кожу камильного костюма слав ощутил, как все его тело обдало нестерпимым
жаром...

  * * *

  Минута тихо всхлипнула, прижимаясь к Благуше чуть сильнее, и его мысли
вернулись к яви. Перед глазами снова проступил провал в центре городской
площади, слабо дымящиеся обломки Дирижопля вокруг провала и люди,
рассевшиеся вокруг самих обломков Благуше ничего не оставалось, как
покрепче обнять девицу, скорбя вместе с ней. Да, Бова так и не прыгнул. Не
успел. Гениальный изобретатель домена Простор погиб в своем собственном
изобретении... А вот другое его изобретение - камильные костюмы
по-прежнему исправно выполняли свое дело - защищали от ветра, холода и
дождя... не защищали они только от тревожной усталости, от той
неопределенности положения, в котором все оказались. Эта история ночного
крушения порядком вымотала всех без исключения. Вот Благуша с Минутой и
дожидались утра, стараясь согреть друг дружку не столько тесными
объятиями, сколько теплом своих сердец. При этом время от времени то один,
то другой впадал в какое-то полузабытье... а когда сознание возвращалось,
черный провал в центре костра невольно вновь и вновь притягивал взгляд.
Наверное, это могло бы быть забавным, грустно подумал слав после
очередного такого пробуждения. Забавным - ежели забыть на минутку, что
Бовы с ними больше нет. Да, забавным, оторви и выбрось... Ведь, по
свидетельству тех, кто оказался в момент падения лету чего корабля ближе
всех к этому месту, пылающий, как гигантский факел, остов Дирижопля
врезался прямо в маковку огромной статуи Олдя Великого и развалился на от
дельные куски, рассыпавшиеся по окружности постамента. А затем все
случилось как в рассказе Проповедника: громовой голос загремел что-то
грозное с небесной высоты (с испугу, как когда-то и Проповедник, никто не
разобрал, что именно), статуя засияла всеми цветами радуги и, медленно
вращаясь вокруг оси, погрузилась в землю, оставив после себя бездонный
провал. Проход в Центр Управления был открыт. Вот только некому было их
туда вести.

  * * *

  Время текло медленно, словно кисель из опрокинувшегося стакана, и казалось
- утро никогда не наступит. Но вот где-то в неописуемой дали в небо ударил
луч света, и начало разворачиваться Небесное Зерцало, неся свет и тепло.
Длинная ненастная ночь, полная бед, наконец закончилась. Народ вокруг
почти догоревшего костра начал потихоньку шевелиться, кто - поднимаясь,
чтобы размяться, кто - перебрасываясь отдельными, ничего не значащими
фразами. В общем, кто как мог, так и приходил в себя. Встрепанные,
дрожащие, с пятнами грязи на одежде и лицах, горе-путешественники скорее
напоминали шайку какого-то нищего бездомного сброда, чем команду научной
экспедиции.
  Глядя на своих товарищей по несчастью, Благуша через силу усмехнулся и
едва слышно пробормотал под нос:
  - Большому кораблю - большое кораблекрушение...
  Словно услышав его, Ухарь вдруг резко поднялся с корточек, выпрямившись во
весь рост, и громко пробасил, обращаясь ко всем сразу и - ни к кому
конкретно:
  - Ну, народ, вы как хотите, пар вам в задницу по самое не хочу, а я пошел
искать Бову. Может, лежит где покалеченный, помощи ждет, а мы тут... А, да
чего там рассусоливать, пошел я!
  И, махнув рукой, махинист решительно зашагал к ближайшей улице, ведущей с
площади в город. Народ загомонил, поднимаясь на ноги и разбредаясь в
разные стороны по примеру махиниста. Воха с Пивенем подались было вслед за
Ухарем, но Проповедник, придержав обоих, старого и нового, приятелей
махиниста за локти, что-то шепнул и увлек в другую сторону. Благушу же,
который тоже вскочил, намереваясь догнать Ухаря и сказать правду,
остановила Минута:
  - Не надо, Благуша. Пусть походит, успокоится. Он ведь и так поедом себя
ест, считая, что гибель корабля на его совести. Не хватало ему еще о Бове
говорить. Пойдем-ка и мы побродим вдвоем.
  Когда они отошли в сторонку, вступив на первую попавшуюся улицу, Благуша
со вздохом поинтересовался:
  - И долго мы будем скрывать это от остальных?
  - Не знаю...
  - Нужно что-то делать, Минута. Что-то решать. Может быть, нам самим
придется спуститься в Центр Управления доменом и исполнить то, что хотел
Бова. Разобраться в причинах...
  - Постой. Откуда ты знаешь про Центр Управления? Бова тебе сказал?
  - Нет. Я сам... само как-то пришло, оторви и выбрось...
  Минута остановилась, с явным беспокойством заглянув славу в глаза:
  - Благушенька, не знаю, как тебя, а меня очень тревожат эти знания, что
приходят к тебе без спроса. Как бы не вышло какой беды...
  - Мне и самому не слишком все это нравится, - смуро признался слав,
безотчетно рассматривая древние, замшелые дома, обступившие их с двух
сторон улицы.
  Именно в этот момент голос, прозвучавший у них едва ли не над ухом, голос,
знакомый до боли, заставил обоих подскочить на месте:
  - Что там тебе опять не нравится, слав?
  Обернувшись, Благуша с Минутой лицом к лицу столкнулись не с кем иным, как
с самим Бовой Конструктором, разглядывавшим их с усталой улыбкой человека,
преодолевшего всяческие лишения, чтобы добраться наконец до них. И, ясен
пень, обомлели от очередного потрясения Бова выглядел сильно постаревшим и
осунувшимся после этой ночи, а его покоробившийся от жара и потемневший от
гари камильный костюм носил явные следы сильного огня. Но Бова был живой -
и это было главное!
  - Не может быть, оторви и выбрось... Минута радостно кинулась к Бове и
повисла у него на шее, обвив руками.
  - Я верила, что ты остался жив!
  - Бова? Ты? - растерянно бормотал слав, застыв на месте. - Но ты же...
  - Тихо, слав, не шуми, - негромко успокоил его настоятель, продолжая слабо
улыбаться, - не волнуй народ понапрасну.
  - Но как же ты...
  - Не сейчас, парень, не сейчас.
  - А где же ты столько времени...
  - Гм. Это тоже отдельная история, слав. После как-нибудь расскажу. А
теперь пойдем к остальным, включи-выключи, собирать народ в дальнейший
поход. Теперь мы как никогда близко к цели, и отступать я не собираюсь!

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,
в которой бандюки не согласны с тем, о чем их не спрашивают

  За все хорошее надо платить.
  За нехорошее переплачивать
Апофегмы

  Костер тот, дымок которого учуяли бандюки той ночью, оказался куда дальше,
чем они предполагали. А сам дым вел себя дюже странно - то исчезал, так
что приходилось останавливаться и усиленно принюхиваться, чтобы снова
взять след, то вдруг проявлялся с неожиданной силой, налетая едкими
клубами и заставляя всех плакать горючими слезами от той едкости. В итоге
отблески пламени искомого объекта, исходившие из неглубокой низины - то ли
это, был старый полузасыпавшийся и заросший кустами овраг, то ли такая
складка местности, - они узрели только после получаса блужданий в ночной
темени. И на всякий случай осторожничая, тихо-тихо взобрались на небольшой
холм, граничащий с этой низиной, где и затаились. И не зря.
  Увиденное заставило бандюков остолбенеть от ужаса. Скальцем здесь и не
пахло. Вокруг большого костра бок о бок расселось с десяток громадных
волосатых мужиков с рогами на макушке... Ну да, да, елсы это были, кого же
тут еще можно было встретить помимо Скальца? Вот на елсов их налететь и
угораздило.
  - Жизнь была так хороша, что не хотелось портить ее своим присутствием, -
тихо пробормотал Ухмыл, побледнев, как свежестираная простыня. - Что будем
делать, батько?
  Хитрун скрипнул зубами. Вот так, называется, нашли пропажу!
  - Копыта будем уносить... тьфу, кровь из носу, то есть ноги... уже как елс
заговорил. Остальные бандюки несмело сгрудились за спиной Хитруна. На
елсов без дрожи в членах и трепетания сердца никто смотреть не мог.
Старательно отводя глаза, чтобы не дай Олдь не встретиться с кем-то из
этих чудищ взглядом, ватажники лихорадочно обдумывали, удастся ли им
незаметно убраться восвояси или теперь они все пропали. Но ежели честно,
то на этот раз бандюки испугались не так шибко, как раньше. Все-таки елсов
они видели уже не в первый раз, и ничего плохого те им до сих пор не
сделали. Над костром на высоких рогатинах висел громадный вертел с тушей
какого-то не очень большого животного. Процесс приготовления ужина для
елсового собрания находился под неукоснительным присмотром анчутки (по
виду пацан пацаном, ежели бы не повышенная волосатость, рога, хвост и
копыта). Давалось сие дело ему весьма нелегко - от нешуточной
сосредоточенности высунув и свесив набок язык, стряпчий, вцепившись
ручонками изо всех своих малых силенок в рукоять вертела и иной раз даже
подпрыгивая от этого усилия, медленно проворачивал тушу над пламенем,
чтобы мясо как следует пропеклось со всех сторон. Определить
принадлежность убиенного животного к какому-либо виду в таком плачевном
состоянии не представлялось возможным, так как туша была обезглавлена,
шкура содрана, а конечности начисто обрублены. Капли жира, изредка
срываясь и падая вниз, трескуче вспыхивали, добавляя жару, а над низиной
стлался соблазнительный запах жаркого.
  Бандюки поневоле начали принюхиваться, не в силах противостоять этому
запаху, в пустых желудках громко заурчало. Голод-то и придал храбрости.
  - Завидовать - это плохо, но ежели завидовать нечему - это еще хуже, -
подал голос Буян, вожделеюще глядя на эту соблазнительную картину, - А
может, не будем торопиться, батько? Как бы нам этих елсов распугать, пся
крев, а мясо отобрать?
  - Ты что, браток, спятил, что ли? - побледнел Жила. - Как это елсов
распугать? Да они сами кого хошь распугают!
  - Ничего, усы узлом, - осклабился Ухмыл, неожиданно даже для себя приняв
сторону Буяна. - Гром не грянет - свинья не съест. Авось что-нибудь
придумаем. У нас вон сабли имеются, а у них вроде как ничего и нет.
Отобьем козла!
  - Почему это - козла? - Буян вопросительно приподнял бровь.
  - Да сам посмотри - тощий, одни ребра торчат, жир вон и то едва каплет.
Они ж здесь по всему домену скачут, как зайцы, лови не хочу.
  - А ну цыц, пока беду не накликали! - одернул ватаман говорунов страшным
шепотом, сердито раздувая усы. - Вот что я вам скажу: берем руки в ноги,
кровь из носу, и тихо двигаем отседова...
  - Погодь, батько, усы узлом, а что это там происходит?
  Тут и остальные, присмотревшись, заметили то, на что обратил внимание
Ухмыл.
  Время от времени в образованный вокруг костра елсами круг выходил то один,
то другой анчутка и, судя по вдохновенной позе, декламировал что-то плохо
слышимое из-за расстояния. А большие, солидные елсы вежливо хлопали.
Бандюки навострили уши и при очередном исполнителе, голос которого
оказался звонче прочих, им удалось разобрать, к несказанному изумлению
всех без исключения, обыкновенную частушку:

  Пес мой дрых без задних ног,
Я слегка ему помог,
Пес теперь совсем не ходит,
Он навек лишился ног!

  - Ну надо же, и елсы развлекаются так же, как и мы. Прямо вечеринка на
хуторе близ Диканьки... - заметив недоуменные взгляды, Ухмыл пояснил: -
Диканька - это моя весь, в которой я родился.
  Анчутка же бойко продолжал:

  "Ой, зарезал без ножа" -
Теща носится визжа
Что случилось? Зять-засранец.
  В юбку сунул ей ежа.

  Этому исполнителю елсы аплодировали громче, оживленно переглядываясь между
собой, чем-то он им потрафил.
  Глядя на них, слегка приободрились и бандюки. И правда, что плохого могут
сделать эти существа людям при таком мирном способе времяпрепровождения?
  Но тут все тот же глазастый Ухмыл вдруг случайно заметил еще кое-что
такое, на что никто поначалу не обратил внимания. А именно - валяющийся
недалеко от костра смятый ворох кож, который он сперва принял за шкуру
животного. Ухмыл с любопытством присмотрелся, пытаясь понять, какому зверю
может принадлежать такая гладкая черная шкура. А это что там такое
круглое? Ого, да никак башка - вон и глаза блестят, только что-то они
чересчур близко посажены, прямо как человечьи...
  Вот на этом самом моменте до него и дошло. И облегчение Ухмыла при виде
вроде как мирно забавляющихся елсов словно ветром сдуло. В диком ужасе,
чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, бандюк перевел взгляд на
поджаривающуюся тушу. Затем обратно. И опять на тушу. Тощая, ребра
выпирают, жир почти не капает - руки-ноги приставить, что получится?
  - Ватаман, - враз до предела охрипшим голосом проговорил Ухмыл. И было в
его голосе такое страшное напряжение, что все бандюки, разом перестав
улыбаться елсовым частушкам, резко повернули к нему головы, а ватаман,
подавшись ближе, судорожно стиснул могучей дланью рукоять своей сабли и не
менее напряженно выдохнул:
  - Ну?
  - Ватаман...
  Ухмыл поперхнулся, не в силах продолжать дальше. Ему стало дурно. Ему,
закаленному в бродяжничестве, сражениях и грабежах! Да он вообще не
помнил, чтобы ему было так дурно. А тут стало.
  - Да говори же, кровь из носу, что душу-то тянешь!
  - Батько... нашел я Скальца. Ватаман вылупил глаза:
  - Где?!
  - А вот туда глянь, - с несчастным видом сказал Ухмыл, показав рукой в
сторону костра и стараясь сам туда больше не глядеть. - Там камильный
костюм валяется. Самый настоящий.
  Ватаман, Жила и Буян уставились в указанном направлении как по команде. И
долго-долго не могли отвести взгляда. Не оттого, что не могли разглядеть,
а потому, что сознание отказывалось воспринять случившееся. Такого кошмара
даже им, бандюкам, в своей жизни лицезреть не доводилось. Нет, подумал
Хитрун, гневно раздувая ноздри навроде породистого коняги, не заслужил
Скалец такой участи, даже ежели бы и три раза нас предал, да и никто не
заслужил, ни один человек во всем этом проклятом мире!
  - Не может быть, усохни корень... - Жила поспешно наклонился к ближайшему
кусту, и в темноте послышались отчетливые давящиеся звуки.
  - Так, значит, не врут легенды-то, - с вмиг вспыхнувшей злобой сказал
Буян, заводясь в соответствии со своим характером и заметно повышая голос.
  - Так, значит, и нас они так же порешат, мудаки волосатые! Так, значит...
  - Тихо! - Ватаман схватил Буяна за грудки и с силой встряхнул, выговаривая
тому быстрым злым шепотом: - Никак силой хочешь с ними померяться, кровь
из носу? А по рогам ты их уже посчитал? Сколько на каждого из нас
придется, проверил, пустая твоя башка?! Сумеешь с тремя-четырьмя елсами
справиться, мститель ты наш народный?
  Сзади ватамана послышался шорох, затем треск хвороста.
  - Тихо там, не елозьте, - так же зло одернул ватаман Жилу с Ухмылом, не
оборачиваясь, так как был занят Буяном. Эх, достали его уже эти лоботрясы
до самых печенок! До самой смерти ему с ними возиться, что ли?
  И уже в третий раз попытался увести свою ватагу прочь:
  - А теперь все, рвем отседова лапти незамедлительно!
  - Да это не мы, батько, - сдавленно ответил Ухмыл. - Ты обернись...
  Хитрун, сразу смекнув, что дело плохо, обвернулся уже с выхваченной
саблей, давно застоявшейся без подобающего ей занятия. И страшно скрипнул
зубами. Он даже не подозревал, насколько их дело плохо.
  Они были окружены.
  Со всех сторон.
  Насмешливо скалящимися рогатыми харями.
  Теми самыми, что недавно сидели возле костра, а заслышав шум, вмиг
оказались возле них. И теперь елсы не казались безобидными слушателями
частушек - у каждого в руках грозно красовался здоровенный, под стать им
самим, трезубец, переливаясь острыми полированными гранями в текучих
отблесках костра.
  Бледные Жила и Ухмыл тоже выхватили сабли, отступая поближе к своему
ватаману, а Буян лишь ощерился, снова наливаясь бешенством и боевым
азартом - словно готов был рвать елсам глотки голыми руками, а ежели
придется, то и зубами. В голове у Хитруна горячо забилась одна только
мысль - за так меня не возьмете, кровь из носу, хоть одного, но унесу с
собой! И еще, в каждом движении его пронизывало ощущение лютой смерти,
которую он готов был подарить этим вражьим харям.
  Но елсы, окружив их плотной стеной, почему-то расправляться с ними не
торопились. Словно чего-то ждали. Оказалось, и вправду ждали - из темени
вдруг выступила еще одна фигура, да такая, что бандюки поневоле охнули и
попятились, да, спохватившись, замерли - некуда было пятиться. Такого
громадного елса: на две головы выше остальных, с рогами на голове - что
твои оглобли, с брюхом - что хороший погреб, тушей которого - поперек себя
шире вполне можно было целую избузаслонить, они и представить бы не
смогли. А тут - сподобились узреть.
  Теперь никто уже более не сомневался, что живыми они отсюда не уйдут. И
приготовились продать свою жизнь как можно дороже, прежде чем окажутся на
месте злосчастного Скальца. В виде жаркого на вертеле.
  Громадный елс между тем (по-видимому, сам елсов пахан) спокойно окинул
бандюков ничего не выражающим взглядом громадных черных глаз - каждый с
хороший бельевой таз - и непонятно проворчал низким басом, разевая не
пасть, а целые ворота:
  - Плохи. Совсем плохи людишки. Без программной корректировки не обойтись.
И как Смотрящий таких в свою команду допустил? Сразу видно, молод еще,
неопытен. Но ничего, ничего, поможем, работа у нас такая. Ладно,
ребятушки, гасите их!
  Не успела ватага опомниться и что-либо предпринять, как в круг выскочили
двое анчуток - как показалось ватаману, прямо из-под ног взрослых елсов. И
направили на ватажников свои коротенькие острые рожки. А рожки странно
загудели...
  Вмиг холодное оцепенение разлилось по телам бандюков, сковав их члены
надежнее железных цепей. Только ватаман сумел еще слабо дернуться, желая
дотянуться саблей до необъятной шеи пахана елсов и опробовать ее на
прочность, да и то от зверского усилия у него сразу потемнело в глазах. И
сознание его померкло.
  Затем с темного неба, заслонив на миг редкие звезды, спикировали железные
феликсы и, подхватив одеревеневшие тела бандюков, унесли их прочь, в
неизвестность. Но бандюки этого уже не видели.

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ,
в которой путешественники узнают много нового о своем мире

  Жизнь - это наклонная плоскость, по которой ты катишься вниз или
карабкаешься вверх.
  Третьего не дано.
  Апофегмы

  Один за другим, перевалив через край круглого провала, спускались люди из
команды Бовы Конструктора вниз - по спиральной лестнице, полого вившейся
внутри гигантского колодца и уходившей на неведомую глубину. Окаймлявшие
лестницу перильца позволяли не опасаться высоты, не жаться к стенам,
целиком состоявшим из лазурного байкалита, - шагай себе и в ус не дуй. И
пусть незримое в данный момент дно устрашающе чернеет под ногами - после
крушения Дирижопля, от которого люди еще не успели прийти в себя
полностью, напугать их было непросто.
  Вскоре, когда они оказались достаточно глубоко и небесный свет над головой
начал тускнеть, сбоку, по мере продвижения, начали один за другим
зажигаться светильники - точь-в-точь как в любом из храмовников
Универсума. Осветив путь, они гасли сразу за спиной замыкающего.
  Бова, как и полагается предводителю, шел первым. Лесенка была достаточно
широка, чтобы по ней могли двигаться по двое в ряд, позволяя тем самым
возникнуть множеству очажков бесед на разные темы и интересы. Поэтому
рядом с Бовой перебирал ногами невысокие ступеньки Благуша, внимательно
слушая то, что тот рассказывал:
  - Помнишь ту связку шаров, что была привязана к гарпунному якорю, когда мы
еще возле Махины стояли, встречу праздновали? Ну так вот - их же никто и
не отвязал, забыли, Ухарь мне всю команду перепоил, а сам я за всем
доглядеть не могу... На якорь-то меня и уронило при взрыве, после чего
лишь оставалось эти шары отвязать...
  За ними двигались Проповедник с Минутой. Девица, едва не плакавшая от
счастья наверху (ведь Бова остался жив), к этому времени уже сумела
приструнить свое настроение, придать ему спокойный лад - недаром ведь
проходила воспитание в Храме Света, где в первую очередь послушников и
послушниц заставляют тренировать силу воли и самообладание. Здесь, под
монотонный ритм шагов, она сочла удобным поинтересоваться у Проповедника,
что Бова сказал тогда ему у костра, пресекая на корню его ссору с Вохой. И
была приятно удивлена, когда дед перед ней разоткровенничался.