лело так сладко... Благуша... Имя-то какое красивое -
Благуша, такого она еще не слыхала. А с каким добродушным юмором
рассказывал о своем другане, хотя ведь тот его предал, - словно и зла на
него особенного не держал...
  Нет, не отвлечься.
  Так отчего же так томится сердечко предчувствием близкой беды?
  Может быть, все дело в тайном пакете? Кажется, она еще никогда не возила
более важных сведений. Ежели она правильно поняла, то дело касалось самой
большой тайны Универсума - Проклятого домена. Таинственность, с какой была
обставлена эта командировка, то, с какой предосторожностью ей был вручен
этот пакет в веси Утренние Грезы агентом Бовы - трактирщиком "Левых бабок"
Мудрым Фролом, не могли не насторожить, но вроде все прошло благополучно,
и никто за ней до Махины не следил; она бы заметила.
  Но тревога, не переставая, покусывала внутри ядовитой змейкой. Возможно,
опасность еще была далеко, а не ехала с ней рядом, и Минута просто
чувствовала ее заранее (раньше такое уже случалось), недаром сам Бова
Конструктор так ее ценил как курьершу и разведчицу. Только утешением это
было слабым. Опасность - всегда опасность, где бы она ни находилась.
Что-то должно было случиться, где-то впереди и, несомненно, прямо на ее
пути. Как же выматывает подобное тревожное ожидание, полное неизвестности,
прямо сил нет...
  А потом за окном наступила ночь, укрыв непроницаемым чернильным покрывалом
бескрайнюю степь. Яркий белый свет, исходивший из маленьких потолочных
зерцал вагона, сменился на тусклый желтый, едва освещавший проход, и
незаметно подкралась звенящая тишина, просовывая мягкие лапы в одну камору
за другой и насылая сны. Седуны наконец окончательно угомонились,
прекратив редкие шатания по коридору, все было тихо и спокойно, и тревога
в сердце, к радости и облегчению Минуты, начала понемногу стихать.
  Только тогда она позволила себе немного подремать, используя специальные
упражнения быстрого сна, которым была обучена в Храме Света. И как всегда
это бывает в быстром сне, его заполнили различные яркие видения, в одном
из которых она вдруг оказалась на свадьбе Благуши в роли его невесты
вместо неведомой Милки, и сон этот был таким сладким, что, проснувшись,
она долго не хотела засылать снова, чтобы его не забыть, переживая снова и
снова эти чудные мгновения.
  А Махина все бежала себе и бежала, без устали отмахивая веху за вехой. Ей,
Махине, не было никакого дела до чьих-то личных переживаний.

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой Выжига наконец приходите себя

  Ничего нельзя сказать о глубине лужи пока в нее не попадешь
Апофегмы

  Очнулся Выжига от собачьего холода, лежа на спине. Мало того что, как
оказалось, ноги по колено плавали в ледяной водице, так еще и темень
стояла - хоть глаз вы коли. Сообразив, что сие означало. Выжига взвыл с
досады. Положить столько усилий на алтарь победы, чтоб вырваться вперед
наверняка, и все напрасно! Песий хвост!
  Он попытался отползти от водицы. Получалось плохо - ни руки, ни ноги почти
не слушались - видать, слишком долго пролежал на стылой земле, все тело и
занемело... От неосторожного движения поясницу прострелила такая острая
боль, что Выжига взвыл ханыгой, есть такой зверь в степи, редкий, но
подлый и опасный хищник.
  И словно в ответ оглушительно заревел гудок приближающейся Махины.
  Миг - и Стальной Зверь загудел, проносясь мимо по рельсам всего шагах в
тридцати. Длинное сегменчатое тело, усыпанное в начале, где шли людские
вагоны, светящимися окнами, казалось тяжеловесной тушей невиданной
глазастой многоножки. Еще миг - и нет Махины, унеслась вдаль, прощально
посвечивая быстро уменьшающимися огнями задней грузовой платформы.
  Выжига выругался по-черному, сначала про себя, потом вслух. Вслух звучало
куда лучше. Он повторил, с подлинным чувством и расстановками, печатая
каждое слово, словно чеканщик полновесные монеты. На душе немного
полегчало, а боль из поясницы и вовсе ушла. Зато все остальное тело, после
того как сошло онемение, ломило так, словно его всю ночь проклятый камил
пинал... Постанывая, охая и замирая, когда особенно свербело - то в боку,
то в хребте, то в шее, - Выжига попытался сесть, и с третьей попытки,
после исключительно героических усилий, ему это удалось...
  Так, прикинул Выжита, мрачно уставившись в непроглядную темень перед
собой, ежели его даже Махина обогнала то сколько же он здесь провалялся.
Поди, утро уже скоро? Голова соображала плохо, но навыки торгаша помогли и
здесь, исходных данных хватало - скорость Махины и час отправления со
Станции он знал, так что посчитать что и как для него проблемы не
составило. Да, чуть не забыл: нужно же еще учесть время на остановки в
пути, на полустанках... Угу. По всему выходило, что он успел отмахать
примерно тысячу двести вех, прежде чем проклятый строф споткнулся. То есть
ему оставалось всего восемь часов пути максимум, чтобы прибыть в
храмовник, а вместо этого он провалялся эти восемь часов здесь.
  В том, что Благуши нет в Махине, он был уверен, а строфокамилов на Станции
он самолично усыпил. Так что ежели он сейчас найдет своего бегунка и
оседлает повторно, то есть еще шанс поспеть к Невестину дню в свой домен...
  О том, что камил мог запросто свернуть себе шею, Выжига предпочел не
думать. Слишком далеко он еще находился от любых весей, где можно было бы
найти помощь. Местность кругом тянулась абсолютно ровная и безлюдная.
Хочешь не хочешь, а надо было вставать и приниматься за поиски камила.
  К сожалению, проще оказалось сказать, чем сделать.
  Пока сидел и не двигался, боль вроде притерпелась, а как зашевелился, так
все по новой и началось... Кряхтя, ругаясь и испуская душераздирающие
стоны, Выжига кое-как поднялся на ноги и снова попытался осмотреться.
Голова кружилась, перед глазами время от времени все плыло, а в сапогах
мерзко хлюпала водица. Целый букет приятных ощущений.
  Ага, кое-что с высоты своего роста он уже смог разглядеть. Прямо перед
ним, сразу за невысокими прибрежными кустиками, куда он отполз,
плескалось, блестело жидким серебром в свете редких звезд озерцо, в
котором он чуть было не утоп. Небольшое - шагов тридцать в поперечнике,
густо заросшее по берегу ивняком и испускавшее легкий гнилостный запах,
характерный для стоячей водицы. Он поежился при мысли, что, потеряв
сознание, мог бы влететь в озерцо с головой. Выходило, что ему еще и
повезло. Странно, нахмурился Выжига от нехороших подозрений, а почему это
заросли стоят прямо в водице, словно озерцо разлилось недавно? Рука
поспешно цапнула за пояс. Так и есть. Туеска с долгольдом не было. Выпал
при падении. Вот откуда проклятое озерцо взялось, сам себя, получается,
чуть не утопил. Бормоча вслух нехорошие ругательства, Выжига шагнул к
берегу, с трудом наклонился, плеснул жидким холодом в лицо - раз, другой,
третий, - пока не почувствовал, что приходит наконец в себя. Затем снова
глянул по сторонам. Песий хвост, все-таки темновато для поисков... Ну и
где этот долбаный камил бродит? Неужели утра ждать придется? Тут он
заметил за кустами какой-то странный свет и, сообразив, что это могло
значить, принялся продираться сквозь заросли в этом направлении.
  Так и есть, через минуту он выбрался на дорогу, с которой его резко
вынесло при падении, а свет шел от вехового олдя. Двуликий истукан,
уставившись каждой парой горящих глаз в противоположные стороны вдоль
дороги, без устали светил неугомонным путникам все темное время суток. И
как раз под олдем Выжига обнаружил свой кусок долгольда, сочившийся
веселым ручейком талой водицы. Неожиданно для себя взъярившись, торгаш
схватил ни в чем не повинный лед и швырнул в сторону озера поверх
зарослей, уже зная, что тут же пожалеет об этом. Раздался всплеск,
свидетельствующий, что долголед угодил в озеро. Все еще кипя негодованием
на свою судьбу, Выжига опять повертел головой, словно надеясь вот так
запросто отыскать камила взглядом, и плюнул, ничего не разглядев.
  Однако холодновато, ветер так и гуляет...
  Выжига зябко поежился. Ноги мокрые - плохо. Как бы не простыть. Костер бы
разжечь, погреться, обсушиться. Огниво есть, а где дрова взять? Кругом
только сырой ивняк, и ничего больше. Впрочем, огнива тоже нет, в котомке
осталось, а котомка где-то с камилом гуляет, к седельному мешку
притороченная...
  Да уж, незадача. Придется ждать рассвета как есть. Сидеть и мерзнуть. А
время все равно потерял, парой часов больше, парой меньше - уже никакой
разницы, полночь миновала, домены снова сместились, так что к обратному
старту в эти сутки он уже в любом случае не успел. Теперь придется строить
расчет только на следующую полночь. Найдет камила утром - успеет вернуться
к исходу третьего дня, а не найдет...
  Поездка на строфе вспоминалась как долгий непреходящий кошмар, причем
кошмар зубодробительный, кошмаром же и закончившийся. Вернее,
продолжившийся здесь, в ночи: какие-то кусты, какое-то озеро, редкие
звезды над головой, песий ветер, пронизывающий насквозь, хлюпанье в
сапогах и тягомотная, сосущая ломота в избитом дорогой и падением теле.
Выжига до такой степени натерпелся мучений на спине камила, что даже
вздрогнул при мысли о том, что путешествие ведь придется продолжить,
причем тем же способом... Бодрячка бы сейчас глоточек, да не было у него
этого спасительного зелья, не сообразил запастись...
  Ладно, не стоит вдобавок к скверному самочувствию еще и голову паршивыми
мыслями забивать. Надо просто отдохнуть, набраться сил. Песий хвост, как
же все тело ломит - словно Махина переехала пару раз туда и обратно...
  Выбрав наугад местечко посуше и помягче, Выжига сел и привалился спиной к
кустикам. Затем, стуча зубами от холода, попытался уснуть.

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой Благуша просыпается и натыкается на бандюков

  О человеке можно судить не только по тому, что он делает, но и по тому,
чего он не делает.
  Апофегмы

  - Просыпайся, путешественник, - коснулся слуха Благуши ласковый голос.
  Благуша приподнялся на лежаке, сел, протер глаза, глянул в окно. За окном
стоял ясный день. Поморщился - из соседней каморы под забористые звуки
балабойки доносился басовитый голос певуна. Причем песенка была
исключительно похабной:

  ... Моя Милка - как бутылка,
Я ж, в натуре, - пузырек,
Наклонись ко мне, поилка,
оттяну блатной глоток...

  Благуша ожесточенно протер глаза, прогоняя остатки сна, и глянул на
сидевшую напротив попутчицу.
  - Сколько же я спал, оторви и выбрось? Часа два?
  Минута как-то странно улыбнулась, а в красивых зеленых глазищах, в которых
можно было утонуть, как в озере, заплясали веселые анчутки.
  - Больше. Намного больше. Видимо, здорово устал, а я беспокоить тебя не
стала. Ну спит человек и спит...
  - Больше? - Благуша на миг прислонил нос к окну, глянув сквозь стекло в
небо, - Но, судя по Зерцалу, сейчас все еще день, а не вечер.
  - Конечно, день, - легко согласилась Минута. И уточнила, снисходительно
пояснив: - Только следующий. Ты проспал почти сутки. Я и не думала, что
бывают такие лежебоки! Ежели б я тебе не разбудила, ты бы и дальше смотрел
свои сны.
  Открыв рот, Благуша ошеломленно смотрел на соседку. Сутки? Не может быть!
Снова глянул за окно. Там стоял полдень. Ничего себе... И голод просто
зверский. Точно, сутки проспал. Даже шишка на голове, полученная при
посадке на грузовоз, уменьшилась и почти не болела, что тоже
свидетельствовало в пользу заявления Минуты.
  - Это все проклятый сонник, оторви и выбрось! - вырвалось у Благуши. -
Хорош подарочек оказался!
  - Тс-с-с. - Минута поднесла палец к губам, понизив голос до шепота. - Я
вот почему тебя разбудила. Мне твоя помощь понадобится. Слышишь певуна,
что на балабойке наяривает? Глянь-ка в коридор, в сторону соседней каморы,
что справа, только осторожно.
  - А что там? - также шепотом спросил Благуша, проникнувшись моментом.
  - Да ты сам посмотри.
  Весьма заинтригованный, Благуша привстал и чуть высунулся в коридор.
  В соседней каморе он увидел ражего и рыжего детину в сером армяке, с
весьма запоминающейся внешностью - нахальный взгляд, насмешливо кривящийся
усатый рот, левая щека от виска до подбородка перетянута жутковато
белеющим шрамом. Он-то и пел паскудную песенку про Милку под одобрительный
смех собравшихся слушателей из седунов, и хотя в дюжих руках детины
балабойка казалась просто игрушечной, получалось у него, надо отдать
должное, совсем неплохо. Конечно, не про его именно, Благуши, суженую
сложена была песня, но все равно мысли возникали весьма неприятные.
Подойти да по рогам треснуть, чтоб воздух не засорял... Да народу вокруг
певуна собралось изрядно, могут и заступиться, самому по рогам надавать...
  Неожиданно в голове Благуши словно что-то щелкнуло, и перед глазами словно
наяву всплыли рукописные строки: "Ухмыл - "усы узлом", коренастый,
широкоплечий, на левой щеке шрам от виска до подбородка, прилично играет
на балабойке..."
- Да это же... - Благуша отпрянул и плюхнулся обратно на лежак, чуть не
задохнувшись от неожиданного открытия. Спохватившись, понизил голос до
едва слышного шепота: - Да это же бандюк, оторви и выбрось! Я же его рожу
на вантедной доске видал, на Станции. Точно бандюк, ухо на отсечение даю!
Среди бела дня уже шастать начали, оторвы этакие...
  Минута протянула над столиком руку, и ее изящный указательный пальчик,
оказавшись на губах Благуши, заставил его умолкнуть. Честно говоря, от
подобного прикосновения ему даже стало приятно.
  - Значит, так, - сразу посерьезнев, деловито сказала Минута. - Ты сейчас
пройдешь к вагонному смотрителю и сообщишь ему о бандюках, ежели он еще не
знает...
  Благуша дернулся, пытаясь что-то сказать, но Минута прижала пальчик крепче
и укоризненно покачала головой.
  - Не перебивай, вчера ты показался мне человеком воспитанным. Слушай
внимательно и запоминай. Тут вся ватага Рыжих с той самой вантедной доски,
которую ты видел на Станции, влезли на последнем полустанке. До храмовника
осталось всего четыре часа, и Махина будет идти без остановок - полное
раздолье для грабежа и бесчинства. Должен же смотритель что-нибудь
придумать, например сторожей с грузовозов собрать да повязать этих
ватажников. Плохо всем придется, ежели их не остановить... Как пойдешь,
постарайся не привлекать лишнего внимания, просто иди, как будто за
кипятком. Ежели смотрителя не окажется на месте - может, повязали уже, -
пройди в следующий вагон... Нет, не то. - Минута досадливо поджала губки,
нахмурилась. Затем убрала палец и задумчиво подперла обеими руками
подбородок, уставив локти в стол. - Вот что - двигай-ка ты сразу к
махинисту, предупреди его и оставайся с ним. А я чуть позже приду к вам,
вдвоем идти - слишком заметно. Я постучусь так. - И она пробарабанила
своим пальчиком по ладони слава условный стук.
  Благуша аж залюбовался ею. Строгая Минута выглядела сейчас старше своих
лет и в то же время казалась еще более привлекательной, даже желанной: А
глаза... прямо беда зеленая... Спохватившись, он мысленно выругался, снова
напомнив себе про Милку и испытывая неловкость, словно только что чуть не
изменил своей суженой.
  - Так, может, сначала ты и пойдешь? - озаботился Благуша. - А то не ровен
час начнется грабеж, а я уйду...
  - Нет, сначала ты. - Минута улыбнулась прежней ласковой улыбкой, от
которой у слава против воли потеплело на душе и появилось желание
расшибиться в лепешку, но просьбу ее выполнить, даже если это будет стоить
ему жизни. - А я за ними пока присмотрю здесь. Да и задержать сумею, ежели
за тобой увяжутся, у девиц есть много разных способов, чтобы привлечь
внимание мужчин... Да, вот еще что, - украдкой глянув в сторону соседней
каморы напротив, где по-прежнему, укрывшись одеялами с головой, дрыхли
манги (рыбий мусор со столика был уже убран, а бутыль аккуратно поставлена
на пол - в отличие от слава манги уже просыпались), она расстегнула свой
шерстяной плащик и достала оттуда плотный квадратный сверток величиной с
ладонь. Затем низко пригнулась, нажала на какую-то планку понизу лежака, и
удивленный слав увидел, как там открылось потайное отверстие размером чуть
шире свертка. Минута ловко опустила пакет в тайник и тут же его закрыла.
снова скамья стала обычной - если бы Благуша не видел собственными
глазами, в жизни бы о тайнике не догадался. Чудеса, да и только!
  - Так вот, ежели вдруг со мной что-то случится, - выпрямившись, продолжала
как ни в чем не бывало Минута, - найди Бову Конструктора в Храме Света и
передай ему, что здесь, в тайнике, я спрятала пакет. Это очень важно,
запомни. А уж Бова тебя вознаградит щедро.
  - Да что может случиться? - запальчивым шепотом возразил Благуша. - Ну
бандюки, ну и что - не душегубы же...
  Но Минута сурово покачала головой, отметая его возражения, и повторила:
  - Все может случиться, но этот пакет не должен попасть в руки бандюков. А
теперь иди, время дорого.
  Благуша нерешительно поднялся. Как-то неправильно казалось ему оставлять
эту милую девицу здесь, в такой опасности.
  - Не беспокойся обо мне. - Минута ободряюще улыбнулась. - Я сумею о себе
позаботиться.
  Слав безотчетно потянулся за котомкой, но, спохватившись, отдернул руку.
Если он будет разгуливать по вагону с вещами, то точно вызовет подозрения.
Да и не было в котомке ничего ценного, о чем стоило бы жалеть, - так,
чуток снеди и туесок с долгольдом. Поколебавшись, туесок он все же забрал
и сунул за пазуху, невольно чуть покраснев под внимательным и понимающим
взглядом попутчицы, хотя ничего предосудительного не совершил. Затем,
громко зевнув и уже не таясь, произнес обычным голосом фразу, рассчитанную
на окружающих:
  - Ну схожу узнаю насчет кипяточку. Приготовь пока бокалы, я скоро.
  Несмотря на мандраж, охвативший слава от очередного нежданного
приключения, принятую роль он постарался сыграть добросовестно. Двинувшись
по проходу в сторону каморы смотрителя, он шагал неторопливо, с деланно
скучающим видом, не особо глазея по сторонам, но в то же время стараясь
увидеть как можно больше. Так и прошел мимо веселящейся компании с Ухмылом
во главе, кого-то задев, кого-то потеснив и бросив в ответ на недовольные
взгляды пару раз "извини, браток" - и небрежно, и одно временно достаточно
учтиво. Добравшись до служебной каморы, слав постучал в дверцу. Немного
постоял, дожидаясь ответа, но по ту сторону было тихо. После попытки
открыть выяснилось, что дверца заперта. Пожав плечами, он с прежним
равнодушным видом толкнул другую дверцу, торцевую, намереваясь
проследовать в следующий вагон, но здесь его поджидал неприятный сюрприз.
По просторному помещению тамбура гулял буйный ветер, а возле распахнутой
против всяких правил боковой дверцы вагона, на наружном крылечке, прямо
над стремительно летевшим под колеса рельсом, стоял, ухватившись за
боковые поручни, второй бандюк из Рыжих. Стоял и старательно делал вид,
что вышел подышать свежим воздухом, а буйный ветер, вдрызг растрепавший
ему усы и шевелюру, для него вроде лечебных процедур.
  Благуша вздрогнул и моментально взопрел, лихорадочно пытаясь сообразить,
кого увидел на этот раз. И быстро опустил взгляд, когда мужик, нехотя
обернувшись, вскользь глянул в его сторону. На стреме стоит, сообразил
Благуша и, засуетившись чуть больше, чем следовало, толкнул следующую
дверцу с вполне понятным желанием скрыться от глаз бандюка как можно
быстрее - от греха подальше.
  Пронесло. Бандюк, а кажется, это был Буян ("пся крев", рост средний,
телосложение среднее, обладает бешеным нравом), ничего не заподозрил.
  Оказавшись в вагоне, Благуша обнаружил, что здесь камора смотрителя
распахнута настежь и из нее слышится шум нескольких голосов. Слав
осторожно заглянул. Среди стоявшего коромыслом махорочного дыма,
рассевшись вокруг пристеночного столика, четверо увлеченно резались в
картинки. На самом столике громоздилась изрядная куча бабок, в коей
наметанный глаз торгаша определил ни много ни мало сумму аж в два бочонка
- отчего слав изумленно раскрыл рот. Причем двое из игравших оказались в
форме смотрителей (в одном он узнал м