цо  у нее на пальце, с каким-то
драгоценным  камнем  размером с яйцо  малиновки, но цветом  куда бледнее. Он
задумывается и не в первый раз, что должна сделать женщина, чтобы заработать
такое кольцо.
     Она  стоит, постукивая ножкой  по полу,  не мешая ему  смотреть. За его
спиной Чарльз  Бернсайд продолжает  медленно продвигаться к мужской комнате.
Глядя  на  этого  дряхлого  старика  с  костлявыми  ногами  и  растрепанными
волосами, можно подумать,  что дни, когда  в нем бурлила  жизнь,  остались в
прошлом.
     Но впечатление обманчиво. Более чем обманчиво.
     - Миз Вайлес? - наконец выдавливает из себя Уэкслер.
     - Актовый зал, Пит. Одна нога здесь -  другая  там.  И сколько раз тебе
говорили, что нельзя курить в помещении, где живут пациенты.
     Прежде  чем он успевает  ответить,  она  разворачивается и,  сексуально
покачивая  бедрами, идет к актовому залу "Макстона", где  во второй половине
дня должны состояться танцы, венчающие Клубничный фестиваль!
     Со вздохом Пит прислоняет швабру к стене и следует за ней.

        "x x x"

     Чарльз  Бернсайд остается один в коридоре крыла "Маргаритка". Пустота в
его глазах  исчезает, теперь они светятся блестящим, но смертоносным умом. И
выглядит  он сейчас куда моложе. Срущий  в  постель Берни исчез.  Его  место
занял Карл Бирстоун, с дьявольской жестокостью убивавший детей в Чикаго.
     Карл.., и что-то еще. Что-то - не человек.
     Он.., оно.., улыбается.
     На  столе  стопка бумаг, прижатая  круглым камнем  размером с  кофейную
чашку. На камне надпись черными буквами: "ЛЮБИМЫЙ КАМЕНЬ БАТЧА".
     Берни хватает  любимый камень Батча  Йерксы и  быстрым  шагом, все  еще
улыбаясь, направляется в мужскую комнату.

        "x x x"

     В  актовом  зале  вдоль   стен  расставлены  столы,  накрытые  красными
бумажными  скатертями.  Позже  Питу  предстоит  поставить на  них  маленькие
красные  настольные  лампы  (с  питанием  от  батареек,  никаких свечей  для
стариков). Стены  украшают приклеенные скотчем большие картонные клубничины,
некоторые заметно  потрепанные:  их  вешают и снимают каждый июль с тех пор,
как  Герберт Макстон открыл свое заведение в конце шестидесятых годов. Центр
актового зала, устланного линолеумом, пустует.
     Во второй половине дня  и в начале вечера, старики и  старушки, которые
еще  передвигаются на  своих двоих и  имеют желание потанцевать, "оттянутся"
здесь под музыку больших оркестров тридцатых и  сороковых, прижимаясь друг к
другу в медленном танце, а некоторые даже  подрыгают ножками (три года назад
Ирвинг  Кристи  получил микроинфаркт,  попрыгав под "Не сиди  под  яблоней с
другим").  О  да,  на  танцах,   завершающих  Клубничный  фестиваль,  всегда
происходит что-то интересное.
     Ребекка  сама  сдвинула  три  деревянных  поддона  и накрыла  их  белой
материей,  создав  основу  для подиума Симфоническому  Стэну. В  углу  стоит
сверкающий хромом  микрофон с большой  круглой  головкой,  реликт  тридцатых
годов,  прямиком  из клуба  "Коттон".  Микрофон  -  один  из  самых  дорогих
экспонатов  коллекции Генри Лайдена. К  стене  прислонен  длинный  картонный
футляр,  в  котором микрофон прибыл днем  раньше. На  подиуме,  под  балкой,
украшенной белым  и красным  крепом  и картонными клубничинами, - стремянка.
Увидев  ее, Пит злится. Ребекка  Вайлес побывала  в  его чулане.  Вездесущая
сука!
     Если она украла щепотку-другую его травки, клянусь Богом...
     Ребекка   кладет  коробку  на  подиум,  шумно  выдыхает,  выпрямляется.
Откидывает прядь шелковистых  каштановых  волос с раскрасневшейся  щеки. Еще
утро, так  что день обещает быть очень жарким. Для  округа Каули в  июле это
обычное дело. Проветрите ваше нижнее  белье и удвойте количество дезодоранта
- таков на подобный случай совет Джорджа Рэтбана.
     - Я уж думала, что ты никогда не придешь, - говорит Ребекка.
     -   Я  здесь.  -  Голос  у  Пита  недовольный.  -  Похоже,  ты  отлично
справляешься и без меня. - Он  подходит к подиуму, наклоняется и смотрит  на
коробку,  на  которой,  как и  на  микрофоне, печать:  "СОБСТВЕННОСТЬ  ГЕНРИ
ЛАЙДЕНА".  В  коробке маленький прожектор с  накрученным  на  него шнуром  и
круглый  розовый  светофильтр,  предназначенный,   чтобы  окрашивать  луч  в
клубничный цвет.
     - Что это за дерьмо?
     Ребекка дарит ему ослепительную улыбку-предупреждение.
     Даже для довольно туповатого Пита смысл  этой улыбки понятен: приятель,
если не хочешь неприятностей, попридержи язык.
     - Свет, - отвечает Ребекка.  -  С-В-Е-Т. Должен висеть вон там, на  том
крюке. К-Р-Ю-К-Е. На этом настаивает диджей. Говорит, что ему это необходимо
для создания должного настроя.
     Н-А-С...
     - А что случилось с Уини Эрикссоном? - бурчит Пит.  Уини обходился  без
этого  дерьма.  Два часа  проигрывал эти  чертовы  пластинки,  несколько раз
прикладывался к фляжке, потом ставил точку.
     - Он переехал, - в голосе Ребекки безразличие, - кажется, в Расин.
     -  Ну...  -  Пит  поднимает  голову, изучает  балку,  увитую гирляндами
красного и белого крепа. - Я не вижу крюка, миз Вайлес.
     -  Иисус на  велосипеде.  -  Она взбирается на стремянку. Вот.  Или  ты
слепой.
     Питу,  определенно  не  слепому,   редко  удается  полюбоваться   таким
зрелищем. Поскольку стоит он на полу, а она - на пятой ступеньке, то отлично
видит ее бедра, красные кружева трусиков, аппетитные ягодицы.
     Она смотрит на  него,  замечает  вытаращенные  глаза,  прослеживает  за
взглядом. Выражение ее лица смягчается.  Как мудро заметила ее дорогая мама,
некоторым мужчинам  одного  вида трусиков  достаточно, чтобы  превратиться в
круглых дураков.
     - Пит. Земля - Питу.
     - Что? - Он вскидывает голову выше, рот открыт, на нижней губе капелька
слюны.
     - В моем белье никакого крюка нет, я в этом абсолютно  уверена. Но если
ты посмотришь наверх.., на мою руку, а не задницу...
     Он смотрит наверх, по-прежнему с мечтательным выражением лица, и видит,
как  палец с  красным  ногтем (в  день  Клубничного фестиваля  другого цвета
Ребекка не признает) постукивает по поблескивающему среди крепа крюку.
     - Крюк,  -  говорит Ребекка.  - Прикрепи  фильтр  к  прожектору, повесь
прожектор на крюк. Свет станет нежно-розовым, как и просил  диджей. Ты  меня
понял?
     - Э...да...
     - Тогда поднимайся.
     Она  спускается со стремянки, решив, что Пит Уэкслер уже налюбовался ее
ногами. Пит, у  которого уже  все встало, вынимает  из  коробки прожектор  и
фильтр. Когда он поднимается на стремянку, его ширинка оказывается на уровне
лица Ребекки.
     Она  видит, как  раздулись  штаны  Пита, и с  трудом подавляет  улыбку.
Мужчины  - дураки, это точно. Некоторые из них милые  дураки, но дураки все.
Просто одни дураки могут позволить себе кольца, путешествия, поздние ужины в
ночных заведениях Милуоки, а другие - нет.
     Так  что  некоторых дураков  можно  убедить  лишь  повесить  прожектор,
большего проку от них не будет.

        "x x x"

     - Эй, парни, подождите, - кричит Тай Маршалл. - Эбби!
     Ронни! Ти-Джи! Подождите!
     Обернувшись,  Эбби  Уэкслер,  которого Джек про  себя  назвал  Задирой,
откликается: "Догоняй нас, копуша!"
     - Да! - вторит ему Ронни Мецгер. - Догоняй нас, кошупа! Ронни, которому
предстоит  провести много  времени  в кабинете логопеда, тоже оглядывается и
едва не врезается  в счетчик на  стоянке,  лишь в  последний момент  успевая
вывернуть руль.  А  потом они мчатся дальше, занимая весь  тротуар (Господи,
помоги   пешеходу,  который  встретится  им  на  пути),  словно  убегают  от
мотающихся за их спинами теней.
     Тайлер прикидывает, удастся  ли ему догнать  их, изо  всех сил  давя на
педали, но  приходит к  выводу,  что слишком  устали  ноги. Его отец и  мать
говорят, что со временем  он не будет от них  отставать, просто  пока он еще
маленький,  но Тай в этом сомневается.  Есть у него сомнения и насчет  Эбби,
Ронни  и  Ти-Джи. Стоит  ли ему  вообще догонять их? Если  бы  Джуди Маршалл
узнала об этих сомнениях, встала бы и зааплодировала: последние два года она
задавалась вопросом:  когда  же  ее умный  и сообразительный сын  перестанет
якшаться с этими ничтожествами?
     - Пососите у эльфа, - бросает им вслед Тай. Это ругательство он услышал
на канале фантастики, в мини-сериале "Десятое  королевство".  Да  и  особого
смысла догонять  их нет. Он же знает,  что найдет их на автостоянке магазина
"С  семи до одиннадцати", где они будут есть "слурпи" и обмениваться картами
"Магия".  Это  еще одна  причина недовольства  Тая  своими  друзьями. Он  бы
предпочел  обмениваться открытками с  фотографиями  бейсболистов.  Но  Эбби,
Ронни  и  Ти-Джи  не  интересуются   "Кардиналами",  "Индейцами",  "Красными
носками" или "Пивоварами". Эбби докатился до того, что обозвал бейсбол игрой
для геев.  Такое высказывание Тай  полагает скорее  глупым  (а автора  можно
только пожалеть), чем оскорбительным.
     Он медленно катит велосипед по  тротуару, восстанавливая дыхание. Вот и
перекресток  Чейз  и  Куин-стрит.   Эбби  называет  Куин-стрит   Гомик-стрит
<Английское  слово  queer  (гомосексуалист)  отличается  от  слова  queen
(королева) только одной  буквой.>. Разумеется. Неудивительно. Но  это еще
не самое страшное. Тайлер  любит  сюрпризы, любит  узнавать,  видеть  что-то
новенькое. Эбби Уэкслер - нет. Так что кардинально разной реакции на музыку,
доносившуюся из кабины проезжающего пикапа, следовало ожидать.
     Тайлер  останавливается на углу, смотрит на Куин-стрит. С обеих  сторон
зеленые изгороди. Над той, что по правую руку, видны красные крыши связанных
между собой зданий. Дом престарелых. За главными воротами выставлен какой-то
щит. Из любопытства Тайлер садится на велосипед и медленно едет по тротуару,
чтобы  посмотреть,  что  написано  на  щите. Длинные  ветви,  вылезающие  из
изгороди, цепляются за руль.
     На щите нарисована огромная клубничина. Под ней надпись:
     "СЕГОДНЯ  КЛУБНИЧНЫЙ  ФЕСТИВАЛЬ!"  "Что  такое Клубничный фестиваль?  -
думает Тай. - Вечеринка для стариков?" Это вопрос, но не слишком интересный.
Постояв  у  ворот   несколько  секунд,  он  разворачивает  велосипед,  чтобы
вернуться на Чейз-стрит.

        "x x x"

     Чарльз   Бернсайд  входит   в  мужскую  комнату   крыла   "Маргаритка",
по-прежнему улыбаясь и сжимая в руке любимый камень Батча. Справа  от него -
ряд раковин с зеркалами над ними.
     Зеркала металлические, какие  можно  найти в туалетах баров  и  салунов
низкого  пошиба. В одном  Берни  видит собственное  улыбающееся отражение. В
другом,  ближе  к  окну,  -  маленького  мальчика  в  футболке   "Милуокских
пивоваров". Мальчик  стоит, оседлав свой велосипед, напротив  ворот, смотрит
на щит, извещающий о Клубничном фестивале.
     Берни  начинает  пускать  слюни.  Они не ползут  по подбородку,  как  у
немощного  старика.  Берни  пускает  слюни, как  злой волк  из  сказки,  они
пузырятся в уголках  рта и стекают по  подбородку белой пеной.  Рассеянно он
стирает их одной крючковатой рукой, сбрасывает на пол, не отрывая взгляда от
зеркала.
     Мальчик в зеркале  - не один из бедных, заблудившихся в лесу крошек, на
которых точит зубы волк. Тай Маршалл прожил  во Френч-Лэндинге всю жизнь, он
тут все знает.., но может заблудиться. Очень  даже легко. А потом очутится в
некой комнате.  В  некой  камере.  Или потащится  к  странному  горизонту на
обожженных, кровоточащих ножках.
     Особенно если все будет как хочется Берни. Ему надо спешить, но, как мы
уже  заметили,  Чарльз  Бернсайд, при  определенных  обстоятельствах,  может
двигаться очень быстро.
     - Торг, - говорит он зеркалу. Произносит это ничего не означающее слово
ясно и четко. - Давай, Торг.
     И, не дожидаясь, что за этим последует, он и так знает,  поворачивается
и направляется к ряду из четырех туалетных кабинок. Входит во вторую слева и
закрывает за собой дверь.
     Тайлер только успел оседлать свой велосипед, как за изгородью, в десяти
футах от щита  с надписью "Клубничный фестиваль", что-то  зашуршало. Большая
ворона продирается сквозь ветки  и выходит на тротуар Куин-стрит. Смотрит на
мальчика  умным, блестящим глазом.  Останавливается, расставив черные лапки,
открывает клюв, говорит: "Горг!"
     Тайлер, глядя на  ворону, начинает улыбаться. Он не уверен,  что слышал
голос вороны, но  уже готов порадоваться  (в свои десять лет он всегда готов
порадоваться, сталкиваясь с неведомым).
     - Что? Ты что-то сказала?
     Ворона взмахивает крыльями, склоняет голову набок.
     - Горг! Тай!
     Мальчик смеется. Она произнесла его имя! Ворона знает, как его зовут!
     Он слезает с велосипеда, ставит его на подставку, приближается к вороне
на пару  шагов. Об  Эми  Сен-Пьер и  Джонни Иркенхэме  он, к  сожалению,  не
вспоминает.
     Он думает,  что ворона  улетит,  если он  подойдет  к ней, но  она лишь
взмахивает крыльями и бочком движется к тенистой зеленой изгороди.
     - Ты произнесла мое имя?
     - Горг! Тай! Аббала!
     На  мгновение  улыбка  Тая  гаснет.  Последнее  слово  ему  знакомо,  и
ассоциации оно вызывает, прямо скажем, неприятные.
     По  этой причине  ему вспоминается  мать. Потом ворона вновь произносит
его имя. Безо всяких сомнений - Тай.
     Еще один шаг к изгороди. Ворона отвечает тем же,  забираясь под зелень.
На улице ни души. Эта часть Френч-Лэндинга дремлет под утренним солнцем. Тай
шагает следом, навстречу своей судьбе, и содрогаются все миры.

        "x x x"

     Эбби,  Ронни  и Ти-Джи  вразвалочку  выходят  из магазина  "С  семи  до
одиннадцати"", где  тряпкоголовый продавец только что выдал им по черничному
мороженому  (тряпкоголовый  - одно  из словечек,  которые  Эбби почерпнул  у
отца). У каждого также по две колоды карт "Магия".
     Эбби, его губы уже измазаны синим, поворачивается к Ти-Джи:
     - Съезди за копушей.
     На лице Ти-Джи читается обида.
     - Почему я?
     - Потому что Ронни купил карты, недоумок. Давай, живо.
     - А на черта он нам,  Эбби? - спрашивает Ронни. Он  привалился спиной к
стойке для велосипедов, лижет холодный, сладкий брусок льда.
     - Потому что я так говорю, - отрезает Эбби. Дело в том, что по пятницам
у  Тайлера Маршалла  всегда  есть  деньги. Собственно,  деньги  у него  есть
практически  каждый день. У его родителей их куры не клюют. Эбби, которого в
одиночку воспитывает  (если это можно  назвать воспитанием) отец, уборщик  в
доме  престарелых, из-за этого подсознательно  ненавидит Тайлера.  До первых
унижений остается совсем  ничего,  а  затем последуют и первые избиения.  Но
сейчас ему нужны лишь карты  "Магия",  еще  по  колоде на каждого. А то, что
Тайлер "Магию" не жалует, никого не должно волновать.
     Но сначала они  должны  доставить этого  маленького  копушу  сюда.  Или
маленького  кошупу,  как назвал его  Ронни, у которого вечно каша во  рту. С
другой стороны,  слово  получилось забавное. Эбби  решает,  что его  следует
взять на вооружение.
     Кошупа. Хорошее слово. Позволяет одновременно посмеяться и над Таем,  и
над Ронни. Два по цене одного.
     - Шевелись, Ти-Джи. Если не хочешь получить индейский ожог.
     Ти-Джи  не  хочет.  Индейские  ожоги  Эбби  чертовски  болезненны.   Он
театрально вздыхает, выкатывает велосипед из стойки, садится на него и катит
вниз по  холму, одна рука на руле, вторая  -  с  мороженым. Он  рассчитывает
сразу увидеть Тая,  возможно, катящего  велосипед, потому  что он..,  так..,
ус-с-с-тал, но Тая на Чейз-стрит нет. Куда же он подевался?
     Ти-Джи сильнее нажимает на педали.

        "x x x"

     В мужском туалете мы теперь смотрим на ряд кабинок. Дверь второй  слева
закрыта. В  трех остальных - распахнуты. Поблескивают  хромированные  петли.
Под второй  дверью  мы  видим  лодыжки  со вздутыми, старческими венами  над
грязными шлепанцами.
     Раздается  громкий  крик. Голос мужской,  молодой,  грубый,  требующий,
злой.
     - Аббала! Аббала-дун! Маншан торг!
     Внезапно  спускается  вода.  Не  только из того бачка, что за  закрытой
дверью.  Из  всех бачков.  И  во  всех писсуарах  на  противоположной  стене
хромированные  ручки  синхронно  поворачиваются.  Вода  бежит  по  изогнутым
фаянсовым поверхностям.
     Когда наш взгляд возвращается от писсуаров  к  кабинкам, мы  видим, что
грязных  шлепанцев  и  всунутых в  них  ног уже  нет. И впервые  слышим звук
соскальзывания,   тяжелый  вздох,   какой  вырывается  из  легких  человека,
проснувшегося в два часа ночи от жуткого кошмара.
     Дамы и господа, Чарльз Бернсайд покинул здание.
     Ворона  забралась  под зеленую изгородь. Но по-прежнему  смотрит на Тая
блестящим,  влекущим  взглядом.   Тай  шагает  к  ней,   чувствуя,  что  его
загипнотизировали.
     - Назови  еще раз мое имя, - выдыхает он.  - Назови еще  раз мое имя  и
можешь идти.
     - Тай! - соглашается ворона и исчезает за изгородью. Еще  мгновение Тай
различает что-то черное среди зелени, потом остается одна зелень.
     - Святая ворона! - вырывается у Тая.  Тут  он  понимает, что сказал,  и
смеется. Неужели это произошло наяву? Произошло, не так ли?
     Он  наклоняется  к тому месту, где  ворона проскользнула под изгородью,
надеясь  подобрать перышко в качестве сувенира, и в  это мгновение из зелени
высовывается белая костлявая рука и безошибочно ухватывает его за горло. Тай
успевает  только  пискнуть,  и   его   уже  протаскивают   сквозь  изгородь.
Пружинистые ветки срывают с него одну кроссовку. С  другой стороны раздается
торжествующий  крик, возможно:  "Мальчик", - а потом  удар,  возможно,  звук
обрушивающегося  на   голову  мальчика  любимого  камня.  А   потом  тишина,
нарушаемая только далеким стрекотом газонокосилки и близким жужжанием пчелы.
     Пчела  летает  над  цветами по  другую  сторону  зеленой  изгороди,  на
территории "Центра Макстона". Смотреть там  не на что, кроме  как на зеленую
траву  да столы,  за которые престарелые жильцы "Центра" в полдень соберутся
на пикник Клубничного фестиваля.
     Тайлер Маршалл исчез.

        "x x x"

     Ти-Джи  Ренникер  останавливается  на  углу  Чейз  и   Куин-стрит.  Его
мороженое  роняет капли  темно-синего  сока  на  запястье,  но  он этого  не
замечает.  Потому  что  на  Куин-стрит,  неподалеку  от  перекрестка,  видит
велосипед Тая, стоящий на подставке, но не самого Тая.
     Медленно (у  него  нехорошее предчувствие) Ти-Джи едет к велосипеду.  В
какой-то момент замечает, что мороженое практически  растаяло. Швыряет его в
ливневую канаву.
     Велосипед Тая,  все  точно. Красный  "Швинн"  с  изогнутыми  ручками  и
зеленой эмблемой "Милуокских крепышей" на раме. Велосипед и...
     У изгороди, отделяющей мир стариков от мира  нормальных людей, реальных
людей, Ти-Джи видит  лежащую на боку  кроссовку  "рибок".  Вокруг разбросаны
зеленые листья. Из кроссовки торчит перышко.
     Мальчик смотрит на кроссовку округлившимися глазами.
     Ти-Джи, возможно,  не так  умен, как Тайлер,  но  все-таки  умнее  Эбби
Уэкслера, и ему нетрудно представить  себе, как Тайлера протаскивали  сквозь
зеленую изгородь. И остались от него только велосипед.., и одна кроссовка..,
одна одиноко лежащая на боку кроссовка...
     - Тай?  - зовет он.  - Ты что, шутишь? Если да, то немедленно прекрати.
Иначе я скажу Эбби, и ты получишь от него такой  индейский ожог, что мало не
покажется.
     Нет ответа. Это  не шутка Тая. Ти-Джи  нутром  чувствует, что дело куда
серьезнее.
     Внезапно в голове  взрываются мысли об Эми Сен-Пьер и Джонни Иркенхэме.
Он  слышит  (или  ему   кажется,  что  слышит)  шаги  за  изгородью:  Рыбак,
позаботившись об обеде, вернулся за десертом!
     Ти-Джи  пытается закричать  и не может.  Горло будто стянуло  узлом. Но
руки-ноги шевелятся, поэтому  он вцепляется в руль и изо всех  сил  жмет  на
педали, съезжает с тротуара на мостовую, стремясь увеличить расстояние между
собой  и  изгородью.   Соскочив   с