday".
Произошло столкновение миров.
     Предметы   у   восточной   стены   госпиталя  показывают   силу   этого
столкновения.
     Так, где их  шлейф обрывается,  можно  сказать, в голове  кометы, сидит
мужчина,  который  нам  знаком.  То  есть  мы  впервые   видим  его  в  этой
бесформенной коричневой тунике (и он, само собой, не знает, как носить такую
одежду,  потому что она определенно  открывает  лишнее),  сандалиях  на босу
ногу,   с   волосами,  зачесанными  назад  и  собранными  в  конский  хвост,
перехваченный  лентой   из   грубой,  невыделанной  кожи,   но  перед  нами,
безусловно, Уэнделл Грин. Он что-то бормочет себе под нос.
     Слюна течет из уголков рта. Он пристально смотрит на мятые листы писчей
бумаги, свернутые трубкой, которую  он держит в правой руке.  Если он сумеет
понять, как диктофон "Панасоник" превратился в  мятую бумагу,  то, возможно,
начнет соображать, что к чему. Но до этого еще далеко.
     Уэнделл (мы продолжим называть его Уэнделлом  и  не будем ломать голову
над  тем,  какое  имя он может получить, или  не получить,  в этом маленьком
уголке вселенной,  поскольку  он сам этого не  знает, да  и  не хочет знать)
замечает батарейки "Дюраселл АА". Подкрадывается к ним, поднимает и начинает
вставлять  в  бумажную трубку. Ничего путного,  разумеется, не  выходит,  но
Уэнделла  это не останавливает.  Как сказал  бы Джордж Рэтбан: "Дайте  этому
парню сачок, и он постарается поймать им обед".
     - Че... - говорит  знаменитейший  репортер округа  Каули,  продолжающий
засовывать батарейки в трубку из листков. - Че.., за. Че.., за! Черт побери,
залезайте в...
     Звук.., приближающееся  позвякивание  (это  же  надо!) шпор, привлекает
внимание  Уэнделла, и он отрывается от батареек  и листов, поднимает голову.
Его выпученные  глаза широко  раскрыты. Окончательно и бесповоротно рассудка
Уэнделл, возможно, не потерял, но на данный момент  его рассудок определенно
повез жену и детей в "Диснейленд". А то, что Уэнделл видит перед собой, ни в
коей мере не способствует скорейшему возвращению рассудка.
     Когда-то в нашем мире жил прекрасный актер, которого звали Вуди  Строуд
<Строуд Вуди  (Вудро; 1914  -  1994) - американский киноактер. Снимался с
начала  сороковых.  Ранее  профессиональный  футболист  и  борец.  В  России
наиболее  известен как партнер Керка Дугласа по фильму "Спартак" (1960).>
(Лили его знала, более того, в конце шестидесятых снялась в фильме "Экспресс
правосудия"  студии "Америкэн интернешнл").  Человек, который приближается к
тому месту, где  Уэнделл Грин сидит  на земле  с трубкой из  мятых листов  и
батарейками "Дюраселл", очень похож на этого актера. На нем вытертые джинсы,
синяя  рубашка  из   "шамбре".   На  шее   -  платок,  на   широком  кожаном
ремне-патронташе  с  четырьмя десятками  поблескивающих  патронов -  тяжелый
револьвер в кожаной же  кобуре. Гладко выбритый  череп,  глубоко  посаженные
глаза.  Через  плечо на  вязаной ленте -  гитара.  На другом плече вроде  бы
попугай. Только двухголовый.
     - Нет. Нет, - вырывается у Уэнделла. - Нет. Не вижу. Не.
     Вижу.  Этого. -  Он наклоняет голову  и  возобновляет попытки  вставить
батарейки в бумажную трубку.
     Тень мужчины падает на Уэнделла, но тот отказывается поднимать голову.
     - Привет, незнакомец, - здоровается мужчина.
     Уэнделл по-прежнему не поднимает головы.
     - Меня зовут Паркус. В этих местах я представляю закон.
     Как тебя зовут?
     Уэнделл  не  отвечает,  если не принимать за  ответ  бессвязные  звуки,
срывающиеся со слюнявых губ.
     - Я спросил твое имя.
     - Уэн, - отвечает  наш  давний  знакомец (не можем  же  мы назвать  его
другом), не поднимая головы. - Уэн. Делл. Гри...
     Грин. Я.., я.., я...
     -  Не  торопись.  -  В  голосе  Паркуса  слышится  сочувствие. - Я могу
подождать, пока ты соберешься с мыслями.
     - Я.., газетный ястреб!
     - О? Вот, значит, ты кто? -  Паркус нависает над ним, Уэнделл вжимается
в  податливую  стену  госпиталя. - Да,  это что-то новенькое. Вот что я тебе
скажу, я  видел  ястребов-рыболовов, я видел красноплечих ястребов, я  видел
серых ястребов, но ты мой первый газетный ястреб.
     Уэнделл поднимает голову, быстро-быстро моргает.
     Одна голова попугая, сидящего на левом плече Паркуса, говорит:
     - Бог - это любовь.
     - Пойди оттрахай свою мать, - тут же подает голос вторая голова.
     - Все должны искать реку жизни, - первая.
     - Пососи мой член, - вторая.
     - Мы растем навстречу Богу, - первая.
     - Обоссысь, - вторая.
     Головы  говорят  друг за другом,  не  перебивая,  даже тембр  голоса  и
интонации  у  них  одинаковые. Уэнделл  еще  подается  назад и  возобновляет
прерванное занятие:  вставляет батарейки  в бумажную трубку,  которая в  его
руке изогнулась, а верхние слои разбухли от пота.
     - Не  обращай на них  внимания,  - говорит Паркус. - Я вот  не обращаю.
Можно сказать, не слышу их, и это правда. Заткнитесь, мальчики.
     Попугай замолкает.
     - Одна голова  - Святость, вторая - Нечестивость.  Я держу  попугая для
того, чтоб