ти,
которая, конечно, имела место - какой же он торгаш, ежели не будет думать
о прибыли? Тем более о дармовой? Но портить о себе впечатление он не
собирался, а что может подпортить - это он почувствовал, поэтому развивать
тему благоразумно не стал.
  - Нет, вагоны, как ни странно, еще не прибыли. То ли Ухарь не рассчитал со
скоростью, то ли бандюки еще что-то с ними сотворили. Остается только
ждать. Кстати, как я узнала, Махину с нашим махинистом уже послали обратно
- навстречу составу. На этот раз Ухарь поехал в компании с целой толпой
стражников, так что скучать ему снова не придется.
  - Понятно... - Благуша кивнул. - А тот пакет, что ты прятала в вагоне...
Теперь уже можешь сказать, что там было?
  Минута укоризненно покачала пальчиком у него перед глазами:
  - Эти дела тебя не касаются, Благуша. Пакет я забрала, но что внутри...
  - Понял, понял, оторви и выбрось!
  - Только не обижайся, хорошо? Это не мои личные секреты.
  - Да что ты, Минута, - какие обиды! - искренне воскликнул слав - Я тебе и
так до конца жизни буду благодарен за помощь, оторви и выбрось!
  - Так уж до конца жизни? - Девица лукаво прищурила свои прекрасные зеленые
глаза.
  И тут Благуша не удержатся. Стремительно шагнув к Минуте, он обнял ее,
испытывая сладостное чувство от прикосновения ладоней к нежной девичьей
коже, прикрытой лишь тончайшей шелковистой тканью, и запечатлел на ее
губах крепкий поцелуй. Затем отступил на шаг - полюбоваться результатом.
Лично ему ощущения понравились.
  Изумленная его поступком, Минута, казалось, лишилась дара речи и лишь
молча смотрела на слава, хлопая длинными ресницами. Затем глубоко
вздохнула и медленно, прерывистым от волнения голосом проговорила:
  - Больше так... не делай... Не могу сказать, что мне не понравилось, но я
же послушница Храма Света, и близкие отношения с мужчинами мне, запрещены.
  Благуша устыдился, что поддался мимолетной слабости.
  - Прости, Минута. Я...
  Пальчик девицы лег ему на губы.
  - Молчи. Что сделано, то сделано. А теперь пошли со мной.

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Дорога, дорога, осталось немного...

  Чем меньше знаешь, тем меньше сомневаешься
Апофегмы

  Взмыленный не хуже своих коняг, Выжига тряской рысью подъезжал к
огромному, необозримому конусу храмовника, когда дневной свет начал
тускнеть. Вечер только-только наступал, животворный Луч бил из вершины
чудо-горы еще почти в полную силу, прожигая легкие перистые облака и
отражаясь от Небесного Зерцала в Мировой Грани на радость всем живущим на
ней, поэтому движение вокруг пока было оживленным. Пешие путники, телеги,
кавалькады и просто одинокие всадники, среди которых затесался и Выжига,
растекались по дороге в обе стороны, к столице Простор-домена и от нее.
Больше - в храмовник.
  Седло уже с трудом удерживало в себе тело, в коем бродила, остервенело
кусая все подряд, зубастая усталость. Особенно муторно ныли бока, ноги и
спина. Да и поникшие плечи не желали держать буйную головушку, осоловело
глядевшую перед собой. Роскошные усы слава поникли от пота, лицо и одежду
покрывала дорожная пыль. Под ним, тяжко вздыхая, рысил гнедой, сзади на
привязи тащился серый, напоминая вихляющей поступью накачавшегося выпивоху.
  А чуть позади коняг неутомимо чесало его, Выжиги, личное ходячее
проклятие, взбивая шлепками когтистых лап фонтанчики дорожной пыли.
Израсходовав все свои предназначавшиеся строфокамилу матюгальники и махнув
на него рукой, слав давно не обращал на него внимания. Птица за весь день
так и не отстала, но и в руки не далась, бесполезные попытки схватить ее
за свободно болтающиеся поводья пришлось в конце концов оставить, чтобы не
растрачивать силы понапрасну. Правда, пару раз камил сворачивал куда-то в
сторону, но потом догонял снова - то ли резвился от непривычной свободы,
то ли искал пищу. Выжиге было все равно.
  Даже дивный вид самого храмовника, величественного сооружения Неведомых
Предков, потрясающего воображение любого, даже самого нелюбопытного
человека, причем не только в первый раз, но и во все последующие (сколько
на него ни смотри - все равно не привыкнешь к этакой мощи), не особенно-то
Выжигу и тронул. Что и говорить - храмовник выбрал неудачный момент, чтобы
покрасоваться перед путником.
  Путнику, мягко говоря, было начхать.
  Потому что больше всего на свете ему хотелось только одного - чтобы все
как можно быстрее кончилось. А пока - Добраться до Портала хотя бы за
несколько часов до полуночи и, ежели Неведомые Предки хоть немного
благосклонны к нему, провести эти несколько часов на любой, самой
завалящей койке. Потому что после переноса его снова ждала изнурительная
гонка, и он не без обоснований опасался, что без отдыха, пусть
кратковременного, может ее не осилить. Песий хвост. Провести целый день в
седле без соответствующей подготовки и опыта! Стереть бедра и задницу о
седло чуть ли не в кровь! Да Выжига просто не помнил такого дня за всю
предыдущую жизнь - чтобы он так чудовищно уставал.
  Поэтому лишь остатки силы воли, помноженные на стремление к заветной цели,
заставляли его сейчас продолжать путь. Выжига выругался сквозь зубы,
медленно и остервенело. И дал себе клятву, что это путешествие будет для
него последним, чем бы оно ни закончилось. Его дело заниматься торговлей,
а не познавать особенности мира на собственной шкуре. "Ну Скалец, ну
братан недоделанный, лучше тебе не попадаться под руку, когда я вернусь
домой..."
Сейчас же его интересовали только три вещи: жратва, сон, Портал. Больше
ему в этом домене желать было нечего.

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Экскурсия по храмовнику

  Странное дело, вдали от дома так и тянет купить что-нибудь ненужное!
  Апофегмы

  Они вышли из гостиницы и снова прошли мимо Смотрящего Олдя, только уже
свернув на другую улицу, как пояснила Минута - в сторону торговых
кварталов Несмотря на обилие уже полученных впечатлений, Благуше
по-прежнему было интересно все, поэтому он вертел головой без остановки,
глазея на те чудеса, о которых прежде только слышал или читал. Но еще
больше было вокруг того, о чем он и не знал и не догадывался.
  Минута не уставала комментировать - ей доставляло удовольствие быть для
Благуши гидом. Вот уличные лицедеи закончили (к сожалению) представление
из жизни древних берендеев - народа мифического, возможно и не бывшего
вовсе, и, суетясь, складывали макет Небесного Зерцала при этом шутливо
говоря зрителям, что наступает ночь и всем пора на боковую. А вот среди
клеток с говорун-птицами, больших и малых, сидит торгаш-птичник, бледный
ликом и кучерявый волосом армии, а на плече у него говорящая синица
редкостного красного цвета - такого цвета и не бывает в природе вовсе, -
которая стращает окружающих скабрезными выкриками:
  - Мер-ртвяки! Ур-роды! Ур-рою!
  Благуша загляделся, но Минута бесцеремонно потащила его дальше, сказав,
что это еще не самое интересное. Чуть дальше стоял окруженный детьми
другой торгаш - низенький смуглый манг с огромной связкой разноцветных
воздушных шаров, которые упорно рвались в воздух, а торгаш, с трудом
удерживая их в руках, с натужной улыбкой накрикивал:
  - А вот кому летучие шары, лопни мои глаза! Подходи выбирай! Доставьте
радость себе и своим деткам!
  Когда Благуша с Минутой проходили мимо, детишки радостно завизжали - один
шар все-таки вырвался из общей связки и устремился алым пятном к
байкалитовому своду.
  - Лопни мои глаза! - горестно взвыл манг, беспомощно глядя на улетающий
убыток.
  - Интересная забава, - улыбнулся Благуша, мысленно посочувствовав собрату
по ремеслу.
  - Да, забава, - согласилась Минута и туманно добавила: - хотя всякую
забаву и в дело приспособить можно.
  - Угу. - Реплика спутницы заставила слава задуматься. Он поскреб пятерней
затылок, подвигал бровями и. изрек: - Вот ежели, оторви и выбрось, сделать
огромный такой шар, то можно и человека в воздух поднять. Представляешь,
как здорово с высоты обозревать окрестности?
  Минута от удивления даже остановилась:
  - Сам придумал или подсказал кто?
  - Сам... а что, оторви и выбрось?
  - Да Бова Конструктор уже сделал такой, сейчас испытания проводит! К шару
канатами будет пристегиваться корзина, куда смогут поместиться аж четыре
человека!
  Благуша озадаченно хмыкнул.
  - А ты молодец, - похвалила Минута, - головастый. И потянула польщенного
слава дальше по улице.
  Вскоре они оказались среди многочисленных прилавков книжного развала и
здесь задержались надолго. Минута рылась в стопках книг, что-то спрашивала
у продавцов, переходя от одного к другому, а потом, похоже, разговорилась
с давним знакомым, забыв о спутнике начисто - так увлеклась. Понимающе
пожав плечами, Благуша побрел вдоль книжных рядов самостоятельно, решив
присмотреть себе что-нибудь на память. Такого изобилия книг он еще никогда
не встречал - разве можно было сравнивать это богатство с тем, что имелось
в избе читальне родной веси, Светлой Горилки! На Краях книги были товаром
дорогим, вовсе не первой необходимости для жизни, поэтому в избе-читальне
потихоньку копилось лишь то, что приобретал на собранные обществом бабки
староста их веси, Подорожник, - книги для учения, но никак не для
развлечения. Да еще там же оседали случайные - подаренные или забытые
кем-то из проезжих. А здесь - здесь каких только книг не было! И
маленькие, и большие, и тонкие, и толстые, и строгие обликом, и яркие
красочным разноцветьем! Праздник для души, да и только!
  Благуша выудил из груды наугад две связанные вместе книжки, развязал и
начал листать. Двухтомник назывался "Конец Света", причем слово "Конец"
было вытиснено серебром на обложке первой книги, а слово "Света" - золотом
на второй. Лишь через минуту мучительных умственных усилий, сообразив, что
это какой-то философский труд о строении мира, причем изложенный столь
заумным языком, что нормальным человеческим умом этого не понять, слав
отложил книги в сторону и взял взамен небольшой аккуратный томик размером
с ладонь и толщиной в палец. Называлась книжица "Апофегмы". Слово было
незнакомое, но Благуша, ничуть не раздосадованный первой попыткой с
двухтомником, смело открыл книжку. Надпись на титульном листе гласила, что
сборник апофегм составлен неким Ежом и изготовлен в первопечатне Федора,
что находится в славном городе Свинница домена Крайн (откуда родом была
ватага Рыжих и махинист Ухарь). Открыв томик где-то посередке, слав
наткнулся на любопытное изречение: "Хорошо, когда собака - друган, но
плохо когда друган - собака" и захохотал. Уж очень это высказывание было
точным, прямо про Выжигу! Он еще полистал страницы, выяснив, что сборник
составлен довольно своеобразно - на каждом развороте была запечатлена
только одна апофегма. Зато среди них порой попадались такие перлы
красноречия, что хоть стой, хоть падай!
  - Беру, оторви и выбрось! - заявил Благуша заинтересованно смотревшему на
него книжнику. - Сколько?
  Названная цена оказалась не так уж и мала, но вопреки своему обычаю
торговаться слав молча полез в кошель и отделил от початой матрешки
десяток бабок, разочаровав такой поспешностью книгопродавца, которому
поторговаться явно хотелось. Вернувшись обратно к Минуте, которая все так
же увлеченно беседовала со своим знакомым книжником, он похвастался
покупкой, и покупка была благосклонно одобрена. Затем Минута попрощалась с
собеседником, напомнив ему о каком-то своем заказе, и они отправились
дальше.
  До наступления вечера, ознаменовавшегося частичным угасанием зерцал на
байкалитовом потолке яруса, слав успел увидеть еще много интересного,
например пару номеров в набитом довольной ребятней передвижном цирке, где
шло выступление трех дрессированных поросят - Сина, Бада и Морехода. Под
звуки незатейливой песенки: "Я поросенок, ну и пусть, я поросенок, и тем
горжусь!" - три милые розовые животинки ловко танцевали вальс. После них
выступил старый дедушка Можай, продемонстрировавший публике невероятно
способного старого седого зайца по кличке Лайк, которого сумел-таки после
семилетнего мучения научить бренчать на балабойке какую-то нехитрую
мелодию. Благуша еще подумал тогда, что зайцы вроде столько не живут, но
крамольная мысль мелькнула и пропала. Настроение было благодушное, и
придираться к мелочам не хотелось.
  После цирка для слава наступил предел насыщения впечатлениями, и события в
его опухшей от перегрузки голове изрядно перемешались. Помнилось только,
что где-то еще они стояли и слушали бродячего барда Boxy Василиска,
который под бренчанье балабойки исполнял жалостную песенку о юной русалке,
пойманной старым, давно зачерствевшим сердцем рыбаком. Рыбак тащил русалку
домой, плотоядно облизываясь в предвкушении сытного и вкусного ужина, а
юная дева Океании горько причитала и плакала о своей незавидной участи. И
красиво же пел Воха Василиск, прямо заслушаешься!
  А затем ярусные зерцала и вовсе потускнели, возвещая о наступлении снаружи
храмовника темного времени суток - до полуночи с этого момента оставалось
всего два часа. И наша сладкая парочка отправилась обратно к гостинице
"Блудная дева", но уже другим путем. Оказывается, для удобства перемещения
горожан по всем семи ярусам храмовника ходили небольшие миниатюрные
Махины, вот на одной из них, к немалому восторгу слава, путешественники и
добрались до площади с Двуликим, откуда уже было рукой подать до
гостиницы. Здесь, прежде чем снова покинуть слава, Минута объяснила, куда
он должен прийти за полчаса до полуночи, и отправилась договариваться о
льготном пользовании Порталом.
  Проводив девицу грустным взглядом, Благуша глубоко вздохнул, тряхнул
головой, словно пытаясь таким образом привести ее в порядок - а головушка
изрядно гудела от впечатлений, - и вяло зашагал в гостиницу, не
представляя, чем себя занять на час с лишним.
  Тут ему на глаза и попался трактир под названием "Благочестивый лик".
  Сие двухэтажное здание было причудливо выкрашено в темно-синий цвет и
вертикально расчерчено оранжевыми полосами, наверное, чтобы лучше
бросалось в глаза, а сбоку, перед входом, лепилась яркая афиша, поверху
которой шла крупная надпись "Рукомахание для всех желающих", а в центре
красовался здоровенный чернокожий егр, гордо демонстрирующий свои огромные
бицепсы.
  Недолго думая, Благуша взял да и нырнул в этот трактир. В кои-то веки
попал в храмовник, так что, можно сказать, сам Смотрящий велел провести
время весело!

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
где Благуша развлекается самостоятельно

  Чужая хорошая честь гораздо лучше, чем собственная глупая
Апофегмы

  Храмовый трактир "Благочестивый лик", который, судя по названию, вроде бы
должен был отличаться скромностью и благочестием, на поверку таким вовсе
не оказался. Впрочем, не был он и обиталищем разврата, как иные кабаки,
куда без надежных друганов и заходить-то страшно, за исключением некоторых
приятных моментов, связанных с девицами легкого поведения Чтобы убедиться
и в первом и во втором, достаточно было заглянуть внутрь и понаблюдать
минуту-другую за тем, что происходит в зале. Что Благуша и сделал, толкнув
резную дверь и замерев на пороге.
  Вечернее время благодатно для любого заведения подобного рода - не стал
исключением и храмовый трактир. Посетителей к сему моменту здесь скопилось
изрядно. Больше всего было, конечно, местных - мангов, но хватало и
приезжих. Пробежав по залу любопытным взглядом, Благуша заметил нескольких
егров, соотечественников хозяина "Блудной девы", - низкорослых, по грудь
обычным людям, крепышей с горных доменов. Признанные мастера по металлу и
камню были лицом черны, как беззвездная ночь, и широкоплечи, как...
сравнение не подыскивалось... как... да как просторные скамьи возле
треугольных столиков, прославивших сей трактир столь необычной формой. В
правом углу, вольно сдвинув два столика вместе и образовав привычный
квадрат, устроились, беззаботно веселясь и выкрикивая какие-то остроты
друг дружке, четверо белобрысых долговязых славов, земляков; чуть левее
обнаружилось несколько закутанных, несмотря на тепло храмовника, в
привычные ведмежьи шкуры нанков, ледорубов и охотников, - узкоплечих,
тонкокостных и жилистых; отыскались и кудрявогодовые, бородатые армины -
дрессировщики бегунков и алхимики, умевшие выгонять из Черной Дряни,
добываемой засекреченными от всех чужаков способами в недрах родных
пустынь, высококлассную горючку для уличных фонарей и лампад. А кое-где,
внимательно присмотревшись, можно было даже узреть серые долгопятые рясы
храмовых служек, забежавших принять парочку крамольных кружек браги после
тяжелого трудового дня да что-нибудь перекусить на ночь глядя. В общем, в
зале крутился обычный разночинный и разнодоменный люд, то самое добро,
которого везде навалом.
  Благуша как раз выискивал, где поудобнее скоротать часы среди
переполненного зала до названного Минутой срока, когда его бесцеремонно и
грубо толкнули в плечо, и мимо протиснулся очередной посетитель, беззлобно
проворчав:
  - Не стой на дороге, малый, гарпун штопором, не мешай людям, лучше занимай
место, а то так все представление простоишь!
  И непрошеный советчик, продемонстрировав туго обтянутую кожаной курткой
спину, разукрашенную бахромой, да искусно вплетенный ряд белых перьев
птицы-трепыхалы в иссиня-черных волосах (это был не кто иной, как русал -
меднокожий обитатель водных просторов Океании, потомственный пастух
плавающих мясных островов), растворился среди народа, как солитер в...
ладно, не стоит портить аппетит, ежели собрался перекусить. Перекусить?
Благуша удивился собственной мысли, но, прислушавшись к сосущим позывам в
животе, понял, что снова проголодался - прогулка по храмовнику не прошла
даром.
  Интересно, о каком представлении говорил русал, мимолетно подумал слав,
высмотрев наконец свободное местечко около квадратной площадки сцены,
возвышавшейся в конце обеденной залы, и заторопился, пока местечко не
занял кто другой. Остановившись возле вожделенного столика, за которым уже
расположились двое узкоглазых черноволосых мангов, похожих друг на друга,
как близнецы-братья, Благуша вежливо поинтересовался, может ли он
присесть. Братья одновременно переглянулись, весело осклабились друг
дружке одинаково желтозубыми щербатыми ртами и кивнули Благуше.
  - Садись, слав! - сказал один.
  - Пристраивай задницу! - пригласил второй.
  - Я - Еник.
  - А я - Беник.
  - А вместе мы - братья Ебеники, красивые, как дохлые вареники!
  И оба довольно заржали, похоже употребив старую отработанную хохму.
  - Благуша, - сдержанно улыбнулся в ответ слав, устраиваясь на скамье. Как
всегда, в первые минуты знакомства он чувствовал себя в обществе
незнакомых людей скованно и неловко, тем более людей столь раскрепощенных,
как эти доморощенные хохмачи. Ладно, ему не дитяток с ними растить, можно
и посидеть.
  - Выпьешь, слав? - предложил Еник, подхватывая стоявший перед ним кувшин
одной рукой и подвигая другой свой бокал.
  - За промежуточное знакомство! - подхватил Беник.
  - Какое-какое? - не понял Благуша.
  Братцы снова осклабились до ушей и повторили хором:
  - Промежуточное, дохлый вареник!
  - Это когда пришел, увидел и ушел! - пояснил Еник.
  - Или когда хапнул, хряпнул и отрубился! - добавил Беник.
  - В общем, в первый и последний раз! - заключил Еник.
  Благуша сразу заскучал и начал коситься на соседние столики, присматривая,
куда бы пересесть, но старался делать это не слишком демонстративно, чтобы
не обидеть братцев. Неудивительно, что место возле них пустовало, с
такими-то клоунами...
  А Еник уже наливал какое-то подозрительное белое пойло из кувшина в свой
бокал, по-братски одолженный Благуше. Вот только душевный порыв манга был
грубо нарушен некстати возникшим перед столом, словно анчутка из Бездонья,
трактирным волокушей в официальном зеленом переднике.
  - На штраф давно не нарывались, братцы? - любезно осведомился земляк у
мангов. - За меня разливать решили, Да еще из своих запасов?
  - Да что ты, Меник, дохлый вареник! - Еник поспешно отодвинул свой бокал
от Благуши. - Даже и не думал!
  - То-то же