рубым, мужским. Голова слава так и мотнулась из
стороны в сторону.
  - Да очнись же, парень! Хал вашбал ваш! Сон-травы, что ли, обтрескался? Ух
уж эта молодежь, сто тысяч анчуток каждому в штаны и еще десяток тебе
лично!
  Только Благуша собрался что-то ответить, как Милка размахнулась и отвесила
ему такую могучую затрещину, что он, не устояв на ногах, зарылся головой в
кусты. А когда, перекатившись на спину, снова ошалело продрал глаза, то
вместо милого девичьего личика узрел склонившуюся над ним гнусную, разящую
сивушным перегаром и чесноком харю, сплошь, до самых пьяных узких глаз
заросшую спутанной черной бородой и увенчанную остроконечным стальным
шлемом - на этот раз действительно наяву.
  - Ну, очухался наконец, - радостно пробасила харя, поправляя толстой
волосатой пятерней сползающий на приплюснутый нос край шлема, - Тебя
случайно не Благушей звать-величать, малый? Я ж тебя вроде как вчера на
кону видел, среди торгашей с Рось-домена, верно? И как тебя угораздило так
набраться, что аж сюда занесло? Я ведь тут завсегда останавливаюсь по
малой нужде, место мне чем-то нравится, прямо за душу берут
кустики-сосенки, а запах лесной какой ядреный - аромат! Ну, конечно, до
того, как я того, халваш-балваш... облегчусь. Потом аромат уже другой.
Хочешь, порадую? А домен-то твой тю-тю! Нескоро сможешь теперь домой-то
попасть...
  Вот тут-то Благуша и проснулся окончательно, признав в узкоглазой
широкоскулой харе стражника-раздрайника Обормота. Манга по происхождению
и, следовательно, жителя Простор-домена, в котором Благуше в этот день ну
никак не следовало находиться...


                                  ГЛАВА ПЯТАЯ,

  в которой незадачливый жених берется за дело

  Друзья приходят и уходят, а враги накапливаются.
  Апофегмы

  Не веря своим глазам, Благуша стоял на Краю, глядя на ту сторону широко
раскинувшейся пропасти. А там, под ясным утренним светом Небесного Зерцала
простирался снежный домен, сменивший его родной, лесной. От белизны снега
ломило в глазах, а в лицо через затянутую густым туманом пасть Бездонья
бросало ледяные порывы ветра. И куда теперь унесло его родной домен,
только Смотрящему было известно, Великому и Двуликому Олдю.
  Проморгал Благуша свою полночь, хоть и не по своей вине. Впрочем, сам он
тоже был хорош, раз позволил себя так объегорить. "Эх, Выжига, Выжига, -
горько думал Благуша, - что ж ты наделал? Усыпил и бросил меня здесь, в
чужом домене, а сам, верно, остался в родном, к Милке поближе. На такую
низость пошел, друган, чего-чего, а такого я от тебя не ожидал, никак не
ожидал..."
Думалось тяжело. После сонного зелья завсегда так думается, особливо после
браги, разбавленной этим зельем. Из двух возможных вариантов: сидеть возле
Моста и ждать появления своего домена или отмахать целых сто переходов до
столичного храмовника, чтобы точно узнать, где он сейчас находится, и
вернуться уже целенаправленно, отмахав еще столько же, - Благуше подходил
только второй. Ведь ежели просто сидеть и ждать, то, конечно, может и
повезти вдруг родной домен вернется уже на следующий день? Но можно
просидеть и декаду, монаду и даже больше, а дома родного так и не увидать.
В общем, в путь, и как можно быстрее. Бабки в количестве девяти полных
матрешек, удачно заработанные на вчерашнем кону торговлей строевым лесом,
у него имелись (спасибо засранцу Выжиге, хоть бабки оставил), и шансы
успеть за три дня до храмовника и обратно тоже были неплохие. Эх, бабки,
бабки... Сердце кровью обливается, когда подумаешь, что так бездарно, не в
барыш, а в гольный убыток тратить приходится, да что поделаешь. Бабки -
дело наживное, а Милка... Милку он отдать Выжиге не мог. Лучше уж сразу в
Бездонье с головой, ежели, конечно, пустит его в себя Бездонье, или на
рельсы, под колеса Махины, ежели, конечно же, та не остановится, как
завсегда делает перед людьми, чтобы, не дай Олдь, не задавить...
  Благуша со стоном тряхнул головой, в который раз стараясь прогнать муть -
в голове после сонника по-прежнему изрядно шумело, - и бегло осмотрелся,
ни на чем не задерживая внимания. Суета кона была привычна чуть ли не
сызмальства, чего он тут не видел. Толчея - она в любом домене толчея.
Мостовые стражники распорядительно покрикивали на снующие туда и обратно
по Раздраю груженые телеги, не забывая собирать пошлину, деловито и
напористо лаялись торгаши, заключая друг с другом сделки, - в распоряжении
у них был всего день, за который надо было успеть сделать многое. Никогда
ведь заранее не знаешь, когда какие домены встретятся завтра, чтобы
обменяться товарами через Бездонье. И узкоглазые низкорослые нанки с
Нега-домена, желтые и худющие, кожа да кости, вечно с ног до головы
закутанные в замурзанные ведмежьи меха, до хрипоты собачились со столь же
низкорослыми, но крепкими и куда более опрятными мангами домена Простор,
совершая обмен и выгодную торговлю. В снежный домен уходили строевой лес,
мед, кедровые орехи, еще вчера приобретенные в Роси, уходили с хорошей
наценкой, а также целебные травы, зерно, фрукты и овощи с самого Простора,
горюч-камень с горных доменов, да и прочая полезная мелочь в весьма
немелких количествах. А обратно везли зимний мех различных зверей, которых
отродясь не водилось в вечном лете-осени Простора, да ископаемый долголед,
расфасованный в деревянные бочонки, кадки, берестяные короба (последние -
самые лучшие для получения свежего вкуса водицы), а то и просто грубо
вырубленные глыбы, укрытые плотными шкурами, не пропускающими света.
  Долголед... Да, долголед ему понадобится, в горле уже сейчас стоял знатный
сушняк.
  Из задумчивости его вывел бас Обормота, неслышно подобравшегося сзади:
  - Ну как, парень, халваш-балваш, все так и будешь в молчанку играть? Я
сейчас хоть и не при исполнении, без алебарды, но все-таки лицо
ответственное, государственное, халваш-балваш, и ты мне, как чужой, все
как на духу должен выложить. Может, чем смогу помочь. Видно же, что против
воли здесь, халваш-балваш, оказался, иначе б не валялся там, где я... гм,
тебя нашел.
  - Как я здесь оказался? - Обернувшись, Благуша пожал плечами, ширина
которых была вполне способна поспорить с шириной плеч манга. - Испытание
мы решили с друганом устроить. К Невестину дню.
  - Испытание к Невестину дню? Отказную? Здорово! - Манг восхитился вполне
искренне, безотчетно потрогав левой рукой бирюзовую серьгу в правом ухе
(правая рука была занята здоровенной алебардой, с которой раздрайник
никогда не расставался) - знак семейного положения, о котором славу пока
оставалось только мечтать. - Люблю такие штучки, халваш-балваш! Так что ж
ты стоишь, сотню анчуток тебе в штанцы?! Тебе же давно пора быть в пути...
Обормот осекся, задумчиво сдвинул мохнатые брови, прищурил и без того
узкие манговские глаза, нахмурился еще больше...
  - То-то и оно, - горько усмехнулся Благуша, оценив мыслительные усилия
Обормота, - что давно в пути. Обскакал меня друган. Усыпил да в овраг
отволок. Вероятно, чтоб случайно кто раньше времени не разбудил. Да вот ты
на меня и на... наткнулся. - Благуша невольно поморщился - от нового, на
днях купленного расписного красного армяка ощутимо пованивало. Нехотя
закончил: - Так что я тебя еще и благодарить должен.
  - Да ладно, чего там... - Ражий манг смущенно почесал затылок, запустив
пятерню под край пузатого островерхого шлема. И вдруг с силой стукнул
древком алебарды оземь. - Погоди. Но это же явное и вопиющее вероломство!
Халваш-балваш! Так делать не полагается! Как лицо ответственное,
государственное, спрашиваю: будешь на него, халваш-балваш, жалобу подавать?
  Раскосые черные гляделки строго и выжидательно вперились в переносицу
Благуши, отчего в ней вдруг нестерпимо засвербело. Благуша оглушительно
чихнул, избавляясь от зуда, и пробормотал:
  - Ни к чему, сам разберусь... Ладно, мне и в самом деле пора.
  - Погоди, малый, что-то ты совсем плохо выглядишь. На-ка, халваш-балваш,
хлебни. - И манг протянул ему небольшую пляжку, искусно выточенную из
черного обсидиана, - наверняка работы чернокожих егров,
мастеров-искусников из горных доменов.
  - Спасибо, после вчерашнего что-то не хочется, - попытался откреститься
Благуша.
  - Да это не брага, халваш-балваш, это бодрячок! Ядреная штука, моментально
вышибает любую дурь - что хмельную, что сонную. Сам пользуюсь,
халваш-балваш, и приятелей пользую! Да бери, не стесняйся!
  - А-а... Другое дело, оторви и выбрось.
  Всего один глоток - и по пищеводу Благуши понеслась жаркая волна, а затем
без всякого перехода шибануло таким лютым холодом, что слав застыл не хуже
вехового олдя. Из вытаращенных глаз так и брызнули слезы, язык онемел.
Зато голова аж зазвенела от накатившей ясности.
  Благуша молча протянул пляжку обратно, пытаясь поблагодарить непослушным
языком, но манг великодушно отмахнулся:
  - Оставь себе, слав, сегодня у меня хорошее настроение.
  - Ско... сколько я... тебе должен? - насилу выговорил слав, зная, что
бодрячок - штука довольно дорогая.
  - Перестань, халваш-балваш, это по дружбе! Тем более что я ничего не теряю
- расходы отнесу на казенный счет, по укладу "Оказание помощи потерпевшим".
  - Спасибо, друган... Обормот. Как раз этого... кхе... мне и не хватало.
Однако надобно мне поспешать...
  - Ты же о бегунке сейчас думаешь, не так ли, халваш-балваш?
  - О ком же еще, - согласился Благуша, пряча пляжку во внутренний карман
армяка и дивясь такой поразительной прозорливости манга. - Другого способа
вернуться всего за три дня в свой домен я не вижу, оторви и выбрось!
  - Халваш-балваш, я пойду с тобой! - Обормот решительно рубанул воздух
свободной ладонью, явно с трудом удержавшись от того, чтобы не изобразить
этот же жест любимой алебардой, для внушительности. - Строфник - мой
дальний сродственник, ежели попрошу, лучшего голенастого тебе даст, да со
скидкой. Пусть только попробует отказать, старый сморчок!
  - Спасибо за предложение, но бабок у меня достаточно, не в бабках ведь
счастье...
  - А в их количестве! - довольно заржал стражник, откровенно испытывая
удовольствие от возможности оказать услугу славу, к которому вдруг
воспылал необъяснимой симпатией. Может быть, из-за испорченного армяка, от
которого до сих пор разило за веху? - Путь у тебя долгий, халваш-балваш,
так что экономия не помешает! Да, какие-нибудь закупки в дорогу будешь
делать?
  - Придется, - кивнул Благуша, невольно тоже начиная испытывать
положительные чувства к добродушному мангу, проявившему к нему такое
участие. Да и подарок немалую роль сыграл, пляжка из черного обсидиана
стоила весьма прилично, не говоря уже о содержимом.
  - Тогда я сейчас попутку до Станции поймаю, халваш-балваш, а ты, не
мешкая, подходи, я тебя на выходе с кона поджидать буду.
  - Лады.
  Весьма довольные друг другом, они звонко хлопнули по рукам и разошлись.
  Благуша решительно направился в торговые ряды кона, легко раздвигая
суетившийся народ широкими плечами, а когда высмотрел нужный розничный
прилавок, свернул и протолкался к нему сквозь толпу галдящих покупателей.
Здесь, почти не торгуясь, он купил берестяной туесок величиной с два
кулака, с кубиком суточного долгольда внутри, а на соседнем прилавке -
кое-какую нехитрую снедь в дорогу да и котомку присмотрел, чтобы все это
добро разместить. Затем занялся поисками новой одежки, очень уж сильно от
него разило... утренним подарком Обормота. Армяк любимого, красного цвета
отыскался быстро, не новый, правда, в отличие от испорченного, и без
золоченой вышивки, но еще добротный, целый, причем недорого, что сейчас
было особенно важно, а с рубахой и вовсе проблем не возникло - рубахи у
торговца имелись всех цветов и размеров. Благуша выбрал алую. Штанцы
менять не стал, во-первых, на них не попало, во-вторых, они у него были
моднючие аж страсть - плисовые штанцы синего колера. В свое время он за
них прилично отвалил бабок - больно уж фартово смотрелись, как у жениха.
Тут же у продавца за прилавком и переоделся, спихнув ему подпорченную
одежку за скидку на обнову.
  В последний раз глянув через Бездонье на снежный кон - шумящих, спорящих
мирян там было не меньше, чем на его стороне, слав невольно задержал
внимание на необычно большом и дородном для его народа нанке в роскошной
шубе из удивительно красивого палевого меха - меха юрсема, - важно и
неторопливо рассекавшем собой толпу, слово нож масло. Присмотревшись
Благуша узнал в нем Сдельного Пахана - Лук Ян Ко, который, как самый
богатый человек среди торгашей, вполне мог себе позволить роскошь вроде
этой шубы. Ведь юрсемы, небольшие пушистые зверюшки размером с домашних
кошар, когда-то водившиеся во всех доменах, ныне стали большой редкостью
из-за своей удивительной доверчивости к человеку, в частности к охотнику.
И понятное дело, цена на их мех давно стала прямо-таки занебесной. Большой
знатный нанк остановился возле пограничного олдя, где в данный момент
собрались все старейшины торгового кона с обоих доменов для обсуждения
общих торговых проблем, и басовито принялся о чем-то с ними рядиться.
Благуша не разобрал, далековато было. Старейшины в ответ закивали, то ли в
самом деле согласные с ним, то ли просто не осмеливаясь спорить с самим
Паханом. А тот, завершив короткую речь, щедро отхлебнул из поданного ему
подбежавшим мальцом огромного кубка с дымящимся напитком и пустил его по
кругу.
  Спохватившись, слав закинул котомку за плечи и заторопился к выходу из
торговых рядов. С удовольствием бы поглазел и послушал дальше, но, увы,
некогда. Сегодняшнему кону было суждено отшуметь без него.
  Спустя некоторое время в компании с Обормотом он уже пылил на попутной
телеге к Станции. Обормот беззаботно трепался о чем придется, не забыв
смущенно похвалить обновку, а слав был задумчив и молчалив. Никогда еще
ему не доводилось попадать в столь отчаянно сложную ситуацию. Ничего, еще
не все потеряно. Успеет... Наверстает... Почти три дня в запасе... так
просто он не сдастся, оторви и выбрось, и все тут!
  В сердце кипело возмущение, требуя немедленной расплаты, но умом Благуша
понимал, что до этого еще ох как далеко. Ничего, Выжига! Отольются тебе
горькие слезки, бывший друган, полной чашей отольются, посмотрим еще, кто
на Милке женится.

  ГЛАВА ШЕСТАЯ,
где Благуша воспользовался не тем, чем хотел, а тем, что было

  Наш страх - это источник храбрости для наших врагов.
  Апофегмы

  Оказавшись под куполом Станции, свежеиспеченные приятели сразу направились
к загону для строфокамилов, но, мимоходом обнаружив на стене трактира
вантедную доску, которой вчера еще не было, сообщавшую, что в розыск
объявлена ватага Рыжих, любознательный по натуре Благуша не устоял перед
искушением. Хотя следовало поторапливаться, он остановился и всмотрелся в
вантедку - доску, словно блюда праздничный стол, украшали хитрые и гнусные
рожи бандюков, явно воспроизведенные талантливым художником. Под каждым
портретом было написано имя, особые приметы и родовой матюгальник,
последний - как самый верный опознавательный знак. Сгорая от любопытства,
Благуша бегло просмотрел все: Хитрун - "кровь из носу", огромный рост,
жуткая сила, владеет всеми видами холодного оружия; Жила - "усохни
корень", худощавый, виртуозно управляется с арканом; Ухмыл - "усы узлом",
коренастый, широкоплечий, на левой щеке шрам от виска до подбородка,
прилично играет на балабойке; Пивень - "плисовые штанцы", худой, жилистый,
голос необычайно басистый; Буян - "пся крев", рост средний, телосложение
среднее, обладает бешеным нравом. Прочитав же, снова перевел взгляд на
преступные лица. Судя по внешности - чистейшей водицы жители домена Крайн,
и имена вполне соответствующие бандюкам. Особенно хорошо выписан оказался
ватаман Хитрун, словно художник лично знал его в лицо, - гнусная испитая
харя с рыжими усищами шире плеч, с торчащими во все стороны рыжими же
патлами так и сверлила с портрета крошечными злыми глазками, заставляя с
невольной дрожью отвести взгляд. Не дай судьба встретиться с таким на
узенькой дорожке.. Благуша зябко передернул плечами, покосился на спутника
- кряжистого, внушительного своим видом Обормота, тоже изучавшего
вантедку, с сияющей начищенным лезвием алебардой в правой руке, и сразу
успокоился. Ничего, пока такие вот "обормоты" исправно делают свое дело,
простой люд под надежной защитой!
  - Бочонок бабок за поимку каждого бандюка, - восхищенно молвил Обормот,
дочитав объявление и по привычке стукнув алебардой в пол. - А за ватамана
- так все два! Вот бы сподобило словить! Ладно, пошли, слав, нечего время
зря терять! Бесплодные мечтания, халваш-балваш, не к лицу настоящему
мужчине!
  Слав удивленно хмыкнул. Заняться поимкой бандюков ему и в голову не
пришло, просто любопытно было на их рожи взглянуть и родовые ругательства
почитать. Появление вантедки в общественном месте - само по себе событие
довольно значительное в жизни мирян, так как нужно очень уж здорово
насолить властям, чтобы на ней оказаться. Вот ведь действительно, у кого
что болит, тот о том и говорит... Через минуту они были уже возле загона.
Прилепившееся к стене купола Станции строение выглядело старым и
обшарпанным, лишь кое-где вместо отслуживших досок светлели заплаты из
свежего дерева да ворота были явно подновлены. Опередив слава на шаг,
Обормот любезно распахнул перед ним калитку в воротах, словно приглашая в
свой собственный дом, и Благуше ничего не оставалось, как шагнуть внутрь.
Хороший парень этот стражник, оторви и выбрось, надо будет его как-нибудь
отблагодарить...
  С этой мыслью слав и замер на пороге. Он увидел перед собой длинный узкий
коридор: слева высилась дощатая стена в два с половиной человеческих
роста, а справа все пространство загона словно было соткано из связанных в
решетки жердей, образующих длинный ряд отдельных стойл для строфокамилов -
и друг дружке никто не мешал, и простор птичьему глазу был виден.
Привычный интерьер...
  Вот только стойки были пусты, и в загоне стояла мертвая тишина.
  Благуша растерянно завертел головой, чувствуя, как сжалось и упало сердце.
Не может быть. Неужто все бегунки скуплены? Откуда-то из глубины стоек
донесся странный скребущий звук, и взгляд слава сразу же метнулся, в ту
сторону и Благуша не заметил, как у него отвисла челюсть.
  Строфокамилы никуда не делись. Они спали. Лежа. Против обыкновения спать
стоя. Спали возле кадок, в самих кадках, утопив оперенные туши в водице и
пище, чуть ли не друг на дружке. Дергались в беспокойном сне голенастые
лапы, сжимались устрашающие когти, шевелились шеи и головы. Одна птица
даже попыталась всхрапнуть, но, видимо ввиду отсутствия практического
опыта, получилось лишь придушенное сипение.
  Сзади, не менее пораженный открывшейся картиной, в ухо Благуше молча сопел
Обормот.
  - Да что тут происходит, оторви и выбрось?! - наконец вырвалось у Благуши,
впавшего в полнейшее отчаяние.
  - Понятия не имею, - пробормотал Обормот и крикнул - Эй, дед,
халваш-балваш, а ну на свет выходь! Где ты там ховаешься?
  Дверь незаметной пристройки скрипнула, в щель высунулась седая голова и
уставилась на Благушу - он оказался ближе.
  - Что тут у тебя за бардак, дедуля? - хмуро поинтересовался Обормот,
прислонив алебарду к стене загона и запуская одновременно одну пятерню
сзади под шлем, почесать затылок, а вторую - спереди в штанцы, что,
вероятно, являлось признаком крайней озабоченности. - Я тут к тебе клиента
привел, халваш-балваш, а ты даже не встречаешь...
  Но дед не слышал дальнего сродственника, коим назвался Благуше Обормот.
Выцветшие от старости узкие манговские глаза смотрели на Благушу в упор,
смущая того столь непонятным пристальным вниманием.
  Вдруг строфник завопил как оглашенный и бросился на слава, замахиваясь
клюкой с явным намерением приложить тому промеж глаз. Благуша ошарашенно
отскочил в сторону, а Обормот, прекратив чесаться, могучей дланью ловко
подхватил тщедушного деда за шкирку и вздернул в воздух. Но даже зажатый в
лапе Обормота, старикан все равно размахивал руками на манер ветряной
мельницы и норови