ведник.
  - А я книжицу там оставил, - вспомнил Воха и виновато глянул на торгаша,
словно от книжицы сейчас что-нибудь зависело.
  - Да все наши котомки там остались, все вещи, так что придется голыми
руками отбиваться, - подытожила Минута с таким спокойным видом, словно ей
приходилось проделывать подобное ежедневно и с неизменным успехом.
  "Какая же она молодчина, - подумал слав про себя. - Да за такую девицу
жизни не жалко, оторви и выбрось!" И он не пожалеет! Только чрез его
хладное тело они смогут ее коснуться своими погаными лапами! И только так!
  Первым оказался на земле Ухмыл. Сразу выхватив саблю, он загородил собой
проход в махинерию, тем самым развязав руки ватаману. Не сдержав
любопытства, бандюк заглянул в махинерию и присвистнул:
  - Да-а, красиво жить не запретишь... а вот помешать можно.
  Один за другим, охая и матюгаясь, бандюки съезжали с помощью аркана вниз,
разминали застывшие на ветру члены и, заметно косолапя, подходили к
Ухмылу. Последним, с перекошенной от мучений рожей, на землю ступил
Хитрун, отвесив звонкий подзатыльник замешкавшемуся Скальпу, вовремя не
убравшемуся с дороги.
  Благуша бегло огляделся вокруг, прикидывая, что может сгодиться в качестве
оружия, например какой-нибудь сук или камень, но ничего не обнаружил.
  - Ежели тихо сдадитесь, то больно бить не будем, кровь из носу, - пообещал
ватаман. - Ладно, парни, вяжи их.
  Угрюмые путешественники молча смотрели, как бандюки осторожно, с опаской,
явно памятуя о неудачной стычке на Краевой Станции, начинают обходить их с
двух сторон, беря в рачью клешню - Ухмыл с Буяном справа, а Жила со
Скальцем слева. Последний брел с самым неприкаянным видом, глядя то на
траву, то на деревья, то на облака в небе, то на Небесное Зерцало, даже на
Махину оглядывался и, будь его воля и умение, точно вскочил бы в нее и
удрал - в общем, смотрел куда угодно, только не на Благушу. Видать,
совесть у подлюги заговорила, ежели вообще имелась.
  И туг у Вохи сдали-таки нервы.
  - Отдай балабойку, подлюга! - с надрывом закричал бард и кинулся было на
Ухмыла, но Благуша крепкой дланью придержал его за ворот армяка.
  - Не торопись, бард, успеешь еще в руки к бандюкам попасть.
  - Да я их не боюсь! В бараний рог согну и дудеть через задницу заставлю!
  - Погоди, говорю тебе. Верю, что не боишься. Но лучше минуту быть трусом,
чем всю оставшуюся жизнь мертвяком. Отбиваться будем все вместе, слаженно,
оторви и выбрось. Нас четверо, и их четверо, авось сдюжим.
  - Дело гуторишь, - одобрительно кивнул дед.
  - Как это четверо? - озадаченно возразил Воха. - Ты что, ватамана в счет
не берешь?
  - Да нет, я вот этого кудрявого в счет не беру, его одной соплей
перешибить можно. - Благуша презрительно дернул подбородком в сторону
Скальда От таких слов Красавчик и вовсе остановился, понуро опустив голову.
  Дедок, тряхнув черногривой головой, шагнул вдруг к близстоящей моподой
липке, присел, обхватил толстенький, с руку, ствол широкими дублеными
ладонями, покряхтел, приноравливаясь, поднатужился... и с громким треском
вырвал с корнем. Бандюки от такой картины разом остановились, вытаращив
глаза. Даже ватаман уважительно хмыкнул, снова выдергивая из ножен саблю.
Минута изумленно ойкнула, Благуша порывисто вздохнул, а Воха Василиск
присвистнул, выразив общее мнение.
  - Ну ты даешь, дедуля! Вот не думал, что такое возможно, обертон те по
ушам!
  Проповедник с гордым видом развернул деревце густолистой макушкой к
бандюкам и, взяв ствол наперевес, словно алебарду, весьма красноречиво
пообещал:
  - А вот кто первый сунется, на том банный веничек и опробую!
  - Лучше брось, старый перхун, а то хуже будет, - предостерег ватаман.
  - Все равно не быть по-ихнему, - заявил Благуша вполголоса, чтобы бандюки
не услышали.
  - Это почему же, обертон по ушам? - живо заинтересовался Воха,
почувствовав в голосе торгаша странную уверенность.
  - А потому, ежели ты еще не заметил, что в такие моменты всегда что-нибудь
случается, и удача, по большому счету, оказывается на нашей стороне!
  - Окружайте, окружайте их, олухи, чего топчетесь, - подгонял своих братков
тем временем ватаман, размахивая громадной саблей. - Окружайте да вяжите!
Жила, где твой аркан, кровь из носу? Накидывай на деда!
  - Дак это ж... на Махине остался, не отвязал еще..
  - Вот так всегда, кровь из носу, вечно от вас нет никакого толку, когда
это особенно необходимо!
  Воха с сомнением глянул на Благушу, обдумывая его заявление, затем снова
на бандюков, почесал в затылке:
  - Да что же с этими уродами может сейчас случиться, обертон те по ушам?
Разве что гром с ясного неба вдарит ватаману по маковке, что было бы
совсем неплохо!
  Гром не вдарил.
  Вместо грома с небес послышался какой-то диковинный гул, заставивший всех
без исключения на время забыть о предстоящей потасовке и задрать головы
вверх в поисках источника столь странного звука. Не успел народ сосчитать
до десяти, как гул перешел в могучий утробный рев, от которого задрожала
земля под ногами да затрепетали листья деревьев - словно прямо в их
сторону, сломя голову и ревмя ревя, неслось неохватное взглядом стадо
разъяренных быков.
  В следующий миг из-за макушек леса на великой скорости вылетела какая-то
громадная черная еддовина... Как бы нам ее описать... Представьте себе
здоровенную овальную дыню, втиснутую в подходящего размера корыто, а потом
подвесьте все это дело в воздух и увеличивайте до тех пор, пока она не
станет раз в десять больше Махины Представили? Весьма внушительное
зрелище, не так ли? И вот эта самая дура, которую мы только что так живо
вообразили, вылетает из-за леса и, взревев еще громче, от чего у всех
напрочь закладывает уши, резко останавливается, зависнув на большой высоте
прямо над местом несостоявшейся схватки. И, понятное дело, заслоняет собой
небо. На землю пала такая исполинская тень, что накрыла не только людей,
но и громадный кусок окружающего их леса.
  Безумный Проповедник при виде этого дива рухнул на колени и закричал
страшным голосом - тем самым, которым вводил в трепет народ во время своих
проповедей:
  - Кайтесь! Кайтесь, безумцы! Пропали, пропали мы! Вот и смертушка наша
пришла, и елсы прилетели за нами на своем черном шаре!
  И путешественники, и бандюки замерли, словно и вправду громом пораженные.
  "А ведь дед говорил, что те шары летали бесшумно, - безотчетно подумалось
Благуше, боевой запал которого сразу растаял. - Все-таки приврал
дед-то..." Странная слабость охватила его члены, а перед глазами от
нереальности происходящего все поплыло, поплыло, затуманив взгляд, словно
какой-то остряк, схватив его за ноги, сунул головой в проточную воду.
Почему-то вспомнились маменька с папенькой, которых он больше не увидит,
родной дом в Светлой Горилке, вспомнилась также прорва как не завершенных,
так и вовсе не сделанных дел... Много чего вспомнилось...
  Внезапно рев стих, сменившись не менее оглушительной тишиной.
  В следующий миг сбоку "корыта" распахнулась дверца, и из нее выпрыгнула
человекоподобная фигура - телом и ликом черная, с прозрачным шаром за
плечами, какие Благуша видел в храмовнике, где они продавались на потеху
детям, и с громадным молотом в обеих руках - совсем уж недетским
предметом. С тихим шелестом фигура плавно, словно ее спускали на
веревочке, спланировала на землю, глухо бухнув ногами при приземлении. А
за ней выпрыгнула еще одна, ничем не отличимая от первой И еще А одна даже
держала в руках здоровенную, чем-то смутно знакомую алебарду...
  Размякший от потрясения, прямо-таки как восковая свеча на зерцалопеке,
Благуша беспомощно смотрел, словно во сне, как жуткие создания с огромными
выпуклыми глазами на безликих лицах, являвшиеся скорее всего теми самыми
железными феликсами из рассказа Безумного Проповедника, окружают и его
компанию, и бандюков - всех чохом. Ощетинившись саблями, ватага Хитруна
сбилась в тесную кучу, спиной к спине, решив, видимо, отбиваться до
последнего. Безумный Проповедник продолжал что-то причитать, стоя на
коленях, Воха, продолжая белеть лицом, хотя казалось - дальше уже некуда,
явно готовился хлопнуться в обморок, а Минута... Минута вела себя странно
и непонятно, дошло вдруг до Благуши. Настойчиво теребя его за рукав
армяка, она с радостным видом пыталась что-то ему втолковать, показывая то
на черную громадину в небе, то на деловитых феликсов, закончивших
окружение по всем правилам. Вот только непрерывный звон, поселившийся в
ушах после прекращения рева громадины, мешал ему разобрать, о чем же она
говорит. Стуманилась девица, решил слав И так ему стало ее жалко, такая
вдруг горячая и уже безнадежная любовь вспыхнула в его сердце, что разом
вернулись к нему силы И слав крепко-накрепко обнял милую, прижав к своей
широкой груди и загородив собой от всего злого мира.
  Вот тут-то он наконец и услышал то, что хотела сказать ему Минута:
  - Да наши это, наши, Благуша! Это Бова Конструктор на своем новом
летательном аппарате прилетел!

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
где путешественники убеждаются, что наступил не Конец Света, как им
почудилось вначале, а пришел конец ватаге Рыжих

  Больше всего единомышленников у врагов.
  Но бывают и приятные исключения
Апофегмы

  - Вот что, парни, не буду говорить долго, пар вам в задницу, не стоит
затягивать первую чарку... - Выпрямившись во весь громадный рост, Ухарь
обвел всех присутствующих неторопливым взглядом, важно шевельнув рыжими
усищами под сливовым носом.
  И компания Благуши, и прибывшие с Бовой Конструктором люди, вольготно
рассевшись возле костров, к этому времени уже насытились из отбулькавших
свое походных котелков и теперь, с чарками в руках, расслабленно
вслушивались в слова махиниста. На мгновение задержав свои маленькие
черные глазки на лице Благуши, Ухарь вдруг бесшабашно подмигнул ему и
закончил:
  - В общем, скажу просто - мы здесь собрались для того, чтобы выпить. Так
выпьем же за то, что мы здесь собрались!
  И, показывая пример, целиком, словно в разверстый бочонок, опрокинул чарку
окоселовки в широко раскрытый рот. После чего небрежно утер губы и как ни
в чем не бывало опустился на свое место в кругу пирующих. В ответ в воздух
взвились одобрительные выкрики, чарки быстро опустели, а народ
обстоятельно занялся закусью.
  Благуша тихо вздохнул, не решаясь пошевелиться, затем скосил глаза на
Минуту, изящная головка которой уже довольно долго покоилась у него на
плече. По губам девицы бродила мягкая загадочная улыбка, а из-под
полуопущенных ресниц время от времени, словно стрелы, вылетали озорные
взгляды, пролетая над догорающим костром и наповал сражая кого-нибудь из
тех, кто в тот момент попадал под обстрел ее чудных зеленых глаз. Торгаш
снова вздохнул. Пить окоселовку ну совершенно не хотелось. И не потому,
что крепка, зараза, - и без выпивки на душе у него было необычайно хорошо.
Ну, авось Ухарь не заметит, а ежели и заметит, то авось не обидится, решил
слав и аккуратно отставил в сторонку свою едва пригубленную чарку. А
освободившейся рукой бережно обнял Минуту, против чего та явно не
возражала - наоборот, в ответ на сие действие от удовольствия очень даже
похоже замурлыкала по-кошачьи.
  "Да, - подумал Благуша, улыбаясь, - славно вот так сидеть среди своих -
обнимать любимую девицу, оторви и выбрось, смотреть на умирающие в
древесном пепле языки пламени и чувствовать себя в полной безопасности
после стольких приключений..."
"Иногда жизнь кажется тебе такой прекрасной, что не хочется просыпаться",
- к случаю вспомнилась подходящая апофегма. И взаправду - будто сон. И
очень даже сон замечательный. Мнилось ли ему тогда в храмовнике, что такая
девица, как Минута, ответит ему взаимностью? Конечно, нет, оторви и
выбрось. Он мог лишь мечтать об этом, да и то обрывал себя, не желая
бесплодных терзаний. Но ведь ответила. Ответила взаимностью, оторви и
выбрось!
  Чувствуя, что его счастливая улыбка выглядит очень уж дудацкой со стороны,
Благуша спрятал ее в приятно пахнущих волосах Минуты. И невольно в который
уже раз покосился в сторону летучего корабля настоятеля Храма Света,
носившего, как выяснилось сейчас, странное название Дирижопль. Вид нового
изобретения Бовы Конструктора вызывал у слава в душе что-то вроде
благоговейного трепета. Громадный, много больше самой Махины, корабль
величественно покачивался в воздухе рядом с ней, примерно в двух шагах над
землей, удерживаемый специальными якорями К самим якорям в данный момент
были прикручены связки шаров, на которых молотобойцы Бовы десантировались
с корабля, от чего выходила двойная польза - и не улетят никуда, и якорь,
ежели что, поднимать легче будет.
  Да уж, оторви и выбрось, умеет Бова поразить своими изобретениями - до
самого копчика. Перед глазами все еще ярко стояла недавняя сцена
"пришествия с небес".
  Черная громадина, перекрыв свет Зерцала, с чудовищным ревом зависает над
лесом и вдруг умолкает. В наступившей оглушительной тишине из открывшейся
в боку дверцы выпрыгивают черные человекоподобные фигуры, с тихим шелестом
спускаются на землю и тут же, с молотами наперевес заключают всех
присутствующих в плотное кольцо. Затем летучая громадина два раза глухо
бухает, в землю под ней глубоко вонзаются гарпунные якоря, а цепи,
протянувшиеся от них к кораблю, с жужжанием накручиваясь на установленные
внутри корпуса невидимые барабаны, подтягивают его к земле...
  И вот только тогда, подтверждая сказанное Минутой, в проем дверцы выглянул
сам Бова Конструктор - такой же, каким Благуша его запомнил по храмовнику:
черноволосый здоровяк со странно седой бородкой, стриженной клинышком...
  В тот момент Благуша несколько оторопело перевел взгляд на Проповедника.
Дед все еще стоял на коленях и, закатив глаза, глухо бормотал под нос
какие-то молитвы Слав только сейчас сообразил, как же они промеж собой
похожи дед и Бова Конструктор. Тот же внушительный рост, тот же широкий
разворот плеч, та же черная шевелюра в компании с седыми бородой и усами.
Прямо как папаша с сынком, оторви и выбрось!
  Окинув пленников и их охрану из феликсов пристальным, ничего не упускающим
взглядом своих серых глаз, Бова довольно улыбнулся в усы и ловко спрыгнул
на землю. И только двинулся к ним, как случилась незадача - уж на что
казался крепок дедок, а вот стоило ему только одним глазком глянуть в
сторону Бовы - и дед грохнулся в обморок. Никто и подхватить не успел,
руки-ноги в стороны и готов.
  - Эй, дедуля, ты это чего, обертон те по ушам?
  К Вохе, когда выяснилось, что ничего страшного им не угрожает, уже успел
частично вернуться здоровый цвет лица, что позволило ему обеспокоиться
состоянием Проповедника. Благуша тоже дернулся в его сторону, но оказать
помощь не успел. В несколько размашистых шагов оказавшись рядом (охрана
почтительно расступилась, пропуская его внутрь окружения), Бова оттеснил
засуетившийся народ широким плечом, склонился над дедом, пощупал пульс на
шее и без тени сомнения изрек:
  - Жив - значит, оклемается.
  После чего, снова выпрямившись, вдруг сгреб своими ручищами Благушу вместе
с Минутой и крепко обнял. В прошлый раз, в храмовнике, когда пальцы Бовы
стиснули ладонь слава при рукопожатии, то ему на миг почудилось, будто
рука его угодила под колеса Махины. А сейчас, под треск ребер и хруст
смещаемых позвонков у него возникло ощущение, что под Махиной он оказался
целиком. Минута тоже не смогла не оценить дружеское расположение
настоятеля Храма Света к ним обоим, о чем свидетельствовал ее придушенный
писк. Но вот, прервав мучения приветствуемых, Бова отступил на шаг и
молвил:
  - Ну, здоров будь, слав. Вот где довелось нам свидеться, включи-выключи!...

  * * *

  ...Благуша стряхнул воспоминания, как дорожную пыль с одежды, возвращаясь
к яви. Взгляд упал на Безумного Проповедника, сидевшего на противоположной
стороне за костром. Тот, хмуря кустистые брови, сосредоточенно жевал кусок
копченой зайчатины, роняя жирные крошки в седую бороду. Дед еще не пришел
в себя полностью от чудесного явления Бовы Конструктора с лика небесного и
продолжал взирать на летучий корабль с явным недоверием.
  А вот с Вохой наблюдался полный порядок. Не менее счастливый, чем сам
Благуша, бард сидел рядом с Обормотом и с удовольствием мирился с ним
снова и снова. При этом его руки, нежно подстраивая струны, не забывали
ласкать обводы той самой знаменитой балабойки, о которой он так жалел всю
дорогу, - синего дерева, в черном лаке по бокам и с обратной стороны
грифа, с пятью дорогущими струнами из вяленых жил ханыги. Которую, кстати,
он первым делом отобрал у Ухмыла не без помощи того же Обормота. (Сейчас
ватага Рыжих всем гуртом сидела чуть в сторонке от общего собрания. И хотя
оружие у бандюков было отобрано, а сами они были связаны по рукам и ногам
рядом, присматривая за ними, с молотами наперевес топталось несколько
дюжих храмовых послушников, специально выделенных для столь ответственного
дела) Благуша с интересом прислушался к беседе:
  - Ты не сердись, Обормот, случайно так получилось, промашка, понимаешь,
вышла, ошибочка! Ну, хочешь, балабойкой меня этой по кумполу врежь! - И
несколько захмелевший от окоселовки Воха, страдальчески скривившись,
дрожащей рукой протянул балабойку стражнику.
  Обормот поправил свою знаменитую алебарду, отдыхавшую поперек колен, взял
Вохину балабойку, осмотрел ее всю с разных сторон, взвесил в руке, как бы
примериваясь, и уточнил, напустив на себя суровый вид:
  - А не жалко, халваш-балваш?
  - Не-е... - обреченно протянул Воха и зажмурился, чтобы было не так
страшно.
  Но стражник лишь расхохотался и отдал балабойку обратно.
  - Воха, мы ж друг дружку столько лет знаем, да неужто я не понимаю,
халваш-балваш, что не по злому умыслу так вышло? Успокойся, друган, давно
я тебя уже простил.
  - Эх, Обормот, друган, - чуть ли не со слезой в голосе вымолвил Воха,
снова распахнув глаза и глядя на Обормота с непередаваемым обожанием. -
Нет никого у меня дороже! Да я за тебя и в огонь, и в воду, и в медные
трубы...
  - И сквозь елсову задницу, - ухмыльнулся Обормот в спутанную бороду. -
Ладно, ладно, Воха, говорю тебе - успокойся, все путем. Давай-ка лучше еще
по чарочке...
  - Вот это дело, пар вам в задницу! - тут же встрял Ухарь, откладывая в
сторонку недоглоданную баранью ногу и подхватывая с походного стола
пятилитровую бутыль, чтобы наполнить опустевшие за разговором чарки - А
ну, хряпнем!
  - Погоди, друган ты мой махинист - Воха пьяно погрозил Ухарю пальцем. -
Лучше вот ответь, пока я еще соображаю, - а почему все-таки вы эту штуку
Дирижоплем назвали? Откуда, обертон те по ушам, слово такое чудное?
  Благуша хмыкнул. Он и сам хотел задать такой вопрос Бове Конструктору, да
случая пока не представилось. Ухарь же, окинув Boxy веселым взглядом,
ответил так:
  - А шут его знает, Воха. Название-то Бова Конструктор давал, пар ему в
задницу. Но ежели подумать, то, видать, вот почему: потому как работает
эта штука на пару, а пар через вон те трубы с кормы во время работы со
свистом и выходит, - Ухарь наклонил патлатую голову к Вохе и, доверительно
понизив голос, громким шепотом добавил ему на ухо: - Я, понимаешь ли,
когда сверх меры гороху натрескаюсь, тоже, пар мне в задницу, Дирижопль
энтот напоминаю. Только летать еще не научился, мощностя не те...
  Народ вокруг костра, тоже прислушивавшийся к разговору, одобрительно
расхохотался удачной шутке - даже сам Бова Конструктор смеялся не менее
прочих. Воха же, польщенный вниманием окружающих, которое спьяну принял на
свой счет, пустился взахлеб рассказывать о своих приключениях в Проклятом
домене, где он, понятное дело, фигурировал только на первых ролях, а все
остальные - Благуша, Минута, Безумный Проповедник - были у него на
подхвате. Помогали, оторви и выбрось, время от времени претворять в жизнь
его какую-нибудь гениальную идею. По его словам даже выходило, что и
Махину с вагонами расцеплял именно он. При этом Воха не забывал
подкручивать колки на своей балабойке да тренькать, прислушиваясь к звуку,
издаваемому настра